Тимошкина марсельеза

Сила убеждения

— Сегодня у меня лекция, — сказал Анатолий Васильевич. — Как бы мне опять не попасть впросак.

— Да что вы? — удивился Репкин. — Недавно на вашу лекцию ребята с крейсера пробились, очень довольны остались. А народу, говорят, было! Не протолкнуться.

— В том-то и дело, — подтвердил Луначарский. — Я сам насилу пробрался. Комично, но лекции могло и не быть. Стиснули меня вот так… Прошу: «Товарищи, пропустите, пожалуйста», а мне в ответ: «Подумаешь, барин!» Я молю: «Пора начинать лекцию». А мне: «Без тебя начнётся». Представляете моё положение? В результате лекцию начали с опозданием. А я себе никогда не разрешаю опаздывать. Поэтому сегодня надо отправиться пораньше…

Луначарский поглядел на часы и сказал с досадой:

— Не могу терять время даром. Не в моих правилах.

— Разрешите, я с вами нынче пойду, — предложил Репкин. — Со мною, будьте покойны, пройдём без затруднений!

— Прекрасно! — обрадовался Анатолий Васильевич. — Я на вас надеюсь. — И сел за работу.

Хотя Луначарский надеялся на Репкина, но за час до лекции прервал свои занятия и стал торопить:

— Товарищ Репкин, идёмте! Уже пора, дорогой!

— Да тут дойти-то десять минут, — успокаивал его Репкин.

Но Луначарский настоял на своём:

— Пошли, пошли, опоздаем!

Перед цирком «Модерн», где в Петрограде проходили митинги, стояла огромная толпа.

— Вот видите? — заволновался Анатолий Васильевич. — Как мы теперь пройдём?

— Ничего, следуйте за мной. — И Репкин так стал работать локтями, что Луначарский, чуть не потеряв шляпу, достиг благополучно сцены.

Зал «Модерн» был полон до отказа: на стульях сидели по двое, по трое, стояли плечом к плечу в проходах, ухитрились пристроиться даже на перилах лестницы.

Люди на лекцию пришли разные. Кого только тут не было: матросы, солдаты, большинство было в шинелях, и штатских немало — рабочие, студенты, барышни. Пришли и такие, которые хотели сбить оратора.

— Знаем ваши большевистские лозунги!!! — кричали с галёрки. — Народу хлеб нужен, а не разговорчики!

В перекрещённой на груди пулемётной ленте, с гранатой на поясе какой-то матрос, видно из анархистов, орал во всю глотку:

— Всем свобода, всем без исключения!

Не дожидаясь, когда утихнет зал, Луначарский начал читать лекцию о коммунизме.

Лекция называлась: «Коммуна грядущих дней».

— Прошлый раз, — спокойно сказал Анатолий Васильевич, — я вам рассказывал о самом раннем коммунизме на земле: о первобытном обществе. — Он задержал свой взгляд на горластом матросе, который ещё что-то кричал и бил себя в грудь маузером. — Потом я рассказывал вам про средневековье, — продолжал Луначарский. — А сегодня мы вспомним Парижскую коммуну!

Шум стал стихать.

— Чего он там говорит?

— Не мешай оратору! Давай продолжай лекцию!

В зале захлопали. Кто-то крикнул: «Ура!»

— Я продолжаю, — сказал Луначарский. — «Шапки долой!» — так начинается одна из книг, которая рассказывает о подвиге коммунаров.

Стояла уже полная тишина. И горластый матрос, сдёрнув бескозырку, прислонился к стене и слушал со вниманием.

— Мы сделаем Россию грамотной. Мы построим сотни, тысячи школ, — говорил Луначарский. — Это будет прекрасно. Мы построим коммуну, которая переживёт века.

Луначарский переждал аплодисменты.

— Слыхал? — Матрос с маузером подтолкнул взъерошенного студента. Но тот даже не оглянулся.

— Браво! Браво! — кричал студент.

— Построим! — поддерживали его.

— Парижская коммуна для нас жестокий, но мудрый урок. Мы теперь не отдадим то, что нами завоёвано. — Анатолий Васильевич вынул из жилетного кармана маленький листок и прочёл его по-французски. — Это «Карманьола», товарищи! Её пели коммунары. Я перевёл эту песню на русский язык. — Анатолий Васильевич поднёс листок к близоруким глазам. — Слушайте!

— Просим, просим! Читай! — опять зашумели в зале.

читал Луначарский.

повторяли за ним слова песни.

Зал уже пел.

Улыбаясь, Анатолий Васильевич дирижировал многоголосым хором:

— За победу!!! Ура!

Народного комиссара после лекции хотели качать, но Репкин не дал:

— Анатолий Васильевич устал, и совсем это, товарищи, ни к чему.

— Спасибо, — благодарил его потом Анатолий Васильевич. — Один раз меня качали. Я потом лежал целый день — так было плохо с сердцем.

Репкин провожал Анатолия Васильевича до его дома. Всю дорогу они разговаривали. Репкин расспрашивал Луначарского про Францию, и тот с увлечением рассказывал про Париж.

— Мы, когда в кругосветке были, заходили в Марсель. Тоже красивый город, — сказал Репкин.

— А вы знаете, что в честь этого города получила своё название «Марсельеза»?

Сдвинув на затылок шляпу, Анатолий Васильевич вполголоса напел знакомый мотив.

— Её написал Руже де Лиль, и, извольте знать, ещё в тысяча семьсот девяносто втором году!

— Сто двадцать пять лет тому назад? — удивился Репкин. — А я-то думал, что её у нас сложили. Песня революции.

— А вот это совершенно верно! — подтвердил Луначарский. — Песня революции!..