Тимошкина марсельеза

У Криночек

По селу мадам Роза шла впереди.

«Что такое?» — удивлялась Пелагея Егоровна, когда их отказались впустить в одной, в другой хате.

— Идите до Криночек, — сказала старуха, глядя исподлобья на мадам Розу. — Идите, у них хата просторнее, — и повернулась к ним спиной.

— Где она, эта Криночка? — возмущалась мадам Роза. — Что такое Криночка?

Наконец они остановились у хаты с раскрашенными, нарядными наличниками. Мадам Роза заглянула в окно.

— Кто есть дома? Кто есть дома? — громко повторяла она.

Оробевшие Пелагея Егоровна с Фросей стояли молча.

На крыльцо вышла хозяйка. Румяная, в вышитой рубахе, в атласном фартуке.

— Нам порекомендовали вас, — сказала мадам Роза и поставила на ступеньку свой чемодан.

Скосив на чемодан глаза, хозяйка отвечала невнятно:

— Вы же с дороги, а я полы вымыла.

— Ну и что же? Можно подумать, что у вас паркет, — сказала грозно мадам Роза.

Слово «паркет» прозвучало как пароль, и растерянная хозяйка, пятясь, пустила их в хату.

Полы в хате были вымыты. По ним из угла в угол постелены тканые дорожки.

Не спуская глаз с чемодана мадам Розы, хозяйка показала на лавку около двери:

— Сидайте, в горнице ещё не высохло.

— Где у вас туалет? — спросила мадам Роза и, не дожидаясь ответа, стала снимать шляпу.

Хозяйка принесла воды. Пелагея Егоровна умыла дочку и прилегла.

— Что-то не вздохну, — сказала она. — Всё было ничего, а сейчас не вздохну.

Хозяйка хаты спохватилась:

— Ой, лышенько! К ночи воротится мой чоловiк, ночевать у нас будет негде, сами видите, яка у нас хата!

Поглядывая на лавку, где прилегла Пелагея Егоровна, хозяйка стала греметь ухватами.

— У вас не гостиница, это понятно, но я могу заплатить, — сказала мадам Роза. Она раскрыла свой чемодан и перекинула через плечо канареечный капот.

Оценив капот и шляпку с вишнями, хозяйка хаты запела по-другому:

— Я же можу постелить вам в горнице, золотко!

— Мы останемся ночевать втроём.

— Як втроём? — переспросила хозяйка.

— А вы что, не бачите, что нас трое? — ответила мадам Роза. Сдвинув чёрные брови, она стала расшнуровывать высокие ботинки.

Пелагея Егоровна разволновалась:

— Мы тоже отблагодарим. Не даром переночуем.

Но мадам Роза сказала строго:

— Вам сегодня надо лежать и ни о чём не думать.

— Как же не думать в чужом доме, с девочкой? А мочи нет. И сколько ещё будем в дороге? Мы — питерские, — рассказывала Пелагея Егоровна. — Муж на фронте, и сын с ним…

— Они военные? — спросила мадам Роза.

— Что вы? Токари, на заводе работали.

— Все хотят воевать, что за несчастье!..

Мадам Роза не разрешила Пелагее Егоровне встать. Она напоила её молоком, и Пелагея Егоровна задремала.

Фрося тоже прилегла вместе с матерью. Усталая, она заснула сразу. И вдруг сон прервался.

— Не можно спать! Не можно спать! — кто-то тряс её за плечо.

Фрося с трудом открыла глаза. Её тормошила мадам Роза. Рядом с мадам Розой стояла растрёпанная хозяйка хаты с коптящей лампой в руках.

— Ой, лышенько! — стонала она. — Ой, дёрнул меня нечистый вас пустить!..

— Перестаньте хлюпать! — сказала ей мадам Роза. — И поставьте на место огонь. Вы подожжёте собственный дом.

Вытянув руки, на лавке лежала Пелагея Егоровна. Глаза её были подняты к потолку, по которому метался круг от лампы, но она его уже не видела.

Фрося не плакала. Она стояла как каменная.

Мадам Роза закрыла Пелагее Егоровне лицо полотенцем.

— Ой, боже ж мой! — продолжала стонать хозяйка.

— Оставьте бога в покое! Идите и зовите людей, — распорядилась мадам Роза.

Было, наверное, уже раннее утро. Окна в хате посветлели. За окнами слышались голоса. Скоро хата Криночек заполнилась народом.

Соседи жалели хозяйку. Только старуха, которая не пустила Пелагею Егоровну к себе ночевать, поглядев на Фросю, перекрестилась и сказала:

— Сирота ты теперь, сирота!

— Как меня попутал нечистый пустить их? Кто знал, что она хворая? — причитала Параська Криночка и показывала на лавку, где лежала Пелагея Егоровна.

На другой день Пелагею Егоровну похоронили на сельском кладбище. И только когда возвращались с похорон, то хватились: исчезла мадам Роза.

— Ой, лышенько! — закричала Параська. — Что мне теперь робить с дитём? Она же его подкинула!

И Параська растопырила руки перед Фросей, которая вместе с другими взошла на крыльцо.

— Будьте свидетели, как меня обвели! Приедет из города мой Криночка, он же меня убьёт!

— Зачем убивать? — сказала старуха, которая пожалела Фросю. — Не было у вас детей, а теперь бог послал доню.

— Доню! Доню! — подхватили соседки и стали наперебой уговаривать: какое теперь будет Криночкам счастье…

Сбитая с толку Параська отворила наконец дверь и пустила в хату сироту.

Когда стало смеркаться, около хаты остановилась запряжённая двумя волами телега.

— Параська! — раздался громкий голос. — Параська!

Пнув дверь сапогом, в хате появился Криночка. К груди он прижимал граммофон:

— Ты побачь, что я привёз, Параська!

Стараясь не споткнуться, Криночка поставил граммофон на лавку.

— Ты побачь, какая диковина!

— Ой! — всплеснула руками Параська. — Что же это такое?

— Дывись! Музыкальная машина! Играе и поёт!

— Играе и поёт! — Параська дотронулась до граммофонной трубы.

— Не трожь, дура!

Разгрузив телегу, Криночка со всеми подробностями выслушал, что случилось в его отсутствие. Он не стал убивать жену, а даже развеселился.

— Пусть мне оторвут голову, это она! — Припадая на деревяшку вместо левой ноги, грузный Криночка очень ловко изобразил мадам Розу. — Распрекрасная мамзель в шляпе.

— Она, — подтвердила Параська.

Перед изумлённой Параськой Криночка поставил уже знакомый ей чемодан. Задыхаясь от смеха, он рассказал, как мадам Роза остановила его на дороге, и он, дурень, повернул волов и довёз её до самой станции.

— Може, он пустой? — усомнилась Параська, показывая на чемодан.

Чемодан оказался не пустой: кроме канареечного капота и штопаного белья, в чемодане лежали непонятные Криночкам вещи.

Мадам Роза везла в Одессу письменный малахитовый прибор. Зачем? Она сама не знала зачем. Купила почти даром. Не ехать же от сына домой с пустым чемоданом!

Взвесив на руке тяжёлое пресс-папье, Криночка велел Параське спрятать подальше эти цацки. Кто знал, для чего они, такие?

Прослышав, что из города вернулся Криночка, в хату один за другим входили соседи, чтобы выразить ему своё сочувствие.

— Сидайте! Сидайте! — гудел Криночка.

Параська, довольная тем, что её муж вернулся из города весёлый, выставила на стол бутыль.

— Кушайте! Кушайте! — угощала она. — Не обижайте нас.

— Нет, вы послухайте, какая произошла история! — рассказывал захмелевший Криночка. — Я еду, а на дороге мамзель. Откуда я мог знать, что у нас похороны?

Помянув покойницу, за весёлым застольем завели граммофон.

Из граммофонного раструба заверещал нечеловеческий голос:

А за печкой, уткнувшись в угол, горько плакала забытая всеми Фрося.