Теплая земля Колыма

Сергей

— Я в поселке работал. Квартира, все нормально. Кажется, что еще нужно? А выйду за поселок, остановлюсь у старой лиственницы и думаю: ведь и двести и триста лет назад здесь жили люди. Понимаешь, такие, как ты и я — люди. Вот и любопытно, как у них все было? Думал-думал, а потом рассчитался и ушел сюда. Ты думаешь, оленей пасти — одна тоска? — Лицо Сергея стало серьезным.

По тропинке спускаемся к реке и ныряем в прирусловую тайгу. Между густо растущих лиственниц, ив и тополей россыпь оленьих следов. Олени взлохматили прошлогоднюю осоку, раскопали норы полевок, пробили в зарослях узкие тоннели. Птицы и звери чувствуют себя здесь вольготно. Несколько раз вспугивали рябчиков, прямо на нас вылетел небольшой дятел, по валежине юркнул коричневый горностай.

Сергей шагает впереди, придерживая ветки руками, чтобы они не хлестали меня по лицу. Вот Сергей остановился, приложил палец к губам и кивнул в сторону открывшейся за деревьями речки:

— Тише! Там глина. Ну, понимаешь, берег глинистый. Может, кто-то есть.

Осторожно крадемся к речке, вдруг впереди затрещали кусты, часто заплескала вода, послышался шум осыпающихся камней.

— Вспугнули! — выдохнул Сергей. — Все время не везет. То ли здесь сквозняк, то ли что другое — не пойму. Иду на цыпочках, даже дышать стараюсь тише, а все равно чуют.

Правый берег горной речушки щетинится узлами подмытых корней, зато левый чистый и гладкий. По всему его скату струится множество ручейков. Везде следы оленей. Большие и маленькие, совсем свежие и уже замытые водой.

— Сейчас у оленей рога растут, вот они и приходят лизать глину. Не представляю, откуда этой глине взяться? Камень, песок и вдруг чистая глина. Наверное, с лощины, — Сергей показывает вверх. Поднимаю голову. Прямо, напротив нас, узкий распадок. Крутые его склоны поросли стлаником. А поперек распадка висит длиннейшее полотнище. Я не вижу, где ему начало и где конец, на чем держится, но по тому, как его раскачивает ветер, догадываюсь, что оно очень длинное и тяжелое.

Я еще не сообразил, что к чему, а Сергей уже толкает в плечо, и с таким видом, словно он сам все это придумал, говорит:

— Нормально, да? Уметь надо. Сейчас и не такое увидишь!

Карабкаемся вверх по распадку, ныряем под полотнище и оказываемся на перевале. Крутой спуск по другую его сторону зажат скалами и завален переплетенными между собой деревьями. Несколько лет тому назад здесь случился оползень, правый скат сопки съехал в лощину.

За скалами открывается новая долина. Верх долины вытянут узким языком, внизу он расходится, и толстая, не тающая даже летом глыба льда заполняет и долину, и примыкающие к ней распадки. У «языка» и чуть дальше — олени. Там три, нет — четыре оленя, чуть дальше — настоящее стадо. Их голов тридцать. Стоят и смотрят в нашу сторону.

— Это тоже откол? — спрашиваю Сергея.

— Какой откол? — смеется тот. — Буюны! Мы только что их с глинища вспугнули. К середине лета их соберется здесь еще больше. У наледи комаров почти нет, вот оленям и раздолье. А перевал — это граница. По одну сторону наше стадо, по другую — буюны. И речка с той стороны называется Буюнда. Пристанище диких оленей.

— А как же они на глинище пробираются? Не боятся полотнища, что ли?

— Не скажи. Еще как боятся. Они по скалам, в обход, как снежные бараны прыгают. Раз-раз — и уже наверху. Домашние так не смогут. Скоро и твой Дичок туда переберется. Подрастет — только его и видели. Еще и других уведет. Лучше сейчас убить, хоть какая-то польза.

— Какая польза?

— Ну, шкура, мясо. Чего так смотришь? Мы же оленей не для красоты здесь выращиваем.

— Но ведь дикий олень — вольное животное, а ты…

Сергей вскинул руки к небу:

— Ола-ла! Начитался книг, ничего не скажешь. Да я сам сегодня же запретил бы всякую охоту, но буюн мой враг и его нужно… Короче, ты спроси любого пастуха, от кого он больше страдает — от волков, браконьеров или буюнов? Все хороши. Знаешь, почему буюн уводит с собою в сопки не только важенок, но и телят, корбов и даже чалымов? Очень просто. Волк за ним погонится, они бегут медленнее, вот за их счет и выживает. Всех скормит, снова вокруг стада ошивается. Точно такой и твой Дичок. Вырастет, ворвется в стадо и уведет голов пятнадцать. А каждый олень — четыреста рублей. Тебе, конечно, его жалко, но сам пойми.

Уже несколько раз навстречу попадались группки оленей, а пастуха не видно. Олени пасутся на заросших низкорослыми чозениями речных островах или бродят по склону сопки. В долине, где все бело от ягеля, встречаются только одиночки. Увидев нас, олени настораживаются, торопливо уступают дорогу или убегают, задрав короткие пушистые хвосты. Некоторые просто стоят и смотрят. Один изогнулся, поднял заднюю ногу и принялся чесать о нее выросшие на треть рога.

— Это он их ровняет, — объяснил Сергей. — Каждый олень ровняет по-разному, вот они неодинаково и растут. А у которого нога больная, рога вообще растут как попало…

Проторенная через тайгу нартовая дорога то огибает полоску высоких лиственниц, то поднимается на террасу, то ныряет в заросли ивняка. Оленей встречается все больше. За невысоким бугорком целый лес голов, украшенных рогами.

Сергей говорит, что в этой группе около двухсот оленей. Старые и молодые корбы, важенки, чалымы и совсем малыши — энкены. Я уже знаю, что телочка до года — гулка, после года явкан-немычан или просто немычан. А бычок — явкан-корб, явкан-мулкан и, наконец, корб. Говорю об этом Сергею, тот смеется:

— Молодец! Наверное, тоже хочешь стать бевденом?

— Кем-кем?

— Вот тебе и раз! А старики и вправду думали, что ты эвен. Бевден — это я. Олений пастух, значит.

Дорогу пересекает цепочка оленей, и тотчас из-за деревьев доносится крик:

— Эге-ге-ге-ге-ге-е-е! Ить-ить-ить! Ов-ов-ов!

Олени заторопились, а к нам подошел пастух, высокий, загорелый до черноты. Он сел на кочку и принялся стаскивать куртку.

Знакомясь со мною, пастух, не поднимаясь с кочки, буркнул:

— Вася, — и принялся рассматривать дырку на рукаве. Сергей присел рядом и, словно о ком-то постороннем, сказал:

— Не поверишь, вот у этого Васи в семье два Васи. Я думал, сводные или как-то иначе — ничего подобного — родные братики. Этот Вася родился, его отправили в интернат, потом еще трое детей родилось, их тоже в интернат. А когда родился пятый — решили назвать Вася. Представляешь, родители на полном серьезе забыли, что у них один Вася уже есть. Теперь имеют двух Васей, и ничего — живут.

Сергей вдруг вспомнил, что нужно вырубить заготовку на топорище, и отправился на поиски подходящей березы. Мы с Васей занялись костром. Наломали с сухостоины веток, пристроили у огня чайник с водой, набрали по горсти прошлогодней брусники. Приправленный этой ягодой чай очень вкусен.

Разлили по кружкам коричневый от заварки и ягод чай, Вася внимательно посмотрел на меня и вдруг спросил:

— Водки много привез?

Я удивился:

— Откуда? Я ведь тоже почти не выбираюсь из тайги.

— Плохо, — поскучнел Вася. — Сейчас бы немного выпить.

Наверное, чтобы как-то понравиться Васе, принимаюсь рассказывать, что когда-то работал на заводе, где все детали мыли в чистом спирте. Кажется, вот где разгуляться. А почти никто не пил.

— В городе хорошо, — мечтательно протянул Вася. — Асфальт. Везде ровно-гладенько. Бежишь — не споткнешься. Все лодыри там собрались. По городу бегают, а по тундре бегать не хотят — кочки мешают. Самая трудная работа из всех работ — пасти оленей.

Смеюсь над его словами и перевожу разговор на другое:

— Вась, ты не знаешь, где сейчас мой Дичок?

— Возле палатки крутится. Пряговые олени от палатки никогда не уходят, вот и твой олененок с ними. Можешь в любом месте поставить палатку, отпустить оленей и уехать хоть на целый месяц — никуда не уйдут. Я его по горбоносой важенке нахожу. Он лишь меня заслышит, отбегает и затаивается. Рядом лежит, а не разглядишь. Домашние так не делают, а дикарь — он и есть дикарь. Ты его к наледи отпусти, пусть к своим пристанет, а то старики его быстро оприходуют.

— Как это оприходуют?

Вася рассмеялся:

— Очень просто. У энкенов мясо вкусное. К тому же нам от буюнов одни неприятности. В прошлом году с десяток важенок понесли от буюнов. Малыши родились хилые и через месяц все передохли.

По кустам пробираюсь к устью ручья, отыскиваю палатку и стоящую возле нее Горбоносую. С важенкой творится что-то непонятное. Четверо, нет пятеро оленят окружили ее и дружно добывают молоко. Спиной ко мне два довольно крупных олененка. Они так стараются, что буквально поднимают Горбоносую в воздух. Она же закрыла глаза и равнодушно жует жвачку, словно все происходящее ее не касается.

— Вы что, варвары, делаете? Дичок! Дичок! Минь-минь-минь!

Олененок бежит ко мне. Следом поспевает малыш Горбоносой. Варвары оставили важенку в покое и внимательно глядят издалека. Дичок подбежал, ткнулся носом в мои колени и экнул. Угощаю Горбоносую хлебом, беру Дичка на руки и иду к палатке…