Терновый Оплот

Глава 6

Добравшись до конца извилистой тропы, Бронвин соскользнула с лошади и остановилась, глядя на крепость, которой командовал отец.

Её отец. По дороге в Терновый Оплот, она часто произносила эти слова про себя и даже несколько раз — вслух.

Путь оказался до неприличия коротким. Два дня в дороге — вот и все, что отделяло её от правды прошлого. Хуже всего было то, что девушка давно знала о существовании этого оплота порядка паладинов. Ей было точно известно, где он находится — к северу от Глубоководья, на морских скалах, севернее Красных Утесов и Красных Скал, прямо к западу от Хелделла и к северу от Моря Мертвецов. Она могла приехать сюда в любой момент, если бы знала, что здесь найдет.

Сделав длинный вдох и успокоившись, Бронвин обозрела местность. Крепость была впечатляющей и неприступной. Она была выстроена из серого камня, украшая собою вершину холма, взмывавшего ввысь и почти отвесно падающего в море. Девушка чувствовала морской запах и слышала шум волн — отдаленный, беспокойный, разбивающийся о негостеприимный и скалистый берег. Над головой женщины кружило несколько морских птиц, чьи резкие крики стали голосом необъяснимому одиночеству, охватившему её от звука волн.

Чувство было странным. Несомненно, оно было навеяно мрачной картиной, открывшейся вокруг, но все равно совершенно не согласовывалось с предстоящим воссоединением семьи. Бронвин стряхнула мрачное настроение и изучила саму крепость. Толстая стена кольцом охватывала цитадель — здесь не было никаких углов, чтобы заслонить вид стражам и никаких мертвых зон, где стрелы не смогли бы достать потенциальных захватчиков. Над крепостью возвышались две башни — на вершине каждой виднелись сине-белые знамена Рыцарей Самулара. Других украшений видно не было. В отличие от небольших городских замков Глубоководья и экзотических цитаделей, которые Бронвин видела на юге, эта была мрачной и непоколебимой, построенной только ради защиты. Не было здесь скрытых за стеклами окон, балконов или декоративной каменной кладки — ничего, способного обеспечить помощь врагу, решившемуся на штурм. Бойницы были очень узкими. Зубцы равномерно распределились вдоль вершины стены и, для пущей безопасности, были снабжены деревянными ставнями.

Спустя несколько минут исследований, Бронвин задалась вопросом, где же в её душе заканчивалась наблюдательность и начинались трусливые колебания. Подобрав поводья лошади, девушка двинулась к деревянным вратам. Здесь была небольшая дверца, которая распахнулась в ответ на её стук. Поприветствовать её вышел пожилой мужчина. Бронвин показалось, что он был изрядно удивлен. Вероятно, потому, что она была молодой женщиной, путешествующей одной. Она считала, что некоторые члены священных орденов имели очень мало дел с женщинами и думали о них, когда им приходилось о них думать, лишь как о слабых, нуждавшихся в защите существах. Но она не могла винить старика в недостатки воспитания. Вежливым тоном он поинтересовался, как её зовут и что за помощь ей требуется.

— У меня есть дело к Хронульфу, — вежливо сказала она. — Имя свое я назову ему одному.

Мгновение, паладин внимательно изучал её. Взгляд его подслеповатых глаз был напряженным. Затем, он кивнул.

— В тебе нет истинного зла, — сказал он. — Можешь войти.

Бронвин прикусила губу, чтобы не расплыться в кривой улыбке. Нет истинного зла. Это было самое громкое из слышанных ею одобрений. Как ни странно, у этих слов был свой, знакомый звон, который затенялся смутно припоминаемыми эмоциями. Бронвин попыталась подыскать слова, чтобы описать эти чувства. Тихое отчаяние? Нет, не совсем так. Однако это было неудобно близкое ощущение.

Женщина обдумывала это, следуя за старым паладином. Он передал её другому мужчине, столь же тронутому годами, который проводил её через двор. Здесь, по крайней мере, кипела оживленная жизнь, и Бронвин с благодарностью проявила к ней естественное любопытство.

Быть может десяток, или чуть больше, слуг, простых людей, занимались делами, без которых не обходилась жизнь ни одной общины. Они суетились вокруг небольших деревянных или гипсовых построек, располагавшихся вдоль внутренней стены. Во дворе замка находились и загоны для животных, пивоварня и маленькая свечная мастерская, остро пахнущая тающим жиром и остывающими свечами. В воздухе стоял тяжелый аромат щелочного мыла. Пара слуг, засучив рукава и согнувшись над большими ваннами, терла белье о стиральные доски. Колесных дел мастер осматривал сломанную спицу, а озабоченный торговец делал какие-то предложения. Сквозь одну из дверей Бронвин увидела ткацкий станок с сине-белым рисунком ордена.

Как ни странно, среди слуг не было женщин. Это озадачило Бронвин. В конце концов, само её существование доказывало, что Рыцари Самулара не приносили обета безбрачия.

У неё даже возник соблазн спросить об этом своего проводника, но подумав еще раз она решила, что он не выглядит слишком уж дружелюбным. Когда ему приказали отвести Бронвин к командиру, он ответил поджатыми губами и резким поклоном. Приказав девушке следовать за собой, он отвернулся. С тех пор паладин не произнес ни слова. Бронвин видала хмурые лица, менее красноречиво говорящие о настроении хозяина, нежели эти резкие линии спины и плеч. Не доверяет ни в чем. Она надеялась, что отец будет более расположенным для общения. Хотя сейчас, по причине, которую Бронвин не могла ни выразить, ни объяснить, она не стала бы делать на это большой ставки.

Проводник вел её через двор, направляясь к одной из башен. Они поднялись по широкой каменной лестнице. Наверху сопровождающий её мужчина остановился прямо перед дверью, сделанной из толстых дубовых досок, окованных железом.

— Кабинет Хронульфа. К этому времени он должен закончить все свои дела.

С этими словами паладин развернулся и оставил Бронвин одну.

Вот и все. Она ждала этого момента двадцать лет — жаждала этого, старалась ради этого. Внезапно, она ощутила странную неохоту. Пробормотав проклятие, она подняла руку и постучала.

Дверь распахнулась почти сразу. На пороге стоял мужчина. Он возвышался над Бронвин почти на целую голову. Паладин был в том возрасте, когда многие люди уже считаются пожилыми, но несмотря на это находился в отличной форме и держался с выдержанной грацией воина. Широкие плечи и сильные руки говорили о том, что с висевшим на поясе мечом он обращается мастерски. Хронульф носил белые одежды, украшенные синим символом Тира — находящимися в равновесии весами, помещенными на вершину стоящего вертикально боевого молота. Волосы мужчины были густыми и серыми, словно сталь, как и его усы и аккуратно подстриженная борода. Внимательные серебристо-серые глаза вежливо смотрели на неё с румяного, приятного лица, которое для своих лет выглядело очень хорошо.

Прежде, чем Бронвин смогла сказать хоть слово, от лица паладина отлила краска. Он пошатнулся и схватился за дверь. Бронвин инстинктивно протянула руку, чтобы успокоить мужчину, но он быстро оправился, стряхивая с себя шок.

— Прости, дитя. На мгновение ты напомнила мне кое-кого.

— Кого? — спросила она.

Слово вырвалось прежде, чем она успела подумать.

— Мою жену, — просто ответил он.

Мама, — подумала девушка.

Между ними повисла тишина. Паладин вежливо ждал, пока Бронвин изложит свое дело. Но легкая болтливость внезапно совершенно покинула её. Наконец, заговорил сам Хронульф.

— Ты, разумеется, пришла не ради рассказов старика. Чем я могу помочь тебе, дитя?

Бронвин глубоко вдохнула.

— Сир, я приехала из Глубоководья, чтобы поговорить с вами. Я перехожу к тому, что много раз говорила в своих мыслях, но, видимо, это не очень мне помогло. Не знаю, как все объяснить…

— Простые слова — самые лучшие, — сказал он. — Прямая стрела летит вернее.

Слова зашевелились в каком-то отдаленном уголке её разума. Она слышала их и раньше. Как и другие, подобные им.

— Меня воспитывали в Амне, как рабыню. Я была очень маленькой. Я не помню, сколько мне лет, моей деревни и даже своего родового имени. Все, что я знаю о себе — мое имя и маленькая родинка внизу спины. Она напоминает красный дубовый лист. Меня зовут Бронвин.

Паладин так побледнел, что девушка на мгновение решила, что он вот-вот рухнет. Она мягко, но настойчиво подтолкнула его назад, в комнату, к креслу. Мужчина смотрел на неё долгим взглядом. Выражение его лица было совершенно нечитаемым. Бронвин пришло в голову, что он, быть может, проверяет её — как тот охранник у ворот, который не нашел в ней «истинного зла». Женщина поняла, что не выдержит и не станет терпеть еще одну столь неохотную встречу.

Бронвин вздернула подбородок.

— Мне сказали, что вы потеряли дочь моего возраста. Дочь носившую такое же имя. И такое же родимое пятно. Мне сказали, что я и есть она. Если это так, то я буду рада покинуть это место, получив правду. Если меня обманули — я поищу свою семью в другом месте. В любом случае, я не прошу у вас ничего. Если у вас есть какие-либо сомнения в моих словах, испытайте меня любым известным способом. Возьмите истину, хранящуюся в моем сердце в обмен за правду, которую я прошу.

Говоря это, она изучала лицо старого рыцаря. У неё не было способностей, даруемых богом паладинов. Она не могла читать в умах и сердцах других людей, но у неё были отточенные навыки наблюдения и инстинкты, которые чаще всего её не подводили. И потому она заметила, как лицо Хронульфа медленно обретает краски, а в глаза его возвращается свет. Бронвин смела надеяться, что это шок, а не подозрение, заставил его замолчать.

Хронульф медленно поднялся. Бронвин заметила, что несмотря на спокойное лицо и гордую походку, одна его рука сжимала спинку стула, словно ища поддержки — или, возможно, служа ощутимым символом того, что он еще не готов был отпустить «правду» в которую верил двадцать лет.

— По собственной воле ты взойдешь на весы правосудия Тира? — пробормотал он.

— Я сделаю это.

Задумчиво, он кивнул, и хватка его на стуле стала слегка слабее.

— Никто, кроме честных людей, не делает столь смелых заявлений. Я не требую никаких испытаний.

— Но я требую, — резко сказала Бронвин. До этого момента она не вполне осознавала, как же отчаянно ей нужно все узнать. — Я давно слышу, что паладин может отличить правду от лжи. Разве не скажет ваш бог, есть ли истина в истории, что привела меня сюда?

— Я могу лишь спросить.

Взгляд паладина стал отстраненным. Он молился, ища в этом понимание и прозрение, которые был способен дать лишь его бог.

Прошли минуты. Длинные минуты, утяжеленные двадцатью годами отсутствия Бронвин. Едва дыша, она ждала, покуда отстраненность не исчезла из глаза Хронульфа, а взгляд его снова не сосредоточился на ней. Бронвин знала, что ответил Тир прежде, чем паладин сказал хоть слово.

— Малышка Бронвин, — пробормотал Хронульф, изучая её отчаянным и жадным взглядом. — Теперь, когда я узрел истину, я понимаю, что сердце мое сразу признало тебя. Ты так похожа… на мать.

Это одновременно понравилось и опечалило Бронвин. Она подняла ладонь к щеке, словно искала на своем лице нечто утерянное.

— Я не помню её.

Хронульф шагнул вперед, протягивая обе руки.

— Мое бедное дитя. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за то, что выпало на твою долю? — спросил он. В дрожащем голосе его слышалась мольба. — Это моя вина. Я так легко отпустил тебя. Когда тебя не нашли среди убитых, я… Я долго искал тебя. Я бы никогда не отказался от поисков… до того дня, когда оплакал останки девочки, которую счел своей дочерью.

Его страшное чувство вины поразило сердце Бронвин, и она взяла руки отца в свои.

— Я не виню тебя, — быстро сказала она. — На протяжении многих лет я пыталась найти правду о своем прошлом. У меня было не так много путей и все они заканчивались стеной в переулке. Я зарабатываю на жизнь, находя потерянное. Вещи, которые большинство людей отчаянно ищут. Если даже я не смогла найти путь к собственному прошлому, как мог ты, считающий свою миссию давно завершенной, надеяться управиться лучше.

Хронульф слабо улыбнулся.

— У тебя доброе сердце, дитя. Сердце матери.

— Расскажи мне о ней, — настояла она.

Они сели рядом, и паладин начал свой рассказ о прошлом, медленно и со странной неловкостью. Сначала, Бронвин думала, что источником этого была стена, выросшая между ними за потерянные годы, но вскоре она поняла, что причина еще глубже. Хронульф редко бывал дома, а потому у него остались лишь скудные воспоминания о ней в те времена, когда они действительно были семьей. Он не знал дочь. Она подумала, смог бы он когда-нибудь узнать её лучше, если бы не случился налет. Прежде, чем воспоминания отца иссякли, прошло не мало времени. Он поднялся на ноги. Казалось, он испытывал облегчение, имея в голове хоть какой-то план действий.

— Идем, — сказал отец. — Я покажу тебе крепость.

* * * * *

Удача Эбенайзера, которая в последнее время знавала не лучшие дни, наконец пошла на подъем. В нужное время он встретил нужный караван, где договорился с хозяином о возвращении лошади в Залы Правосудия Глубоководья. Потребовалось поболтать, да заплатить, но дворф разошелся с караванщиком, довольный тем, что все будет сделано в точности в соответствии с его просьбой. Сам он с чистой совестью отправился на север. Долг был уплачен. Вероятнее всего рано или поздно, молодой человек, столь увлеченный своим Тиром, окажется в храме этого бога и воссоединиться со своим конем. Дворф не причинил животному никакого вреда, разве что слегка истоптал подковы.

С торгового пути Эбенайзер спустился в предгорья. Вход в туннели Каменной Шахты располагался неподалеку от дороги, но был столь хитро спрятан, что обнаружить его смог бы лишь дворф. Эбенайзер отыскал нужное место — крутой холм, окруженный плотным кольцо молодых сосен — и провел руками по каменной стене, ища тонкий узор. Отыскав искомое, он приложился плечом к каменной двери, давя и ворча, покуда та не подалась во внутрь. Дворф быстро нырнул в открывшийся проход, и дверь позади него с громким стуком вернулась на место.

Подождав пару секунд, он дал своим глазам приспособиться к темноте, а рукам — потереть затекшую спину. Он не ездил верхом некоторое время, а потому ноги и спина его теперь ныли от усталости. Дворф лишь пожал плечами и бросился бежать вниз по туннелям. Большинство знакомых Эбенайзера людей считали дворфов медленными и быстро устающими созданиями, но любой дворф, стоящий хотя бы ногтя, мог бежать, поддерживая разумную скорость, покуда это было нужно.

Добравшись до реки, Эбенайзер понял, что время движется к закату. Он напряг уши, пытаясь расслышать хоть что-то за проклятым шумом несущейся воды. Чем ближе он подходил к владениям своего клана, тем сильнее беспокоился о родственниках. Ускорив шаг и игнорируя предательски мокрую неровную тропу, он промчался мимо нескольких пещер и туннелей, стремясь в самое сердце территории дворфов.

Внезапно, в нос его ударил запах, скрутивший живот и заставивший сердце рухнуть в сапоги. Дворф узнал его безошибочно. Любой его сородич, когда-либо поднимавший свой топор, отлично знал эту вонь — медную, тяжелую, странно сладкую и совершенно отвратительную. Запах пролитой крови, что почернела и высохла. Запах остывающих тел. Жуткий ошеломляющий страх пронзил Эбенайзера, лишая его воли и сил двигаться вперед. Он замер. Из горла дворфа вырвался одинокий крик — первый и последний траурный обряд, который он позволил себе прежде, чем узнать все. Он заставил себя бежать, покуда все еще мог доверять собственным ногам, стремясь попасть туда, куда должен был попасть.

Он снова остановился только у Зала Предков, ошеломленный разрушением памятников, простоявших здесь неисчислимые века. Древние каменные статуи дворфов упали на пол, разлетевшись на куски. Части их валялись среди живых дворфов, убитых их падением.

Эбенайзер склонился к ближайшему из убитых, и сжал зубы, чтобы не выпустить рвущийся наружу крик. Патриарх Каменной Шахты, его отец, возглавил атаку. Старый дворф был убит не падающими статуями. Это было понятно со всей ужасающей ясностью. Каменные дворфы не обладали мечами и копьями, и таким медленным, жестоким знанием своего дела. Эбенайзер поднял взгляд и сморгнул внезапно застлавшие глаза слезы. Рядом с отцом лежало несколько человек. На телах их виднелись отчетливые раны, нанесенные топором дворфа. Эбенайзер немного успокоился. Смерть отца не была легкой, но она была славной.

Поднявшись, Эбенайзер начал бродить по комнате. Гнев его рос с каждым опознанным трупом дворфа — и становился горячее с каждым телом, которое он не мог опознать. Он не был чужд сражениям, но эта резня была из тех, что редко увидишь. Метка удовольствие, продолжительного и нескончаемого зла, лежала на каждом хладном и изувеченном дворфе.

Эбенайзер нашел больше подобного в большом зале. Никто из дворфов не выжил. Клан Каменной Шахты был истреблен. Тела его жестоко убитых сородичей были оставлены разлагаться в пустых залах.

Горе сковало его, милостиво замедляя мысли и сжимая сердце. Он медленно двигался через царящее вокруг опустошение, ухаживая за мертвецами, отмечая их имена в своей памяти. Время замедлилось и потеряло всякий смысл. Лицо дворфа было словно гранит, глаза сухи, а взгляд тверд, когда он сложил в одну могилу тела друзей и родственников. Прошли часы. В каком-то дальнем углу своего сознания Эбенайзер все еще считал время, а потому знал, что где-то над Горами Меча сейчас возвышается круглая восковая луна. Но здесь он видел лишь тьму и осознавал жуткую задачу, стоящую перед ним. Он не приляжет передохнуть, пока все члены Клана Каменной Шахты не обретут свой покой под кучей камня.

Когда дело было сделано, дворф опустился на землю, постаравшись облечь в слова угнездившийся в душе страх.

В памяти его мелькнуло изуродованное лицо молодого Фродвиннера. Из всех дворфов Каменной Шахты он умер тяжелее и лучше всех. Собрав на себе столько ран, что те способны были повалить тройку дворфов, он все еще продолжал сражаться. От топора его полегли семь человек и четверо полуорков. Разумеется, терять ему было больше всех в клане. Прошло лишь два дня после свадьбы, где он женился на самой красивой, самой энергичной дворфской девице на тысячах путей. У них с Тарламерой были сотни лет жизни впереди. Фродвиннеру едва исполнилось пятьдесят. Он был ребенком. Просто мальчишкой.

С этой тоской Эбенайзер наконец осознал причину своего беспокойства. Среди убитых не было детей.

Понимание обрушилось на дворфа, словно кулак хобгоблина. Первой реакцией было облегчение — судьба не благословила его множеством детей, как и большинство дворфов клана. Он любил деток, любил каждого из шумных маленьких негодяев. Но если их нет здесь, то где же они?

Раздумывая над этим, Эбенайзер начал понимать, что не досчитался и нескольких взрослых членов клана. В том числе — своих близких родственников. Его Па покоился в пирамиде, рядом с возлюбленной женой, которая родила ему девятерых здоровых детей. Большинство из них, братья и сестры Эбенайзера, тоже спали под камнем. Но Тарламеры среди них не было.

Он выпрямился. Почему он не понял этого раньше? Тарламера была ему ближе всех, как по годам, так и по темпераменту. Они вместе шли сквозь счастливое детство, и лицо её было первым в толпе родственников. Почему он не пытался найти её, почему не заметил, что её нет?

Эбенайзер слышал, рассказы о людях, переживших слепые пятна, блокирующие нечто важное. Люди эти не могли подумать о нем, пока не оказывались вооружены и подготовлены, так сказать. Возможно, с ним случилось нечто подобное. Забавно, но раньше он называл такие вещи размягчением мозгов.

Но теперь время удобного отрицания закончилось. Эбенайзер начал разбираться в мрачных фактах, и вскоре вся картина стала ясна. Большая часть лучших бойцов клана были убиты, как и те, кто проводил свои дни занимаясь удовлетворением нужд клана: пивовары, бондари, сапожники. Все старики были мертвы. Те, кто страдал какой-либо немощью — тоже. Пропали лишь те, кто обладал особыми навыками. Теми, что мог освоить только дворф. Исчезли лучшие кузнецы, в их числе и Тарламера, чьи инстинкты были столь точны, что Эбенайзер полагал — сестра способна учуять запах руды и драгоценного камня с пятидесяти шагов. Не было лучших обработчиков драгоценных камней и лучших кузнецов. Нескольких женщин детородного возраста. И детей.

В общем всех тех, кто пользовался бы спросом на каком-нибудь далеком рынке рабов.

Ярость, холодная и всепоглощающая ярость, желчью подступала к горлу Эбенайзера. Было еще кое-что, легко им отброшенное в сторону: его собственное пленение группой жентийцев. Внезапно, он осознал истинную разрушительную природу своего страха.

Рабство.

Поднявшись на ноги, Эбенайзер схватил первое попавшееся оружие и оставил позади кладбище, некогда бывшее его домом. Он двинулся к секретному туннелю — крутому извилистому проходу, который вел к цитадели, выстроенной на горе каким-то людьми несколько десятилетий назад.

Они звали себя рыцарями. Кучка самодовольных типов, развлекавшихся уборкой своей территории от троллей, жуков и тому подобных созданий. Они напоминали Эбенайзеру дворфских бабуль, вечно суетившихся в обители клана. Они переставляли мебель и постоянно стряхивали откуда-нибудь пыль.

Если и существовало на свете место, в котором стоило поискать ответы, то оно было в крепости. Эбенайзер был совершенно в этом уверен. Среди этих охотников за троллями, делателей жизненно важных дел, парней с болью под коленями. Да, это было разумное место для начала поисков.

* * * * *

Бронвин шла по лестнице вслед за отцом. Когда он описывал дочери крепость, её историю, её укрепления и добрые дела, которые паладины делали для проезжавших мимо путешественников, в голосе Хронульфа слышались признаки настоящего оживления. Он останавливался то там, то здесь, чтобы пообщаться со слугами или обменяться быстрыми приветствиями с другими рыцарями. Каждому из рыцарей он гордо представлял свою потерянную дочь. Как ни странно, это мало согревало сердце Бронвин или помогало ей ощутить себя желанной. Казалось, он чувствовал необходимость оправдать её присутствие здесь. Однако, девушка заметила глубокую привязанность и уважение, которые испытывали к отцу все обитатели Тернового Оплота. Те, кто знал Хронульфа, явно считали его достойным высочайшего восхищения. Это напомнило ей о рыцаре, который послал её сюда.

— В Глубоководье я встретила сира Гарета Кормейра, — сказала она. — Он посылает свой привет.

Лицо Хронульфа просияло.

— Ты видела его? И он знает, кто ты? Эта новость, должно быть, принесла ему большую радость.

— Я не называла ему своего имени, но он, похоже, все равно ни коим образом не связывал меня с тобой. Даже когда я сказала, что ищу тебя, надеясь на сведения о моей потерянной семье, которые могут у тебя обнаружиться, — сказала Бронвин. — Он ответил, что ты тоже потерял семью и, скорее всего, захочешь помочь мне всем, чем сможешь. Но он не собрал кусочки этой мозаики.

— Сир Гарет был великим рыцарем и хорошим другом, — объявил Хронульф. Глаза его внезапно помутнели. — Именно он нашел тебя, или, так он, во всяком случае, думал — ребенка, убитого во время налета гоблинов на караван. Возможно, тогда и сейчас его ослепила привязанность. Он волновался за меня, так велико было мое горе. И хотя созерцать труп собственного ребенка — ужасно, много хуже не знать ничего о его судьбе. Заверив в твоей смерти меня и себя, он, увидев твое лицо, не искал Бронвин Карадун.

— Возможно, — призналась Бронвин. Но её беспокоил тот факт, что не признай сир Гарет столь поспешно её смерть, и её, возможно, удалось бы отыскать. На ум ей пришло нечто другое. — Гарет знал мою мать?

— О, да. Гвендейл была из хорошей семьи. Её брат был паладином, нашим товарищем. Он погиб, не прожив и двадцати трех лет, но был великим рыцарем. Однако, прошло столько лет с тех пор, как кто-то пристально разглядывал лицо Гвендейл. Не стоит винить в этом Гарета, — Хронульф слабо улыбнулся. — Мы взрослые люди. Глаза врут, и даже самые приятные воспоминания не всегда посещают нас в нужный момент.

Разговаривая, они продолжили свой обход крепости. Хронульф провел её через часовню и показал лестницы, ведущие на стены. Поднявшись по правой из них, они вышли на дорожку, шедшую по верху круглой стены. Бронвин с точностью поняла лишь одна — отец гордился своими делами и заботился обо всех, оказавшихся под его опекой. Его настоящим домом был Терновый Оплот. Не деревня, которую она могла запомнить. Это место и эти люди всегда стояли для него на первом месте.

Это вызывало любопытство и злило сильнее, чем она хотела признать. Бронвин решила слегка надавить.

— Здесь нет женщин, — заметила она.

— Разве что, путницы. Время от времени, — сказал Хронульф. — Кажется, сейчас в гостевом доме остановились наемницы с караваном.

— Значит, рыцари не привозят сюда свои семьи.

Это сильно беспокоило Бронвин, особенно в свете собственной истории.

— Мало кто из рыцарей обзавелся семьей, — сказал паладин, после чего замялся. — Это тяжелая жизнь, полная опасностей. Часто нас принуждает верность — служба богу или королю — и мы должны подчиниться. Немногие из нас доживают до тридцати и успевают жениться. Большинство не столь удачливо.

— Но ты — другое дело, — настаивала она. — У тебя была семья, и ты оставил её в маленькой лесной деревне.

Слова были похожи на обвинение. Бронвин желала быть более дипломатична, но желание понять было слишком велико. Ей нужно было услышать какое-то объяснение ужасу, который разрушил её семью и стал первопричиной её жизни.

Хронульф ответил не сразу. Он остановился перед дверью длинного каменного здания, которое занимало расстояние между двумя башнями. Крыша его круто поднималась вверх, чтобы встретиться в центре, образовывая парящую арку. Сквозь приоткрытую дверь Бронвин увидела алтарь с весами правосудия. Свет просачивался сквозь высокие окна, прорезанные в каменных стенах, бросая на коленопреклоненных или падших ниц рыцарей тонкие золотистые лучи.

— Я был обязан жениться, — просто сказал Хронульф. — Род Самулара должен был быть продолжен. Что напоминает мне о некоторых семейных вопросах, которые нам стоит обсудить.

Это не было ответом. Надеясь, что отец придумает что-нибудь получше, Бронвин последовала за ним обратно к башне. Он закрыл и запер дверь. Это поразило Бронвин. Странная предосторожность, учитывая их окружение. Она была озадачена еще сильнее, когда он вытащил из маленького деревянного сундука лист древнего пергамента.

— Ты умеешь читать? — спросил он.

— На нескольких языках, как современных, так и древних.

Этот ответ показался ей совершенно естественным, но, кажется, не понравился отцу.

— Подобная гордыня не к чему.

— Это не гордыня, — сказала она совершенно честно. — А необходимость. Я — торговка. И, полагаю, ученая. Я нахожу потерянные артефакты, а значит, мне нужно изучать самые разнообразные материалы и говорить с разными людьми, чтобы отыскать нужное.

— Торговка…

Мужчина произнес это тем же тоном, что провозгласил бы «хобгоблин». Внезапно Бронвин поняла, что чувствует кошка, когда шерсть на её спине встает дыбом. Она проглотила язвительный ответ, так и крутившийся на языке, и потянулась к пергаменту.

Записка была написана старым стилем, чернила почти пропали и были размыты водой, но Бронвин достаточно хорошо смогла вникнуть в суть. Крепость Терновый Оплот, а также большая часть горы, на которой та стояла, не принадлежала Святому Ордену Рыцарей Самулара. Она была собственностью семьи Карадун.

— В Захвате Вестника есть копия этого судебного прецедента, — сказал Хронульф. — После моей смерти ты обязана осмотреть крепость и убедиться, что она используется так же, как в течение многих столетий.

Он пристально посмотрел на дочь.

— Ты замужем?

— Даже близко нет, — сухо сказала она.

— Честно?

В любых иных обстоятельствах она бы ответила на этот вопрос саркастическим смехом. Теперь же она ощутила только недоумение, затененное подступающим гневом.

— Не понимаю, как это связано с нашим разговором, — резко ответила Бронвин.

По-видимому, в этом ответе Хронульф услышал что-то лишь одному ему ведомое, и совсем не то, на что он рассчитывал. На лице его появилось выражение серьезного разочарования. Вздохнув, он с явной решимостью сжал челюсти. Он встал и направился к письменному столу. Опустившись на стул, мужчина взял перо.

— Я напишу тебе рекомендательное письмо, — сказал он, погружая перо в чернильницу. — Возьми его в Саммит Холл и передай Лаарину Золотобородому, паладину Тира. Он командует этим местом и сможет найти для тебя подходящую партию.

Рот Бронвин сам собой открылся от изумления. Одной рукой она ухватила себя за волосы, и затрясла головой, словно пытаясь прочистить мысли.

— Я этому не верю.

— Род Самулара должен продолжиться, — серьезно сказал Хронульф. Подув на письмо, чтобы высушить чернила, он отложил пергамент в сторону. — Ты — последняя из моих пятерых детей, а потому ответственность ложиться на тебя. Кажется, ты отлично подходишь для этого. Ты молода, красива и определённо здорова.

Ну это уж было слишком.

— Полагаю, дальше ты скажешь мне, что дети — это моя судьба и долг.

— Так оно и есть.

Внезапно, Бронвин посочувствовала племенной кобыле. Она резко поднялась на ноги.

— Я устала, отец. Есть ли в этой крепости комнаты для гостей, в которых не слишком будут ошеломлены присутствием женщины?

Хронульф поднялся вместе с ней. Он изучал дочь, и лицо его слегка смягчилось.

— Слишком много информации. Прости меня. Я слишком быстро дал тебе слишком много пищи для размышлений.

— Я привыкну, — заверила она его, размышляя, не достигла ли она, наконец, границ своего терпения.

— С утра мы поговорим больше. Есть секреты, что известны лишь потомкам Самулара. Ты должна услышать их, и понять свою ответственность перед семьей.

На этот раз Бронвин не смогла сдержать незаметную мрачную улыбку. Прежде она всегда любила иронию. Для Хронульфа Тирского ответственность перед семьей, по-видимому, заключалась в продолжении рода Самулара. Но, выполняя свой долг, он оставил семью беззащитной.

У неё не было ни малейшего соблазна указать на это отцу. Пропасть, разделявшая их, заключала в себе осознание, что Самулар никогда не увидит это так, как она. Если Бронвин выйдет замуж, родит сыновей, способных следовать за Тиром — тогда он будет доволен. Никакие её поступки, ничто, кроме неё самой, не имело значения. Она оставалась такой же одинокой, как была до прихода в Терновый Оплот. Вот что точно имело значение.

Бронвин напомнила себе, что никогда не ждала обретения семьи. Она просто хотела узнать о своем прошлом. Если она сможет думать об этой встрече с отцом в подобном ключе, быть может, боль в груди пройдет. Потому она взяла врученный ей Хронульфом свиток и маленькую кожаную книжечку, которую он попросил прочесть, чтобы больше узнать о кредо и цели семьи. У Бронвин все еще имелась тысяча вопросов, но ответы, казалось, были вне пределов её досягаемости.

Все ответы. На все вопросы, кроме одного: почему же знаний о собственном прошлом, тех, о которых она некогда мечтала, было не достаточно?

* * * * *

В это время где-то в Терновом Оплоте заканчивался ужин и рыцари Самулара, каждый из которых предпочитал покой и тишь, разбредались кто куда. Один старый паладин, некогда известный по всему Фаэруну, как Рандолар Медведь, взобрался по узкой лестнице, чтобы оказаться у своей комнаты. Взяв из скромной спальни книгу — прекрасный томик, полный захватывающих историй, изложенных с восхитительной краткостью, он отправился в еще более маленькую комнату — аккуратно уборную, вырезанную в стене крепости. Там он расселся на доступном простому человеку троне и приступил к чтению.

Он настолько погрузился в книгу, что приглушенные проклятия показались ему всего лишь отголосками гнева побежденного злодея. Медленно, паладин осознал, что голоса были вполне реальны и доносились они из-под скрытой под ним шахты. После момента смущения, Рандолар понял, что кто-то пытается подняться по внутренней стене цитадели. Нарушитель спокойствия оказался достаточно решительным, чтобы рискнуть получить неприятный прием, который, в итоге, и обрел. К тому же, ему пришло в голову, что эта уборная — не единственная в цитадели, а значит могут быть и другие захватчики.

Вскочив на ноги, старый паладин набрал воздуха, чтобы подать сигнал тревоги. Но прежде, чем он смог вымолвить хоть слово, деревянное сиденье уборной взлетело в воздух и с яростной силой врезалось в стену. Рандолар развернулся в тот момент, когда из седалища показались голова и плечи чернобородого мужчины. Угрюмое лицо его было покрыто содержимым, прилетевшим в него из уборной.

Помогая себе локтем, нарушитель поднял маленький заряженный арбалет. Его грязный палец нажал на спусковой крючок. Снаряд врезался в грудь Рандолара, и рыцарь медленно соскользнул по стене на холодный каменный пол. Последняя мысль, мелькнувшая в его голове, была о том, что рыцарь Тира не должен умирать вот так. Эта последняя тревога так и осталась не озвученной, и брюки его запутались вокруг лодыжек.

* * * * *

Даг Зорет стоял в башне захваченного форпоста, располагавшейся на вершине холма. Глаза его были устремлены на крепость. Все было готово. Его люди преуспели. Даже сир Гарет превзошел все ожидания. По словам разведчиков, молодая женщина вошла в крепость несколько часов назад. Его воссоединение со своей потерянной семьей обещало быть сложнее и насыщеннее, чем он рассчитывал.

Скоро все случится. К настоящему моменту его передовые солдаты должны были пройти по незащищенным шахтам уборных. Эти люди были отобраны специально, среди них встречались самые опытные и тихие убийцы Жентарима, и лучшие лучники. Их задачей было незаметно проникнуть в крепость. Трое убийц прокладывали себе путь к маленькому помещению на верхнем этаже, где размещались механизмы, поднимавшие решетку. Остальные должны были убрать людей, патрулирующих стены и наблюдающих с башен, а затем проложить себе путь к воротам.

Внезапная вспышка холодного огня, опалившая его левый бок, отвлекла Дага — болезненная, но не неприятная. Сунув руку в кожаную сумку, висевшую на поясе, он вынул из неё источник своего беспокойства — маленькую сферу, такую же, как была им дана сиру Гарету.

Отразившееся в шаре лицо было темно-серым и смутно напоминало эльфийское. Оно было покрыто шрамами, полученными за долгие десятилетия служения злу. Убийца полудроуского происхождения быстро и резко кивнул.

Даг улыбнулся и положил сферу обратно в сумку.

— Они добрались до механизмов и готовы поднять решетку, — сказал он капитану, лысому, чернобородому мужчине, на голову выше Дага и почти вдвое его шире. Капитану Емиду не хватало стратегической тонкости. Он обеспечивал лишь грубую силу и отличался способностью выполнять приказы и заставлять других подчиняться им с не меньшим рвением.

— Труби атаку, — приказал Даг.

Емид поднял в воздух свой кулак, размером с хороший окорок. В это же мгновение, один из мужчин поднес к губам изогнутый рог и протрубил сигнал к атаке. Два десятка всадников тяжелой кавалерии рванули к крепости — огромные боевые кони были облачены в броню. Они несли на своих спинах закованных в доспехи воинов. Следом за ними двинулась вторая волна — еще два десятка солдат, чьей миссией было уничтожать тех, кто осмелиться бежать. Наконец подошла пехота, пятьдесят хорошо вооруженных и обученных людей, чей пыл поддерживала жажда битвы, появившаяся после ниспосланных Цириком заклинаний Дага Зорета.

Это была не слишком большая армия, но её было более чем достаточно. Тридцать человек уже находились в крепости, убийцы, тихие и смертоносные, словно хорьки, охотящиеся на старых петухов и сидящих в своих гнездах голубей. Даг лишь надеялся, что его люди найдут в крепости достаточно способов утолить жажду крови. В противном случае они, вероятно, повернуться против друг друга, воспользовавшись путаницей, возникшей во время сражения для того, чтобы решить какой-нибудь старый конфликт или мелкое соперничество. Среди жентийцев подобное было обычным явлением.

Бесполезные потери, — подумал Даг, пуская лошадь в галоп. Лучше копить гнев, словно сокровище, распалять и лелеять его, покуда он не превратиться в оружие, которое способно принести пользу.

Рядом с ним повалился с лошади один из солдат. Из груди его торчала стрела. Отлично. В паладинах еще не угас жар битвы. Чтобы снизить до минимума риск для самого себя, пролетая мимо пехоты, Даг прижался к шее лошади. Он не сводил взгляда с огромной деревянной двери, видневшейся в стене цитадели.

Резко и быстро подергиваясь, решетка взмыла вверх, управляемая его людьми. Рыцари Темного Оплота оказались у деревянной двери, выставляя перед собою длинные копья.

Четверо из них почти одновременно ударили в дверь. Две створки отлетели внутрь, что стало наглядной демонстрацией успехов, достигнутых ими с решеткой. Бойцы Жентарима рванули за пробитую стену. Даг жестоко подстегнул лошадь, надеясь попасть в крепость прежде, чем бой закончится.

* * * * *

Находившаяся в башне Хронульфа Бронвин услышала тревогу первой. Она поднялась и положила руку на ручку двери, а затем повернулась к отцу.

— Это рог. Я знаю этот сигнал, — мрачно сказала она.

Хронульф кивнул и шагнул к двери.

— Жентарим. Ты останешься здесь. Я должен идти на стены.

Бронвин схватила Хронульфа за руку, все гневные мысли теперь оставили её.

— Слишком поздно. Слушай.

Сквозь толстый камень и массивные дубовые доски донеслись слабые звуки битвы. Глаза Хронульфа расширились.

— Они в крепости!

Девушка кивнула. Её мысли летели вперед, создавая и на ходу отбрасывая возможные варианты.

— Отсюда есть выход?

Мрачно улыбнувшись, паладин вытащил меч.

— Не для меня. Терновый Оплот — под моим командованием. Я отстою его, или умру.

Прежде, чем Бронвин смогла ответить, на дверь обрушился первый удар. Дубовые панели задрожали, и железные полосы, которыми те были окованы, прогнулись внутрь.

Сунув меч в ножны, Хронульф снял с руки богато украшенное кольцо. Схватив Бронвин за левую руку, он надел перстень на её указательный палец. Несмотря на то, что прежде украшение находилось на крупной руке паладина, оно удобно расположилось на тонком пальце Бронвин.

— Слушай внимательно, — сказал он, — потому что дверь долго не продержится. Это кольцо — семейная реликвия великой силы. Оно не может попасть в лапы Жентарима. Ты должна защитить его любой ценой.

— Но…

— Некогда объяснять, — сказал он, беря дочь за плечи и крепко прижимая к стене. Обняв её, он с силой нажал на один из плотно подогнанных камней. В, казалось бы, сплошной стене распахнулось круглое, темное отверстие, располагавшееся чуть выше пола. Паладин указал на него.

— Ты должна уйти, — настаивал он.

Вырвавшись, Бронвин бросилась к паре скрещенных мечей, украшавших стену. Вытащив один из них, она махнула оружием в сторону прогибающейся, трещащей двери.

— Я только нашла тебя, — сказала она, стиснув зубы. — Я не уйду.

Улыбка паладина была грустной и гордой.

— Ты действительно моя дочь, — ответил он.

На мгновение, их глаза встретились, и Бронвин показалось, что он на самом деле смотрит на неё — на неё, а не на отражение давно умершей матери или продолжательницу рода Самулара.

— Бронвин, дочь моя, — с удивлением повторил он. — Именно потому, кто ты есть, ты поступишь так, как должна. Как и я.

С этими словами он выбил меч из её руки и схватил за шиворот. Развернув дочь, второй рукой он ухватился за её пояс и поднял девушку над землей. Он толкнул её так, словно она была пьяной дебоширкой, а он — полуорком-вышибалой. Ударившись о ровный каменный пол, она проехалась на животе, а затем исчезла в туннеле. Прямо за входом начинался ровный гладкий спуск. Девушка полетела вниз. От нараставшей скорости в ушах её свистел ветер. Но даже несмотря на это, Бронвин расслышала как с твердым ударом закрылась дверь каменного туннеля, а затем — страшный треск разлетающегося дерева и глубокий звонкий голос, возносящий молитву к Тиру. Это вступил в свой последний бой паладин.

* * * * *

Оказавшись за дверью, Даг Зорет въехал во двор и спрыгнул с лошади. Оглянувшись, он заметил, что большая часть сражений закончилась. Многие из слуг были мертвы. Их вялые и истекающие кровью тела валялись кучками, словно цыплята, готовые для ощипывания. Солдаты собирали выживших, заставляя их выстроиться в одну линию и встать на колени. Вдоль строя пленников шла пара жрецов. Они творили заклинания, помогающие понять характер человека и готовность служить.

Это была необычная мера предосторожности. Замковые слуги обычно считались добычей и рассматривались, как простодушные дураки, желающие спасти свою шкуру и сохранить средства к существованию, служа любому господину, контролирующему крепость. Даг знал, что жрецы считают эту проверку пустой и неприятной, но сам он думал иначе. Паладинское влияние было коварно. По его приказу, любой, кто проявлял слишком сильную и непоколебимую верность силам света должен был умереть. По мнению Дага, предосторожность была очень разумной.

Взгляд его упал на Емида. Сейчас он был на ногах и преследовал убегающего слугу. Даг поймал капитана за руку.

— Где женщина?

Емид резко и расстроено вздохнул.

— Сбежала, милорд. Люди обыскали крепость от подземелий до башни.

Даг нахмурился. Глубоко и сердито. Он не думал, что сестра обладает магией. Говорят, она была купцом, а не волшебницей. Но, как и всем, ему было известно, что при наличии золота, можно достать любые магические безделушки. Несмотря на это, большинство известных ему артефактов имели ограниченную силу и диапазон действия. Если она бежала с помощью магических вещичек, то не могла уйти далеко.

— Разошлите как можно больше патрулей. Найдите её!

Емид развернулся и начал раздавать приказы. Десяток человек вспрыгнули на лошадей и поскакали прочь от ворот.

— А командир крепости? — Даг не мог угомониться, по себя решив, что не позволит себя обмануть. — Где он?

Капитан замялся, а затем кивнул в сторону трупов жентийцев, уложенных в аккуратную линию. В зависимости от прихоти Дага их либо воскресят, либо поднимут в виде нежити.

— Его рук дело, — сказал вояка. — Они зажали старика в башенной комнате. Несмотря на это, потребовалось некоторое время, чтобы повалить его.

— Повалить? Его?

Веявший от этих слов смертельный холод заставил огромного солдата побледнеть.

— Клянусь вам, лорд Зорет, когда я видел его — человек был жив. Однако, он был ранен. На мой взгляд, серьезно.

Емид махнул шипастой дубинкой, которую предпочитал использовать в ближнем бою, а затем повернулся спиной к разъяренному жрецу.

— Я отведу вас к нему.

Вслед за капитаном, Даг поднялся по извилистой лесенке, ведущей в башню у дальней стены крепости. Пара охранников сторожило разбитую дверь, заграждая проход скрещенными копьями. Даг обратил внимание на их крошечные царапины, порванные туники и заметные следы на кольчугах, там, где бил и колол меч. Эти люди числились в элите Темного Оплота, бойцы, выбранные самим Перегостом. Но даже им не удалось невредимыми уйти от ударов клинка Хронульфа.

Губы Дага Зорета тронула небольшая напряженная улыбка. Редкий случаем было, когда детские воспоминания соответствовали реальности. Но восприятие отцовского боевого мастерства явно входило в число исключений.

— Предводитель паладинов жив? — спросил он.

— Да, — неохотно сказал один из охранников. — По вашему приказу.

Даг удовлетворенно кивнул.

— Отойди в сторону.

Охранники заколебались. Они обменялись взглядами, в которых сквозило нехорошее предчувствие и нерешительность.

— Я бы нарушил свой долг, если бы не осмелился предупредить вас, — отважился тот, что говорил прежде. — Несколько хороших бойцов погибло, недооценив этого старика.

— Заметно, — глаза Дага сузились. — К счастью для меня — я не боец, а жрец Цирика. Ты меня понял, солдат?

Угроза возымела сильное действие. Оба мужчины любезно отсалютовали и отошли с дороги. Даг прошел мимо них, оказываясь в комнате. Он высоко поднял свою темноволосую голову. Его черно-пурпурные одежды текуче струились следом, словно облако. Он был взволнован, а вовсе не разочарован, перспективой столкнуться с высоким сильным паладином, который даже на закате лет мог дать фору половине вояк Темного Оплота. Возможно, ему по-прежнему придется смотреть на Хронульфа, слугу Тира, снизу вверх, по крайней мере физически, но в первый раз он сделает это с позиции имеющего власть. И в том была так привлекавшая его ирония.

Но Даг был лишен этого маленького триумфа. Отец, которого он так долго пытался победить, больше не был воином, которого ненавидели и боялись. Он был просто старым, умирающим человеком.

Выпрямившись, Хронульф сидел на стуле. Он держал меч перед собой. Кончик клинка упирался в пол, рука мужчины придерживала оружие за рукоять. Сейчас паладин очень напоминал монаха, держащего свой посох. Вторая рука была сжата в кулак. Он зажимал ею рану, зиявшую чуть ниже ребер. Даг Зорет медленно повернулся к своему сопровождающему.

— Как ты и сказал. Он был тяжело ранен. Вопреки моим недвусмысленным приказам.

Капитан кивнул, с трудом сглатывая слюну. В его глазах горело осознание близкой смерти. Но Даг покачал головой.

— Я не убиваю людей, приносящих плохие вести. Ни ради развлечения, ни для того, чтобы продемонстрировать всем, как меня следует опасаться. Трудно найти хороших гонцов. Еще труднее — хороших капитанов. Ты отлично послужил мне, Емид. И я отвечу тебе тем же. Но если ты провалишь полученное задание — то испытаешь мой гнев.

— Конечно, лорд Зорет!

— Найди человека, который нанес эту рану, и поступи с ним соответственно. Но, в начале, повали его на землю. Избивай так, чтобы он умирал медленно. Так, чтобы крики его призвали голодных воронов. Они помогут выполнить задачу.

Емид снова тяжело сглотнул — желчь, если верить зеленоватому оттенку его кожи.

— Все будет сделано, как вы сказали.

Отсалютовав, он поспешно покинул комнату, что больше говорило о радости поскорее унести ноги, нежели о рвении исполнить свой долг.

Даг отказался от охраны и закрыл то, что осталось от двери. Оказавшись наедине с пленником, он сложил руки и холодно уставился на него.

— Я жрец, — сказал он ледяным голосом, который не показывал ни гнева, ни восторга. — Я мог бы исцелить тебя. Мог бы прекратить боль. Я даже мог бы предложить тебе защиту от солдат, штурмовавших твою крепость. Или быструю смерть в бою, если на то будет твоя воля.

Хронульф поднял глаза на бледное узкое лицо Дага.

— Тебе нечего мне предложить.

— Это не совсем так.

Сделав быстрый сложный жест руками, Даг выпустил на свободу приготовленное заклинание. В воздухе между ними появилась иллюзия, сверкающее изображение богато украшенного золотого кольца.

— Если меня не обманули, ты очень хочешь вот это. И оно мое.

Глаза паладина вспыхнули.

— У тебя нет на него прав!

— И это снова не совсем так. Я имею права на кольцо, — Даг поднял голову. — Я — твой второй сын, которого ты назвал Брэндоном, в честь отца своей жены. Я взял кольцо из рук моего брата, Берна, после того, как он пал в битве, в которой не должен был сражаться.

— Ложь!

— Разве паладин не способен распознать правду? Испытай меня и посмотри, если ли обман в моих словах.

Хронульф пристально посмотрел на жреца. Когда истина открылась ему, глаза его потемнели, а лицо — ожесточилось. Паладин внимательно оглядел черно-фиолетовое облачение Дага, а затем остановил взгляд на символе, вырезанном на медальоне.

— У меня нет сына, поклонник Цирика. Мой сын, Берн, умер, как герой, сражаясь против солдат Жентарима.

Несмотря на то, что Даг ждал подобных слов, они обожгли его сердце болью.

— Правда? Разве ты никогда не задумывался, как тщательно охраняемый секрет твоей деревни достиг ушей Жентарима? Или, если уж на то пошло, как группе жентийцев удалось разгадать тайны этой крепости? Посмотри же, и больше не удивляйся!

Рванув к себе черный шар, Даг поднял его, держа перед глазами отца. Полыхнуло фиолетовое пламя, бросая нечестивый свет на самого старого и надежного друга Хронульфа.

— Чем могу служить, лорд Зорет? — осведомилось изображение сира Гарета Кормейра.

Шок, недоверие и внезапное мрачное понимание вспыхнули в серебристо-серых глазах Хронульфа. Он поднял глаза на холодное мстительное лицо Дага.

— Гарет был хорошим человеком. Развращение паладина — самое тяжкое зло и чернейшее из пятен, способное лечь на души тех, кто приложил руку к его падению. Ты не отыщешь здесь нового агента, желающего иметь с тобой дело, поклонник Цирика.

С большим усилием Даг сохранил на лице равнодушное выражение.

— Я пришел сюда, чтобы потребовать свое наследие и встретиться с сестрой, — сказал он. — Где она?

— Это крепость рыцарей Самулара. Здесь нет женщин.

— Наконец ты сказал что-то, похожее на правду, — холодно заметил Даг. — Но давай не будем играть в игры. Мы видели молодую женщину, въезжавшую в крепость. Но мы не видели, как она уезжала.

— И не увидите. Она для тебя недосягаема, поклонник Цирика.

Даг просто пожал плечами.

— Возможно. На данный момент. Но настанет день и три кольца Самулара воссоединяться в руках трех его потомков. Скажи мне, что это значит. Какие силы это выпустит?

— Не имеет значения. Ты не носишь кольцо. Ты не можешь.

— Возможно. Но есть моя дочь, и она сделает все, что я скажу. И скоро сестра моя будет столь же послушна. Пока я повелеваю силами, не важно, на чьей руке кольцо.

Жрец развел руками. Вытянув руку, он сделал шаг вперед.

— Пришло время отдать мое наследство. Будь так добр, второе кольцо!

Когда его падший сын приблизился, в глазах Хронульфа вспыхнула боль. Ибо паладину зло Цирика доставляло мучений не меньше, чем драконий огонь. Даг Зорет это заметил, он этого ожидал. Тем не менее, он вырвал меч из рук Хронульфа и сжал руку паладина в своих руках.

— Кольца нет. Другую руку, — потребовал он.

Вызывающе, Хронульф поднял окровавленный кулак и развел пальцы так, чтобы жрец увидел — кольца нет и там. Лицо Дага потемнело от поднимающегося в нем гнева.

— Однажды, мне тогда было не больше семи, я спрятал кольцо в дыре, зияющей в дубе, чтобы оно не досталось налетчикам. Может, теперь ты сделал то же самое?

— У меня нет кольца, — заявил Хронульф.

— Посмотрим.

Даг не сомневался, что паладин сказал правду. Он знал, что разумно было бы найти способ исцелить мужчину и допросить его. Но Даг не желал быть разумным. Ярость, скорбь, безумие, вызванное его ужасным одиночеством — поток эмоций, слишком сильных и сложных, чтобы их определить и осознать, разрывал его на части. Одним быстрым движением, он погрузил руку в рану паладина.

Из горла Хронульфа вырвался негодующий болезненный рев. Даг подозревал, что прикосновение жреца Цирика приносило больше боли, чем дворфской кузнец, решивший погасить раскаленное железо о живот. Это понравилось жрецу, но было недостаточно, чтобы полностью его удовлетворить.

Не отводя взгляда от глаз отца, Даг начал повторять заклинания. Бог Цирик услышал своего жреца и его магию. Хрупкие пальца Дага внезапно стали острыми и сильными, словно митрильные кинжалы. Они рвали мышцы и плоть, приближаясь к бьющемуся сердцу паладина.

Одним быстрым движением, Даг вытащил сердце Хронульфа, показывая его еще живому отцу. Затем, так же быстро, он швырнул сердце в огонь очага. Развернувшись, Даг вылетел из комнаты, все еще тихо напевая молитву. Последними звуками, которые услышал Хронульф, служитель Тира, было шипение собственного умирающего сердца, и голос потерянного сына, проклинающего его во имя Цирика.