Тэтчер и тэтчеризм

1. Вхождение во власть

Заняв пост главы правительства, Тэтчер, как и любой другой британский премьер до нее, оказывалась вовлеченной в сложнейшую систему властных отношений в стране. Премьер-министр и возглавляемый им кабинет стоят в самом центре принятия важнейших политических решений и являются инстанцией, на которую так или иначе замыкаются все другие властные и управленческие структуры (кроме судебной) - монархия, парламент, государственный аппарат, органы местного управления. В основе взаимодействия с ними лежат освященные традицией и законом правила игры, которым Тэтчер надлежало неукоснительно следовать. Однако в силу уже упомянутых в предыдущей главе императивов она не могла, да и не хотела удовлетвориться лишь тем, чтобы просто подключиться к отлаженному до нее механизму, и мало-помалу начала вводить новшества, которые, ни в коей мере не разрушая этого механизма, в то же время в некоторых отношениях довольно существенно его модифицировали.

Наименьшей ревизии при этом подверглись отношения с институтом монархии и его главой - королевой, что объясняется прежде всего преимущественно ритуальным характером этих отношений. Основной формой общения двух первых лиц государства, т.е. его главы и главы правительства, являются их еженедельные встречи, в ходе которых премьер информирует монарха о деятельности кабинета и правительства, отвечает на его вопросы и выслушивает советы и пожелания. В начале каждой парламентской сессии, начинающейся в середине октября, премьер-министр вручает монарху текст тронной речи, в которой излагается законодательная программа правительства на предстоящий год. Как известно, готовится эта речь под непосредственным руководством премьера, а монарх лишь зачитывает ее со своего трона в палате лордов (члены Палаты общин в это время находятся у входа в палату, не преступая ее порога)[177].

Хотя монарх практически не участвует в выработке правительственной политики, его авторитет, равно как и авторитет института монархии в целом, является одним из существенных элементов устойчивости политической системы страны. Отсюда стремление глав правительства всемерно поддерживать и укреплять этот авторитет, и Тэтчер, естественно, не была здесь исключением. Отчетливо сознавая, сколь важен ее собственный, личный пример, она скрупулезнейшим образом соблюдала установившийся ритуал общения с королевой и членами королевской семьи. В течение всех лет своего пребывания на посту премьера она всячески оберегала двор от попыток, особенно со стороны леворадикальной оппозиции, урезать более чем щедрые траты государства на содержание многочисленной королевской семьи, принадлежащих ей дворцов, поместий и прочего недвижимого и движимого имущества.

Несмотря на строго регламентированный характер отношений между монархом и премьер-министром, это не были чисто формальные, деполи-тизированные отношения. И значительный политический вес института монархии, и исключительно высокий личный авторитет Елизаветы II, и, наконец, естественные различия в восприятии реалий социально-экономической и политической жизни страны неизбежно вносили в эти отношения элемент высокой политики, делали их органической частью, пусть далеко не самой важной, более широкого политического процесса.

В какой-то мере указанное соображение распространяется на отношения монарха с любым премьером, сколь бы схожих взглядов и позиций они ни придерживались. Ибо даже при максимальном совпадении последних само это согласие становится фактором политическим, поскольку усиливает позиции премьера в его противостоянии оппозиционным силам. Когда же взгляды монарха и премьера существенно расходятся, а именно такое положение дел сложилось с приходом Тэтчер на этот пост, возникающая разность потенциалов имеет тенденцию превратиться в куда более весомую составляющую политического процесса.

И в силу своего жизненного опыта, и в силу воспитания и характера Елизавета II разделяла воззрения той части правящего класса, которая идентифицировала себя с консерваторами-"патерналистами" 50-60-х годов. Тех же позиций придерживалась и большая часть королевской семьи, которую X. Янг без обиняков называет "собранием west"[178].

Имея за плечами опыт продолжавшегося более четверти века сотрудничества с деятелями типа Макмиллана и Вильсона, Елизавета II вряд ли чувствовала себя комфортно, произнося пронизанные тэтчеристским духом тронные речи или же ощущая в ходе еженедельных встреч жесткость и напористость нового премьера.

Как глава англиканской церкви, с представителями которой она постоянно общается, Елизавета II не могла, в частности, не разделять обеспокоенности становившегося все более открытым недовольства церковных кругов политикой, ведущей к углублению социального неравенства, росту числа людей, находящихся за чертой бедности, бездомных и безработных[179]. Не могло устраивать королеву и недостаточно "почтительное" отношение нового премьера к интересам Содружества, которые для нее, как мы увидим ниже, не входили в число наиболее приоритетных.

Вместе с тем и Тэтчер вряд ли могла нравиться, скажем, попытка наследного принца Уэльского выступать в необычной для его положения роли общественного деятеля[180], а также те "истории", в которые время от времени попадали члены королевской семьи.

Наличие этих и им подобных "дифференций", очевидных для любого мало-мальски сведущего наблюдателя, не раз побуждало британскую печать сообщать о натянутых и не очень дружеских отношениях между монархом и премьером. Больше того, появлялись даже спекуляции о якобы причастности королевы к публикациям в печати, осуждавшим чрезмерную жесткость Тэтчер в ряде вопросов внутренней и внешней политики[181].

В действительности же ни с той, ни с другой стороны не предпринималось никаких попыток начать даже подобие публичной полемики. Что касается королевы, то она была весьма многоопытной и трезвомыслящей, чтобы "опуститься" до этого. Для Тэтчер же, воспитанной в викторианском духе почтительности к институтам власти, покуситься на престиж монарха было бы верхом святотатства.

Конечно же, это ни в коей мере не означает, что в своих сугубо конфиденциальных[182] беседах две дамы не пытались влиять друг на друга. Но если это и делалось, то в рамках строжайше соблюдаемого этикета. При этом нет оснований полагать, что такого рода попытки были абсолютно безрезультатны. Как будет показано ниже, в качестве главы правительства Тэтчер отнюдь не вела себя как уверовавший в идею догматик. И мы с полным на то основанием можем заключить, что ее прагматизм и в целом, и в ряде конкретных вопросов усиливался, "стимулировался" в результате общения с королевой. Тем более что по общему признанию сведущих людей Елизавета II не только самый информированный в стране политик, но и человек, сознающий свое место в политической системе и свою ответственность за положение дел в стране и в Содружестве, официальным главой которого она является.

Гораздо больший простор для инициативы и "самодеятельности" премьера представляли ее отношения с другим, куда более важным институтом государства, каковым является парламент.

В противоположность Э. Хиту Тэтчер, вступив на пост премьера, не только не отдалилась от массы заднескамеечников, но, напротив, сделала все, чтобы еще больше укрепить связи с ними. К этому ее, естественно, подталкивали и те непростые отношения, которые сложились у нее с членами кабинета (о чем пойдет речь несколько ниже).

Задача упрочения опоры в парламенте облегчалась для Тэтчер тем, что, став премьер-министром, она в полном соответствии с традицией и законом продолжала оставаться и лидером партии, и лидером парламентской фракции. Как премьер-министр она получала также в свое распоряжение личного парламентского секретаря, призванного служить полномочным представителем премьера среди заднескамеечников.

Вступив в должность, Тэтчер не приминула тут же резко повысить статус назначенного ею нового секретаря, освободив его от ряда других, менее существенных обязанностей. Как отмечал известный британский политолог Дж. Джоунс, за первые четыре года пребывания Тэтчер у власти занимавший этот пост Ян Гоу приобрел беспрецедентное влияние. Он действовал не только как глаза, уши и уста премьер-министра, но и выступал в качестве ее политического советника[183].

Не удовлетворяясь непосредственными контактами, Тэтчер, особенно в первые годы своего премьерства, продолжала поддерживать и тесные личные отношения с рядовыми консерваторами, используя тот опыт, который накопила за годы пребывания в оппозиции. Наличие специальной резиденции премьера в Вестминстере давало ей благоприятную возможность, используя перерывы или же обычные отлучки с заседаний парламента, постоянно общаться с заднескамеечниками. Предметом особой гордости премьера было, по ее словам, то, что ей не припомнится случай, чтобы она отказала кому-то из них в приеме[184]. Продолжала она общаться с заднескамеечниками и в кулуарах, в столовой, причем благодаря необыкновенной своей памяти она знала по имени не только их, но и их жен, помнила предмет последней беседы с каждым из них и т.п. Благодаря всем этим "мелочам" личностный элемент отношений превращался в весомый политический фактор.

Достаточно интенсивно использовала Тэтчер и службу парламентских "кнутов", назначая на эти должности, как правило, молодых, подающих надежды парламентариев. По традиции главный "кнут", имеющий помимо своего основного кабинета в парламенте специальную резиденцию на Даунинг-стрит (соединенную прямым коридором с резиденцией премьер-министра), ежедневно докладывает премьеру о ситуации в Палате общин и получает от него необходимые указания. Тэтчер не только использовала эту традицию, но и поддерживала регулярные контакты с "младшими кнутами", что редко когда делали ее предшественники. Примечательно, что ее первый серьезный разговор с нынешним премьером Джоном Мейджором состоялся как раз в бытность того младшим "кнутом", и произошло это во время обеда, на котором присутствовали ее ближайшие коллеги и единомышленники.

Отдавая себе отчет в исключительной важности парламента как органа, формирующего общественное мнение и мнения избирателей о профессиональных и политических качествах ведущих политических деятелей, Тэтчер не жалела времени и сил на подготовку к дебатам вокруг законопроектов, ответам на вопросы, парламентским дуэлям с лидером оппозиции, другими ее ведущими деятелями. Именно при Тэтчер парламентские дебаты стали транслировать по радио и телевидению, и то обстоятельство, что они передавались выборочно, неизбежно концентрировало внимание слушателей и зрителей на выступлениях премьера и других видных государственных деятелей. В результате каждый мало-мальски интересующийся политикой гражданин мог составить пусть и не очень глубокое, но свое собственное представление о том, кто есть кто в британской политике.

Не будучи выдающимся оратором, Тэтчер тем не менее благодаря своей подготовке, темпераменту, находчивости, знанию фактов и умению оперировать ими с честью выходила из самых сложных ситуаций, не давая загнать себя в угол и почти всегда оставляя за собой последнее слово. Ее резкий, временами пронзительный голос перекрывал почти любой шум в зале, и не было случая, чтобы она стушевалась и не высказала того, что хотела. Острота наскоков и обвинений лишь возбуждала и подзадоривала ее, и даже недоброжелатели вынуждены были признать, что в споре ей нет или почти нет равных. Примечательно, что в ходе детального обследования, проведенного, правда, уже после того, как ее популярность достигла достаточно высокого уровня, 43% опрошенных заявили, что считают ее "хорошим оратором"[185]. Этот показатель оказался намного выше, чем у любого другого из семи самых известных политических деятелей в стране. Что же касается лидера лейбористов Майкла Фута, то, несмотря на его репутацию выдающегося оратора, его рейтинг оказался заметно ниже. Видимо, одно дело было выступать с речами на традиционных людных митингах единомышленников, чем и славился прежде всего Фут, и совершенно другое дело -участвовать в жарких схватках, требующих не столько ораторского мастерства, сколько знания предмета, напористости, уверенности в своей правоте, даже в своем моральном и политическом превосходстве. По всем этим статьям лидер оппозиции, общий рейтинг которого среди избирателей был также крайне низок на протяжении всех двух с половиной лет его пребывания на этом посту (1980-1983), явно уступал Маргарет Тэтчер, и ей было сравнительно легко его переигрывать.

И все же в деле отстаивания своих позиций решающее значение для Тэтчер имела не Палата общин, а ее собственный кабинет министров, и неудивительно, что некоторые обозреватели считали возможным в тот период говорить о последнем как о "малом парламенте"[186].

В механизме государственной власти Великобритании именно кабинет министров, как уже упоминалось выше, является тем средоточием реальной политической власти, из которого исходят и основные управленческие решения, и основная законодательная инициатива. Это отнюдь не только орган исполнительной власти, но и по существу вершина власти законодательной. И это не только потому, что от его имени вносятся в парламент наиболее важные законопроекты, но и потому, что входящие в него министры являются одновременно наиболее влиятельными парламентариями, занимая в Палате общин самые престижные, передние скамьи на стороне правящей партии. Именно с передних скамей парламента вносится бюджет, подавляющая масса биллей, и именно на занимающих их министров ложится основная тяжесть их обоснования и парирования критики, в которой никогда не бывает недостатка.

Хотя чисто формально премьер-министр является не более чем "первым министром" (таково буквальное значение этого титула), в действительности он далеко не просто "первый среди равных". Уже то, что, возглавляя правительство и кабинет, он одновременно является лидером партии, лидером парламентской фракции и главой всей административной машины, именуемой "государственной службой" (civil service), ставит его в совершенно особое положение по отношению к другим членам кабинета. Как утверждал сразу же после отставки Тэтчер в ноябре 1990 г. упоминавшийся в предыдущей главе обозреватель "Файненшл таймс" С. Бриттен, "британский лидер и премьер концентрирует в своих руках больше власти, чем любой другой западный лидер", включая и американского президента. В Соединенных Штатах, аргументировал он свой тезис, президент обладает большей властью непосредственно в кабинете, поскольку его члены обладают только консультативными полномочиями. Однако зато там президент имеет дело с сильным независимым Конгрессом, чего нет в Великобритании[187].

Вряд ли утверждение Бриттена является столь уж бесспорным, особенно учитывая наличие ситуаций, когда правящая партия не имеет в парламенте твердого большинства. Он тем не менее абсолютно прав, заявляя об исключительности положения британского премьера и огромной важности тех рычагов влияния, которые находятся в его распоряжении. Эта уникальность положения дает возможность даже склонным к компромиссам премьер-министрам ощущать себя достаточно уверенно в своем кресле и без особого труда утверждать свое верховенство. Уже само по себе право премьера единолично решать вопросы назначения и смещения министров кабинета и правительства[188], в том числе в процессе проводимых им периодических "перетрясок" (reshuffles), является весьма сильным дисциплинирующим средством. Хотя согласно неписанной британской конституции кабинет принимает важнейшие решения коллективно и несет за них коллективную ответственность, последнее слово остается за премьер-министром, который к тому же единолично формулирует повестку дня проводимых не реже чем раз в неделю заседаний. В конце обсуждения обычно не проводится формального голосования, и именно премьер подытоживает его результаты. Он имеет также достаточно широкие возможности влиять на ход обсуждения как своими высказываниями по существу вопроса, та и предоставлением слова в первую очередь сторонникам угодной ему точки зрения. На заседаниях кабинета присутствуют только члены кабинета, располагающиеся за общим столом, напоминающим, согласно Г. Вильсону, "форму гроба"[189]. Если тот или иной член кабинета отсутствует, его может заменить другой министр возглавляемого им министерства, однако ему разрешается присутствовать только во время обсуждения вопросов, затрагивающих сферу компетенции данного министерства. На заседаниях присутствует также секретарь кабинета, который ведет протокол и согласовывает его затем с премьер-министром и членами кабинета. Для участия в обсуждении тех или иных вопросов на заседания могут приглашаться министры или официальные лица из различных министерств и ведомств, но правилом являются полностью закрытые заседания. Это не только обеспечивает неформальный, в чем-то "интимный" характер обсуждений, но и поднимает престиж и авторитет кабинета, окружает его ореолом таинственности и недоступности. Как известно, протоколы заседаний становятся достоянием гласности лишь спустя 30 лет, хотя благодаря откровениям министров, а иногда и самих премьеров многое становится известным и значительно ранее.

Для более углубленной проработки тех или иных проблем при кабинете создаются, большей частью на временной основе, специальные комитеты, формируемые, как правило, исключительно из его членов. Названия и количество этих комитетов, не говоря уже о содержании их заседаний, не подлежат огласке, хотя, конечно же, какие-то сведения время от времени и просачиваются в печать. Неформальный характер заседаний кабинета и всей системы выработки и принятия его решений, равно как право премьер-министра формировать не только сам кабинет, но и его комитеты, представляет немалый простор для маневра, и неудивительно, что личность каждого из них накладывала тот или иной отпечаток на функционирование этого средоточия власти. Естественно, не преминула сделать это и Маргарет Тэтчер, тем более что она имела на то особые причины.

Первое, что предприняла Тэтчер, так это изменила сам характер заседаний кабинета. В отличие от своих предшественников, которые после вводных замечаний общего характера обычно предоставляли слово члену кабинета, ответственному за подготовку внесенного на обсуждение вопроса, выслушивали с теми или иными репликами мнение присутствующих и только после этого высказывались сами, Тэтчер с самого начала повела заседания принципиально иным способом. Выражаясь ее словами, она "не ждет, когда прыгнет кот", она точно знает, куда он должен направиться, и соответственно этому ведет себя[190]. Не рассчитывая на то, что ей удастся с помощью чистой дипломатии склонить присутствующих на свою сторону (как это не без успеха делали ее предшественники, опиравшиеся на лояльность членов кабинета и их принципиальное согласие по стратегически важными направлениями политического курса правительства), Тэтчер сразу же формулировала свою принципиальную позицию по обсуждавшемуся вопросу. Это давало ей возможность активно и решительно отстаивать свою точку зрения на протяжении всего заседания. Подобного рода манера, естественно, была чревата риском поражения, и по ряду вопросов она действительно оставалась в меньшинстве. Тем не менее она сознательно шла на такой риск, предпочитая возможности единодушия сохранение принципиальной позиции.

Казалось бы, такого рода проблемы не должны были возникать в кабинете, единолично формируемом премьер-министром. Однако, так же как и при формировании теневого кабинета, она все же вынуждена была включить в его состав не просто отдельных, не разделявших ее убеждений деятелей, но фактически всех сколько-нибудь влиятельных из них. Как пишет она в своих мемуарах, следуя традиции и здравому смыслу, она должна была "принять во внимание спектр мнений партии"[191].

Хит, по существу, оказался единственным, хотя и весьма неординарным исключением (она предложила ему пост посла в Вашингтоне, от которого он, не желая оставлять политическую арену, отказался). Обойденными оказались и некоторые из второстепенных ее оппонентов.

Единственное, что в этой ситуации могла позволить себе Тэтчер, так это назначить своих ближайших единомышленников на ключевые посты в экономических министерствах. И она, конечно же, не преминула сделать это. Так, на наиболее влиятельный в правительстве пост министра финансов ("канцлера казначейства" по английской терминологии) был назначен активно сотрудничавший с ней в оппозиции и убежденный сторонник неолиберальной экономической стратегии сэр Джеффри Хау. Пост министра промышленности и торговли был отдан ее ближайшему сподвижнику Киту Джозефу. На посту председателя партии остался сохранивший лояльность лорд Торникрофт. Ряд ответственных должностей в кабиинете и правительстве был отдан менее известным, но уже достаточно основательно зарекомендовавшим себя "тэтчеристам" (Дж. Нотт, Н. Теббит, С. Паркинсон, Р. Бойсон, Дж. Биффен и др.). В числе деятелей, придерживавшихся скорее антитэтчеристской или, точнее, традиционно "макмиллановской" ориентации, назначенных в кабинет, выделялись такие известные фигуры, как министр по делам занятости Дж. Прайор, министр иностранных дел лорд Каррингтон, министр обороны Ян Гильмор, министр сельского хозяйства П. Уокер, министр, ответственный за гражданскую службу, лорд Соме, министр обороны Фр. Пим, лидер палаты общин Н. Джон Стивас. Некоторые из членов кабинета и правительства не были ни стопроцентными "тэтчеристами", ни убежденными последователями "макмиллановской" традиции. К ним относились прежде всего заместитель премьера Уильям Уайтлоу и министр окружающей среды Майкл Хезелтайн. Хотя печать того времени нередко причисляла их обоих к группе противников Тэтчер, в действительности они были в течение всего срока пребывания в составе кабинета скорее ее сохранявшими собственное лицо сторонниками. Правда, Хезелтайн впоследствии рассорился с ней и стал ее главным соперником. Однако и тогда он не идентифицировался с деятелями типа Прайора и Уокера и, как мы увидим ниже, сумел остаться самим собой. На первых порах некоторые обозреватели причисляли к группе оппозиционеров Тэтчер и Дж. Хау, но, как вскоре выяснилось, он оказался одним из наиболее последовательных сторонников "тэтчерист-ской" экономической политики. Тем не менее определенные основания для сомнений его лояльности были, ибо не кто иной, как Хау, после десятка лет верной службы подставил ей осенью 1990 г. роковую подножку (о чем подробно будет сказано в последней главе).

Учитывая столь неблагоприятное для Тэтчер соотношение сил в кабинете, удивляет не то, что она нередко оставалась в меньшинстве и даже, по мнению некоторых наблюдателей, находилась в оппозиции к своему собственному правительству[192], а то, что по большинству принципиальных вопросов она одерживала верх. Очевидно, помимо отмеченных выше преимуществ премьера немалую, а может быть даже и решающую, роль играло срежиссированное ею распределение ролей в кабинете. Занимавшие ключевые посты в экономических министерствах деятели, естественно, предлагали решения и законопроекты, которые вписывались, хотя и не всегда идеально, в "тэтчеристский" курс, и, после того как они становились на обсуждение, отклонить их даже большинству было не так-то просто.

Как мало кто другой, она умела использовать слабости своих оппонентов, заключавшиеся отнюдь не в их "мягкотелости", но прежде всего в разобщенности и отсутствии четкой и убедительной альтернативы отстаивавшейся ими стратегии. Это, бесспорно, сказывалось на их аргументации, заставляло сплошь и рядом пасовать перед напором и доводами премьера.

Конечно же, подобного рода агрессивная манера ведения дискуссий требовала от Тэтчер по крайней мере столь же глубокого знания обсуждавшегося предмета, что и у ее оппонентов, и она прилагала огромные усилия, чтобы не выглядеть менее информированной, чем ее министры. Ее феноменальная работоспособность поражала даже самых крепких и усидчивых деятелей из ее окружения. Рабочий день Тэтчер начинался обычно с 6.30 утра и продолжался с небольшими перерывами до 1-2 часов ночи. На намеки о том, что она чрезмерно увлекается мелочами и хочет до всего докопаться сама, она обычно отвечала: "Или вы оседлаете факты, или факты оседлают вас"[193]. При всем этом она выглядела всегда бодрой, энергичной и не считала, что делает что-то сверх того, что ей "положено" или необходимо.

Напористость и прекрасное знание фактической стороны дела позволяли ей одерживать верх даже, казалось бы, в безнадежных ситуациях. При всем том существовавший в кабинете расклад сил серьезно мешал Тэтчер проводить собственную политику, и это вынуждало ее искать обходные пути выработки и принятия необходимых с ее точки зрения решений. Широкие возможности здесь предоставляла ей отмечавшаяся выше возможность формировать комитеты кабинета, которые она начала все шире использовать для проработки, а иногда и принятия ответственных правительственных решений. Особая роль при этом была отведена ею комитету экономической политики, куда, естественно, вошли все ее единомышленники. Правда, наряду с ними ей пришлось включить туда и министра по вопросам занятости Дж. Прайора, поскольку в ведении его министерства находились вопросы, связанные с использованием рабочей силы, ее подготовки и переподготовки, с политикой в области безработицы и, что было важнее всего, отношений с профсоюзами.

Широкое использование комитетов, создававшихся по наиболее важным направлениям правительственной политики, не только существенно укрепляло позиции премьер-министра, но и позволяло осуществлять более глубокую и профессиональную проработку принимаемых решений. Именно на эту сторону дела обращают внимание авторы исследования, посвященного изменениям в политическом механизме в первые годы пребывания Тэтчер у власти. В отличие от кабинета, обсуждающего уже практически готовые законопроекты и другие важные политические предложения, комитеты осуществляют длительную профессиональную экспертизу, привлекают компетентных государственных служащих и специалистов из различных ведомств и учреждений, консультируются с представителями влиятельных заинтересованных групп. В результате вся система выработки и принятия решений становится более эшелонированной в глубину и одновременно опирается на более широкую профессиональную проработку. Логическим завершением этой системы должно было бы быть принятие окончательных решений всем составом кабинета, однако Тэтчер этой последней стадии по возможности старалась избежать. Более того, в целом ряде случаев решения принимались узкой группой членов кабинета во главе с премьером, минуя кабинет и комитеты. Так, в частности, было принято одно из важнейших внешнеполитических решений о покупке американских ракет "Трайдент" для обновляющегося подводного флота в июле 1980 г., обошедшееся налогоплательщику более чем в 10 млрд ф. ст.[194] В феврале 1981 г. таким же образом было принято решение об отказе от закрытия двадцати с лишним угольных шахт.

Правда, нельзя сказать, что Тэтчер была здесь очень уж оригинальна. В ряде случаев премьер-министры и до нее принимали ответственнейшие решения в обход кабинета. Так, в частности, решение о производстве британской атомной бомбы было принято первым послевоенным премьером К. Эттли лишь при консультации с министрами - членами подкомитета по обороне. Кабинет же был впоследствии только поставлен об этом в известность, причем довольно оригинальным способом - путем ознакомления его членов с соответствующим протоколом. Как писал один из них - Р. Кроссмэн, "не было произнесено ни одного слова"[195]. Члены же парламента узнали об этом уже от сменившего Эттли У. Черчилля в 1951 г., т.е. после того, как была успешно испытана первая английская ядерная бомба. Аналогичным образом сменивший Черчилля А. Иден провел подготовку к англо-французскому вторжению в Порт-Саид, а затем принял решение об этом вторжении, положившем начало печально известной Суэцкой акции, лишь в узком кругу наиболее приближенных членов кабинета и советников. Без обсуждения в кабинете преемником Идена Г. Макмилланом был осуществлен в конце 50-х - начале 60-х годов кардинальный поворот во внешнеполитической ориентации страны в сторону сближения с Европой[196]. То же самое, наконец, можно сказать и о решении Э. Хита осуществить знаменитый поворот на 180°, реализованный им спустя два года после прихода к власти.

Так что ничего нового в установившуюся практику игнорирования кабинета при подготовке и принятии важнейших политических решений Тэтчер не внесла, и удивляет здесь скорее не столько сама эта практика, сколько то, что, оставаясь в меньшинстве в кабинете и еще не упрочив как следует своих позиций в системе власти, Тэтчер начала столь широко ее использовать. Естественно, что это сказывалось на ситуации внутри кабинета и правительства и обостряло и без того не слишком корректные ее отношения с рядом министров. Более того, создавалось впечатление, что Тэтчер вполне сознательно идет на это.

Впрочем, не оставалась в долгу и "противная" сторона. Чисто внешним проявлением подобного рода взаимной нетерпимости стало то откровенно неуважительное отношение, которое начали демонстрировать по отношению друг к другу обе главные группировки. Оппоненты Тэтчер в частных беседах, а иногда и более открыто нередко весьма нелестно отзывались о ней, отпускали язвительные шуточки, давали обидные прозвища. В то же время с подачи тэтчеристов и самой Тэтчер к ним самим прочно прилипла кличка "wets", или "мягкотелые" (буквально -"сырые")[197], от которой они так и не смогли "отмыться".

В свою очередь лиц, принадлежащих к тэтчеристской группировке, вскоре стали именовать по принципу от противного "жесткими" или, точнее, "сухими" ("dryies"). Так новая политическая реальность тут же сказалась на британском политическом лексиконе, традиционные штампы которого типа "левые", "правые", "центр" оказались в новой ситуации неспособными отразить усложнившуюся политическую палитру.

Дело, однако, не ограничивалось чисто словесными дуэлями. Ставки с обеих сторон были слишком высоки, и это неизбежно ставило вопрос в куда более серьезную плоскость: "кто кого".

Самый серьезный кризис, во многом предопределявший и все последующее развитие событий, произошел летом 1981 г., в момент, когда позиции Тэтчер оказались под особенно сильным огнем критики в стране (о чем подробнее ниже). Воспользовавшись этим, ее оппоненты добились того, чтобы экономическая политика обсуждалась кабинетом в полном его составе[198]. Как рассказывает она в своих мемуарах, в середине июня кабинет в течение двух часов обсуждал экономическую стратегию, основанную на материалах, представленных министерством финансов и обосновывавших правильность жесткого монетаристского курса. Однако некоторые министры пытались дать иную, преимущественно негативную оценку ситуации. Новое, решающее столкновение произошло на заседании 23 июля. Перед заседанием, признается она, "я сказала Денису (мужу), что мы зашли так далеко не для того, чтобы повернуть назад. Я не останусь премьер-министром, если не смогу отстоять принятую стратегию"[199]. "Произошедшее на заседании столкновение мнений, - пишет она далее, -явилось одним из самых острых не только по вопросу экономики, но и по любому другому вопросу, о котором я могу вспомнить за все время моего премьерства. Даже те, кто, как Дж. Нотт, выступал за здоровые финансы, атаковали предложения Хау как чрезмерно жесткие. Это было так, будто терпение внезапно лопнуло. Я тоже страшно обозлилась... И я просто бросилась на защиту канцлера казначейства со всей своей силой и решимостью... Я была убеждена, что стратегия должна сохраняться. Но когда я закрывала заседание, я знала, что слишком много членов кабинета не разделяют этой точки зрения. Больше того, после всего, что было сказано, мы уже не сможем действовать как одна команда"[200].

Впрочем, Тэтчер и не думала сдаваться, тем более что в "резерве" у нее оставался такой мощный рычаг воздействия на министров, как упомянутое выше право на "перетряски" (reshuffles) состава кабинета и правительства. И Тэтчер, конечно же, постаралась в полную силу его использовать. Еще в январе 1981 г. она нанесла первый, скорее предваряющий удар по своим противникам в кабинете, довольно бесцеремонно удалив из его состава лидера палаты общин Дж. Стиваса. Причиной отставки послужила не только публичная критика им некоторых действий премьер-министра, но и то, что он позволял себе нелицеприятные колкости в ее адрес. Как пишет она сама, Стивас "имел первоклассный ум и отличался остроумием. Но он обратил неуважительность в политический принцип". Главное же заключалось в том, что некоторые министры не ограничивались нюансами в презентации правительственной политики, а "пытались дискредитировать саму стратегию. Такое, -подытоживает она, - нельзя было терпеть дальше"[201]. Естественно, что не оставила она без ответа и тот вызов, о котором шла речь выше. Причем на сей раз она уже не ограничивалась предупредительным ударом, а била, что называется, "на поражение"[202].

Жертвами произведенной ею в сентябре "большой перетряски" стали такие влиятельные фигуры, как главный идеолог традиционалистов министр обороны Ян Гильмор, лорд-президент - глава государственной службы Соумс, а также министр образования М. Карлисп. Одновременно был отстранен с поста председателя консервативной партии и член кабинета, не выдержавший летом 1981 г. испытания на лояльность, лорд Торникрофт. Оставив наиболее влиятельного из оппозиционных ей министров Дж. Прайера в составе кабинета, она тем не менее переместила его на пост министра по делам Северной Ирландии, и он был обречен на относительную изоляцию, особенно от социально-экономических министерств. На место смещенных и перемещенных деятелей Тэтчер ввела в кабинет "второе поколение" решительных и энергичных своих сторонников - Нормана Теббита, Леона Бриттана, Николаса Ридли и Сесиля Паркинсона.

Используя весь имеющийся в ее распоряжении арсенал давления на "непокорных" и наглядно показав, чем может эта непокорность обернуться, она получила значительно большую свободу рук, нежели прежде.

Как будет подробно показано ниже, действуя столь решительно, Тэтчер опиралась на далеко не символическую поддержку "внешних" сил. К тому же элемент особой, "тэтчеристской" хватки, ее умение использовать права и прерогативы "первого министра" были далеко не последними факторами, решившими исход дела.

Держать в повиновении своих коллег по кабинету Тэтчер помогал в меру своих сил ее пресс-секретарь, на должность которого она назначила бывшего журналиста, а затем высокопоставленного государственного служащего Бернарда Ингхэма. В отличие от лиц, занимающих эту должность при прежних премьер-министрах, Ингхэм нередко выходил за рамки информирования прессы о решениях, принимаемых премьер-министром и кабинетом. В ходе его еженедельных встреч с журналистами он, информируя их (со слов премьера или секретаря кабинета) о только что окончившемся заседании и отвечая на их вопросы, время от времени высказывал в довольно бесцеремонной форме замечания, по которым присутствующие довольно легко могли судить о том, насколько прочно тот или иной министр сидит в своем кресле. Именно он в канун отставки Дж. Стиваса обвинил его в утечке информации и таким образом предварил решение о его отставке. Примерно такую же роль сыграл он в момент отставок Ф. Пима, М. Хезелтайна, Л. Бриттана, Дж. Биффена, Дж. Хау и некоторых других членов кабинета. Как писал известный обозреватель Р. Харрис после отставки Тэтчер и вслед за ней Ингхэма, он участвовал в вытеснении из состава кабинета примерно четверти всего его первоначального состава[203]. Естественно, делал все это он не по собственной инициативе. По словам Харриса, Тэтчер имела обыкновение спрашивать своего пресс-секретаря: "Не пора ли нам отказать в наших симпатиях такому-то?" После нескольких отставок, пишет Харрис, многие министры стали изучать прессу как "нервные крелинологи", пытаясь определить, не настал ли их черед.

Немалую роль в укреплении позиций Тэтчер сыграли члены кабинета, которые по своим убеждениям были скорее ближе к "мягким" тори, однако ставили лояльность по отношению к лидеру партии выше своих личных пристрастий. Особенно большую роль в этом плане играл такой многоопытный и авторитетный деятель, как Уильям Уайтлоу. Назначенный Тэтчер на пост заместителя премьер-министра и министра внутренних дел и занимая второе после нее место в министерской иерархии, он служил одновременно и "амортизатором", смягчающим наскоки сторон друг на друга, и надежным плечом премьера. Оценивая роль Уайтлоу уже после драматической отставки Тэтчер в ноябре 1990 г. (к этому времени он уже переместился в палату лордов и не входил в состав правительства), некоторые журналисты отмечали поистине уникальную роль, которую он играл особенно в первые годы правления Тэтчер, когда страсти с обеих сторон накалялись до предела. Используя свой авторитет в партии и стране, он способствовал поддержанию реноме премьер-министра в качестве деятеля, опирающегося не на секту, а на влиятельных представителей основных группировок партийного истеблишмента. По мнению некоторых обозревателей, без поддержки Уайтлоу Тэтчер вряд ли вообще смогла бы удержаться у власти[204].

Помимо кабинета и его комитетов важное место в системе выработки и принятия решений исполнительной власти в Британии занимает институт политических советников премьера и кабинета. Получив от своих предшественников группу личных советников (Polict unit) и группу планирования центральной политики (Central Policy Review staff), созданную Хитом в качестве "мозгового треста" при кабинете мнистров, Тэтчер не преминула внести существенные коррективы в функционирование этих структур. На место группы политических советников из десяти человек она назначила, не упраздняя саму группу как официальное подразделение, всего двух своих ближайших единомышленников. Один из них - Джон Хоскинс (получивший пост главы подразделения), другой - Норман Страус, специалист по системным исследованиям из всемирно известной фирмы "Юниливер". В помощь им была придана пара высокопоставленных государственных служащих, сохранивших свои посты в министерствах. Кроме того, время от времени она привлекала в качестве политических советников лиц, близких ей по годам оппозиции, на временной, "разовой" основе (Хью Томас, Альфред Шерман и некоторые другие). В качестве своего личного экономического советника она привлекла в январе 1981 г. Алана Уолтерса. При преемнике Хоскинса Ф. Маунте численность группы личных политических советников достигла девяти, т.е. стала такой же, как и при Хите. Больше того, в результате привлечения советников на временной основе фактическое их число даже возросло, и это, естественно, не могло не сказаться на общей расстановке сил на Даунинг-стрит, 10. Дело, однако, было отнюдь не только в количестве, но и в той особой, исключительной роли, которую стали некоторые из них играть в системе власти. Влияние Хоскинса и Уолтерса можно без преувеличения сравнить с влиянием близких к Тэтчер членов кабинета. Им были предоставлены самые широкие права в области разработки основных направлений правительственной политики. Как сообщала "Санди таймс" в ноябре 1979 г., Хоскинс представил от имени своей группы конфиденциальный документ, в котором предлагал собственную версию правительственной политики по таким вопросам, как поощрение мелкого бизнеса путем распределения в нем правительственных заказов; меры, направленные на ослабление профсоюзов, снижение влияния защитников окружающей среды на предпринимательскую активность, ограничение привилегий государственных служащих. Примечательно, что. несмотря на прямое вторжение в сферу компетенции министерства занятости, его глава, Дж. Прайор, которого газета называла "наиболее важным потенциальным критиком экономической политики Тэтчер-Хау", не вошел в узкую группу министров, приглашенных для обсуждения представленных Хоскинсом предложений[205].

Еще большим влиянием стал пользоваться А. Уолтерс, советы которого по существу легли в основу экономической политики Тэтчер. Само приглашение его на пост экономического советника было результатом стремления Тэтчер укрепить свои позиции и свою аргументацию в том противостоянии с ее оппонентами, которое началось сразу же после сформирования кабинета и в котором Тэтчер не всегда чувствовала себя достаточно хорошо подготовленной. Примечательно, что в свое время Вильсон, сформировав в 1964 г. лейбористское правительство, также почувствовал необходимость в советах и рекомендациях экономистов, симпатизирующих лейбористам и разделяющих их стремление начать проводить активную политику экономического роста и научно-технического прогресса. На учрежденный новым премьером пост экономического советника был приглашен тогда всемирно известный экономист Томас Балог (впоследствии лорд Балог). Однако, испытывая мощнейшее давление со стороны финансовых кругов Сити и министерства финансов, Вильсон предпочел оставлять советы Балога без последствий и так и не решился на то, чтобы пойти на радикальные меры по стимулированию научно-технического обновления британской промышленности. Предлагавшаяся его ближайшими коллегами и Балогом девальвация фунта стерлингов была отложена им на два года, момент был упущен. Как заявлял потом, как бы извиняя Вильсона, Балог, "дело эксперта - говорить политику, что нужно делать, но не его дело определять, насколько это политически возможно"[206].

Не в пример Вильсону, Тэтчер и ее личные советники, напротив, считали, что задача экспертов состоит не просто в том, чтобы давать рекомендации, но и добиваться того, чтобы они осуществлялись на деле. Во всяком случае, мнение Алана Уолтерса для Тэтчер значило подчас куда больше, чем мнение любого из ее министров, и в том числе -непосредственно ответственного за экономическую политику - канцлера казначейства[207]. Как мы увидим позже, один из них - Н. Лоусон, не желая быть на вторых ролях, не выдержал такого унижения, хлопнул дверью и подал в отставку.

Помимо института политических советников Тэтчер получила в наследство от своих предшественников созданный Хитом "мозговой трест". Поскольку ее явно не устраивала "приписка" к кабинету министров, она вначале попыталась использовать его в качестве части своего личного аппарата[208]. Однако и официальный статус этого учреждения, и, главное, довольно быстрое освоение премьером собственных каналов получения экспертизы побудили ее в скором времени принять решение об упразднении "Группы планирования центральной политики". Так, поставив вначале группу в положение, при котором она мало что могла добавить к политическому весу кабинета, а затем и ликвидировав ее, Тэтчер нанесла еще один, пусть и в чем-то символический, удар по реальному весу кабинета как института власти.

Помимо использования в качестве "сил поддержки" института профессиональных советников Тэтчер не прекратила и усилий, нацеленных на более прочное идеологическое и теоретическое обоснование своей политики. Важную роль здесь играл организованный ею семинар по вопросам теории и практики современного консерватизма, основными участниками которого были те лица, которые составляли ее интеллектуальное окружение в годы пребывания в оппозиции. Эпизодическое участие в семинаре принимал Милтон Фридман, которому во время его визита в 1980 г. был обеспечен широкий доступ к средствам массовой информации. По его работам и при его участии были снята серия телевизионных фильмов под общим названием "Свобода выбора", издана его книга под тем же названием. Однако главным событием визита явились посещения Даунинг-стрит, 10, во время которых, как сообщала печать, он консультировал Тэтчер и ее коллег по кабинету[209].

Успехи Тэтчер в утверждении своей доминирующей роли в системе власти тем более впечатляют, что они одержаны были без каких-либо существенных изменений в самом механизме принятия решений. Она наотрез отвергла предложения некоторых своих ближайших советников о создании "департамента премьер-министра", который служил бы ей опорой для более решительных и самостоятельных действий. Скорее всего, она почувствовала в этом предложении опасность институциона-лизации конфликта и предпочла действовать более привычными и гибкими неформальными методами. Тем более что их эффективность оказалась столь высока, что позволила ей уже спустя два года после выборов стать одним из наиболее "крепких" премьер-министров страны. Как мы увидим ниже, этому способствовал и ряд других, чисто политических и социально-экономических факторов. Тем не менее и после этого Тэтчер продолжала достаточно широко использовать описанные выше методы "дистанцирования" от своих коллег по кабинету, причем, как оказалось впоследствии, не без нежелательных последствий уже и для самой себя.

Об этих последствиях, кстати, заранее предупреждали некоторые из наиболее проницательных британских политологов. В опубликованной в 1984 г. и переизданной в 1985 г. книге "Британский премьер-министр" ее редактор и один из основных авторов Антоний Кинг, в частности, писал: "По мере того как пребывание на Даунинг-стрит, 10 продолжается, возрастает опасность того, что она (Тэтчер) может в будущем попасть в ловушку преувеличения собственного политического веса... Как отмечал много времени тому назад Макиавелли, страх является самым эффективным из всех политических средств, но только до тех пор, пока он может поддерживаться. Если же по каким-то причинам люди перестают бояться, они одновременно перестают быть послушными и, более того, становятся способными проявить жестокость по отношению к тому, кто однажды наводил на них страх"[210].

В свете случившегося позднее последние слова звучат особенно пророчески, однако в период, о котором здесь идет речь, до исполнения этого пророчества было еще очень далеко. Тэтчер только осваивала механизм власти, и один из важнейших государственных институтов, который ей также предстояло взять под свой контроль, был постоянный чиновничий аппарат, официальным главой которого она как премьер становилась.

Роль и место "гражданской службы" (как обычно именуется в Британии этот аппарат) определяется прежде всего тем, что она осуществляет функции предварительной проработки и реализации основных управленческих решений. С одной стороны, она как бы выдает "черновые" проекты этих решений, а с другой - обеспечивает их выполнение уж после того, как они прошли окончательную доводку и апробацию в вышестоящих институтах исполнительной и законодательной власти. Иначе говоря, она выполняет важнейшую часть обеих составляющих управленческого процесса, который без ее участия вообще не мог бы состояться.

Несмотря на лежащую в основе всей деятельности гражданской службы доктрину политической нейтральности, эта деятельность отнюдь не носит чисто технического или вспомогательного характера. Нейтральность эта понимается и по возможности соблюдается лишь в плане дистанцирования от партийно-политических пристрастий и партийно-политической борьбы с тем, чтобы постоянный госаппарат был готов к конструктивному сотрудничеству с правительством любой партийной окраски[211]. Учитывая же выполняемые этим аппаратом функции политического управления, его роль как политического института очевидна. Помимо масштаба и характера выполняемых функций она вытекает также из тех политических пристрастий, которые в нем неизбежно проявляются как в силу определенной корпоративной общности государственной бюрократии, имеющей собственные интересы, так и в силу доминирующих в его среде общественно-политических взглядов и концепций.

Как и в любой другой стране, и, может быть, даже больше чем где-либо, административно-бюрократический аппарат в Великобратинии строго иерархизирован. Вплоть до конца 60-х годов он был разбит на многие десятки достаточно изолированных друг от друга "классов", высшим из которых являлся "административный" класс, насчитывавший около 3-4 тыс. человек. Общая же численность государственных служащих в послевоенный период составляла (включая служащих местного управления) 500-600 тыс. человек. По рекомендации комиссии Фултона, созданной в 1966 г. тогдашним лейбористским правительством Вильсона классы были упразднены, сохранилось деление на укрупненные категории. Растворения элиты в основной массе госслужащих не произошло и "высшая гражданская служба", как стал именоваться несколько расширившийся административный класс, начала насчитывать примерно 6 тыс. человек.

Наиболее влиятельная группа "гражданской службы" - это постоянные секретари министерств и их заместители, возглавляющие весь административно-бюрократический аппарат и выполняющие функции "передаточного звена" от этого аппарата к соответствующим министрам. Влияние этих людей, аккумулирующих немалый политический вес госаппарата и связанных с мощными группами интересов, настолько велико, что многие исследователи приравнивают его (а иногда и ставят выше) влиянию правительства и кабинета министров. Как писал, например, Иван Майский, много лет проведший в качестве посла СССР в Великобритании и проявлявший глубокий интерес к политической жизни этой страны, "хотя де-юре Великобританией правит парламент и выдвигаемый из его среды кабинет министров, де-факто эту задачу выполняет высшая бюрократия..." Помимо своих собственных наблюдений Майский ссылается на мнение одного из основателей Фабианского общества Беатрису Вебб, также считавшую, что "действительно управляет Англией и Империей высшая бюрократия"[212]. Сторонников подобной точки зрения немало и среди современных британских политиков и обществоведов[213].

Представляется, однако, что ближе к истине те из них, которые не противопоставляют представительные органы власти (каковыми по существу являются не только парламент, но и кабинет министров) и постоянный госаппарат, а считают их взаимодополняющими друг друга. Причем не столько в том смысле, что одни дают указания, а другие их выполняют, сколько в смысле их взаимного политического влияния друг на друга.

В основе власти, которой располагает госаппарат и его верхушка, не только огромный опыт управленческой и законотворческой деятельности, но и прекрасное знание социальной и политической обстановки в стране, уже упоминавшиеся тесные связи и контакты с миром бизнеса, профсоюзами, экологистами, другими общественно-политическими силами. При каждом министерстве в Великобритании, как, впрочем, и в других странах Запада, существуют исчисляемые иногда десятками комитеты, в которых регулярно вместе с чиновниками и независимыми экспертами заседают представители различных групп и объединений по интересам[214]. Осуществляя консультативные функции по тем или иным направлениям деятельности министерств, они вырабатывают рекомендации, учитывающие не только назревшие общественные потребности, но и расстановку социально-политических сил в стране. В деликатной сфере отношений министра, особенно начинающего, с постоянным аппаратом министерства и его главой каждая сторона располагает своими позициями силы и своими "эшелонами поддержки", и, как свидетельствует накопленный за многие годы опыт, верх далеко не всегда одерживает министр. То же самое можно сказать и об отношениях правительства и государственной службы в целом, которые складываются далеко не просто. Именно постоянный госаппарат, как уже отмечалось, непосредственно подготавливает законопроекты и другие государственные акты и решения. И хотя в принципе он должен при их разработке руководствоваться общими политическими установками правительства, не менее важным для него является учет других факторов, о которых шла речь выше и которые имеют для него самое первостепенное значение.

По общему мнению исследователей британской системы власти, политическая роль госаппарата обычно сводится к тому, что он выступает как сдерживающая, "выравнивающая" сила. Лейбористам он не дает отклоняться чересчур влево, в направлении излишней уравнительности, а консерваторов удерживает от чрезмерного "правого склонения", особенно в вопросах социально-экономической политики. В целом его "философия", как она сложилась в течение ряда довоенных и особенно послевоенных десятилетий, вполне укладывалась в рамки той умеренно-реформистской политики, которую проводили и консервативные, и лейбористские правительства. И это вполне устраивало и тех и других.

Из всего, что мы уже знаем о Тэтчер и ее единомышленниках, такой подход вступал в серьезные противоречия с их философией, и потому одной из задач, вставшей перед новым премьер-министром, была далеко идущая переориентация госаппарата в угодном ей направлении.

Хотя премьер-министр является "политическим шефом" министерства государственной службы (Civil Service Department), повседневное практическое руководство этим органом, ведающим прежде всего кадровыми перемещениями, структурной реорганизацией и вопросами финансирования госаппарата, осуществляется назначаемым им министром по делам гражданской службы, являющимся одновременно членом кабинета. Двойное подчинение государственных служащих, и, в частности, тот факт, что министр не имеет права назначать и смещать служащих собственного министерства, ставит последних, и особенно их высший эшелон, в особое положение по отношению к соответствующим министрам, позволяя верхушке постоянного аппарата действовать как своего рода полунезависимый клан, имеющий собственные приоритеты.

Придя к власти, Тэтчер унаследовала положение, при котором обычной практикой было чисто формальное утверждение премьер-министром наиболее ответственных изменений в составе и формировании госаппарата. И на первых порах многие полагали, что так оно останется и впредь. А некоторые из бывших министров даже публично заявляли, что пройдет совсем немного времени и давление государственной службы вынудит Тэтчер свернуть на проторенную дорожку политики консенсуса и забыть о предвыборных обещаниях[215].

Однако еще до выборов Тэтчер и ее ближайшие соратники, предвидя возможную обструкцию со стороны чиновничества, продумывали меры, которые помогли бы им ее преодолеть.

Первым и, пожалуй, наиболее серьезным нововведением Тэтчер было то, что сразу же по вступлении в должность она поломала практику автоматического утверждения премьером предлагавшихся изменений в структуре и составе госаппарата. При первых же новых назначениях она завернула подготовленный специальным комитетом по отбору кандидатур на высшие посты этого аппарата список перемещений и стала непосредственно контролировать весь этот процесс. Причем не просто контролировать, но предлагать собственные кандидатуры и отвергать те, которые по тем или иным причинам не устраивали ее. Главная цель при этом состояла в том, чтобы поставить на ключевые посты энергичных и близких ей по духу и по подходам специалистов и одновременно освободиться от людей, олицетворявших "старый" реформистский режим. По сути дела это была еще одна линия наступления на позиции умеренных в кабинете и правительстве, попытка обойти их с тыла. Линия эта выдерживалась настолько последовательно, что уже летом 1980 г. еженедельник "Нью стейтсмен" писал о "настоящей войне", объявленной против "мандаринов" гражданской службы (так нередко называют в Британии наиболее влиятельных и высокопоставленных ее представителей). Цель этой войны, писал еженедельник, состоит в том, чтобы трансформировать политику консенсуса "батскеллистского" типа. Высшие государственные служащие, утверждал он, смещаются дюжинами, идет перетряска администраторов внутри департаментов[216]. В чем-то еженедельник, встревоженный начавшейся "тэтчеристской революцией" сгущал краски, ибо основной костяк государственных служащих сохранялся. По сообщению газеты "Таймс", к февралю 1980 г. было заменено 17 постоянных секретарей и их заместителей, что составило менее десятой части лиц этой категории[217]. Тем не менее перемещения, производившиеся Тэтчер на наиболее важных постах, создавали в высших эшелонах государственной бюрократии обстановку неуверенности, резко усиливали позиции протэтчеристски ориентированных "мандаринов", меняли общий политический и психологический настрой в угодном премьер-министру духе.

Не удовлетворяясь персональными перемещениями, Тэтчер в 1981 г. решила избавиться от "посредника" в виде главы государственной службы в ранге министра и распорядилась упразднить министерство гражданской службы. Ответственность за положение дел в ней была возложена на министерство финансов (которое осуществляло эти функции до 1968 г.) и, что крайне важно, на Канцелярию кабинета (Cabinet Office), глава которой - постоянный секретарь кабинета непосредственно подотчетен премьер-министру. В таком же подчинении главе кабинета оказался и заместитель постоянного секретаря министерства финансов, ответственный за руководство гражданской службой. В 1983 г.

Тэтчер пошла еще дальше, сделав после ухода в отставку последнего единственным главой государственной службы постоянного секретаря кабинета Роберта Армстронга. Все это позволило ей не только упростить процедуры кадровых изменений, но и развязать себе руки и для других, не менее существенных инициатив.

Наиболее далеко идущая из них была нацелена на повышение эффективности управленческой деятельности госаппарата и его персонала путем использования в этих целях богатейшего опыта, накопленного в процессе "управленческой революции" в крупнейших корпорациях частного бизнеса. Другим существенным ее приоритетом была "разгрузка" "перегруженного государства" путем уменьшения численности чиновничества, сокращения его функций, рационализации его структуры. Для разработки рекомендаций во всех этих областях она пригласила директора всемирно известной торговой фирмы "Марк энд Спенсер" Дерека Рейнера своим личным советником по проблемам эффективости, создав для этого специальную должность при канцелярии кабинета. Заняв этот пост, Рейнер вместе с двумя помощниками развернул, по выражению еженедельника "Экономист", настоящую военную кампанию против неэффективности и расточительства на Уайтхолле. Уже осенью 1979 г. он представил серию предложений, которые настолько понравились Тэтчер, что она посвятила им специальное заседание кабинета. Согласно этим предложениям министры должны были активно вмешиваться в деятельность своего аппарата, уточняя круг обязанностей и функций различных его подразделений в духе рекомендаций, предлагавшихся Рейнером.

Министры должны были также один раз в году проверять хотя бы один из отделов своих министерств с точки зрения их эффективности и приносимых результатов. Кабинету министров рекомендовалось один раз в году рассматривать обзор административных расходов для выявления возможных мер по их экономии. Наконец, предлагалось подвергнуть тщательному анализу условия функционирования правительства, взаимоотношения министров и государственных служащих, а также взаимодействия ведомств, курирующих гражданскую службу, со всеми остальными министерствами и ведомствами[218].

Не ограничившись разработкой предложений общего характера, Рейнер и его команда занялись поисками резервов для сокращения численности госаппарата и составлением рекомендаций по приданию некоторым из его структур полунезависимого статуса. Уже к декабрю 1979 г. в соответствии с этими рекомендациями численность государственных служащих была сокращена на 20 тыс., 6 декабря было объявлено о дальнейшим сокращении еще на 40 тыс., причем значительная их часть производилась за счет только что упомянутого перевода отдельных подразделений госаппарата на положение автономных агентств[219]. Примечательно, что в сфере деятельности Рейнера оказалось и министерство обороны, численность аппарата которого была уменьшена на 7,5 тыс человек. Несмотря на протесты и изнутри госаппарата, и извне, главным образом со стороны профсоюзов[220], линия на "разгрузку" и дебюрократизацию госаппарата продолжалась, и весьма успешно.

Примечательно, что, принимая поистине драконовские меры по сокращению госаппарата, Тэтчер не только не стремилась подорвать престиж "гражданской службы", но немало делала для его поддержки и укрепления. Одной из первых ее мер после занятия поста премьер-министра было повышение жалованья высшим государственным служащим почти на 40%[221]. И это при жесткой финансовой политике, которую правительство проводило в целях обуздания инфляции и оздоровления экономики. Там, где того требовали ее политические цели, Тэтчер никогда не останавливалась перед нарушением ею же установленных приоритетов.

Если попытаться подвести какой-то общий итог действий Тэтчер по "освоению" государственного механизма, то напрашиваются два вывода. Первый, наиболее очевидный, заключается в том, что она не только смело, но и умело использовала огромные возможности своего поста премьер-министра для завоевания и утверждения командных позиций во всех трех институтах политической власти - парламенте, кабинете и постоянном госаппарате. Это позволило ей обрести репутацию сильного и авторитетного руководителя страны и, что еще более существенно, достаточно последовательно, хотя и не без отклонений, начать осуществление стратегии, выработанной в годы пребывания в оппозиции.

Другой, менее бесспорный с точки зрения многих ее критиков, вывод состоит в том, что процесс вхождения во власть был использован ею в целях рационализации и совершенствования государственного управления, особенно на уровне постоянного госаппарата. На решение этой задачи были направлены и меры по ликвидации или автономизации перегружавших его звеньев, и внедрение рекомендованных Рейнером и его командой управленческих методов, оправдавших себя в мире большого бизнеса и больших корпораций. В этой связи нельзя не отметить и того факта, что, вмешиваясь в процесс обновления кадров, Тэтчер руководствовалась не только тем, являются ли ее выдвиженцы на ответственные посты преданными тэтчеристами, но и тем, насколько они профессионально подготовлены. Причем согласно некоторым наблюдателям главным критерием для нее являлся именно этот последний. Заслуживает упоминания и то, что сам стиль нового премьера, ее вмешательство в деятельность основных центров выработки и принятия политических решений способствовал если не ломке, то по крайней мере нарушению той бюрократической рутины, которая была характерна для привыкшего двигаться по накатанной колее аппарату. Как писал осенью 1981 г. "Экономист", "вмешательство премьер-министра в обычные каналы Уайтхолла может казаться грубым, но она вернула эти каналы к жизни"[222].

Серьезный отпечаток наложили Тэтчер и ее сподвижники и на деятельность парламента. Поставив в центр дебатов в нем вопрос о путях выхода страны из казавшейся многим тупиковой ситуации, они перенесли на парламентский уровень тот "большой спор", который начали в оппозиции и кульминационным пунктом которого была избирательная кампания 1979 г. Оборонительные позиции, которые заняла в этом состязании лейбористская оппозиция и ее лидеры, вынудила их начать процесс переосмысления принятых после поражения на выборах леворадикальных, основанных на идеологических догмах подходов, а это в свою очередь приводило к далеко идущей переориентации всего общественно-политического развития страны.

Главным итогом предпринятых Тэтчер мер в механизме политической власти явилось не только усиление ее собственных позиций в этом механизме, но и повышение способности госаппарата вырабатывать и принимать неординарные политические решения, нацеленные на переориентацию общественно-политического развития страны в направлении нового консерватизма.

Однако произошло это далеко на сразу, и в течение довольно длительного времени новой власти и ее главе пришлось действовать в обстоятельствах, требовавших от их не просто выдержки и самообладания, но также немалой гибкости и умения идти на компромиссы, не теряя при этом лица.