Павел
Иду проверять свою подопечную.
Кислородную маску я снял ещё утром, а сейчас обед, поэтому и пришел повторно проверить, не решил ли мой пациент дуба дать… А то в момент отключения от аппарата, ее показатели сильно упали, но я вколол ей чудо смесь из препаратов, которые колют военные врачи и ободряюще сказал ей:
— Нет, второй раз ты у меня не умрешь.
И вот, как ни странно, прошло четыре часа, и она жива. Показатели стабильны и близки к норме.
Стою рядом и переписываю показатели с монитора для того, чтобы сравнить, насколько они изменились. Пропускаю тот момент, когда она приходит в себя. Видно, увлекся анализом цифр в блокноте. Сначала доносится стон, а потом хныканье, как будто маленький ребёнок. Смотрю, как она облизывает пересохшие губы. Беру со стола стакан с трубочкой и подношу к ее губам. Что-что, а хватательный и сосательный рефлексы у нее на пять баллов. Убираю стакан, а она сипит:
— Ещё…
— Хватит, — отвечаю ей. Нечего баловать.
Она так чудно начинает ворочаться, пытается поднять руку, тянет ее к глазам и трет. Открывает глаза, а сфокусироваться не может. Смешная, как маленький пьяный котенок: глазки косенькие, лапки заплетаются, зато хвост трубой и храбрости — вагон и тележка.
— Очухалась? — это скорее не вопрос, а констатация факта. Вот она пришла в себя, а я думаю, это облегчит мне жизнь, или наоборот, принесет кучу неприятностей? Самое интересное, что ответ-то я знаю…
— Где я? — задает она вопрос хриплым голосом.
— Может быть в раю? — говорю усмехаясь. Я не настроен на серьёзный разговор, пока она не ответит мне на мои вопросы.
— Нет, это точно не рай, — удивленно вскидываю брови, — вы не похожи на ангела.
— Почему? — интересно же.
— У вас глаза блядские…
Чего-чего, а такого ответа я точно не ожидал. Сто лет не смеялся, а тут прямо прорвало. Хохотал от души. Отсмеявшись, вынул фонарик из кармана и посветил ей сначала в один, а потом в другой глаз...
— Да, наверное, я переборщил с препаратами…, - делаю неутешительный вывод, — ну, жива и отлично. Если что, я не анестезиолог, рассчитывал дозу на глаз. Без обид, — и поднимаю две руки вверх.
— Вы кто?
— Я-то знаю кто я, вот кто ты, остается вопросом? Ты помнишь, что с тобой случилось до того, как ты сюда попала.
Вижу по глазам, что напрягает извилины, и что-то там перекладывает на полочках головного мозга. Поднимаю покрывало и смотрю на ее рану, процесс заживления проходит нормально, небольшой отек, но он спадет, главное, что нет воспаления. Хороший бы из меня хирург получился, наверное… Она приподнимает голову и хочет засунуть нос туда, куда собака письку не сует, толкаю ладошкой ее в лоб, заставляя принять горизонтальное положение.
— Имя-то хоть помнишь? — напоминаю, что мне от нее, собственно, интересно, — а то записал тебя Машей Ивановой.
— Почему Маша Иванова?
— Можно и по номеру… Ты у нас восемьсот тридцать вторая… Ну. Так что с именем, Маша Иванова.
— Помню, — отвечает она мне, но вижу по глазам, что сейчас соврет, — Ефросинья, — вот сучка. Я тут корячусь, жопу свою подставляю, а она врет, как сивый мерин.
— Ага, — вот интересно, откуда она знает эту дурацкую песенку? И почему я поддерживаю ее глупость, — юбка синя, кстати, морда тоже… Кто ж тебя, детка, так приложил-то.
Молчит и смотрит. Вижу же, что все она помнит. Зараза мелкая…
— Ну, а я тогда Афанасий, семь на восемь, восемь на семь…
— И, походу, сейчас придет санитарка, звать Тамарка? — улыбаясь спрашивает меня.
— Нет, вынужден тебя расстроить, никто не придет, — ага, сейчас всех позову и ещё 102 наберу, скажу: «Приходите люди добрые, милости просим. Чай, кофе, потанцуем?».
— Вы не ответили где я?
— Так и ты молчишь, как Зоя Космодемьянская… И давай на ты, хорошо. Я видел тебя всю и везде, мыл и убирал тут за тобой, — какие мы стеснительные, охуеть моим мозгам, — вот, хоть щеки порозовели, а то была похожа на труп. Ладно, лежи и не вставай. Я пойду по делам, вернусь и покормлю тебя. Может, когда ты поешь, вспомнишь кто ты такая, а, Ефросинья? И не бегай тут…
— Ага, смешно, я-то и встать, наверное, не смогу.
— Вот и отлично. Не стоит беспокоить моих пациентов, — говорю ей. — А то, не дай Бог, встанут и уйдут.
— Так я в больнице?
— В морге, — отвечаю, и выхожу за дверь.