Тимошкина марсельеза

Не терять надежды

Собираясь на работу, Репкин думал о том, что сегодня ему предстоит трудный день.

Леночка сказала ему:

— Посмотрите, что мне подарил дед!

Она осторожно вытащила из кармашка часы и приложила их к уху.

— Тише, сейчас они зазвенят!

И часы зазвенели.

— Вы бы, барышня, положили их на место, — посоветовал Репкин. — А то уроните, и они станут.

— Они теперь совсем мои! — сказала Леночка. — Я их буду сама заводить. И ещё знаете что? — Леночка опустила часы в кармашек, — Мы с дедом были в цирке. И знаете кто там был? Мальчик, который приходил с шарманкой! Теперь он акробат!

— Как — акробат? — Репкин перестал чистить сапоги.

— Настоящий акробат! Он ещё маленький, но совсем настоящий. Там есть ещё большой, — объясняла Леночка, — но мальчик лучше большого.

— А вы не ошибаетесь, барышня, насчёт шарманщика?

— Что вы — ошибаюсь!.. Я его сразу узнала!

Леночка запрокинула голову, как Тимошка:

— Алле! Алле!

— Что это у вас здесь происходит? — спросил Алексей Лаврентьевич, входя в кухню. — С Новым годом! — поклонился он Репкину.

— Вас также! Вчера хотел поздравить, да пришёл поздно! — И Репкин протянул Гнедину руку.

— Он не верит, что ты подарил мне часы! — Леночка щёлкнула крышкой и, открыв часы, стала смотреть, как между тонкими пружинками вертятся крохотные колёсики: тик-так, тик-так!

— Я действительно тебе их подарил. — Гнедин замялся. — Но ты знаешь, голубчик, я должен у тебя их попросить. Я привык с ними заниматься. Я сейчас иду в консерваторию.

— Хорошо! — Леночка великодушно протянула деду его часы. — Только смотри не потеряй! А когда придёшь, я их возьму обратно.

Гнедин с Репкиным вышли из дому вместе.

Гнедин шёл, подняв воротник и опираясь на тяжёлую трость. Сбоку была видна только его заснеженная бобровая шапка.

Репкин рассказывал по дороге газетные новости. Новости были тревожные.

— Позвольте! — вдруг остановил его Гнедин. — Почему вы так безапелляционны?

— Простите, — не понял Репкин.

— Могу пояснить. — Гнедин испытующе поглядел на своего собеседника. — Всё, о чём вы мне сейчас рассказываете, очень тревожно. Более того, ужасно. Война, голод, тиф! А вы так уверенно: «С этим справимся, это победим!»

Репкин даже улыбнулся.

— Как же без уверенности-то, Алексей Лаврентьевич? Без уверенности революцию затевать было нечего. Обязательно победим!

Алексей Лаврентьевич развёл руками. А Репкин продолжал наступать:

— Вот вы, Алексей Лаврентьевич, веру теряете!

— Я? — В голосе Гнедина послышалось недоумение.

— Не верите, а через пять лет…

— Что же будет через пять лет? — спросил Гнедин.

— Со всеми подробностями доложить не могу, — вздохнул Репкин. — Но будет всё так, как Ленин говорит! Если мы с вами доживём, то полюбуемся.

— Я уже не полюбуюсь. Вряд ли! — добавил, помолчав, Алексей Лаврентьевич.

А Репкин настаивал:

— Веру терять нельзя. Это всё равно что в бой идти, а оружие бросить.

Они дошли вдвоём до консерватории. А дальше Репкин зашагал один к себе на работу, в комиссию по делам просвещения.

По дороге он прикидывал: «На этих днях надо обязательно в цирк сходить. Может, с акробатом работает и не Тимошка. Леночка обознаться могла. Но сходить надо обязательно. Встречу — ругать не буду. Погляжу, чему он в цирке выучился. Скажу, чтобы на побывку приходил. А то пусть живёт со мной на квартире».

И Репкин представил себе, как вымытый Тимошка сидит в гнединской квартире в мягком плюшевом кресле.