Темная сторона российской провинции

ХОЗЯИН

г. Калязин, г. Коломна, г. Ростов-на-Дону, г. Калининград, г. Невьянск

Сырой августовский день медленно наливался хмуростью, пока, наконец, к шести часам не разразился неожиданной грозой и ливнем. Мы уже не искали трофеев — за время блуждания по окрестным лесам ни разу не повезло нам услышать даже шороха крыльев; видать, рябчики, как птицы вполне осторожные, в отличие от нас, заранее почуяли приближение ненастья и попрятались в захламленных хворостом оврагах под ельником.

Пара крохотных вальдшнепов, которых удалось подстрелить мне и Даниле Павлову, никак не могли оправдать наших вчетвером многочасовых блужданий в тот день. А под конец и вовсе угораздило: вместо того чтобы выйти к главной базе охотхозяйства, мы забрели на окраину болота и, пытаясь обойти его, заблудились.

И, как назло, оказались вне зоны досягаемости: ни один телефон не ловил, и GPS-навигатор, потеряв спутник, так и не смог отыскать его снова. Наверное, из-за сырости иностранная техника отказала.

Дождь хлестал как из ведра, ноги оскальзывались на мокром мху, утопая в напитанной влагой почве, и вдобавок ко всему в лесу стремительно темнело.

Мы вымокли и устали. Но в этот отчаянный момент Серега заметил посреди чащи избу. На ее пороге стоял человек, одетый во что-то темное, высокий и худой. Когда мы подошли, он обернулся и окинул нас строгим взглядом. Мы поздоровались, представились и объяснили ситуацию.

Он кивнул и сказал, что звать его Илья Иванович, а окрестные леса под его присмотром — лесник он. Оглядев наши вымокшие насквозь куртки и штормовки, пригласил переждать непогоду у него.

— Жена поехала к дочке в Талдом. Так что место есть. Да я б вас и отвез. Но по такому дождю даже моя «буханка» не проедет, — сказал он, указывая на унылую морду заржавленного УАЗа, торчавшую из-под навеса рядом с домом. — Ночуйте. А утром поглядим, как оно там сложится…

Мы вошли, стуча зубами от холода. К счастью, в избе было тепло, печку протопили совсем недавно.

Рассказав леснику, каким лихим ветром занесло нас в подвластные ему угодья, отчитались мы и по части добычи.

— Слезы, — прокомментировал Илья Иванович, глядя на жалкие тушки подстреленных нами птиц. — Незадача.

— От дичи покрупнее убегаем, — пошутил Вадим.

Илья Иванович серьезно кивнул, а мы сложили зачехленные и разряженные ружья под вешалкой у входа.

Мокрую одежду повесили у печки и сели за стол вечерять простецким хозяйским угощением — печеной картошкой с маслом и зеленым луком.

Серега достал свою фляжку с перцовкой. Хозяин не отказался выпить за знакомство, так что застолье получилось душевным.

Ливень шумел по крыше, громыхали вдали раскаты грома, а мы сидели за столом в опрятной теплой избе, вдыхая уютные запахи золы, смолистого дерева, сухих трав и грибов (пучки и низки их свисали над окнами и у печи) и трепались о том о сем.

— Вам повезло, — сказал хозяин. — В начале лета в этом лесу пятеро приезжих сгинули. Туристы. Две недели искали их по лесу, а когда нашли — там уже одни кости обглоданные остались. У нас ведь тут и волков много. Опознали бедолаг по клочьям одежды. И на кой черт их в нашу глухомань понесло? Никому не сказались, полезли…

— Может, клад искали? — предположил Вадим.

Илья Иванович насторожился:

— Какой еще клад?

Вадим махнул стопарик и, вытерев рукой рот, пояснил сдавленным голосом:

— Ну как же? Здешние-то легенды? Даже я слышал. Жуткое дело!

— Что ты слышал? — заинтересовался Серега.

Вадим удивился:

— Чего, правда, что ль, я один в курсе?

Хозяин глянул на него в упор и промолчал.

Вадик пожал плечами:

— Ладно. Значит, дело было так… Стоял тут когда-то, с незапамятных времен, город Коснятин или Скнятин. Это греческое «Константин», только переиначено на русский манер. Так себе городишко, мелочь: небольшая крепость с гарнизоном и на реке Жабне — православный монастырь.

Жили, как говорится, монахи и горожане себе, не тужили. И вдруг — пошел слух, что готовят степняки набег на русские земли. Дозорные из крепости монахов предупредили: так, мол, и так. Решили старцы, что святыни и сокровища монастырские надо от врага укрыть. На какой-то дальней болотной заимке вырыли глубокий погреб и снесли туда все ценное. Сторожить, значит, оставили крепкого старичка-иеромонаха, а другие все в монастырь вернулись, родные стены защищать.

Старик в полном одиночестве прожил на болоте где-то с месяц — все ждал, что придут за ним, возвращать назад в церкву спрятанное. Но так никого и не дождался. И пошел назад сам.

Явился, значит. А там и крепость, и слобода сожжены, монастырь разорен, в живых — никого. Земля от крови черная, и видно, что людей перед смертью мучили — выпытывали, где сокровища.

Увидев, что сотворили душегубы, монах-хранитель умом тронулся. Собрал останки своих братьев и снес в тот же тайный погреб, где лежал клад. Крышку погреба завалил землей и улегся сверху — то ли уснул, то ли помер. Но с тех самых пор, если кто чужой подбирается к монастырскому кладу — встает его дух из могилы и отгоняет непрошеных гостей. Калечит, руки-ноги ломает своим посохом. И вот, значит, от встречи с ним люди и умирали, и с ума схо…

Вадим не успел договорить — раскат грома заглушил его слова, и внезапная темнота затопила комнату.

— Подстанцию вырубили, — сказал невидимый во мраке Илья Иванович. — Здесь это часто: пожаров боятся.

Мы услышали, как хлопнула дверь: хозяин вышел в сени и вскоре вернулся оттуда с зажженной керосиновой лампой в руках.

В ее тусклом свете лица моих приятелей выглядели тревожно и угрюмо. Блеск молний то и дело озарял избу молочно-белым сиянием, расчерчивая углы резкими черными тенями.

Некоторое время мы сидели, прислушивались, как ливень остервенело лупит по ветхой кровле.

Вскоре дождь поутих, и мы снова вернулись к занимательной теме.

— Интересную ты историю рассказал, Вадик, — признал Сергей, потирая подбородок. — Но подобной чепухи где только не услышишь. Это ж врут почем зря!

— А почему же обязательно врут? — не согласился Вадим. — Вот Шлиман,[28] скажем… Тоже, как говорится, все думали, что врут. А он…

— Ой, ты мне Шлиманом не тычь! — Серегу хлебом не корми — дай поспорить. Если кто-то с ним не соглашается, он заводится с пол-оборота. — Шлиман — это, может, единственный такой случай на миллион! А у нас в любом городке, даже самом забубенном, непременно своя «страшно правдивая история» имеется про какие-нибудь клады. Причем все они, как правило, заколдованы, прокляты или что еще там… Чушь, короче. Бродячий сюжет.

— Ну, прям уж и в каждом! — усомнился Вадим. — Давай расскажи-ка, сколько ты знаешь таких городов и таких историй?

— Да пожалуйста.

Затеяв спор, Серега ожил и приободрился. Как всегда. Уступать он не любил. Подумав с минуту, азартно выкрикнул, вскидывая руку жестом завзятого политикана:

— Пожалуйста — Коломна!

— Что Коломна? — спросил Вадим. — Ты по делу давай! Не в города ж мы тут, как говорится, играем.

Мы с Данилой захихикали.

Серега вскочил и с ужимками забегал по избе, подражая гиду:

— Так, господа! Смотрите. Подмосковная Коломна. Известный всей стране древний красный кремль расположен у слияния рек Москвы и Коломенки. В Смутные времена город был захвачен и разграблен войсками атамана Заруцкого и его любовницы — польской авантюристки Марины Мнишек. При отступлении их на Астрахань, соответственно… Добра эти казаки-разбойники награбили много, а погоня шла по пятам. Чтоб облегчить себе бегство, решили краденое с собой не тащить, а, соответственно, спрятать. По слухам, остановились у Старцевского брода. Это возле села Богородского. Вырыли там яму поглубже, свалили в нее содержимое нескольких обозов и, прикрыв сверху коваными воротами, снятыми, соответственно, с Пятницкой башни, засыпали все землей. И запечатали клад страшным воровским проклятием! Всякий, кто приблизится к заколдованному месту, пугается до икоты и, соответственно, драпает оттудова со всех ног.

Потом, когда Заруцкого поймали, самого его казнили. А Марину с сыном заточили в башне Коломенского кремля. Там они, соответственно, и умерли.

Однако жадная ведьминская душа Маринки и после смерти не обрела покоя. Летает она сорокой над башней, кричит и мечется: пытается вспомнить, где запрятала сокровища. По ночам в башне часто видят свет — бродят там всякие темные личности, клад ищут.

Окончив рассказ, Серега замер посреди избы, выжидая нашей реакции. Мы с Данилой похлопали, а Вадим сказал:

— Ну и почему ты считаешь, что это все вранье? Смута ведь исторический факт. Так почему бы и не пуркуа па, как говорится?

Сергей выпучил глаза, готовясь дать отпор по всем фронтам, но Данила опередил его:

— Стоп! Погодите. Я тут тоже кое-что вспомнил… У меня родственники на Урале живут, я у них там бывал, в Невьянске. Слыхали про такой город? Там на одной площади старая башня с курантами — ее еще Демидовы строили. Этим деятелям когда-то и весь Невьянск принадлежал, и чуть ли не весь Урал. Они от царя Петра получили права на рудные месторождения, а под Невьянском отыскались богатые залежи серебра. И вот эти куркули разбогатели до того, что даже собственную монету серебряную стали чеканить — точно такую, как и государственный монетный двор. В одном только отличие: в демидовских деньгах серебра больше было, чем в казенных. Царица как разузнала об их фальшивке — послала в Невьянск людей с проверкой. Демидовы осознали, что за наглость придется головой отвечать, ну и решили: концы в воду. В прямом смысле. Приказали разобрать мельничные плотины и затопили подвалы в башне вместе со всеми работниками, которые там трудились, демидовскую монету чеканили.

Теперь, говорят, по ночам в той башне голоса слышны — утопленники плачут, умоляют спасти…

— И при чем тут клад? — спросил Вадим.

— Так под затопленной башней-то и серебро все осталось! Такие дела, — сказал Данила.

— Ничего себе история.

Это сказал Илья Иванович, о котором мы все как-то позабыли. Я оглянулся: хозяин наш стоял возле печи, сложив на груди руки. Лицо его, словно напитавшись сумраком и тенями, казалось зловещим — в особенности из-за очень темных глаз, в которых теперь не видно было зрачка. Странное лицо. Что-то есть в нем аскетическое, суровое…

И тут в разговор вступил Данила.

— Да это что! — сказал он, нарушив общее молчание. — Я и почище знаю. Про золотого коня Чингисхана. Слыхали?

— Нет, — ответил я. Вадим выкрутил прогоревший фитилек керосинки, и огонек внутри лампы, получив новую пищу, подрос и засиял веселее.

— Давай вываливай свою байку, — махнув рукой, велел Даниле Серега.

— Это излюбленная басня всех ростовских кладоискателей. Будто бы Чингисхан из сокровищ, награбленных его войском в Азии, велел изготовить золотого коня. Слуги выполнили приказ хана, но русские казаки выкрали статую у ордынцев и увезли на Дон.

Орда послала вдогон отряд. Большая часть казаков погибла, отбиваясь от ногайцев, но золотой конь пропал. Некоторые ростовские историки считают, что его спрятали в подземельях Кобяковского городища, которое, по слухам, соединено подземными ходами с Таганрогом.

Будто бы на Дону, на Зеленом острове, некая языческая жрица спрятала казаков с их добычей у себя в капище. Ордынцы окружили гору и перебили всех, до кого сумели добраться.

Но в подземелье так и не вошли: у входа в пещеру стояли воины и рубили головы всем, кто совался внутрь, — до тех пор, пока в пещере не сделалось скользко от крови, а головы врагов не завалили вход. После чего случился обвал, и засыпало всех — и живых, и мертвых. И с той поры никто не знает, где спрятаны сокровища Чингисхана.

Ростовчане говорят, что в 60-х где-то в районе той горы рыли трубопровод для города и кое-кто надеялся разыскать золотишко, но не нашли ничего: клад проклят, и охраняют его души сотен погибших из-за него воинов.

— Ну тут я не знаю, — сказал Вадим, почесав затылок. — Все это, как говорится, выглядит вполне исторически вероятным… Но ведь в то-то время еще и города никакого не было — одна степь! Получается, клад в твоей легенде есть. А вот город — не факт.

Данила пожал плечами. Серега хмыкнул. А я сказал:

— Придираешься, Вадик. Но вообще-то я с тобой согласен: тоже думаю, что клады — никакой не бродячий сюжет. Под каждой историей… В общем, нет дымя без огня.

У Сереги заблестели глаза, и он уже хотел наброситься с возражениями, но я остановил его:

— Погоди спорить. История, которую я хочу рассказать, самая, можно так выразиться, из всех достоверная. Уж об этом-то кладе вы все наверняка слышали. Я имею в виду Янтарную комнату, которую нацисты во время Второй мировой вывезли из Летнего дворца в Царском. Искали ее потом повсюду, но так и не нашли. Некоторые утверждали, что она погибла при бомбежках и обстрелах — янтарь же великолепно горит… Другие думают, что «комнату» утопили. Янтарные панели и все предметы обстановки, которые там были, фашисты упаковали в ящики и пытались вывезти в Германию на корабле «Вильгельм Густлофф». Это тот самый «Вильгельм», который наши затопили на Балтике. Комнату так давно и безуспешно ищут, что уже мало найдется чудаков, которые все еще надеются ее отыскать.

Однако есть такие. В прошлом году я ездил в Калининград — он же бывший прусский город Кёнигсберг, где в военные годы обитал главный немецкий управитель над восточными землями — гауляйтер Отто фон Ляш. И там же хранилась Янтарная комната — это было последнее место, где ее пребывание официально зафиксировали документы.

В Калининграде я познакомился с одним мужиком: во время войны он был мелкий пацан, а сейчас уже старый и больной дядька. Оказалось — он многие годы обивал пороги администраций разного уровня, упрашивая, чтобы власти провели тщательные розыски в бывшем бункере генерала фон Ляша.

Сам генерал после войны угодил в плен к полякам и там помер. После него не осталось ни архивов, ни живых свидетелей, кто мог бы что-то рассказать о его пребывании в восточной ставке.

Кроме вот этого самого мужика. Которого, надо сказать, никто всерьез не воспринимал. Он всем рассказывал, что видел, как в здании коменданта открывалась потайная стена, и там вроде бы был подземный ход. Когда немецкие войска отступали, солдаты выносили оттуда из подвалов какие-то тяжелые массивные ящики, но погрузить все на отходящие грузовики не успели.

Что там было спрятано, в этом тайном подземелье? Мальчишку, который случайно все это увидел, никто тогда не послушал. Во-первых, при наступлении наших войск не до того было. Во-вторых — не поверили в силу возраста. В третьих — как раз в той комнате, где, по его утверждениям, открывалась какая-то потайная хитрая стена, стороны подписывали капитуляцию города, и, прежде чем туда вошли высокие властные лица, это помещение в бункере — комнату номер 10 — очень тщательно обследовали саперы. Не нашли ничего подозрительного. От парня отмахнулись, да он и сам потом об этом деле забыл. А на пенсии вспомнил. И начал ходить, беспокоить больших начальников… Но те про него решили: двинулся мужичок. Заняться нечем старому дурню.

И вдруг при проведении очередных ремонтных работ в бывшем бункере фон Ляша рабочие обнаруживают пустоты за одной из стен в той самой комнате номер 10! Что там точно — никто пока не знает. Здание аварийное, многое было разрушено и переделано, так что попасть в тайные нацистские подвалы еще никому не удалось.

Но я сам видел, как туда на место приезжали несколько типов из ФСБ — чтобы присутствовать при вскрытии «стеночки с секретом». Так что будьте уверены — теперь там поищут понастойчивее. И, может быть, что и найдут.

Вот такая история.

— Хорошая история, — сказал Вадим. — Но это ведь не легенда. Так что…

Серега возмутился:

— Ну, знаешь! На тебя не угодишь.

Он хотел еще что-то добавить, поспорить о чем-нибудь, но Данила, уснувший, кажется, на стуле во время нашего разговора, вдруг очнулся и спросил:

— Слушайте, а где же… Хозяин-то наш куда подевался?

Мы принялись озираться и с удивлением обнаружили, что и правда — Ильи Ивановича в комнате нет. Ушел куда-то, ничего не сказавши нам.

Между тем гроза прекратилась, незаметно перейдя в типично осенний, занудно моросящий дождь.

Стемнело и похолодало, и мы даже предположить не могли — что же это понадобилось человеку в мокром лесу ночью? Даже если этот человек — лесник.

Так называемые «удобства» находились рядом, за стенкой, в холодных сенях. Может, ушел покормить животных? Но мы даже собачьей конуры возле избушки лесника не видели. Что, вообще говоря, наверное, странно.

— Ну мало ли? Проверить пошел — не покрали ль злые волки его ржавый УАЗик. Или еще там чего. Дела хозяйские! — махнул рукой Вадим и длинно, протяжно зевнул. — Засиделись мы, мужики. Пора и на боковую.

И первым подал пример, завалившись спать на диванчике. Мы с Серегой устроились на полатях, а Данила прикорнул на огромном сундуке, покрытом матрасом. Очень скоро избу огласил дружный богатырский храп моих друзей. Я заснул последним и сквозь сон слышал, как хлопнула входная дверь. «Илья Иванович вернулся», — отметил я про себя и провалился в черноту, в глубокий крепкий сон без сновидений.

Проснулся я от ужасного вопля — и спросонья так перепугался, что сверзился с печи.

Приземлившись на холодный пол пятой точкой, я увидел Вадима: он сидел на диване, встрепанный, бледный, с вытаращенными глазами. Серега и Данила стояли над ним, встревоженные и ошарашенные не меньше моего.

— Кошмар приснился, — хриплым голосом объяснил Вадим и, зажмурившись, потряс головой. — Фу, мерзость какая! Какой-то черный старик. Высотой с елку. И птицы. Много мертвых ворон. Он их палкой сшибал. И говорил со мной на каком-то чужом языке… Угрожал.

— Если он не по-русски говорил, как ты понял, что он угрожает? — рассудительно поинтересовался Серега, глядя в серый квадрат окна. На часах было около восьми, солнце давно поднялось, хотя рассвет оказался столь мрачным, что скорее походил на вечерние сумерки.

Вадим огрызнулся:

— Чего непонятного? Если на тебя кто палкой замахнется… Дубиной.

Он встал, схватил высохшую рубаху и принялся торопливо, неловко напяливать ее на себя. Потом нагнулся, чтоб надеть сапоги, и я заметил, что руки у него трясутся.

К тому же он как-то упустил из виду, что, прежде чем обуваться, неплохо было б для начала натянуть штаны и носки.

— Давайте уже линять отсюда, мужики. Что-то не по себе мне тут. И лесник этот странный…

Спать уже никому не хотелось. Слушая ворчание Вадима, мы тоже начали одеваться.

Хозяин куда-то пропал опять. Мы перекусили остатками своих припасов, собрали вещи и оружие — все было на месте — и вышли на крыльцо.

Вчерашний дождь сменился густым молочным туманом. Черный вымокший лес казался населенным болезненно худыми привидениями. Отойдя от дома не больше чем на десять шагов, мы обнаружили дорогу. Странно, что умудрились не заметить ее вчера.

Собственно, это была не совсем дорога, а наезженная лесная просека, грунтовуха с двумя глубокими колеями и затянутыми пожелтелым бурьяном обочинами. Русского человека таким не напугаешь, разве что автолюбителя, да и то не всякого. Дорога выглядела бы вполне обыденно и привычно, если б не одно ужасное обстоятельство: всю ее, сколько хватало глаз, усеивали мертвые или умирающие птицы — в основном галки и вороны.

— Это что еще за хиромантия?! — Вадим при виде необычного и жуткого зрелища застыл столбом. Лицо у него сделалось белее мела.

Мы тоже остановились, пораженные. У меня защекотало под ложечкой от дурного предчувствия. Больше всего не нравилась тишина. Замороженная, нереальная тишина леса с тысячью мертвых птиц. Некоторые из них еще шевелились, мучительно разевая клювы, корчились, пытаясь махать крыльями. Но звуков не было — туманная, липкая мокрая взвесь глушила всё.

— Как мы… Как можно идти… здесь?! — с отвращением спросил Данила. Левый глаз у него задергался в нервном тике. — Прямо по ним, что ли?! Я не могу…

И тут мы увидели, как на покинутый нами дом наползает тень — где-то над верхушками деревьев двигалось что-то крупное. Что-то настолько большое, что оно загораживало от нас солнце, слабым бледным кружком проступающее на сером небе за облаками. Послышался хруст. Тяжелый, сырой хруст веток в лесу. Земля задрожала, каждый ощутил неприятную вибрацию в ногах.

— Быстрее! — закричал Серега. — К дому. Там машина!

Мы вспомнили про УАЗик, стоявший под навесом, и кинулись назад. Я с ужасом подумал, что ведь лесник вполне может таскать ключи от зажигания у себя на поясе или в кармане.

Но, к счастью, мое предположение не подтвердилось. УАЗ смирно стоял под навесом, как и накануне, с открытой дверью, а ключи торчали в замке зажигания. Мой друг, видимо, лучше меня понимал деревенских жителей.

Мы вскочили в кабину, Серега — на водительское место. Двигатель завелся с полпинка, и УАЗ вывернул на проклятую дорогу, закиданную птичьими трупами.

— Еще ни на одной охоте… Никогда, — нервно подрагивая челюстью, бормотал Вадим, когда мы понеслись, давя колесами птичьи тушки. Они лопались, разбрызгивая кровавое содержимое. Звук при этом получался омерзительный — какое-то скользкое, хлюпающее похрустывание.

— Быстрее, быстрее, — повторял Данила.

Придерживая рукой дергающийся глаз, он следил через боковое окно за тем, что делается позади.

В машине было только два сидячих места, и ни одно из них мне не досталось. Я сел прямо на пол и схватился за ножки сидений, потому что автомобиль подбрасывало на всех кочках, и я мог запросто улететь куда-нибудь вместе с ружьем и рюкзаком.

— Ну что там? А?! — спрашивал Серега, выворачивая голову назад.

— Ничего не вижу! — отвечал Данила. — Ты давай лучше езжай. Езжай быстрее!

Нащупывая, за что бы покрепче ухватиться, я угодил рукой во что-то мокрое, теплое и липкое. Поднял ладонь к лицу: она была в крови. Я пригляделся: под сиденьем лежало что-то массивное, укрытое мешками. В следующее мгновение УАЗ подкинуло на кочке, мешок сполз и обнажил окровавленную человеческую руку — она вывалилась на резиновый коврик и чуть ли не мне на колени.

— Труп! Здесь труп! — заорал я. — Серега, останови!

— С ума сошел?! — заорал, в свою очередь, Данила. — Гони, Серега! Скорее давай!

В изумлении я оглянулся и тут увидел такое, что потрясло меня куда сильнее, нежели расчлененный покойник, укрытый мешком, под сиденьем УАЗа.

Я бы хотел стереть из памяти эту картину, но, к моему глубокому сожалению, вряд ли когда-нибудь это удастся.

Недавно я навестил Данилу в той лечебнице, где он провел последние полгода, и его врач сказал, что мой друг, как и я, все еще слишком отчетливо помнит представшую нашим глазам картину. И «это, увы, мешает в целом процессу выздоровления, — сказал доктор. — Ему бы больше повезло, если бы память у него была похуже».

Что касается Сереги, то, в отличие от нас троих, он ничего не видел, сидя за рулем, а, когда мы ему рассказали, не поверил. Или, возможно, поверил, но не захотел признаться. Такое тоже случается.

Что думает обо всем этом Вадик, я не знаю. Он уехал, сменил место жительства и перестал общаться с прежними друзьями.

А что до меня, то я не мистик и не суевер, но что видел — то видел. И тут меня ничем не свернешь и не заставишь соврать.

А видел я следующее: тот самый якобы лесник, наш гостеприимный Илья Иванович, черный, как обгорелое на пожаре бревно, и огромный, выше самых высоких елей в лесу, разъяренный и страшный, бежал за нами, пытаясь дотянуться и смахнуть с дороги громадной деревянной клюкой, такой же черной и обгорелой, как и он сам. И летели вокруг перья от мертвых птиц, по которым он бежал.

Если это означает, что мы побывали в гостях у того самого духа, хозяина клада, охранявшего на болоте старинное сокровище, — что ж, так тому и быть. Труп в салоне УАЗа остался неопознанным.

Когда мы рассказывали в полиции о леснике, приютившем нас ночью, нас едва не подняли на смех: никаких лесников и лесных сторожек в указанном нами месте нет. И никогда не было.

После случившегося нас на удивление быстро оставили в покое. Может быть, причиной тому было чудовищное состояние Данилы, а может, и что-то другое, о чем следователи не сказали. В конце концов, среди местных жителей почти каждый с детства пребывал в убеждении, что в здешних лесах не без чертовщины. В том числе и представители власти.

Так что хотя бы в этом отношении нам все-таки повезло.