Титановый бардак

Чтобы что-нибудь ненужное продать…

Станислав Густавович с изумлением смотрел на сидящую перед ним женщину. Молодая и довольно симпатичная, всем своим обликом она напоминала какую-нибудь недалекую барышню из провинции. Однако принесенные ей документы (прочитать которые на самом-то деле его заставило грозное удостоверение этой дамы) намекали, что барышня не очень-то и проста. А за время получасового разговора, во время которого Станислав Густавович задавал ей вопросы по содержанию документа, он почти убедился в том, что его она сама и составляла. Почти — потому что в глубине души все еще не мог поверить, что молодая женщина способна на столь глубокий анализ. Для него самым удивительным было то, что в документе содержались очень конкретные предложения, причем предложения, сопровождающиеся «неубиваемыми» обоснованиями, по изменению существующей финансовой системы — которые не просто описывали, а доказывали, что то, о чем сам Станислав Густавович лишь начал задумываться, является лучшим выходом из сложившейся, прямо скажем очень паршивой, ситуации.

— Я могу воспользоваться тезисами из вашей работы? — не очень уверенным голосом спросил он. Некоторую неуверенность у него вызывал статус этой слишком молодой для её должности дамы. — Если позволите, я бы хотел кое-что отсюда законспектировать.

— Да всё забирайте, я себе еще нарисую — с улыбкой ответила она. — Я вообще специально напечатала так, чтобы вы для Комиссии Госплана могли бы только титульную страницу поменять…

Ольга поднялась и, скрывая изо всех сил широкую улыбку, вышла из кабинета. Еще бы ей не улыбаться: ведь она подсунула Струмилину фактически его же разработку двухконтурной денежной системы, которую тот сумел внедрить лишь в тридцать первом году. Впрочем, это было для нее лишь «побочным заданием» в Московском путешествии.

Глеб Максимилианович, когда секретарь доложил об очередном посетителе, лишь недовольно поморщился. Он вообще не очень любил чекистов, которые в большинстве случаев лишь мешали работать — но понимал, что без них государству все же не обойтись. Поэтому он, отложив очередной документ, ответил «пусть войдет» — но вот того, что произойдет дальше, он в принципе не ожидал. Вдвойне не ожидал, и даже втройне.

Во-первых, вместо мужика в кожанке в кабинет вошла молодая дама. Во-вторых, эта дама вытащила из сумки кирпич и положила его на стол. А в третьих, дальнейший разговор пошел именно об этом кирпиче — но не только о нем:

— Доброе утро, Глеб Максимилианович, — с улыбкой поздоровалась она, — я тут мимо шла и решила: дай, думаю, зайду, поговорю с умным человеком о паровозах.

— Что?!

— Как вы знаете, конечно, в СССР строятся паровозы, и в этом году их построят, скорее всего, целых триста пятьдесят штук, — тут она замолчала и «выразительно» посмотрела на Председателя Госплана, вероятно ожидая его реакции.

— Вы мне сообщили очень много новой информации, — не удержался от сарказма Кржижановский.

— Я еще не всю сообщила, так что слушайте дальше: в каждом паровозе имеется топка, — и она снова замолчала.

— Что-то в этом роде я и думал.

— Плохо думали. Облицовка этой топки обходится государству примерно в тысячу двести золотых рублей, которые страна платит германцам и французам всяким. Но, что гораздо противнее, наши торговцы закупают огнеупоры небольшими партиями, и заводы часто простаивают из-за того, что топку практически готового паровоза просто нечем облицовывать потому что нужный огнеупор еще не успели купить.

— И что вы предлагаете?

— Я предлагаю прежде всего запретить закупать огнеупоры за границей, совсем запретить. Потому что в Боровичах сейчас перезапущен завод по производству огнеупоров, причем завод, который до революции полностью обеспечивал ими и все русское паровозостроение, и известную часть производств металлургических. Если перевести паровозостроение на отечественный огнеупор, то стоимость облицовки топки паровоза сократится до примерно шестисот рублей, то есть вдвое, а вот задержек в поставках огнеупоров на заводы больше не будет.

— Вот это интересно, я почему-то не слышал о перезапуске этого завода.

— Конечно не слышали, этот завод сейчас входит в Особое Девятое Управление ОГПУ и выпускает не только огнеупоры — но огнеупоры выпускает. И, хотя может показаться, что экономия не очень-то и велика, всего вроде бы жалких двести тысяч рублей за год, но если учесть потребности ремонтных предприятий — то есть расходы на планово-предупредительный ремонт, который сейчас вообще не производится, что является откровенным вредительством — то общая экономия только на производстве и ремонте паровозов превысит уже пару миллионов в год. А если при этом учесть экономию от того, что паровозы еще и из строя буду выходить гораздо реже…

— То и не подсчитать, — продолжил за нее Глеб Максимилианович, но, оказалось, в этом он ошибся:

— Ну почему же не подсчитать? У меня все посчитано, вот, сами смотрите — с этими словами внезапная гостья достала из той же сумочки, что и кирпич, довольно толстую папку с бумагами. — Только в следующем году это даст общую экономию примерно в шесть миллионов восемьсот сорок тысяч рублей и позволит увеличить выпуск новых паровозов на шестьдесят пять — семьдесят машин на сумму чуть больше трех миллионов рублей без каких бы то ни было дополнительных вложений в производство.

— Интересно, — Кржижановский быстро пролистал испещренные цифрами документы, — я попрошу кого-нибудь срочно проверить ваши расчеты. Струмилина, что ли, пригласить…

— Струмилин занят, я ему других документов на подумать принесла. Хотя… действительно, его пригласите: у него в голове наверное арифмометр спрятан, он все быстро пересчитать сможет.

— Ну хорошо, а какова цель вашего визита? Откровенно говоря, я не совсем понял…

— Цель проста: чтобы произвести огнеупор, сначала нужно добыть глину, причем из очень непростой шахты добыть, уголь опять же. Шахтерам надо зарплату платить, рабочим-огнеупорщикам тоже. Причем платить до того, как этот огнеупор появится на свет.

— Это очевидно, — согласился Глеб Максимилианович.

— Так вот, чтобы получить в следующем году бюджетную экономию в десять миллионов, необходимо в этом году обеспечить Боровичи как минимум одним миллионом.

— Тогда вы пришли не по адресу, — довольно резко ответил Председатель Госплана, — мы деньгами не распоряжаемся, мы их лишь тратим, вырабатывая контрольные цифры для промышленности. И даже если мы отдадим вам всю зарплату всех сотрудников, там миллион наберется лишь в течение долгих лет.

— Примерно за три месяца наберется, но мне ваши зарплаты не нужны. Если бы мне пришло в голову вашу зарплату отнять, то для этого не понадобилось бы к вам приходить. Примерно завтра-послезавтра, сразу после того, как Менжинский запретит закупку огнеупоров за рубежом, состоится заседание ВНСХ, и всё, что мне требуется — чтобы вы подтвердили или опровергли мои расчеты.

— Или опровергли?

— Все могут ошибаться. А когда речь идет о десятке миллионов в год, особенно важно всё перепроверить, и нужно чтобы проверки выполнялись людьми друг от друга вообще никак не зависящими. Так что до встречи на заседании…

Когда посетительница ушла, Глеб Максимилианович — после недолгого размышления — вызвал Струмилина. И снова испытал сильное удивление, когда Станислав Густавович, посмотрев на титульный лист, спросил:

— Где подписываться?

— А вы не хотите проверить эти расчеты?

— Как я понял, документ составляла Ольга Дмитриевна из Девятого управления. Я с её расчетами успел познакомиться. Она — просто фанатичка арифметики: думал, нашел примитивную, хотя и мелкую, ошибку в прилагаемой таблице, и думал так пока не дошел до конца раздела. Где она особо отметила, что в отдельных случаях округление не то чтобы до рубля, а даже до целых копеек приводит к изрядным погрешностям — и показала, как накапливаются такие ошибки. Так вот, все финансовые расчеты она проводит до сотых долей копейки! Я трижды перепроверять должен был, пока не убедился в абсолютной точности ее цифр, и сейчас уверен, что перепроверять её — попросту терять время.

— Но она специально попросила поручить перепроверку именно вам, сказала, что у вас в голове спрятан арифмометр…

— Тогда у неё в голове спрятался целый отдел расчетчиков! Но ладно, попробую пересчитать внимательно. Когда потребуется мой ответ?

— Завтра до обеда.

— Я постараюсь. А вы постарайтесь ее к нам перетащить, мне кажется что она одна пару отделов заменить в состоянии.

— Станислав Густавович, вы ее удостоверение видели? Если её даже в мое кресло посадить, то для неё это будет серьезным понижением в должности…

— Да знаю я, но помечтать-то можно?

Ольга вернулась из Москвы как раз к седьмому ноября, причем вернулась с тремя с половиной миллионами полновесных рублей: два миллиона Девятому управлению выделил Куйбышев от ВСНХ и полтора — Рудзутак, работавший наркомом железных дорог. Точнее Милютин — нарком финансов — попросту «отобрал» полтора миллиона у железнодорожника и передал эти деньги Девятому управлению, чему Рудзутак был, конечно же, «чрезвычайно рад». А сама Ольга сразу по возвращении прибежала к Ане с интересными вопросами:

— Аня, вот вы прекрасно в искусстве разбираетесь…

— Как и все мы, то есть музыку слушать люблю и кино смотреть… любила.

— Да не скромничайте, мне этот ваш барон все уши прожужжал о том, как вы с первого взгляда фарфоровые изделия… — но Аня, буквально закатившись от смеха, ее даже не дослушала.

— И что я не так сказала? — Оля удивилась такой неожиданной реакции собеседницы.

— А давайте все же на «ты» перейдем…

— Согласна.

— Я увидела в серванте чашки точно такие же, какие мне от бабушки остались, только мне достались две всего — но я точно знала, кто и где их выпустил.

— Я про китайские вазы…

— Оля, если на вазе нарисован дракон голубого цвета, то наши доблестные искусствоведы наверняка назовут эту вазу именно «Голубым драконом». А еще я где-то заметку читала про то, как китайцы чуть ли не миллионами подделывают вазы именно династии Мин, вот я название и запомнила — а какие еще династии бывают, я даже и не знаю… знаю, еще династия Цинь… или Цин, не помню как точно, но цинские вазы не подделывают. Про Эрмитаж я от балды брякнула: я просто других музеев в Питере не знаю. Но, оказалось, брякнула удачно. А что ваза парная — так это сразу видно: непарные вазы имеют симметричный рисунок, а парные — ассиметричный и как бы зеркальный… вообще-то мы это еще в школе проходили на уроках изо.

— Повезло вам с учительницей… но спасибо за ликбез. А у нас тут чего новенького? От Петрухи новости были?

— Он говорил, что проявится ближе к концу декабря. А новенького много, только не совсем у нас: крестьяне в соседнем уезде начали строить себе ГЭС.

— Это интересно.

— Не очень: Прокофьев эту затею назвал «апофеозом дурацкого труда». Ну, не совсем так назвал, но по сути именно так. Там тысячи мужиков собираются перелопатить пару миллионов кубометров земли за два года чтобы построить ГЭС мощностью в триста пятьдесят киловатт.

— И что в этом особо дурацкого?

— А у Станислава Викентьевича отец в молодости участвовал в постройке промышленной электростанции в Новороссийске, и там они силами двух десятков рабочих из паровозоремонтной мастерской за год изготовили и генераторы трехсоткиловаттные, и машины паровые, чтобы генераторы крутить — и выстроили станцию мощностью под мегаватт. А здесь генераторы втрое слабее — и те за границей заказывают, и даже водяные турбины в Пи… в Ленинграде лишь пообещали постараться сделать. Блин, гидротурбина в полтораста лошадиных сил, да даже я сама такую сделаю за месяц из стального листа болгаркой и кувалдой!

— Но может хоть так в Боровичах электричество появится…

— Триста пятьдесят киловатт, до Боровичей оттуда километров пятьдесят, к тому же на стройке много мужиков аж из-под Демянска, и они уже на электричество будущее тоже губы пораскатали. Но и у нас электричество появится: Станислав Викентьевич начал уже паровую турбину делать. Вася все же кое-как запустил бельгийский токарный станок, Прокофьев сказал, что на первое время и такого хватит, пообещал весной запустить электростанцию уже в городе: генератор-то они с Серёжей закончили. Пока один… А у тебя как?

— Хорошо, что ты мне забыла отдать Петин пистолет, а то я просто постреляла бы весь Совнархоз в полном составе. В стране ничего нет, за что не возьмись — того и не хватает, на улицах толпы, толпы безработных! А на заводах не используется в среднем семьдесят процентов мощностей!!! Ну нам-то это пока на руку, тот же Ижорский все твои заказы с песнями и плясками вне любых очередей исполняет, но в целом… Я все больше подозреваю, что Железного Феликса просто умные люди убрали — но, скорее, еще большие идиоты, чем он сам, это сделали.

— Так уж и идиоты?

— Сама смотри: минфином… наркомфином управляет недоучившийся художник, путями сообщения — дебил с двумя классами образования. С двумя! Он даже читает по слогам!!! Там самый образованный человек — это Куйбышев, который успел закончить первый курс медицинской академии! Да для них вся моя писанина — китайская грамота, они даже примерно понять не могут, что там написано!

— А Кржижановский? Или этот, Струмилин?

— В Госплане работают умницы и красавцы. Но в нынешней системе все их планы — филькина грамота, они даже рекомендациями для работы предприятий не являются, а так, благими пожеланиями. Никто, вообще никто на них вообще внимания не обращает! У меня складывается впечатление, что все собравшиеся у власти кретины даже деньги толком посчитать не могут, просто потому, что арифметику в школе не учили…

— Так уж и кретины? А Сталин…

— Аня, Сталин сейчас в партийно-правительственной иерархии занимает, между прочим, двадцать шестое место. Это официально, а по факту у него пока вообще никакой власти нет. Ему — чтобы разгрести этот гадюшник — еще лет десять потребуется, если я историю совсем не забыла…

— Но Сталин же — Генеральный секретарь!

— Ага. И власти у него столько же, сколько власти над предприятием у секретарши директора этого предприятия. Его работа — готовить материалы к заседаниям ЦК, писать проекты решений и, если прикажут, разъяснять народу политику партии. Всё.

— А как же он стал тогда самым главным?

— А вот так. У меня знакомая была, так она в тридцать пять фактически управляла одной из крупнейших госорганизаций в столице. Правда поняли это там только когда она уволилась, а работала она всего лишь секретарем-референтом.

— И как она управляла?

— Долго объяснять, разве что на примере показать попробую. Ну, представь: два рабочих из седьмого цеха вечером к гаражах набрались, подрались, и один попал в больницу с переломом челюсти, а второй — с переломом пальцев руки. И пришла на завод телега из полиции, причем, заметь, легла эта телега как раз секретарю на стол.

— И что?

— У секретаря сразу открывается множество возможностей. Первое — «какое дело директору до пьяной драки за пределами завода» и послать телегу в бухгалтерию с запиской: «в соответствии с пунктом 235 Устава лишить обеих квартальной премии и на время излечения отправить в неоплачиваемый отпуск».

— Ну, допустим…

— Второй вариант: докладная директору «Иванов устроил пьяную драку с Петровым и сломал ему челюсть, пострадав при этом и сам», или наоборот. А третий вариант — «в цеху у Сидорова двое рабочих в пьяном виде устроили драку, в результате которой оба отправлены на больничный». С опцией «в отличие от цеха Кузнецова, досрочно выполнившего план, в цеху у Сидорова…» и «в результате чего выполнение плана седьмого цеха поставлено под угрозу». И реакция начальства в разных вариантах подачи информации будет тоже разной, но предсказуемой. Правда, для приведения в действие такой реакции сначала нужна драка — и Сталин требуемый комплект таких «драк» лет десять и будет собирать…

— Тебя послушаешь — и сразу руки опускаются.

— А вот руки опускать не надо. Пока в стране бардак, мы можем этим очень даже неплохо воспользоваться. А раз уж бардак сейчас абсолютный… Кстати, как у тебя Вова Сердобин, сделал уже что-нибудь? Я это к тому, что Менжинский, хоть и болван болваном, но может все же заинтересоваться и спросить, что мы такого полезного тут творим.

— Ну, юноша, конечно, со странностями, однако в химии кое-что понимает. Да и странности… он просто запуган был чуть не до смерти, сейчас отходит помаленьку. К Фаворскому уже самостоятельно скатался, привез из Питера пятиокиси ванадия килограмма полтора. Еще двадцать килограмм заказал: ты знаешь, оказывается сейчас кто угодно чем угодно может с заграницей торговать!

— Знаю, но пользы от этого чуть меньше чем нисколько: не хотят буржуи торговлю с нами вести. Петруха ведь не просто так туда поехал?

Петр Климов в свое время очень сильно дружил с ребятами из архива собственной конторы, да и после ранения успел там немного поработать. Поэтому кое-какие «мелочи» функционирования этой организации в прошлом в памяти его застряли — и он постарался их использовать с максимальной для себя выгодой. Например, он очень хорошо знал, что в конторе был изрядный запас иностранных паспортов, но некоторые — например британский, французский или, скажем, американский — получить можно было лишь по личному письменному распоряжению Менжинского. А некоторые — вообще нафиг никому нужны не были, их выдавали по запросу даже заместителей начальников отделов. Точно так же было и с «командировочными»: фунты с долларами и марками выделялись со скрипом и в весьма ограниченных объемах, а те же бельгийские франки, казалось, в кассе даже не считали. То есть считали, конечно, но при изобилии этой крашеной бумаги в кассе лишь проверяли, влезает ли запрашиваемая сумма в графу «расходы» соответствующего подразделения. Что, с точки зрения Петра, было совершенной глупостью, ведь поменять те же франки на фунты или доллары практически в любом зарубежном банке труда не составляло — тем не менее ситуация была именно такая, и для удовлетворения собственных аппетитов Петя потратил в здании на Лубянке всего полдня…

Фелипо Эстреме смеялся еще несколько дней после того, как сеньор Аугусто Альварес вышел за ворота консульства. Вообще-то у консула Аргентины работы в этом городе было немного, да и работа была не самой веселой, однако этот парень его реально рассмешил. Сеньор Альварес к консулу пришел поделиться свое бедой и с просьбой о срочной помощи: ведь в Нью-Йорке он находился проездом по пути в Европу, а тут такое…

— Сеньор Эстреме, ну судите сами: сеньора уже глаза закатывает, а эта мерзкая шавка начинает грызть мои брюки. Но настоящий идальго не может же остановиться в такой ситуации!

— А… а заранее убрать собачонку…

— Да я даже не знал, что она у неё есть! Я же не бросился выяснять её семейное положение или расспрашивать о домашних любимцах, мне такая чушь вообще в голову в тот момент придти не могла! Тем более… сами понимаете: штаны — это ерунда, а о том, что в кармане мой паспорт, я, естественно, вообще тогда забыл. Да и штаны новые купить не проблема вообще, а вот паспорт…

— Ну, если отбросить формальности, то и паспорт…

— Сколько? Я должен был отплыть еще в субботу, но консульство было закрыто…

— Если учесть надбавку за срочность…

— Так сколько?

— С надбавкой двадцать два доллара и сорок пять центов.

— Вот, здесь тридцать… сдачу не ищите, это займет лишнее время — а так я могу успеть на дневной пароход…

Консул вообще-то ничего противозаконного не сделал: паспорт, хотя и изрядно погрызенный, выглядел совершенно настоящим, да и написанное в нем вполне прочесть можно было… ну, большей частью можно. А если сеньору Альваресу невмоготу ждать, пока из кассы он отсчитает сдачу, так консулу-то какое до этого дело? А двадцать семь вполне американских долларов приходовать вообще не обязательно: за последние три дня в консульство вообще никто не обращался, так что если слегка ошибиться и заявление отметить позавчерашним днем…

Ян Бьорк с некоторым недоумением посмотрел на сидящего перед ним франта:

— Я думал, что всем известно: мы с Советами не торгуем.

— В вашем утверждении всего две ошибки, небольших, но довольно важных. Во-первых, Швеция ведет торговлю с Советами, и довольно оживленную. Правда одностороннюю, то есть шведы лишь продают туда свои товары — но это лишь формальное уточнение. А во-вторых, я вообще не предлагаю вам иметь хоть какие-то дела с Советами. Я представляю здесь совершенно аргентинскую компанию, и предлагаю вам исключительно аргентинский товар.

— А зачем вы тогда показываете мне русские сертификаты?

— Видите ли… некая американская фирма договорилась — давно, еще до революции в России — о приобретении некой продукции. И даже успела её оплатить — но не успела получить. Однако у нее остались документы, по которым русские обязаны оплаченное отдать. Так уж вышло, что в свое время получить оплаченное не получилось, но теперь к этому никаких препятствий нет. За исключением одного: американцам товар больше не нужен. И они его продают — фактически продают коносамент — моей уже компании. Таким образом обозначенный в коносаменте товар юридически является именно аргентинским.

— Все это очень интересно…

— Куда как интереснее, чем вы можете подумать. Вы… ваша компания покупает такую же продукцию в Германии, и платит за неё, между прочим, по шестьсот с лишним крон за тонну. А продукция аргентинская обойдется вашей компании уже по четыреста двадцать крон за тонну, и, вдобавок, она просто идеально подходит для ваших печей, можно даже подумать что ее именно для них и изготавливали!

— И вы думаете, что мы поступимся принципами из-за копеечной экономии?

— Убежден что нет. Но если рассмотреть эти сто тысяч тонн огнеупоров несколько с другой стороны…

— Сколько?

— По первому коносаменту у меня именно сто тысяч тонн, правда с поставками в течение двух лет. Но… экономия в сто пятьдесят крон с тонны в результате принесет…

— Даже сто восемьдесят, если я…

— Куда вы денете тридцать лишних крон — это исключительно ваше личное дело, не так ли? А какую премию правление выдаст начальнику службы закупок, который на ровном месте сэкономит компании пятнадцать миллионов…

— Это верно…

— Да, кстати, в порядке дружеского совета. Насколько я знаю, госпожа Пернилла, ваша супруга, страдает определенными недомоганиями по женской части, так я бы порекомендовал неплохую клинику в Швейцарии: там ее вылечат буквально за неделю.

— Не несите чушь! И вообще, какое вам дело до моей жены?!

Выражение лица аргентинца резко изменилось:

— Вы что, идиот? Или всерьез думаете, что три миллиона мы вам наличными в чемодане привезем? А в Швейцарии гарантируется полная тайна вкладов…

— Извините, — швед виновато поглядел на собеседника. — И… мне показалось, что у вас очки были… другие.

— А, это… Есть такая небольшая американская компания, о которой мало кто знает. Называется Yellow Brick Road…

— Я читал эту сказку, — улыбнулся швед.

— Так и компания эта такая же сказочная. Она, среди прочего всего, изготавливает линзы, которые на свету темнеют, а в тени снова становятся абсолютно прозрачными. И всё удовольствие стоит десять крон за одно стекло.

— Я, наверное, купил бы такие… их только в Америке продают или в Швейцарии тоже их можно купить?

— Я уверен в том, что ваша супруга прекрасно может управлять собственной компанией. Которая скоро, может быть всего лишь через полгода, станет монопольным производителем таких очков во всей Европе. Да, линзы она сможет покупать в любых количествах… в Швейцарии, конечно, у филиала американской фирмы, с представителем которой она познакомилась во время лечения. Но раньше времени, мне кажется, ей не стоит повсюду трубить о своих деловых талантах, вы согласны?

Когда аргентинец вышел из ресторанчика, в котором проходила эта странная встреча, господин Бьорк тоже покинул уютное заведение и быстрым шагом отправился на работу. Понятно, что это никакой не аргентинец, а очень хитро… вывернутый янки: американцам, как бы они не старались, свой дурацкий акцент не скрыть… но если просто выполнить те несложные инструкции, которые он изложил, то очень скоро жизнь самого господина Бьорка заиграет новыми красками. Очень яркими и буквально завораживающими — и только поднимаясь по лестнице в свой кабинет он сообразил, что все потребности его компании в огнеупорах на следующий год составляют примерно пять тысяч тонн. Пять тысяч, не сто!

Гуля воспользовалась предложением Мессинга о содействии на все сто сорок шесть процентов, и в результате в середине ноября в Боровичи прибыли — под конвоем, конечно — два десятка осужденных, хоть как-то связанных с медициной. То есть она делала запрос на врачей, но, вероятно, по старой памяти написала слово «медиков», а Станислав Адамович и расстарался. Так что за следующую неделю у неё состоялось несколько довольно забавных разговоров с прибывшими:

— Сиваков, Терентий Потапович, тут написано, что вы врач.

— Помилуй, барыня, ну какой я врач-то? Фершалские курсы закончил, не скрою, трехмесячные. И в госпитале служил, да, но младшим фершалом. В госпитале помогал докторам операции делать, не более.

— А помогали докторам как?

— Ну сами видите: мужик я крепкий, а тогда вообще в силе был. Доктор, значица, операцию делает, а я болезного держу крепко. Ну иной раз инструмент какой подать если…

— Зажим от пинцета отличаете? Крови не боитесь?

— Крови на войне все не особо бояться, ежели кровь не своя. А инструмент… начинал-то я слесарем на Тумботинском заводе, за что в фершалскую школу и сподобился направление получить. Я не то что корнцанг от цапки различу, зажим Бильрота от зажима Эдсона в темноте на ощупь не спутаю.

Свой срок Сиваков получил как раз из-за своего «военного опыта»: помогая врачу в Ленинградском госпитале, он просто сломал руку пациенту, сильно дернувшемуся во время операции — а пациент оказался краскомом…

— Де-Монфор Артур Францевич, тут написано, что вы… медик.

— Имею честь быть ветеринаром, окончил ветеринарную академию во Франции. Во время войны вынужден был и солдат лечить… оперировать… больше по ампутациям, да и то особых успехов не снискал. Когда морфина вообще нет, и даже водки не найти, то, знаете ли…

— Знаю. А в ветеринарии вы на чем специализировались?

— Лошади, понятное дело, но больший интерес имею к крупному рогатому скоту: у отца в поместье изрядное стадо имелось и планы были его улучшать и расширять.

— А какие породы для молочного животноводства вы бы посоветовали?

— Вы меня для этого сюда притащили? Ну хоть так отдохнуть немного вышло… При надлежащем уходе лучшими были бы датские красные, а для русского мужика пожалуй голштинки, из американских селекций — их счел бы предпочтительными: они хоть по молоку с датскими не сравнятся, но в уходе много проще. За совет, если он полезным окажется, вы мне еще хоть неделю отдыха от каторги не предоставите? Несколько дней хотя бы, а?

— Никакой недели: раз про коров понимаете, завтра отправляетесь в Штаты, там закупите коров с полсотни получше, ну и бычков хотя бы пяток — и все стадо везете сюда. Потом займетесь обучением крестьян уходу… а датских, думаю, следующим летом закупать поедете.

— А не боитесь, что сбегу? В Америке-то ваш конвой меня может и не устеречь.

— Думаете, у нас деньги лишние есть чтобы конвой с вами отправлять? На мерзавца вы категорически не похожи и семью свою скорее всего не бросите. А если все же бросите, то уж поверьте: досрочная ваша встреча с богом, хотя и не вызовет у нас радости, окажется неизбежной. Ладно, пошутили и хватит: ваше дело передайте в первую комнату, это слева от двери, документы вам к полудню завтрашнему все оформят, поезд на Ленинград завтра в три пополудни, а билеты и деньги на коров с бычками уже в Ленинграде получите. Все, идите, кто там следующий?

Еще Гуле запомнились некто Шидловский Илларион Борисович, диплом врача имевший, но взомнивший себя поэтом (в Боровичи он попал не из лагеря, а прямо со скамьи подсудимых — и потому предложение Гули о работе по специальности гневно отвергший), корабельный врач-хирург Розинг Николай Лиамович, переживающий лишь о том, что немедленно встать к столу ему мешает лишь дрожь в руках от голода и еще один, заявивший, что он обучался медицине в Берлине и Лейпциге не для того, чтобы лечить «мужичье и хамов».

За неделю из двадцати человек Гуля выбрала семерых врачей и трех фельдшеров для Боровичской больницы, еще один врач был отправлен обустраивать больницу в Мошенском. Непризнанный поэт отправился отбывать срок по приговору — как и противник лечения мужичья, а так же двое откровенных самозванцев, ни малейшего отношения к медицине не имевшие. А один, лет сорока с небольшим, мужчина, на вопрос Гули лишь вздохнул тяжело:

— Ну трудно разве ошибку в бумаге исправить? Медник я, не медик! Хотите, за день вам самовар сделаю?

Этого Гуля отправила мужу: медник мог Валентину пригодиться, а срок он получил всего лишь за пьяную драку с милиционером. Изувечил его, конечно, сильно — но милиционеру этому явно не стоило заниматься плотскими утехами с женой очень нехилого мужика, к тому же соседа по коммуналке…

В конце декабря Петр, как и обещал, прислал Валентину телеграмму — из Риги прислал. А второго января и сам в Боровичи приехал. С «хорошими новостями», которыми поспешил со всеми поделиться. В целом его информацию все приняли, скажем, благосклонно, вот только Аня заставила его изрядно поволноваться:

— Ага, они разошлись, и один отправился искать миллион, а второй — вагон водки. Петруха, ты когда по фотохромные стекла договаривался, каким местом думал? То есть я знаю каким, однако в следующий раз ты такие тесные штаны не надевай…

— Ань, что не так? Ты же сама говорила, что если в стекло добавить немного хлорного или бромного серебра…

— Петь, ты в школе уроки химии прогуливал, что ли? В стекло добавляют углекислый натрий между прочим, а натрий — он более активный металл, чем серебро, и после плавки в стекле останется хлористый натрий и кристаллики серебра. Да что там, даже кремний — и то активнее серебра, и все эти присадки во время плавки разложатся…

— Понятно, с фотохромными очками мы пролетели…

— Ну не горюй, я, кажется, смогу сообразить, как технологию поменять и отработать. Вот будет у нас много электричества…

— А я думаю, что эта затея с очками изначально дурацкая, — высказала свое мнение Оля. — Если дело только в присадках, буржуи какой-нибудь анализ проведут и, даже если мы всё везде запатентуем, сами делать начнут. Нам там со стеклами этими ничего не светит.

— Надеюсь, что светит, — ответ химика-профессионала тут же всех успокоил, — я просто кое-что об этих технологиях уже знаю, поскольку тут как раз чистая химия металлов — а потенциальным конкурентам придется долго корячиться. Очень долго и очень-очень дорого, так что никто просто не захочет пиратить, стекла дешевле у нас покупать окажется. Гигантских прибылей это и нам не принесет, но курочка по зернышку… Кстати, и я всех слегка порадую: Вова синтетический аспирин наконец сделал, теперь осталось лишь электричеством разжиться — и можно будет массовое производство запускать. Это, конечно, ближе к концу весны случится, но Вацлаву уже можно реальный продукт показывать, и, если получится, допфинансирование под выпуск аспирина выбить. Кто поедет в Москву?