Тэтчер и тэтчеризм

2. Испытание на прочность

Положение, в котором находилась страна и в момент выборов, и сразу после них, было таково, что новое правительство практически не имело времени на "раскачку". Британия пребывала в тисках глубокого экономического спада, снижалось промышленное производство, росла безработица. Возникала масса внешнеполитических проблем, нужно было принимать множество ответственных и срочных решений. Неудивительно, что обычные после столь внушительных побед на выборах "сто дней", в течение которых вновь избранный премьер или президент и его ближайшее окружение позволяют себе расслабиться и насладиться ощущением одержанной победы, пришлось ужать до минимума, если не забыть о них вообще. "Медовый месяц" Тэтчер оказался, как писала в те дни пресса, удивительно коротким, ибо уже через три-четыре недели кредит доверия, полученный на выборах, стал неожиданно быстро утрачиваться[223].

"Беспокоющим" фактором номер один по-прежнему оставалась инфляция, которая не поддавалась быстрому лечению и вызывала все более серьезные нарекания со стороны избирателя. Продолжала быстро расти безработица, особенно среди молодежи. Полученная в наследство армия безработных, составившая во II квартале 1979 г. 1,24 млн. человек, вскоре увеличилась до 1,5 млн., а в 1980 г. уже превысила двухмиллионную отметку. В конце же 1981 г. число безработных составило 2,8 млн., превысив 10% рабочей силы. Среди молодых людей 18-25 лет это доля достигла 40%.

Помимо молодежи в наиболее тяжелом положении оказывались работники старых, традиционных отраслей промышленности, не выдержавших обострившейся международной конкуренции и требовавших либо полной реконструкции, либо решительного свертывания. В течение 1979-1982 гг. промышленное производство в стране снизилось на 17%.

Все сильнее давала о себе знать проблема "оздоровления внутренних городских территорий". Еще в недавнем прошлом это были относительно благополучные рабочие районы, однако после переселения в 50-60-х годах значительной части квалифицированных рабочих в пригороды и заполнения освободившихся домов и кварталов семьями иммигрантов и люмпенами, они стали утрачивать свойственный им первоначальный облик и превращаться в трущобные или полутрущобные анклавы. Доля проживающих "нормальных" рабочих семей быстро сокращалась, и в них стало складываться "новое большинство", состоящее из безработных и полубезработных, иммигрантов, живущих на скудные государственные пособия пенсионеров, матерей-одиночек, лиц без особых занятий, неприкаянной молодежи. Кризис 70-х и начала 80-х годов резко ускорил процессы люмпенизации этих районов, многие из которых стали обретать недобрую славу рассадников попрашайничества, вымогательства и преступности.

Казалось бы, первой заботой правительства в сложившейся ситуации должно было быть принятие неотложных мер по смягчению кризиса, помощи попавшим в тяжелое положение фирмам, социальной защите малоимущих. Собственно, именно так и поступали предшествующие правительства, стремившиеся свести к минимуму последствия спада, максимально облегчить выход из него. Однако как раз такой способ реагирования, основанный на кейнсианских подходах к политике консенсуса, и был подвергнут жесточайшей критике Тэтчер, Джозефом и их единомышленниками в годы пребывания в оппозиции. Согласно взятым ими на вооружение доктринам наилучшим лекарством должны были стать свободный рынок и свободная конкуренция, а также ограничение государственного расхода, призванное вновь сделать деньги дорогими и вернуть им роль "элексира", взбадривающего весь рыночный механизм.

Разрабатывая эти подходы, Тэтчер и тэтчеристы, скорее всего, предполагали, что применять их на практике придется в более или менее нормальных условиях, когда неизбежные негативные последствия не окажутся чересчур тяжелыми и не затронут столь значительную часть наемной рабочей силы и предпринимательства. Однако в условиях "жесткого мирового спада"[224], с собой силой ударившего по слабозащи-щенной британской экономике, применение этого курса было чревато издержками, которые вполне могли оказаться чрезмерными даже для не избалованных экономическим чудом англичан.

И тем не менее ни сама Тэтчэр, ни ее ближайшее окружение даже в мыслях не допускали возможности отказа, пусть временного, от разработанной ими стратегии.

Среди ряда британских "тэтчероведов", особенно придерживающихся центристской ориентации, стало едва ли не общим методом утверждение о том, что первые годы пребывания Тэтчэр у власти не ознаменовались ничем таким, что позволяло бы говорить о проведении в этот период последовательной стратегической линии, нацеленной на реализацию приоритетов нового консерватизма[225].

Подобного рода вывод не учитывает всей сложности и противоречивости процесса "тэтчеризации" Британии, который не был и не мог быть одномоментным.

В свете всей истории тэтчеристского правления (включая и период оппозиции) представляется целесообразным рассматривать феномен тэтчеризма как прошедший различные стадии, отличающиеся немалым качественным своеобразием. С момента прихода партии к власти начинается новый этап становления тэтчеризма как особой разновидности политического лидерства и политической практики, не имеющей аналогов ни в современной, ни тем более в более отдаленной истории Британии. Описанные выше меры по модификации системы власти премьера и правительства явились важнейшей составной частью "тэтчеристской революции", о которой британские политологи чуть ли не в один голос заговорили чуть позднее.

В первые же недели и месяцы работы нового парламента правительство провело через него законы, резко снижающие налоги с высоких доходов и прибылей, добилось отмены контроля над ценами и дивидендами. Было положено начало мерам по приватизации некоторых находящихся в ведении государства компаний и корпораций. В целях борьбы с инфляцией был введен режим жесткой экономии государственных средств на социально-экономические цели. Несмотря на глубокий экономический спад, бюджеты, предложенные парламенту летом 1979 и особенно весной 1980, 1981 гг., носили ярко выраженный монетаристский характер. Традиция искусственного стимулирования потребительского спроса и инвестиций в промышленность путем снижения учетной ставки и увеличения государственных расходов была решительным образом отвергнута.

Как мы увидим ниже, Тэтчэр не удалось выдержать на все 100% выработанные в оппозиции подходы, и в ряде существенных моментов она вынуждена была от них отступить. Тем не менее ориентация на жесткую экономию государственных средств, на минимальное вмешательство в социально-экономические процессы упорно сохранялась, и это, естественно, не могло не вызвать соответствующей реакции со стороны тех, кто так или иначе чувствовал себя ущемленным.

Несмотря на спад рабочего и профсоюзного движения после "горячей зимы" 1979 г. и отсутствие активных действий с его стороны, социальная напряженность в стране нарастала. Все чаще появлявшиеся в печати, по радио и телевидению репортажи о безысходном, отчаянном положении лиц, оказавшихся без работы, особенно из числа здоровых и сильных молодых людей, были лишь одним из наиболее очевидных симптомов растущего социального неблагополучия и быстро накапливавшегося недовольства, которое в той или иной форме должно было прорваться наружу. Правда, случилось это не сразу, и в течение целых двух лет после выборов страна жила внешне спокойной жизнью. Зато события, которые произошли летом 1981 г., отпечатались в памяти многих англичан не с меньшей силой, чем события "жаркой зимы" 1979 г.

Эпицентром протеста стали упомянутые выше бедняцкие городские кварталы крупных городов, включая Лондон, Манчестер, Бирмингем, Ливерпуль и некоторые другие. Внезапно, словно по какому-то сигналу, их буквально захлестнула волна необузданных молодежных бунтов, особенностью которых явилось полное отсутствие какого-либо организованного начала. Хотя главным объектом атак молодых бунтарей явилась полиция, происходило это не потому, что участники выступлений (в основном это была безработная и полубезработная молодежь) сознательно стремилась к подрыву основ существующих порядков, но прежде всего потому, что в силу своих обязанностей полиция пыталась остановить волну погромов, грабежей, поджогов и восстановить порядок. Основной потерпевшей стороной были владельцы расположенных в этих кварталах лавочек и магазинов, а также оказавшихся на улицах автомашин, другого имущества. Но опять-таки не в силу какой-то особой ненависти к ним, а по той простой причине, что имущество это оказывалось наиболее доступным для агрессивных действий и на нем можно было как-то вымещать обуревавшие толпу страсти.

Поскольку среди "бунтарей" было немало цветной молодежи, некоторые органы печати пытались вначале квалифицировать эти вспышки насилия как чисто расовые. Однако участие значительного числа белой молодежи побудило вскоре практически всех наблюдателей признать преимущественно социальной характер протеста.

Бунты 1981 г. нанесли серьезнейший удар по престижу правительства и его главы. Но одновременно они продемонстрировали и весьма низкий потенциал активного общественного противодействия политике правительства. Никакой цепной реакции они не вызвали. Напротив, дикий, необузданный, нецивилизованный характер поведения их участников вызывал у большинства англичан осуждение, симпатии же скорее оказывались на стороне стремившейся навести порядок полиции и владельцев разгромленного или разграбленного имущества. Становилось очевидным, что цивилизованные формы протеста, по крайней мере на этапе кризисного развития 70-х - начала 80-х годов, исчерпали себя и что опасность "больших волнений" правительству не угрожает.

Тем не менее сигнал тревоги прозвучал, причем не только с этой стороны. На фоне драматических событий лета 1981 г., а в какой-то мере и под их влиянием стала быстро расти и принимать угрожающие размеры для Тэтчэр и тэтчеристов и до того достаточно высокая волна общего недовольства политикой правительства и его главы. 1981 год стал годом рекордной непопулярности консервативного правительства и консервативной партии. До беспрецедентно низкой отметки упал и уровень популярности премьер-министра[226]. По уровню поддержки избирателей консервативная партия оказалась позади не только соперничавшей лейбористской партией, но и возникшей весной 1981 г. коалиции (Альянса) центристских партий, т.е. либералов и отколовшихся от лейбористов социал-демократов[227]. Партии Альянса одержали в 1981 г. Ряд сенсационных побед на дополнительных парламентских выборах, а их поддержка избирателями, судя по данным опросов, нередко превышала сорок процентов. И хотя инициаторы и создатели Альянса замышляли его как альтернативу ушедшим далеко влево лейбористам, его успехи на выборах и в обретении популярности одерживались, особенно в начальный период его существования, главным образом за счет консерваторов.

Недовольство политикой правительства Тэтчэр отнюдь не ограничивалось "низами" общества и рядовыми избирателями. Чем дальше, тем нагляднее стали выражать свое неприятие правительственной политики собственники и менеджеры промышленных корпораций которых

явно не устраивала ориентация на свертывание государственной поддержки, отказ от стимулирования экономического роста. Оказавшиеся в затруднительном положении и уверенные в необходимости активной промышленной политики, они требовали снижения учетной ставки процента (для удешевления кредита и поощрения инвестиций),субсидий переживавшим трудности фирмам, поддержки приходящих в упадок регионов. Уже в июле 1989 г. руководство основной предпринимательской организации страны - Конфедерации британской промыщлености (КБП) - выступило с заявлением, в котором отмечалось что снижение помощи регионам ведет к уменьшению инвестиции и прибылей, росту безработицы[228]. Одобряя политику правительства, направленную на со кращение расходов на социальные цели, уменьшение пособий безра ботным, ограничение прав профсоюзов, КБП в то же время высказы валась против жесткого монетарного контроля, в результате которо го промышленность несет неоправданно большие потери. Bce чаще стали звучать и намеки на то, что КБП имеет большой опыт давле ния на правительство и что в случае нужды она может им воспользоваться

Своей кульминации накал антиправительственных настроений достиг на состоявшейся в ноябре 1980 г. ежегодной конференции КБП участники которой представляли около 300 тыс. входящих в конфе-дерацию компаний и ассоциаций бизнеса. Выражая преобладавщие в зале настроения, генеральный директор организации сэр Т. Бекетт в заключение своей речи заявил: "Мы должны лучше осознать тот жестокий факт, что консервативная партия представляет собой узкую группу лиц. Многие ли из тех, кто заседает в парламенте и вошел правительство, имеют опыт предпринимателя?.. Они не принимаю вас всерьез... Мы можем выиграть битву против инфляции, но проиграть битву за процветание... Мы должны снять перчатки и вступить в настоящий кулачный бой - потому что мы должны иметь эффективную и процветающую промышленность"[229].

Конечно же, говоря об узости партийного руководства и правительства и непонимании им интересов бизнеса, глава КБП явно сгущал краски. Представительство бизнеса в кабинете Тэтчер было ничуть не меньшим, чем в любом другом консервативном кабинете[230], и дело было не в составе правительства, а в той общей идейно-политической ориентации деятелей, которые задавали в нем тон. Тот же К. Джозеф, назначенный Тэтчер на пост министра промышленности и являвшийся одним из главных архитекторов экономической политики правительства, являлся главой крупной строительной фирмы "Бовис", да и сама Тэтчер, являясь супругой бизнесмена, была не так уж далека от интересов "промышленности" (этим словом англичане часто обозначают не промышленность как таковую, а "промышленников", т.е. когорту лиц, владеющих и управляющих ею). Другое дело, что среди членов кабинета не было профессиональных менеджеров, имевших опыт непосредственного управления компаниями и предприятиями. Но такого рода практиков не было и в предшествующих правительствах, исключая, быть может, одного-двух членов правительства Хита.

Тот факт, что внутри кабинета отсутствовало единство по кардинальным, стратегическим вопросам правительственной политики, естественно, не мог не осложнять положения Тэтчер и тэтчеристов. Тем более что несогласные с ней деятели могли опереться, как мы только что видели, на серьезную поддержку извне.

Хотя наклеенный на умеренных тори уничижительный ярлык, равно как и сама их реформистская, нацеленная на достижение общественного согласия "консенсусная" психология, предполагали склонность к уступкам и компромиссам, это вовсе не означало, что они были изначально обречены на поражение и что с ними можно было не церемониться. Все они действительно отличались более "мягкими", "воспитанными" манерами, проявляли завидную выдержку даже в экстремальных ситуациях. Но и в чисто личном плане, и в плане отстаивания своих убеждений это были люди в высшей степени принципиальные, и как политические деятели они не только не уступали, но сплошь и рядом превосходили своих зачастую менее опытных и выдержанных коллег из окружения Тэтчер. Большинство наблюдателей были почти уверены в том, что перед Тэтчэр не остается иного выбора, как либо уйти в отставку (или же быть "свергнутой"), либо совершить тот самый поворот на 180°, который после двух лет пребывания у власти совершил ее предшественник Э. Хит.

Примечательно, что уже с лета 1979 г. в прессе появляются первые спекуляции на этот счет, причем чаще всего поводом для них служили те или иные конкретные шаги правительства, не укладывавшиеся в жесткую схему неолиберальной политики. Как писал уже в августе 1979 г. еженедельник "Нью сосаяти", почти никто ни в прессе, ни в мире бизнеса не верит в стратегию Тэтчэр. Отсюда "бесконечные поиски признаков поворота на 180°"[231]. Вскоре, однако, оказывалось, что "генеральная линия" сохранялась и отклонения от нее - не более чем тактика. Тем не менее спекуляции возобновлялись. Больше того, где-то с конца 1980 г. стали появляться слухи о возможности своего рода дворцового переворота, причем "альтернативным лидером" обычно называли либо Э. Хита, либо Ф. Пима[232].

О настроениях, царивших в тот период в консервативном истеблишменте, да и не только в нем, красноречиво говорят слова Макмиллана, который, согласно некоторым свидетельствам, в частных разговорах жаловался: "Эта женщина не только угробит страну, она угробит нас"[233].

Примерно в это же время Тэтчер была атакована еще с одной стороны: 31 марта 1981 г. в газете "Таймс" было опубликовано пространное письма 364 видных британских экономистов, решительно осуждавших взятый ею курс и настаивавших на принципиальном его пересмотре. Как утверждали авторы письма, политика правительства чревата тяжелыми социально-экономическими последствиями, ведет страну в тупик, и чем скорее оно от нее откажется, тем лучше.

В этот наиболее сложный для нее период Тэтчер в полную силу продемонстрировала перед всей страной одно из наиболее характерных для нее качеств, а именно способность отвечать на вызов еще более сильным вызовом, на наступление - контрнаступлением.

Как писал осенью 1981 г., в момент наивысшего накала страстей, еженедельник "Экономист", несмотря на критическую ситуацию, "Тэтчер держится так, будто ничего не замечает, всегда подтянута, решительна... Идет как паровой каток".

При всем том было бы верхом субъективизма утверждать, будто в своем противостоянии оказывавшемуся на нее давлению Тэтчер опиралась лишь на собственную волю, политический талант и сознание своей правоты. Помимо группы единомышленников в кабинете и правительстве в ее активе был целый ряд "факторов силы", которые она активнейшим образом использовала.

Пожалуй, на первое место среди них следует поставить поддержку, оказывавшуюся ей со стороны влиятельных кругов британской экономической элиты. Знаменательно, что сразу же после упомянутого драматического выступления главы КБП руководители пяти крупных фирм в знак протеста заявили о своем выходе из Конфедерации. Однако не эти корпорации делали погоду в мире бизнеса и, хотя в политическом плане их жест имел отнюдь не символическое значение, общей ситуации они изменить не могли. Несравненно важнее было другое, а именно позиция, которую последовательно отстаивала та часть британского бизнеса, которая обычно идентифицируется с лондонским Сити. Представляющее интересы британского финансового капитала руководство банковских учреждений Сити традиционно оказывало сильнейшее влияние на экономическую политику правительств - консервативных или лейбористских. Причем это давление было значительно более весомым, нежели то, которое исходило от кругов, связанных с промышленностью. Неоднократные попытки последних покончить с традиционным размежеванием между финансовым и промышленным капиталом, и в частности создать на базе Конфедерации британской промышленности единую Конфедерацию британского бизнеса, неизменно оканчивались провалом. Руководству КБП удавалось привлечь лишь отдельные, причем далеко не самые влиятельные банки и страховые компании. Что же до тех, кто делал погоду в Сити, то, располагая мощными рычагами воздействия на правительство и используя издавна установившиеся каналы связей с ним через Банк Англии и министерство финансов, эти круги явно не желали лишиться своего особого положения в системе экономической и политической власти. Предлагавшийся КБП механизм согласования интересов промышленного и финансового капитала, безусловно, еще более укрепил бы общие позиции бизнеса, особенно в противовес профсоюзам и другим массовым общественным организациям. Но одновременно Сити пришлось бы пожертвовать известной долей самостоятельности, на что оно явно не желало идти.

Естественно, что монетаристская ориентация Тэтчер и ее ближайших единомышленников как нельзя более устраивала влиятельные круги Сити, и нет ничего удивительного в том, что они оказывали ей самую решительную поддержку. Правда, поддержка эта никак не афишировалась, если, конечно, не считать воздействия на общественное мнение через находящуюся под влиянием этих кругов прессу.

Все это позволило Тэтчер довольно спокойно реагировать на угрозы со стороны КБП и ее руководства. Как писала в конце 1980 г. газета "Морнинг стар", там, где раньше слово КБП было "законом для консервативных правительств, нынче, как кажется, оно пропускается мимо ушей"[234].

Разумеется, слово КБП и раньше не было "законом" для консерваторов, однако факт существенного снижения влияния этой организации и представляемого ею промышленного капитала при М. Тэтчер подмечен газетой в принципе верно. Примечательно, что, критикуя правительство Тэтчер и требуя от него тех или иных уступок, КБП одновременно не уставала заверять его в своей общей поддержке. Это относилось прежде всего к его линии на снижение налогов и высвобождение предпринимательской инициативы, жесткой экономии расходов на социальные цели, ослабление рабочего движения и профсоюзов. По всем этим вопросам КБП была гораздо ближе к Тэтчер, Хау и Джозефу, чем к их оппонентам, и неудивительно, что уже к июлю 1981 г. наметившийся было союз умеренных и КБП распался. Не желая идти на принципиальную конфронтацию с премьером, КБП предпочла добиваться от него частичных уступок в области налогообложения и создания более благоприятного инвестиционного климата[235].

Ослабление влияния промышленных кругов бизнеса вовсе не вело автоматически к повышению зависимости правительства от финансового капитала и Сити, и, судя по дальнейшим его шагам и по мерам по наведению порядка в сфере финансовых операций, оно отнюдь не превратилось в марионетку этой влиятельнейшей части истеблишмента. Существовавшие в мире бизнеса противоречия помогали тэтчеристскому руководству сохранять свободу рук, хотя, разумеется, и весьма относительную.

В политическом плане наиболее серьезную поддержку Тэтчер получала от рядовых парламентариев - тори, общению с которыми она отдавала немало времени. Особенно активно держали ее сторону заднескамеечники из "группы Боу", объединяющей парламентариев в возрасте 35 лет и меньше. Знаменательно, что, выступавшая в течение большой части послевоенного периода с умеренно-левых, "прогрессистских" позиций, эта группа заняла с конца 70-х годов жесткую протэтчеристскую линию и, как писала "Таймс", "превратилась в один из активных монетаристских мозговых трестов правительства"[236].

Лишь отдельные заднескамеечники осмеливались открыто выступать с критикой линии, занятой премьером, да и то большей частью по конкретным вопросам (сокращение ассигнований на те или иные социальные и социально-экономические программы, жесткая линия в области иммиграции[237] и т.п.). В целом же, судя по тому энтузиазму, с которым встречали Тэтчер участники заседаний Комитета 1922 г.[238], объединяющего всех заднескамеечников, поддержка парламентского большинства ее политике даже в самые критические для правительства 1980 и 1981 гг. была практически гарантирована. Это же подтверждали и более основательные изыскания. Согласно обследованию, проведенному в мае - июле 1980 г. по инициативе еженедельника "Нью стейтсмен", лишь около 100-120 консервативных членов парламента, т.е. трети всей фракции, можно было бы отнести к категории умеренных тори, причем менее половины из них (от 40 до 50) относились к разряду "твердых антитэтчеристов". По наиболее важным проблемам (монетаристские методы контроля над денежной массой, снижение налогов на прибыли, антипрофсоюзное законодательство, снижение правительственного контроля над промышленностью, ключевая роль крупного и мелкого частного бизнеса) тэтчеризм поддерживало от 71 до 94% членов парламента - консерваторов[239]. Статья называлась "Тэтчеризм: что думают члены парламента". Видимо, что было одно из самых первых, если не самое первое появление слова "тэтчеризм", которое вскоре стало общепринятым термином для обозначения всех тех новаций, которые внесли в политическую жизнь страны новый премьер и ее единомышленники.

Не менее существенное значение имела для Тэтчер и тэтчеристов поддержка партийного актива, задающего вместе с заднескамеечниками тон в партийных организациях избирательных округов и в партии в целом. Описывая состоявшиеся в марте 1981 г. в Кардиффе ежегодные заседания Совета консервативной партии, в котором приняло участие 500 делегатов, газета "Файнэншл таймс" отмечала, что собравшиеся на форум руководители местных ассоциаций, председатели женских групп, другие подобные объединения резко высказывались против тех, кто пытался "раскачать лодку", настаивали на проведении жесткой линии по отношению к государственным расходам, решительно выступали в поддержку линии премьера. Суммируя общие настроения этих "сверхлояльных" делегатов, газета писала, что для них "правительственная политика не имеет альтернативы"[240].

Сторону М. Тэтчер взяли некоторые из наиболее влиятельных представителей "четвертой ветви власти", т.е. средств массовой информации. Обычно умеренно-консервативная "Таймс" с переходом ее в конце 70-х годов к космополитическому магнату Мёрдоку почти тут же заняла жесткую, протэтчеристскую линию практически во всех вопросах внутренней и внешней политики. С таких же позиций выступала и купленная им еще раньше газета "Сан" - одна из самых многотиражных газет страны. Линию премьера активно поддержали и такие влиятельные традиционно консервативные газеты, как "Дейли телеграф", "Санди телеграф", еженедельник "Спектейтор".

Несколько особняком от "протэтчеристской" печати стояли такие солидные издания, как "Файнэншл таймс" и "Экономист". Стремясь соблюдать дистанцию и публикуя как про-, так и антитэтчеристские статьи, они в то же время не давали ни малейшего повода считать их выразителями взглядов умеренных тори, которые так и не смогли обрести свой собственный голос в средствах массовой информации.

Что же касается печати, поддерживавшей лейбористов, либералов, социал-демократов, и в том числе таких солидных, как "Обсервер", "Гардиан", а также еженедельников "Нью стейтсмен", "Нью сосаяти", популярной "Дейли миррор", то, во-первых, их совокупный тираж заметно уступал тиражу перечисленных выше изданий, а во-вторых, и это главное, им так и не удавалось перехватить инициативу у "протэтчеристских" газет и журналов.

Парадоксально, но факт - несмотря на ухудшавшееся социально-экономическое положение страны и растущую непопулярность правительства и премьер-министра, инициатива в "пропагандистской войне" прочно удерживалась тэтчеристами и именно они выступали в качестве группировок не только стоящих у руля, но и задающих тон в идейно-политическом противоборстве.

Не в малой степени этот парадокс объяснялся состоянием, в котором пребывала лейбористская оппозиция. Не оправившись от поражения на выборах, лейбористская партия оказалась в состоянии жесточайшего кризиса, вызванного резким обострением борьбы между ее правым и левым крылом. После того как под мощным напором со стороны левого крыла, взвалившего на находившихся у власти деятелей умеренного и правого толка вину за поражение и за отступление от намеченной в оппозиции программы, в партии и ее руководстве произошел серьезный сдвиг влево, в результате чего из нее вышла группа деятелей, образовавших в начале 1981 г. уже упоминавшуюся выше Социал-демократическую партию Великобритании. И хотя раскол этот носил верхушечный характер, он еще более ослабил партию и отнюдь не привел к консолидации ее рядов.

Популярность партии продолжала падать, чему не в малой степени способствовали максималистские требования, которые удалось навязать ей левому крылу, в основном в духе программы 1976 г. На пост лидера партии в 1980 г. был избран известный деятель левого крыла М. Фут. И хотя он еще в 70-х годах заметно поправел, в глазах большинства англичан он олицетворял тот самый левый лейборизм, который предоставил чрезмерную свободу рук профсоюзам, способствовал огосударствлению экономики, росту бюрократии и социального иждивенчества.

Казалось бы, серьезным идейно-политическим соперником сторонников Тэтчер станет созданный в 1981 г. избирательный союз (Альянс) либеральной и социал-демократической партии, взлет популярности которых, как уже отмечалось, пришелся на первые годы тэтчеровского правления. Однако ничего подобного не произошло, поскольку ни социал-демократы, ни либералы, ни Альянс в целом не смогли разработать программ и подходов, существенно отличавшихся от тех, которые уже были опробованы в недавнем прошлом лейбористами и умеренными консерваторами. Их успех у избирателей объяснялся прежде всего резким расхождением позиций двух главных партий, полевением одних и поправением других. Не склонный к радикализму избиратель в этой ситуации предпочитал держаться "золотой середины", что ни в коей мере не означало его уверенности в том, что партии центра способны управлять страной лучше, чем их предшественники.

Как видим, несмотря на критическую ситуацию, в которой оказались Тэтчер и тэтчеристы, ее оппоненты ни вне, ни внутри партии не смогли пересилить сохранявшую свой наступательный порыв неоконсервативную волну. "Решительный подход", провозглашенный Тэтчер, оказался важнейшим фактором силы, без которого тэтчеризм как политическая стратегия и как социально-экономический проект вряд ли мог состояться. Примечательно, что в самый тяжелый для себя период лета и осени 1981 г., когда, казалось бы, все указывало на то, что правительство зашло в тупик, Тэтчер не только не потеряла голову, но и нашла в себе силы выступить с одной из самых ярких и впечатляющих деклараций о решимости продолжать взятый на вооружение курс. Выступая на ежегодной конференции партии в октябре 1981 г., она в самой резкой форме осудила "маловеров" и заявила, что ни за что не изменит своей политики лишь для того, чтобы "обрести популярность". "Леди, стоящая перед вами, - воскликнула она, - не для разворотов!" Если вспомнить, сколь многие внутри и вне партии только и ждали тогда, что поворот на 180° вот-вот произойдет, то станет понятным тот прилив верно подданнических чувств, который эти слова вызвали у радикально настроенной публики в зале конференции и за его пределами[241].

Сохранение Тэтчер и тэтчеристами идейно-политической инициативы вовсе не означало, что они могли позволить себе роскошь полностью игнорировать те влиятельные социальные и политические силы, которых не устраивал либо полностью, либо частично взятый правительством курс. Да и объективные обстоятельства требовали внесения существенной поправки в ту идеологизированную и порой упрощенную до пропагандистских штампов версию неоконсервативной стратегии, с которой они пришли к власти.

И эти поправки были действительно внесены. Одной из наиболее существенных уступок, на которые пошли Тэтчер, Джозеф и их единомышленники, был отказ от немедленной ликвидации созданного лейбористами Национального управления промышленности (НУП) -органа, призванного осуществлять прямое вмешательство в частнопредпринимательскую деятельность в целях поддержания "на плаву" крупных корпораций и технологического обновления промышленности. Хотя находящиеся в распоряжении НУП пакеты акций наиболее прибыльных фирм - "Бритиш петролеум", "Бритиш эрвейз", "Ферранти" были проданы и ему было запрещено приобретать и контролировать новые крупные фирмы и предприятия, за ним сохранялись функции поддержки деловой активности в терпящих кризис регионах, гаранта рисковых капиталовложений в высокие технологии, а также поддержки находившихся на его попечении корпораций, банкротство которых могло бы нанести существенный ущерб национальной экономике[242]. Крупнейшей среди такого рода корпораций была автомобилестроительная фирма "Бритиш Лейланд". Автор биографии К. Джозефа М. Холкроу подробно описывает ту полную драматизма ситуацию, которая возникла в правительственных и околоправительственных кругах в связи с "делом Лейланд". Требования об оказании помощи этому гиганту автостроения шли вразрез с главным принципом провозглашенной самим же Джозефом неолиберальной экономической стратегии, а именно невмешательства государства в конкурентную борьбу и борьбу предприятий и корпораций частного бизнеса за выживание.

Подробно излагая дискуссии, развернувшиеся в правительственных кругах в 1979-1981 гг. в связи с положением в "Бритиш Лейланд" и НУП, автор биографии не без сочувствия пишет о той незавидной роли, которая выпала на долю Джозефа, вынужденного поступать вопреки своим убеждениям и принципам и даже подумывавшего в какой-то момент об отставке с поста министра промышленности. Однако в сложившейся ситуации от него мало что зависело. И дело было отнюдь не только в том, что банкротство компании и прекращение деятельности НУП оставило бы страну почти без собственного автомобилестроения и нанесло бы удар по ряду других производств. Не меньшую роль в изменении первоначальных замыслов оказало давление на него со стороны собственного министерства, коллег по кабинету, руководства компании и НУП. Глава же НУП сэр Л. Мерфи настаивал даже на расширении инвестиций управления в передовые в технологическом отношении производства. Вынужденный вступить в изнурительный диалог, Джозеф, как не без сарказма писал еженедельник "Обсервер", показал себя человеком, который "любит дискутировать", но очень не любит (буквально "ненавидит") принимать решения[243].

Как стало позднее известно из откровений бывших министров, Джозеф, когда он еще склонен был отказать фирме в помощи и обречь ее на банкротство, не получил поддержки в кабинете и был "заголосован". Даже Тэтчер, опасаясь серьезных политических последствий такого решения, не поддержала его[244]. В итоге на помощь корпорации была ассигнована огромная сумма - 900 млн ф. ст., и она смогла выжить. Среди других аналогичного рода решений, на которые была вынуждена пойти премьер-министр, были дотации угольной и сталелитейной отраслям промышленности, уступки горнякам, менее резкие, чем намечалось, сокращения расходов на социальные нужды.

В числе уступок, на которые пошла Тэтчер, следует упомянуть и снижение учетной ставки на два процента после встречи с представителями КБП сразу по окончании конференции 1980 г., о которой шла речь выше[245]. После конференции Т. Бекетт и его коллеги вынуждены были принести извинения за некорректные выражения и им пришлось выслушать довольно нелицеприятные слова в свой адрес.

Хотя решения, которые Тэтчер и ее сподвижникам приходилось принимать в нарушение провозглашенных ими же самими принципов, касались отнюдь не мелочей, они все же носили строго дозированный характер. В большинстве случаев им удавалось стоять на своем, иногда прибегая к довольно рискованным методам. Так, когда во время стачки государственных служащих летом 1981 г. министр, ответственный за гражданскую службу, лорд Соумс при поддержке своих коллег начал на заседании кабинета упорно настаивать на том, чтобы пойти навстречу бастующим и повысить им жалованье на 7,5%, она пригрозила своей отставкой[246].

Идя на риск и проявляя исключительное упорство, Тэтчер в то же время инстинктом политика ощущала ту грань, за которой может наступить срыв того шаткого, крайне неустойчивого равновесия, которое установилось тогда в высших эшелонах правительственной власти. Оценивая сложившуюся ситуацию, газета "Таймс" писала в марте 1981 г.: "Сила Тэтчер в том, что ее критики внутри кабинета не могут свалить ее, не отстраняя фактически от власти и саму партию. Они не сделают этого, но при условии, что и она в свою очередь не будет толкать их за черту, где неизбежно наступит конец их терпению"[247]. Черты этой Тэтчер не преступила ни в этот критический для нее период, ни в последующие годы. Лишь в самом конце ее политической карьеры политический инстинкт изменил ей, но это уже было другое время, когда "эпоха Тэтчер" подходила к концу. Пока же оптимальное сочетание "догматизма" и прагматизма строго выдерживалось, причем побудительным мотивом для прагматизма служила отнюдь не только активность критиков тэтчеризма.

Важнейшим направлением политики правительства, в котором Тэтчер также пришлось не раз отступать от занятой ею первоначально жесткой линии, была политика в отношении профсоюзов. Вопрос об ограничении влияния тред-юнионов и их руководства был одним из ключевых в планах правительства, причем и сама Тэтчер и сами солидарные с ней "жесткие" тори настаивали на его быстром и радикальном решении. Однако ответственным за проведение профсоюзной политики и соответствующего законодательства оказался один из наиболее влиятельных и твердых ее оппонентов министр по вопросам занятости Дж. Прайор. Уже с первых дней своего назначения Прайор повел себя отнюдь не так, как того хотела Тэтчер и тэтчеристы. Подготовленный им законопроект оказался, с их точки зрения, чересчур мягким и недостаточно далеко идущим. В нем, в частности, отсутствовал целый ряд жестких запретов и санкций, на которых настаивали радикальные тори (ограничение стачечной активности профсоюзов путем наложения штрафов, аресты на профсоюзные фонды и другие подобные миры). Конфронтационному стилю, усвоенному профсоюзами и властями, он противопоставлял не ответную конфронтацию правительства и бизнеса, а серию мер, постепенно ограничивающих свободу рук профсоюзного руководства и переключающих их активность в более консервативное русло. Отсюда и ставка не на обуздание или, точнее, главным образом не на обуздание, а на демократизацию профсоюзов, на то, чтобы поставить их актив и руководство под контроль куда менее "агрессивной" членской массы.

Вокруг проекта Прайора и в кабинете, и в партии развернулась острая борьба, причем разногласия в кабинете тут же стали достоянием гласности[248]. Прайор, однако, твердо стоял на своем и даже публично пригрозил в начале марта 1980 г. своей отставкой в случае, если кабинет не одобрит его принципиальных подходов и будет настаивать на более жесткой линии[249]. Примечательно, что в дискуссию включился даже сам теоретик неолиберализма Ф. Хайек, опубликовавший в июне 1980 г.

письмо правительству с выражением недовольства курсом кабинета и рекомендацией исправить, пока не поздно, этот курс. "Я... убежден, -писал он, - что реформа профсоюзов должна предшествовать монетарной реформе. При тех позициях силы, которыми в настоящее время располагают профсоюзы, никакое правительство не будет в состоянии регулировать денежную массу. Поэтому столь необходимое ограничение инфляции не может быть достигнуто до тех пор, пока сила профсоюзов не будет сломлена"[250].

Несмотря на мощное давление, оказанное на него со стороны и самой Тэтчер, и ее радикально настроенных сподвижников, Прайор, поддерживаемый другими единомышленниками, упорно продолжал держаться своей линии, и первые два законопроекта были приняты почти в том виде, в котором он их представил. В сентябре 1981 г. он, как уже отмечалось, был отстранен от руководства министерством занятости и перемещен на сравнительно второстепенный пост государственного секретаря по делам Уэльса (оставаясь в составе кабинета). Тем не менее метод постепенного закручивания гаек не был отброшен целиком и его преемником на этом посту - убежденным тэтчеристом Н. Теббитом.

До поры тот же прагматический подход преобладал и при решении конкретных вопросов трудовых отношений и отношений с профсоюзами. В условиях создавшейся в 1980-1981 гг. "предгрозовой" ситуации, разрядившейся молодежными бунтами 1981 г., Тэтчер и ее правительству буквально как воздух была необходима хотя бы видимость социального мира. Именно поэтому, а не только из-за давления со стороны умеренных критиков в кабинете, правительство очень быстро пошло на перемирие с шахтерами в 1981 г., когда, объявив о намерении закрыть ряд нерентабельных шахт, оно осознало, что просто так профсоюз горняков не уступит и что предстоит длительная борьба, исход которой отнюдь не предопределен. Решение о закрытии шахт было взято обратно, и ситуация быстро разрядилась. Еще раньше, весной 1980 г. правительство пошло на уступки профсоюзу сталелитейщиков, требовавшему существенного повышения заработной платы. Тем самым наступательный порыв профсоюзов был сбит и обстановка довольно быстро нормализовалась.

Это было тем легче сделать, что профсоюзы с конца 70-х годов вступили в период затяжного кризиса, вызванного упадком основных индустриальных отраслей, где они были наиболее сильны, ростом безработицы и угрозы увольнения, утратой четких ориентиров деятельности. Как жаловался в своем письме в газету "Морнинг стар" один местный профсоюзный деятель, "очень трудно поднять рабочих на борьбу, когда они подвергаются столь изощренной пропаганде со стороны прессы, радио и телевидения. Рабочим трудно не принять мизерных прибавок к зарплате, когда им угрожают увольнениями и когда они являются свидетелями закрытия возрастающего числа предприятий... Где же, - вопрошал он, - то массовое рабочее движение, которое должно показать Тэтчер, как оно показало правительству Хита, что рабочие не потерпят понижения зарплаты, закрытия предприятий и массовой безработицы?"[251]

Таким образом, осуществив целую серию мер, направленных на либерализацию экономических отношений, правительство одновременно стремилось не обострять ситуации и не идти напролом там, где это могло обернуться либо невосполнимыми экономическими потерями, либо серьезным социальным конфликтом. С начала 1982 г. ситуация в экономике страны начала меняться к лучшему, появились первые признаки экономи-ческого оживления, пошла на убыль инфляция. Становилось очевидным, что худшие времена либо уже позади, либо вот-вот останутся позади.

Однако весной 1982 г. на пути успешной реализации тэтчеристского проекта возникло еще одно, на этот раз мало кем прогнозировавшееся препятствие.