Темный путь

10. Смутные времена

Сегодняшний день вымотал Халу до состояния, когда хочется только одного: развернуться и ускакать за горизонт, послав в бездну всякого, кто осмелится подойти к третьему всаднику дворцовой стражи ближе, чем на полет стрелы.

Утро не предвещало беды и началось вполне мирно. Как всегда на рассвете запели петухи, как всегда Хала поднялся и быстро привел себя в порядок. Уже около полугода у него была своя комната прямо во дворце. Пусть небольшая, пусть окна ее выходили на задний двор и были маленькими, но это была по-настоящему его собственность.

Впервые за всю жизнь молодой человек не делил спальню ни с такими же сиротами, что жили, как и он сам, в приюте Храма всех Богов, ни с товарищами по службе, которых он обрел в Витахольме. Теперь в его распоряжении была широкая кровать, сундук для одежды, несколько полок для личных вещей, пара кресел и стол для книг. Возможно, кому-то обстановка в комнате показалась бы небогатой, даже аскетичной, но третий всадник дворцовой стражи не был избалованным и привык к простоте.

Покинув комнату, Хала привычно отправился в сторону кухни, где уже вовсю пыхтели печи, булькала вода в кастрюлях, пахло суслом и свежим хлебом. В такое раннее время никто, кроме слуг, еще не суетился, все только начинали просыпаться, но Хала следовал привычке, приобретенной при храме: в это время начиналась первая утренняя служба, и все воспитанники должны были присутствовать на ней.

Одна из поварих, милая полноватая женщина средних лет, заметила его и тут же поставила на стол две тарелки. В одной была щедро пересыпанная сухими грибами ароматная каша, на второй лежал свежий хлеб, еще теплый после печи. Вслед за этим на столе оказалось белое масло, кувшин воды, настоенной на травах, и несколько ломтей холодного мяса. Хала втянул носом дразнящий аромат и блаженно улыбнулся, а затем принялся за еду, молча слушая разговоры на кухне.

Сегодня кухонная прислуга обсуждала две новости: вчерашнюю драку, которую затеяли на улице пришлые люди, и странную речь, которую произнес один странствующий жрец, невесть как пробравшийся в Витахольм. Нет, разумеется в городе было множество странствующего народа, торговцев, бродячих музыкантов, наемных воинов или просто любопытных, но таких, как этот жрец, не видели уже давно.

— Он сам похож на лесное чудище, — рассказывала одна служанка, тщательно вымешивая тесто на столе и щедро подсыпая его мукой, — в шкурах, лохматый, руки как те корни, что повылазили из земли после дождя: кривые и черные от грязи. Шапка на волосах, такая, что и глаз не видно. И говорит он странно, как булькает, и все время под ноги смотрит. И палкой своей корявой тычет везде, будто собак разгоняет. А уж говорит-то…. и слушать гадко такое.

— Что говорит? Чего ему тут надобно? — не поворачиваясь от большого котла спросила другая женщина. Она была новенькой на кухне, готовила прилично, а потому ее поставили одной из помощниц главной кухарки. Хала не знал еще ее имени и про себя называл ее “цветочной” из-за любви к вышитым цветами передникам. Почти не поворачивая головы, она нащупала на столе коробку с травами и стала добавлять что-то в котелок, усердно размешивая еду и постоянно пробуя ее на вкус.

— Недоброе говорит, и странное. Говорит, что все мы неправильно живем, что позабыли себя и богов, что путь нам только в огонь да в искупление. И что есть еще время одуматься, скинуть ложных правителей и последовать путем праведным.

— А путь этот, стало быть, он и покажет? — хмыкнула старшая повариха. — Да за пару медяков небось?

— Про то не знаю, — поджала губы первая служанка, — не слыхала. Только не понравилось мне это. Я чту богов, и господина Лида чту, а до него — Канита, а как же иначе? И семья моя лиха не делает никому, так что мы искупать должны?

— Не слушай ты его, видимо, всю жизнь под пнем просидел, вот и умом потемнел, — утешила ее та, что возилась с травами.

— А еще что говорил тот лесной кликуша? — поинтересовалась старшая повариха.

— Много чего, но я не стала слушать. Люд около него странный собираться начал. Всё больше бродяги немытые да лентяи, кому дела настоящего нету, языки бы почесать.

— Да, такие и станут слушать, а потом еще повторять начнут. Вот принесло дурака нам на голову. И как таких в город пускают, — пробурчала толстуха и стала вынимать из печи пироги. — Готовы, можно новые ставить.

— А та драка, ну в харчевне которая, она из-за чего началась? — спросила главная кухарка, когда женщины начали вдвоем раскатывать по столу тесто, и Хала сдвинулся к краю, чтобы не мешать им.

— Мне зеленщик сказал, что из-за пришлых драка-то и началась, — охотно поделилась “цветочная”. — Приехал откуда-то отряд целый, то ли восемь их было, то ли десять. Без командира, но видно, что к оружию привычные. Все сильные, неразговорчивые, в одежде боевой, один, говорят, с топором, как ты с вилкой, легко обращается. А в харчевне как раз наши гуляли, торговцы, что мясо возят. Котлиг, Фрего и их подмастерья. Те еще балагуры и пьяницы, а тут как раз сделку провернули какую-то. Ну в общем не знаю, то ли они над теми пришлыми потешаться стали, то ли пришлые первыми начали, но скоро у них от слов до дела дошло. Торговцы кричали, что нечего в зал к порядочным людям сброд при оружии пускать, а те в ответ сказали, что порядочных людей тут не видят. Ну, вы же знаете Котлига, он и трезвый нравом крут и на язык несдержан, а тут еще и вино в голову ударило. В общем драка вышла. Пришлые-то наших разметали в итоге, но тут стража городская подошла, разбираться не стали, всем досталось. А трактирщик, весь от страха зеленый и трясущийся, потом до полуночи объяснял, что там к чему.

— А ты-то откуда знаешь? — недоверчиво спросила самая младшая служанка.

— Так живу я на той улице, — пояснила “цветочная”. — Вчера как раз домой шла, а тут крики, звон оружия, пыль столбом. Испугалась я шибко, да муж меня встречать вышел, спокойно до дому дошли.

— Злое дело, — задумчиво протянула старшая, — чтобы пьяные друг другу уважение кулаками вбивали, то всегда было, а вот с оружием на того, у кого руки пустые, уже и не упомню такого. Злые времена, злые.

Тем временем новые пироги уже были готовы, на кухне стали появляться служки и заспанная домашняя челядь, и Хала понял, что солнце уже высоко над горизонтом. Поблагодарив за вкусный завтрак, он отправился к своим людям, рассудив, что расспрашивать болтливых женщин не станет. Мало ли что они видели, а что придумали. Вечером, когда он сменится со службы, сам разузнает подробности в городе.