Титановый бардак

Гремя огнем, сверкая блеском стали

Иосиф Виссарионович снял трубку телефона и попросил соединить его с Ириной Алексеевной из Девятого управления. У него появилось несколько вопросов, ответы на которые было желательно получить как можно раньше: как раз к полудню он получил общую информацию по состоянию дел на фронтах и кое-что его очень сильно взволновало. Александр Николаевич, как всегда в таких случаях, соединение установил и тут же переключил телефон на кабинет Сталина. Однако в трубке раздался совсем другой, хотя и очень знакомый голос:

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, правда сказать обычное «добрый день» сегодня просто невозможно…

— Ольга Дмитриевна? Мне нужно кое о чем спросить Ирину Алексеевну…

— Возможно я смогу ответить на ваши вопросы? Потому что Ирина Алексеевна сейчас очень занята: она летит бомбить Рейхстаг.

— Как Рейхстаг? Почему летит?

— У нас бомба очень тяжелая, поднять самолет с такой бомбой кроме нее никто не может. Так что давайте я попытаюсь на ваши вопросы ответить, а тем временем попробую и с ней соединиться.

— Мне докладывают, что на Западном фронте ваши авиаторы полностью разбомбили аэродромы в Мемеле и вообще чуть ли не во всей Восточной Пруссии. Но ведь у вас самолетов не так уж и много, как вам это удалось?

— У нас в основном Ар-2 на бомбежки летают, они уже по три рейса сделали, сейчас почти все на четвертый заход пошли. Правда, без потерь не обошлось, из шестидесяти четырех машин мы уже три потеряли. Однако потери в людях минимальны, всего три человека, остальных вытащили. А еще… ой, подождите секундочку, есть связь с Ирой. Ира, тут Сталин, с тобой поговорить хочет. Иосиф Виссарионович, можете говорить, только я ваш разговор буду слышать. А кроме меня никто — но я просто не могу уйти, мне трубку приходится держать у передатчика.

— Хорошо, от вас у меня сейчас тайн нет. Ирина Алексеевна… хотя нет, сначала ответьте, зачем вы летите бомбить Рейхстаг. Вам кто-то приказал? Ведь если вас собьют…

— У нас только одна машина, которая эту бомбу поднять может. И еще самолет при этом нужно в воздухе дозаправить после взлета, а это кроме меня никто пока делать не умеет. Но это не страшно, я сейчас лечу на тринадцати тысячах метров, у немцев просто нечем мой самолет сбивать.

— Но для того, чтобы сбросить бомбу именно на Рейхстаг, вам придется спуститься…

— Не придется, бомба управляемая. К тому же если я и промахнусь немного, это не страшно: она в радиусе трехсот метров все с лица Земли снесет нахрен, мы зимой на полигоне в Мангышлаке ее испытывали.

— В каком радиусе? Ирина Алексеевна, насколько я помню, возле Рейхстага довольно много и обычных домов, где простые люди живут. Рейхстаг, конечно, цель заманчивая, но вы хоть примерно представляете сколько при этом простых, мирных граждан погибнет? Я имею в виду, что вам потом придется с этим жить.

— Что? Да, вспомнила: мы не воюем с немецким народом, мы воюем с фашизмом. Спасибо, Иосиф Виссарионович, за напоминание. Общий вызов: первое звено продолжает рейс на Берлин, снести к хренам собачьим завод Алкетт в Шпандау и Берлинский аэропорт. На борту какие бомбы? Блин… Три на Алкетт и три на аэропорт, остальные — с товарищем Суховым, что ли, посоветуйтесь. Второе звено летит к Данцигу, там похулиганьте от души. Аэропорт, порт, заводы если какие вспомните, а не вспомните, так в Кенигсберг заверните на обратном пути. Третье и четвертое шуруйте в Тешин, тамошние заводы в кизяк вбомбите.

— Ир, а ты куда? — поинтересовалась Оля.

— Ну, раз Берлин нашей бомбой приголубить нельзя, выбора у меня, считай, и вовсе нет: полечу вкизячивать верфи в Вильгельмсхафене.

— А это где?

— Сорок минут после Берлина. Оль, передай Пете Стефановскому, что бы ждал меня с шестью тоннами керосина слегка к западу от Сааремы, я там часа через три буду. И прикажи его прикрыть истребителями так, чтобы ни одна сука ближе пятнадцати километров подлететь не смогла!

— А если Петя не успеет? — похоже, вопрос был серьезный и Ольга на Сталина внимания уже не обращала.

— Тогда от Готланда пойду на двух моторах, но он успеет.

— Ир, на двух моторах ты же только на шести тысячах лететь сможешь, а там уже немцы летают без проблем.

— У меня командиром все же Ваня Доронин, он, надеюсь, над морем пролетит так, что немцев мы не встретим.

— Ирина Алексеевна, а может просто сбросите эту бомбу в море? — не удержался от вопроса Сталин.

— Да вы что? Она же миллиона четыре стоит! Такими деньгами в море швыряться… нет, на это мы пойти не можем. Все, конец связи… то есть, до свидания, Иосиф Виссарионович, я, когда вернусь, вам перезвоню если у вас вопросы останутся.

В трубке раздался неприятный писк, а затем Ольга Дмитриевна поинтересовалась:

— Иосиф Виссарионович, у вас вопросы остались? Ире перезвонить когда она вернется?

— Нет, спасибо. Но к вам вопрос есть: мне передали, что вы… ваши войска стреляют так, как будто у них боеприпасов сколько угодно.

— Ну да, практически IDKFA… то есть я думаю, что это вопрос не срочный, и ответ вам лучше дать не по телефону: даже защищенные линии могут прослушать хотя бы операторы. Я лучше приеду в Москву и на все вопросы лично отвечу, хорошо?

— Когда вас ждать? — Сталин этот вопрос задал скорее из вежливости, но ответ его даже обескуражил:

— Как только с серьезными делами закончу. Дня через два-три, если ничего срочного не произойдет.

Александр Андреевич Свечин старался работать спокойно, хотя зачастую это у него не получалось. То есть внешне это практически никак не проявлялось, однако нервов генералу пришлось потратить немало: начштаба Особого ЗапВО Климовских пришлось арестовать (причем Александр Андреевич с огромным трудом удержался от того, чтобы этого упертого барана лично не пристрелить) потому что он успел отдать идиотский приказ «нанести мощный контрудар и в течение двух суток занять Сувалки и Люблин». Не расстрелял, так как Владимир Ефимович показал ему приказ Жукова, в котором именно эти слова и фигурировали — но ведь начштаба округа должен же и своей головой думать!

Вторым поводом для волнений было то, что солдаты и офицеры… то есть бойцы и командиры частей РККА были мало что необучены, но еще и вопиюще безграмотны! Офицеры, работающие в учебных центрах возле Бобруйска и Могилева, каждый вечер присылали ему рапорты с удручающими характеристиками присланных на переобучение командиров: те не только ничего не умели, так еще и учиться не желали… впрочем, после нескольких демонстраций того, что ждет таких «нежелающих» в условиях военного времени народ все же за учебу взялся всерьез. И Александр Андреевич тихо радовался лишь тому, что с комиссарами этих частей разбирался лично полковник Скорохватов.

Но все же и среди командиров РККА были люди вполне подготовленные, например Андрей Терентьевич так наладил службу связи, что штаб округа имел устойчивую связь даже с каждой отдельной заставой погранвойск — что очень помогало в организации обороны: если давление фашистов на каком-то участке границы оказывалось слишком сильным, то в течение максимум получаса это давление «сбрасывалось» силами авиации, а подкрепления к такому месту приходили не позднее чем через час. Вот только маловато было этих подкреплений…

Огромную, можно сказать, неоценимую помощь армии оказывал и Пантелеймон Кондратьевич, он и лично, и весь состав комитета партии постоянно находился в пограничных областях, организовывая население как на постройку укреплений, так и более чем успешно руководил эвакуацией этого населения. Всего за четыре дня из районов между границей и первой линией обороны было эвакуировано почти триста тысяч детей (их почти поголовно вывозили в детские лагеря в тылу, причем даже не в восточные области республики, а в Смоленскую, Брянскую и даже Калужскую области). А затем началась и эвакуация взрослого населения, хотя — по мнению Александра Андреевича — Пантелеймон Кондратьевич проявлял в этом деле неоправданную мягкость: руководство республики постановило эвакуировать лишь «желающих». Впрочем, и желающих было более чем достаточно, транспорт едва справлялся с потоком людей. И если бы не Василий Степанович Наваркин (которого лет пять назад спецы Девятого управления перетащили из Австрии в СССР и который теперь возглавлял железные дороги республики), то просто перевезти столько людей не получилось бы. Но Наваркин все же не просто так «Анну» получил по представлению самого Хилкова…

Поздним вечером пятого июня эвакуация гражданских закончилась и все подчиненные Свечину войска организованно отступили на подготовленную «первую линию тактической обороны». На которой теперь следовало продержаться еще примерно две недели, пока не будет проведена эвакуация населения между этой и следующей, второй линией (и уже «стратегической обороны»). И там уже все будет проще: все же учебные центры работали и солдат в оборону будет поставлено заметно больше. Конечно, лишь «предварительно обученных» большей частью, но они уже в боях недостающий опыт приобретут. Не все, конечно, а только выжившие, но война — дело очень циничное…

Ира, на вопрос товарищей о результате бомбардировки, ответила «исчерпывающе»:

— Бомба почти две минуты падала, когда она взорвалась, мы уже в двадцати километрах от верфи были. Откуда я знаю, что там с верфью случилось? Но бабах вышел на загляденье, взрыв с самолета хорошо видно было. Так что, даже если считать по минимуму взрывчик в сорок тонн тротила, то, думаю, там мало чего осталось. Но мне кажется, что получилось помощнее — это если смотреть результаты работы полутонных бомб, которые бомбардировщики Архангельского в Берлине сбросили. На Алкетт ребята пять бомб положили и там вместо завода просто груды щебня. Вы же их фотографии видели?

— Видели, — ответила Света, — и другие тоже видели, которые они в Данциге снимали и на железных дорогах. Жалко, что у нас таких бомб почти не осталось.

— Но полутонные-то серийно производятся?

— Аня говорила, что пока по четыре штуки в сутки сделать получается. Так что ребята в основном гексагеном балуются… хотя и гексоген неплохо работает. А вот что делать с меткостью…

— Я уже по ушам кому надо надавала, теперь ни один самолет ниже двенадцати тысяч опускаться не будет. Лучше три раза на цель слетать чем самолет потерять, но эти, блин, герои…

— У Слащева в штабе ребята работают, думают, куда оставшиеся две бомбы сбросить.

— Одну? Я же одну уже сбросила.

— Послезавтра еще одну закончат, вся электроника уже проверена по три раза, сейчас заправка идет.

— Хм… интересно. А когда следующие будут?

— Никуда ты больше не полетишь! Валя сказал, что нехрен нам свои тушки подставлять, мы в тылу больше пользы принесем! Вася, кстати, по его приказу в Ульяновск уехал новый завод срочно запускать.

— Автомобильный? Так его уже четвертый месяц запускают.

— Буханки там уже делают, правда пока по две-три штуки в сутки, но делают. А новая линия, для броневиков — там какие-то проблемы возникли.

— Знаю я эти проблемы, Вася мне говорил: там что-то со сварочными автоматами. Вернется — я ему пинков надаю: ну не получается с автоматами, так пусть ручками мужики сталь варят, у нас что, рукастых сварщиков острая нехватка?

— Ручками такое варить нельзя. Вася говорил, что в Чите, пока сварку танковых корпусов не наладили, местные кадры пытались ручную сварку применить, так пять корпусов просто в металлолом ушло: швы лопались сами когда корпус просто краном поднимали. Я же не специалист, но как поняла, там что-то с остаточными напряжениями. Надеюсь, ты знаешь, что это слово означает, у тебя же в самолетах тоже дофига на сварке сделано.

— И вот нафига мы напридумывали всякого такого, что здесь и сейчас без нас вообще сделать нельзя?

— Я не придумывала, а вот ты… кстати, а что за новый самолет Мясищев в Ташкенте к производству готовит?

— Л-610. Это мы взяли Турболет, сделали фюзеляж на полметра потолще и на полтора подлиннее, центроплан на метр увеличили. Ну и моторы, конечно, помощнее поставили, Архип новые моторы как не в себя штампует. В нашем будущем чехи так же поступили, но у меня по чешскому аналогу вообще ничего не было, пришлось нам с Владимиром Михайловичем своей головой думать. Оказывается, что даже у меня это получается неплохо…

— Вот именно, так что больше ты никуда не летишь. В смысле, бомбить фашистов.

— Да я и не собиралась, сейчас пару раз слетаю с Дорониным, научу его самостоятельно заправляться. А потом буду молодежь учить Арочки дозаправлять: с дозаправкой они не то что Берлин, они Гамбург с какахами смешают.

— Гамбург — это хорошо… Кстати, ребята из института Рожанского звонили, сказали, что они могут систему теленаведения теперь делать тысяч за пятьдесят всего, и уже могут у себя по паре штук в сутки собирать. Я думаю, что такие можно и на пятисотки термобарические ставить. Ну, это я так подумала, ведь денег-то мы найдем для них?

— Про деньги все вопросы к Оле. Кстати, где она? Я тут подумала, что Сталину немного лишнего ляпнула, как бы он её не взгрел.

— Не взгрел. Он только попросил о результатах доложить, это уже я сделала когда ты домой возвращалась, и потом позвонил Поскребышев и велел тебе очередную дырку в костюме сверлить: так и сказал «Пусть в белом своем костюме дырку под орден готовит, и даже две, потому что еще и под Золотую Звезду дырка потребуется». Еще велел представить список всех, кто с тобой немцев бомбить летел, так всем по «Знамени», а командирам — по «Герою» решено дать.

— Хех… Марк Лазаревич Героя на шестнадцать лет раньше получил, но заслужил парень. Это он решил, что трех бомб на Алкетт мало, а потом остальные на обратном пути по железнодорожным узлам раскидал. И да, пока он про Звезду не знает, пойду еще раз надаю ему по ушам за то, что железку бомбить приказал с двух километров. А то Герою козью морду вроде и несолидно показывать…

Василий Иванович Кузнецов первые сутки войны пребывал в состоянии, близким к шоку. Вообще-то он был уверен, что Германия ни при каких условиях на Советский Союз не нападет, поэтому даже сам факт нападения он воспринял как максимум «очередную провокацию». Но больше всего его поразило то, что уже в шесть утра он получил приказ «беспрекословно выполнять указания руководства НКГБ», а указания эти были…

Ну, во-первых, «указывать» ему — генерал-лейтенанту — стал генерал-майор, а во вторых… Откровенно говоря, приказ месячной давности об отправке всех неисправных танков в Минск на ремонт был, в общем-то, правильным, но утренний — «передислоцировать все оставшиеся танки в Гродно» он поначалу счел немецкой фальшивкой, а когда этот приказ был подтвержден лично товарищем Пономаренко, дозвонившегося в штаб армии в Белостоке, генерал решил, что это откровенное предательство. Настолько наглое, что он не выдержал и лично помчался на границу «защищать советскую родину». Но уже к обеду до него начало доходить, что родину и без него есть кому защищать — когда своими глазами увидел, кто и как этим занимается.

Все же — спасибо генералу Григорьеву — связь в армии была на высоте, и про то, что «очень тяжело» было под Августовым, генерал уже выяснил на Белостокском аэродроме, откуда он поначалу решил лететь на фронт. Но не вышло: ему просто отказали в отправке машины поскольку аэродром был перегружен отправкой и приемом бомбардировщиков. А через два с лишним часа доехав до Августова на автомобиле, он вообще перестал понимать, что происходит.

Еще перед въездом в город он увидел несколько сгоревших танков, причем танков немецких. И танки эти стояли (или лежали, было непонятно) возле блок-поста, через который его — командующего армией — просто не пустили! Правда дежурящий на блок-посту боец пообещал «связаться с начальством» — так что какое-то время генерал наблюдал, как танки КВ-2 — его танки — подтаскивали к уже имеющейся куче новые горелые машины.

Прождав почти час и не дождавшись ответа (боец сказал, что «наверное, начальство сильно занято, пока не отвечает»), Василий Иванович подошел к очередному КВ и, вызвав командира, сам спросил его, что же тут, собственно, творится. Ему было о чем спрашивать: за прошедший час мимо него по дороге прошла небольшая — в двенадцать машин (генерал специально их пересчитал) колонна танков БТ-7. Объехать блок-пост генерал не решился: по дороге непрерывно шли грузовики, набитые гражданскими и их скарбом, бойцы шагали большими колоннами, еще было очень много пушек, влекомых лошадьми или, чаще, тракторами — так что он понял, что по дороге просто здесь не проехать…

— Товарищ генерал-лейтенант, — доложил вылезший из танка майор, представившийся командиром танкового батальона — у меня две роты заняты на вытаскивании подбитых немецких танков, но для этого подходят только КВ и Т-34, а остальные танки передислоцируются в тыл.

— Я тут еще и пехотинцев видел, они тоже передислоцируются?

— Да, приказ был всем отсюда уходить в Гродно, а дальше — куда прикажут.

— То есть обороняться никто даже не думает? — Василия Ивановича буквально душила злость, но он все же понимал, что майор во всем этом вообще не виноват. И танки фашистские вон откуда-то таскает…

— Оборону колхозники держат, у них это очень неплохо получается.

— Какие-такие колхозники?

— Из временных колхозов НКВД. Их тут, оказывается, довольно много, они уже через час после начала на все заставы приехали, со своим оружием. А нас, то есть тяжелые танки, начальник городского отдела НКГБ, отправил им помогать трофеи вытаскивать. То есть танки эти горелые.

— Они что же, танки германские так жгут, что им помощь только в перетаскивании нужна?

— Да. У ребят на мотоциклах стоят пусковые установки ракетных снарядов, говорят, это специальные ракеты, противотанковые. Я их в работе видел: они в танк попадают чуть ли не за два километра. Сказали, что ракеты эти управляемые, по проводам управляются — так они почти каждым пуском танк немецкий сжигают. От ракеты этой взрыв такой, как от тяжелой гаубицы, огонь, думаю, километров за пять видно. А еще, бывает, танк внутри взрывается, если ракета броню пробивает и внутрь влетает наверное — так обломки этой брони на полкилометра разлетаются! Мы сюда пока таскаем те, у которых ходовая не разбита, а те, которые вообще взрывались, они на грузовиках специальных вытаскивают. С прицепом, который они тралом называют.

— А что наши танкисты, обрадовались и решили в бой не идти?

— Они нас сами с утра взашей погнали, сказали, что нечего под ногами у них путаться и жестянки наши под фашистские пушки подставлять.

— Жестянки?!

— Утром командир роты Т-26 собрался было на границу идти, немца штурмовать. Но их командир один, с петлицами подполковника, остановил, приказал на пару минут танк оставить, а потом какой-то колхозник этот танк из пулемета расстрелял. А подполковник этот и спрашивает: вы на этом металлоломе решили фашиста бить? Валите, говорит, нахрен отсюда, без сопливых разберемся. Товарищ генерал, я не знаю, что это за пулемет такой, но у него каждая пуля наш танк насквозь пробила! Про противотанковые ружья я раньше слышал, а вот про противотанковые пулеметы как-то не приходилось. А если у них пулеметы такие, то какие же у них пушки! А пушки есть, причем двухствольные…

К десяти утра к Кузнецову из города все же подъехал какой-то «колхозник». То есть генерал поначалу решил, что колхозник: уж больно непривычно тот был одет. Но оказалось, что подъехал старший майор НКГБ, и подъехал лишь затем, чтобы арестовать командарма за, как он сказал, бездействие в боевых условиях. Впрочем, товарищ старший майор, посадивший Кузнецова в свою машину, отправляющуюся в Гродно, генерала «успокоил»:

— Это для вашей же безопасности я вас арестовал.

— Что значит «для безопасности»?

— Если вы думаете, что вы тут один такой генерал, со страху голову потерявший…

— Я фашиста не испугался! И готов его бить, как прикажет партия и правительство!

— Готовы — вот и отлично. Только вы не боец рядовой, а командир армии, и вот вместо того, чтобы этой армией командовать, четыре часа проболтались хрен знает где. Это бывает, растерялись и забыли, что от вас страна ждет. А у нас денек отдохнете, с мыслями соберетесь — и осознаете, что не просто так форму носите. Ну и задачи свои новые узнать успеете и обдумать, как их решать будете. Не спеша и без паники.

— Без паники… а из города гражданские колоннами прут — это тоже «без паники»?

— Именно так. Границу мы сможем продержать еще максимум сутки, поэтому город решено эвакуировать. Но эвакуация тоже идет именно по плану. Сами видели, просто внимания от волнения не обратили: гражданские идут именно колоннами, но идут, никаких заторов на всей дороге до Гродно нет и не будет.

— Это пока фашист авиацию на дорогу не навел…

— Думать тактически вы уже снова можете, что радует. Но об авиации не беспокойтесь: дорога от нее полностью прикрыта. И истребителями из Гродно, и зенитками.

— Дорога — зенитками? Это сколько же…

— Сколько надо. И вообще: до Гродно лучше помолчите, а то в сердцах лишнего наговорите. А у нас генералов острая нехватка…

Шестого июня Петруха всех огорошил новостью о том, что Норвегия под сильным давлением британцев подписала «союзнический договор» с Финляндией. Имея при этом такой же договор с самой Британией. И неприятность заключалась не столько в договоре, как в том, что в Норвегию англичане отправили пятьдесят тысяч своих солдат. А еще четыре сотни летчиков с самолетами, хотя больше половины этих летчиков оказались поляками, а самолеты — причем вообще все — были французскими.

— А ты в этом точно уверен? — поинтересовалась Гуля.

— Мне шведские друзья капнули, британцы просили разрешения через них самолеты отправить.

— И что?

— Формально не разрешили, но есть мнение, что сбивать эти самолеты, когда они из Осло в Турку полетят, шведы не будут. Озабоченность, конечно, выскажут и даже может протест заявят, но воевать шведы точно не будут.

— То есть нам теперь и с британцами воевать? — расстроилась Аня.

— Я подозреваю, что солдаты тоже в большинстве поляками окажутся.

— То есть мы, когда продавливали отправку поляков на туманный остров, облажались? Обидно… — высказала Петрухе свое мнение жена.

— Эти поляки всяко нам нахрен не нужны были, кормить целый год триста тысяч дармоедов — за этим в Лигу сексуальных реформ. Не поляки, так французы какие-нибудь или как их, гуркхи… в общем, кого-нибудь англы нашли бы. Но если я насчет поляков прав, то теперь у Сталина никаких моральных обязательств перед поляками не будет.

— Ты уверен, что с ними воевать придется? Мы же немца на границе довольно крепко попинали, может финики зассут нападать?

— Был бы рад безмерно, но скорее всего не зассут. Во-первых, Маннергейм там волну национализма поднял по поводу «отнятых территорий», во-вторых их британцы вперед пихают, а в третьих мы же сегодня с границы-то отошли и, как Би-би-си радостно сообщило, «полностью покинули территорию независимой Литвы», из чего они решили, что «русское наступление провалилось». А про германские потери они скромно умалчивают.

— Немцы тоже о потерях умалчивают, а нашим сводкам они вообще не верят, — заметила Оля.

— Ага, этого не может быть потому что этого не может быть никогда.

— Если бы! Таварищ Жюков, как истинный младший унтер, полностью просрал оборону Украины, немцы уже Бердичев заняли и до Житомира им теперь идти пару дней всего. Немцы сообщают, что там они сожгли больше четырех тысяч наших танков и завалили тысячу с четвертью самолетов, а это, к сожалению, чистая правда. А Совинформбюро лишь сообщает, что «враг понес тяжелые потери» — и кому иностранцы поверят?

— Блин… а нам помочь-то уже нечем получается. Если финики воевать начнут, то придется север прикрывать, а чем?

— Яков Александрович говорит, что будет несладко, но мы выстоим. Одно то, что мы сэкономили минимум четыреста тысяч бойцов — уже крупный успех. Еще пара недель — и большая часть из них будет уже готова воевать. Сейчас да, на север нам выставить почти нечего, но числу к пятнадцатому…

— Оль, кончай агитировать нас за советскую власть. Надо думать, что с Украиной делать…

— Петруха, у нас военных, даже если Гулю считать, ровно два человека. Про Украину сейчас думает товарищ Сталин, еще немного думает Яков Александрович — а нам надо думать сугубо стратегически. В рублях и копейках думать, и думать, как сделать так, чтобы рубли в копейки не превратились. Войну выиграет экономика — и тогда именно экономика выиграла, и уж тем более сейчас. Вася когда из Ульяновска возвращается?

— Послезавтра обещал, — ответила Ира. — А он тебе зачем?

— Мне нужны относительно точные цены на БРДМ, которые он там выпускать собрался. Чтобы знать, сколько этих во всех отношениях приятных машинок мы сможем выдать фронту.

— Ну, сколько сможем, столько и выдадим.

— В Москве сидит один очень неглупый товарищ, Шапошников его фамилия. И вот он — зная, в том числе, сколько железных «бардаков» ему в нужное время выдаст завод, очень точно подсчитает, когда в том числе и на Украине СССР сможет творящийся — и совершенно не железный — бардак пресечь. Ладно, не буду его дергать, послезавтра — так послезавтра. Надеюсь, за два дня ничего страшного не произойдет.

Однако Олины надежды не оправдались: седьмого июня Финляндия вступила в войну. И очень даже резко вступила: к вечеру финны окружили Выборг. Правда, на этом их успехи и закончились: Ира, пробормотав что-то вроде «ну, финики, сами напросились», отправила к Выборгу всю группировку турбовинтовых «Арок» — и не то что дальнейшее продвижение, но даже просто снабжение финской армии в том районе временно прекратилось (самолеты базировались на аэродромах «Шоссейная» и «Левашово», так что летать было недалеко и в сутки каждый самолет выполнял по четыре, а то и по шесть боевых вылетов). Кроме того, и армейская авиация на «классических» Ар-2 ежедневно выполняла по три боевых вылета к Выборгу (они базировались на Корпусном аэродроме и частью на Бычьем поле), причем помешать бомбардировкам «финны» не могли: Ира перегнала на Комендантский аэродром сразу три эскадрильи Лу-7, которые финских «французов» опускали на землю как мишени «утка» в тире. Эти истребители вообще в воздухе почти все время находились, благо на каждую машину было по три летчика: Ира послала в Ленинград и всех курсантов Суворовского летного училища…

В целом и на финском фронте «дела шли терпимо», хотя в Боровичах никто не считал, что это надолго: все же просто по численности бойцов «кровавогэбнинская армия» очень сильно уступала врагу, а люди — они просто устают. Так что все силы бросались на то, чтобы обеспечить и РККА новой техникой — но ведь это было делом отнюдь не быстрым.

Так что «вызов в Москву» попаданцы восприняли как «вынужденный, но полезный для измученных организмов отдых»…