Титановый бардак

Чтобы не попасть в капкан, чтобы в темноте не заблудиться…

«Субботнее наступление» на севере Финляндии очень сильно напрягло фашистов, ведь поступления никеля в Германию резко сократилось. Поэтому немцы срочно начали переправлять в Финляндию дополнительные войска — но на этом пути у них тоже возникли серьезные проблемы: даже по кратчайшему пути из Таллина обычное пассажирское судно шло к Ханко почти четыре часа, а торпедоносцы из Ленинграда или Усть-Луги добирались до посудин менее чем за час. Но торпедоносец посылать имело смысл лишь для крупных судов, да и сама торпеда — штука не очень дешевая, так что основную работы выполняли все те же «Арки», просто вываливая на проплывающие посудинки горсти двадцатипятикилограммовых бомб. Очень оказались полезными эти самолеты в деле пресечения мореплавания там где не надо тех, кому не надо.

Воздушное прикрытие транспортов у немцев тоже не задалось: советские бомбардировщики вылетали во-первых довольно большими группами, а во-вторых, под плотным истребительным прикрытием. Конечно, немецкие асы сбивали русские самолеты — иногда сбивали, но бомбардировщиков всегда оказывалось достаточно для потопления транспортов, а асы тоже часто падали в море. Хотя бы потому, что советских истребителей всегда оказывалось в воздухе больше…

Попытки обеспечить транспорт войск в Финляндию продолжались примерно неделю, но когда немцы поняли, что суденышкам даже ночью ничего не светит… То есть светило-то им довольно ярко: обнаружив очередную посудину радарами советские самолеты-лидеры вешали в небе осветительные бомбы, а вот увидеть самолеты, которые затем топили транспорты, становилось вообще невозможно.

Аня, подписывая очередную заявку на «фонари», поинтересовалась у Валентина:

— Товарищ Сухов, а не проще ли нам было порты разбомбить? Один хороший налет — и все свободны…

— Конечно проще. Но так у фашиста оставалась надежда нас как-то перехитрить — и мы, по данным разведки, отправили кормить рыб полсотни тысяч отборных фашистов. И примерно полторы сотни германских асов оказались в глубоком ассе.

— Валь, а я вот одного понять не могу. Мы — именно мы, со своими знаниями и умениями — сейчас обеспечиваем победу СССР. А все прочее население, оно что, сидит на заборе с попкорном и семками?

— Ань, вот вы с Валерой — именно вы двое — на пятнадцать лет раньше дали стране новые источники энергии. Я — конкретно я — подарил Союзу Корд и КПВТ чуть пораньше, чем в нашей истории, ну еще немного по мелочи. Ира — она лично выдала чуть более современные самолеты, с огромной помощью Васи, конечно. Гуля тактическую медицину продвинула лет на пять вперед, Саша нужные месторождения немного пораньше открыл, Оля здесь Струмилина научила тому, чему ее Струмилин там выучить успел. И всё, больше мы, я имею в виду восемь человек, ни хрена не сделали. Всё остальное сделали как раз люди, составляющее это «прочее население».

— Ну, допустим. А почему это население не сделало того же в нашей истории?

— А потому что с нами оказались два самых нужных здесь и сейчас человека. Это Света и Петруха. Света заранее знала, кто не давал стране развиваться, а Петруха — что с этими подонками делать. Ну сама смотри: мы уговорили Ставку на операцию в Петсамо и помогли материально ее обеспечить — по сути четверть доступной артиллерии предоставив Фролову. В нашей истории Фролов ту же операцию провел тремя годами позже — а кто ему по сути запрещал ее раньше проводить? Кто отправлял на Украине против наступающих фашистов дивизии по одной, дожидаясь, пока фашист очередную дивизию с говном не перемешает? Кто отправил фашистам в плен почти пять миллионов бойцов?

— Но Жукова уже расстреляли… и Хрущева.

— И не только их, по приговору уже девятнадцать генералов отправились на интервью к Сатане, а под следствием еще почти сотня. Я уже не говорю о всем составе ЦК хохлостана. Думаю, они тоже до победы не доживут, наш усатый босс настроен более чем серьезно.

— А почему он в нашей истории их всех не расстрелял?

— А потому что не было в нашей истории Светочки, которая бы правду-матку Сталину в глаза резала. И не было у кровавого диктатора списка людей, которыми можно заменить мерзавцев. Вот взять, к примеру, Толбухина: его Мехлис с командования в Крыму снял — и Крым был просран. А у нас Федор Иванович Николаевским фронтом командует и Мехлис ему не повредит.

— Он никому уже не навредит…

— Да, и опять — спасибо за это Петрухе. А еще Петрухе спасибо за возвращение двух миллиардов украденных у СССР верными ленинцами долларов… Сталин, правда, в нашей истории полтора из них все же вытащить сумел, но опять же пятью годами позже. Ну, еще Ире тоже спасибо за Микояна, Туполева и Лавочкина: Гуревич сейчас уже строгает что-то вроде МиГ-15, Архангельский и Петляков сама знаешь что натворили, Горбунов то, что у нас называлось Ла-5, уже в серию запустил…

— Ира говорит, что не совсем Ла-5…

— Ну да, в полтора раза дешевле и более технологично машинка делается, у него к зиме производство выйдет на два десятка машин в сутки.

— Ага, на твоих-то термопрессах почему бы самолету не стать высокотехнологичным изделием?

— Ань, термопрессы для завода Горбунова, между прочим, тоже с начала и до конца спроектировали и изготовили местные инженеры и рабочие. Да даже с электростанциями вашими: ты один раз Хлопину сказала про этот, как его… тетрафторбериллат лития — а его ребятишки уже на горнохимическом комбинате запускают десятимегаваттный реактор на расплаве солей. Да, исследовательский, но десять мегаватт электричества он к зиме уже будет выдавать и вдобавок плутоний нарабатывать. А всю химию по вытаскиванию излишков плутония из соли кто придумал? Ты, насколько я помню, и рядом там не стояла…

— Ну, ты прав конечно, это я с устатку завелась. Но тогда получается, что эти три сотни мерзавцев, которых Петруха… это из-за них Россия потеряла двадцать миллионов в этой войне?

— Нет, двадцать миллионов — это из-за тех полутора сотен, которых сейчас Иосиф Виссарионович с Лаврентием Павловичем к общему знаменателю приводит. А те три сотни — это… да, тоже немало получается… Светка сказала, что мы к началу сорок первого пришли с населением на десять миллионов большим, чем в нашей истории. Это без Синьцзяна и Тувы если считать… Но, мне кажется, ты все равно не права. Не в том не права, что эти пять сотен мерзавцев погубили десятки миллионов человек, а в числе мерзавцев ошиблась.

— Поясни…

— Ну, я думаю, что эти подонки нагадили по крупному, но ведь было — и есть — многие тысячи мразей помельче, которые тоже гадили как могли. И сейчас — в том числе благодаря и работе Светы и Петрухи — у них возможности гадить сильно поубавилось, да и желания тоже. Но ведь основную-то работу по выявлению этих гадов и их нейтрализации провели без нас. Тот же Лаврентий Павлович сколько подонков только из ОГПУ убрал? А в целом по стране? По моему мнению Сталин очень верно указывал, что с развитием социализма классовая борьба обостряется, просто бородатые классики эти самые классы не совсем корректно определили. Укрохуторянин — это класс или нет? А ведь разведка сообщает, что уже больше ста тысяч хохлов в полицаи и в вермахт записались…

— О чем это вы так горячо спорите? — поинтересовалась зашедшая в «обеденный зал» Оля.

— О том, сколько хохломразей в вермахт бегом записались.

— Очень интересная тема. Мне как раз Петруха последние разведданные скинул… не сильно радостная картина получается.

— Ну давай, нагнети, а то мы что-то в уныние никак не придем. А зачем он тебе их скинул?

— Чтобы я передала их в институт Слащеву, там народ как раз общее наступление планирует и им эта информация сильно в струю: у них, оказывается, психотипы для каждого из врагов составлены чтобы проще их уконтрапупивать было…

— Это я им посоветовал! — с довольным видом сообщил Валя. А потом как-то сник, и добавил: — Мне именно Петруха про них рассказал…

— Ну так вот, если вам интересно, то на сегодняшний день на фронте — если фиников не считать, но с ними уже и так всё ясно — к фашистам примкнуло триста тысяч румын, которые уже никогда не вернутся домой, двести двадцать тысяч аналогичных венгров, полтораста тысяч латышей, почти сто тысяч эстонцев и лишь семьдесят тысяч литовцев. Это я отдельно перечислила тех, кто сам купил себе путевку в ад. Триста тридцать тысяч французов — насчет их судьбы наши господа офицеры еще думают, испанцев чуть больше сорока тысяч — по их поводу наши офицеры склонны принять мнение Светланы нашей Юрьевны, хорватов уже чуть больше ста тысяч — и их решено тоже живыми не выпускать. Вот кого вообще нет, так это итальянцев…

— Я думаю, Гитлер просто боится их привлекать, потому что знает, что макаронники все просрут, — заметил товарищ Сухов.

— Возможно. Еще всякой еврошелупони типа бельгийцев и голландцев в сумме тысяч пять-десять, но на них и внимания обращать не стоит. Но что особенно мерзко, к немцам примкнуло почти двести тысяч хохломразей и почти пятьдесят тысяч русских подонков. Но — и тут, похоже, Светины данные подтверждаются — больше восьмидесяти процентов предателей произошли с правобережной Украины.

— А у нас русских было вроде больше чем хохлов, — с недоумением решила уточнить Аня.

— У нас Жуков и компания немцам в плен отправили пять миллионов человек, а сейчас они успели только сотню тысяч туда переправить. Кстати, по агентурным данным как раз пленные укры через одного в вермахт переметнулись, то есть по процентам как раз соотношение право- и левобережников в войсках, а из русских — меньше пяти процентов. Но основной контингент — это добровольцы из населения оккупированных территорий…

— Да уж… а откуда у Петрухи такая точная информация?

— От сеньора Альвареса вестимо: он же совладелец компании Треторн, а компания подрядилась поставлять дешевую обувь для немецких вспомогательных разных войск. А заодно фирма собирает «региональную антропометрику» для дальнейшего завоевания европейских рынков. Фашисты на такую активность шведов смотрят сквозь пальцы: фирма в Германии давно известна и такую информацию собирает еще с середины двадцатых… с двадцать восьмого, когда сеньор Альварес стал совладельцем фирмы. Очень полезный источник оказывается.

Девятнадцатого сентября в «Правде» было напечатано постановление о награждении товарища Сухова орденом Ленина. А не напечатано было о награждении еще восемнадцати человек — в основном орденами Трудового Красного знамени, которые наладили на Гомельском ремзаводе массовый ремонт гаубичных стволов. Где-то за неделю до постановления Валя долго на заседании Ставки объяснял, почему нельзя столь же «дешево и просто» ремонтировать стволы танковых и полевых орудий — и, похоже, до руководящих масс дошло, что впихнуть плазмотрон в ствол диаметром меньше десяти сантиметров просто невозможно. Они поняли, вздохнули глубоко — и родили постановление, которым предусматривалась в кратчайшие сроки разработка нового плазмотрона, все же впихуемого в трехдюймовую трубу…

Ну а ордена щедрой рукой отвесили за то, что ресурс отремонтированного ствола превышал ресурс свежеиспеченного примерно вдвое. Вася, который данную технологию и предложил, объяснял эффект (причем заранее еще объяснял) очень просто: качество металла, осаждаемого плазмотроном на внутренней поверхности ствола, оказывается на порядок лучше, чем качество того же металла, получаемого, скажем, ковкой литой заготовки. И приводил в пример советский еще эксперимент, когда в депо станции Москва-III плазмотроном восстанавливали вагонные оси, после чего отремонтированная ось служила вдвое дольше новенькой — и на этом же примере пояснял, что если «взять новую ось, обточить ее на станке и наварить металл в плазмотроне», то это не увеличит начальный ее ресурс: металл «должен предварительно сработаться, когда слабые места подвергнутся естественной деструкции».

Когда Валентин с этим постановлением вернулся в Боровичи, он за первым же ужином поделился горем с товарищами и риторически «вопросил у небес»:

— И что мне теперь делать? Ребята же по двенадцать часов в цехах корячатся стволы ремонтируя, когда им еще и новой разработкой заниматься?

— Забей, — спокойно ответил ему Вася. — В том смысле, что гвоздик забей в стену деревенского сортира и на него повесь это постановление. Если мне склероз не изменяет, сначала ЗиС-3 делались с ресурсом ствола на пять тысяч выстрелов, а уже через год технологию упростили и ресурс снизился до двух тысяч. Но до конца войны ни одну пушку не списали по износу ствола: ну не живут на войне пушки столько! По документам сейчас у Т-34 ресурс ствола триста выстрелов, но реально ствол меняют после ста восьмидесяти-двухсот, пока танку профилактику обязательную делают — и все довольны. Потому что и танков, которые пережили пару таких замен, почти нет. А гаубицы мы не на передке используем, их редко подбивают…

— Не так редко, как хотелось бы…

— Но и не часто. Две Брестские батареи уже больше трех месяцев стреляют, на них уже по четыре раза стволы меняли — а они как новенькие. В смысле, все восемь орудий еще живы.

— И это радует, да. Когда там наш «представитель ставки» наступление планирует?

— А хрен его знает. Я в четверг Шапошникову показывал новенькую нашу ульяновскую машинку, Сталин тоже на наши достижения в автопроме посмотреть заехал…

— Ульяновскую? Ты же вроде там «буханки» делать собрался?

— Ага, но еще на опытном производстве понемногу БРДМ-2 делать начал, вот её и показывал. С пушкой двадцать три миллиметра и КПВТ, машинка фурор произвела. То есть «буханка» тоже понравилась, но наш главный босс очень просил все же «бардак» в серию ставить.

— А как же «буханка»?

— Она в серию и пошла, никто менять ничего не будет: сорок тысяч машин в год — тоже серьезное подспорье для армии. Я Виссарионовичу сказал, что «бардаки» на новом заводе в Арзамасе делать будем, он только спросил что еще для этого завода срочно нужно. Но сами же знаете, там ничего уже не нужно кроме времени, в ноябре, думаю, первые машины с завода уже пойдут… Кстати, Валь, с бронебойными для КПВТ у нас как?

— Пока проблем вроде нет. Сеньор Альварес давно уже скупил все вольфрамовые рудники в Боливии и Аргентине — и мы оттуда получили больше тридцати тысяч тонн, еще у янки почти все излишки выкупил — двенадцать тысяч тонн. А еще официально СССР у Гоминьдана за самолеты и прочее оружие почти двадцать тысяч тонн успел получить, так что с карбидом вольфрама пока проблем не предвижу. Сейчас из Боливии с Аргентиной приходит тонн двести пятьдесят в месяц, это хотя и немного, но на поддержку штанов хватит. В Тырныаузе — спасибо Саше — в этом году с тысячу тонн металла получим…

— Хорошо еще, что никто пока не догадался урановые сердечники делать, — заметила Аня.

— А никто не догадается, потому что ни у кого сейчас урана нет, — усмехнулся Петруха. — Сейчас, если не считать моих рудников в Аргентине, какая-то добыча идет лишь в Канаде, где один сумасшедший миллионер по имени Марсель Марсо его скупает чтобы в океане утопить.

— А кто у нас работает этим Марселем? — поинтересовалась Света.

— А ты с какой целью интересуешься? — в свою очередь спросил у жены Петруха.

— Исключительно с целью забыть это имя. Ты тут уже на десять лет расстрела наговорил, заложив нам нашего агента, и я теперь думаю, как тебя отмазать.

— Не выйдет отмазать, мы тут все по уши замазаны.

— Это-то понятно, меня просто интересует, почему тебя Лаврентий Павлович до сих пор в Союзе держит: на тебе же и вся Южная Америка висит, и Восточный Туркестан, и еще хрен знает что… я прикидываю, как мне дальше жить с детьми когда он тебя туда отправит.

— Не отправит, сейчас всеми делами в Южной Америке у нас заправляет парень, всем нам известный — по крайней мере по имени. Первый зам господина Альвареса Паша Судоплатов! И да, с канадским французом он знаком, а не я, мое же участие заключается лишь в финансовом обеспечении этой аферы через Rainbow Glasses.

— Кстати, а что новенького в мире произошло, пока я в Ульяновске корячился? — задал совершенно «не кстати» вопрос Вася.

— Из интересного лишь то, что карабин Сережи Симонова под наш «патрон для школьной винтовки» официально принят на вооружение. Второй экспериментальный я уже перевел на его производство, сейчас делаю пять ротационно-ковочных машин для Ижевска, — хмыкнул Валентин.

— Понятно, с командирским патроном мы попаданскую задачу выполнили, а как начет промежуточной башенки с мотором поперек?

— Саша допинал ребят в Восточном Туркестане, так что Читинский танкоремонтный в сутки делает два Т-50 и еще четыре корпуса отправляет в Нижний Новгород. И Семипалатинский завод полиметаллов теперь выдает в сутки по пятнадцать тонн редких земель, так что с лантановыми и цериевыми сталями у нас уже очень неплохо, даже для Арзамаса их достаточно будет. Это даже если не считать завод в Балее, который Читу лантаном и церием кормит…

— А как насчет неодима?

— А тебе зачем? Неодим же больше для алюминия и титана…

— А я как раз БРДМ с титановым корпусом сделал. Все четыре штуки, а сейчас как раз аргоновую камеру для сварки корпусов в Арзамас перевозят.

— Васенька, а харечка у тебя не треснет? — вежливым голосом поинтересовалась у Василия супруга. — Мне титана на авиацию едва хватает…

— Но сейчас же в Яреге новый титановый завод работать начал, неужели ты с мужем излишками не поделишься?

— Не поделюсь. Танки делаются сугубо из стали! Тем более, что наши новые сплавы уже чуть ли не втрое прочнее той брони, что на КВ и Т-34 идет, а по цене титану настолько уступает…

— Вась, — тихо высказала свое мнение Оля, — если ты машину изначально под титан проектировал, то ты поступил очень плохо. Времени потратил дофига с нулевым выхлопом, а у нас, между прочим, все же война идет.

— Ну… я все же не полный дебил, в Арзамасе завод заточен на стальные «бардаки». А титановые — это я так, в качестве эксперимента сделал. Причем эксперимент вышел удачным: на испытаниях немецкая колотушка броню не пробивает ни в лоб, ни в борт. Я эти «бардаки» командующим фронтов передам, тому же Толбухину например. А то знаю я, как некоторые генералы на передовую рвутся, Гражданскую забыть не могут…

Двадцать второго сентября рано утром Гуля прилетела в Москву и провела «мастер-класс» в «Московском коммунистическом военном госпитале». Ну, сам «мастер-класс» она провела «попутно», узнав, что в госпитале нескольким солдатам требуются операции, в исходе которых военные врачи были, мягко говоря, не уверены — а главной целью ее визита в госпиталь было обучения работы врачей с доставленной туда из Боровичей камерой для гипербарической оксигенации. Такие же уже были в Боровичах и в Минском военном госпитале, и они уже показали высочайшую эффективность в борьбе с гангреной и при тяжелых ранениях, сопровождаемых сильной кровопотерей. Но использовать камеру требовалось с большой осторожностью, да и просто навыки работы с ней вряд ли передаются через формальные документы, так что Гуля решила московским врачам все показать наглядно и на примерах.

А после завершения своей программы она «зацепилась языками» с Николаем Ниловичем:

— Вы, я гляжу, достигли многого в травматической медицине, — заметил пожилой доктор, — я наблюдал за вашими операциями, и у меня сложилось впечатление, что вы подобные уже неоднократно делали. Позвольте поинтересоваться, где вы приобрели свой опыт?

— На войне приобрела, но не на этой. Далее распространяться не буду.

— Понятно… — Николай Нилович о должности внезапной гостьи знал давно. — Тогда позвольте другой вопрос, сугубо практический: врачам у нас в госпитале довольно часто приходится встречаться с пациентами… скажем, не совсем нормальными…

— На войне каждое ранение уникально.

— Не так выразился, и я не про раненых, а про больных. Попадаются командиры, в высоких чинах, не желающие выполнять распоряжения врачей, пытающиеся распоряжаться персоналом, даже оскорбляющие медицинских работников и так далее. У вас в Боровичах госпиталь тоже ведь немаленький, терапевтические и инфекционные больные наверняка к вам попадают, и мне интересно, как вы с подобными… персонажами справляетесь?

— Ну как… если кто дисциплину нарушает, то выводим на задний двор и расстреливаем. Шучу. У нас подобным типам выпендриваться не удается: в госпитале даже санитарки носят звания как минимум сержантов НКГБ, а врачей со званием ниже капитана НКГБ просто нет: по окончании обучения в нашей военно-медицинской академии звание капитана НКГБ присваивается автоматически.

— Да, у вас эта проблема, я вижу, даже возникнуть не может, а вот простые полевые хирурги…

— Я просто раньше о такой проблеме не слышала, но вы правы: надо ее решать, и решать срочно. Разрешите телефоном воспользоваться? Николай Нилович, у вас на ближайшие два часа никаких важных дел не намечено?

— На сегодня нет, я завтра с утра собираюсь вылететь в Полтаву, но, думаю, собраться успею.

— Вот и хорошо, — Гуля набрала номер, что-то пробормотала в трубку, очевидно ожидая соединения с абонентом, и, наконец, дождавшись ответа, поинтересовалась:

— Александр Николаевич, это Гюльчатай Сухова. Я тут с Николаем Ниловичем хотела бы подъехать, обсудить кое-то… очень срочно. Что? Ну, как раз в тему получается, вы скажите, что мы где-то через полчаса подъедем.

Положив трубку, Гуля глубоко вздохнула, медленно выдохнула и, повернувшись к пожилому доктору, сказала:

— Поехали, сейчас мы эту проблему решим. Именно сегодня решим, потому что это действительно важно.

Спустя все же сорок минут несколько ошалевший Николай Нилович вошел в приемную, где Александр Николаевич, увидев новых посетителей, встал, сказал подождать минутку и скрылся за дверью. А через несколько секунд вышел обратно и приглашающее махнул рукой:

— Заходите, вас ждут.

В кабинете сидело человек десять, и каждого Николай Нилович если лично и не знал, то видел неоднократно. И когда все они уставились на доктора, он почувствовал себя несколько неудобно — но неудобство это мгновенно прошло сразу после того, как товарищ Сухова озвучила цель визита:

— Иосиф Виссарионович, товарищи, тут Николай Нилович озвучил действительно очень серьезную проблему, касающуюся, причем непосредственно касающуюся, обороноспособности страны. Отдельные командиры — не будем называть фамилии, поскольку тогда я неделю их зачитывать буду — сплошь и рядом не подчиняются военным медиками и даже позволяют неуважительно с ними обращаться. Это я так вежливо хамство красных командиров называю, исключительно чтобы без матерщины обойтись. В результате врачи, подвергнутые оскорблениям и унижениям, оказываются не в состоянии спокойно заниматься своим делом по излечению раненых бойцов, что приводит — реально приводит — к дополнительным санитарным потерям и снижает моральное состояние бойцов.

— И что вы предлагаете? Направить в госпитали специальных надзирателей? — Сталин был явно недоволен, что совещание Ставки отвлеклось на какую-то мелкую проблему.

— Нет. Я считаю, что необходимо присвоить всем военным медикам персональные звания, причем старшинство званий врачей установить такое же, как и для командиров НКГБ. Этого будет достаточно для того, чтобы немедленно и навсегда прекратить творящийся в госпиталях бардак.

— Я думаю, что поднятая Гюльчатай Халматовной проблема действительно важна, — высказал свое мнение Шапошников, — и решение она предлагает достаточно простое, к тому же действенное. Я-то вот подчиняюсь равному мне по званию врачу, но формально подчиняюсь лишь по вашей просьбе, — он повернулся к Сталину, — а другие могут и взбрыкнуть. А если принять предложение товарища Суховой, то ей — как и Николаю Ниловичу без сомнений — звание нужно присвоить не иначе как генерал-полковников.

— Кто-то имеет другое мнение? — слегка улыбнувшись, обратился Сталин к остальным сидящим за столом. — Другого мнения нет, значит, сегодня же принимаем постановление в соответствии с предложением Гюльчатай Халматовны. Исключительно чтобы товарищ Шапошников более не переживал, что он подчиняется младшей по званию, — тут уже Иосиф Виссарионович улыбку скрывать не стал. — У вас все? — он повернулся к Гуле.

— Всё, товарищ Сталин. Мы можем идти?

— А если генерал-полковник, то как нам быть с маршалами? — недоуменно поинтересовался Бурденко.

— Идемте, Николай Нилович, не будем мешать людям заниматься секретными делами. А звания НКГБ на две позиции выше армейских, так что маршалы вам первые честь отдавать теперь обязаны, — и после этих слов Гули в кабинете все присутствующие, включая Сталина, откровенно заржали.

— Вот ведь неугомонная женщина, — заметил, после того как за Гулей и Бурденко закрылась дверь, Василевский.

— Неугомонная, и благодаря ей у нас санитарные потери составляют менее десяти процентов, а умирает в госпиталях вообще около трех процентов, — заметил Шапошникгов.

— Это так, мы все ей должны в ножки кланяться, — продолжил высказывание Сталин, — и первыми ей честь отдавать будет уже нашим делом чести. Мне Рокоссовский, кажется, говорил, что на Белорусском фронте солдаты убеждены: если операцию делает Сухова, то раненый наверняка выживет, а она до десяти операций в день делает в Минском госпитале. Уже почти тысячу бойцов спасла, которых мы на смерть посылали…

— Я уточнил, — сказал Поскребышев, — она даже сегодня в Коммунистическом госпитале шесть операций провела, причем четыре на раненых, которых сам Николай Нилович считал безнадежными…

— Представить ее к званию Героя социалистического труда? — предложил Василевский. — а то такой заслуженный врач, а всего один орден Красного знамени…

— Кто готов представить? — спросил Сталин.

— Я и представление напишу.

— Пишите, меня тоже представителем укажите. Думаю, Президиум Верховного Совета представление утвердит. И будет у нас первый дваджы Герой Социалистического труда, — усмехнулся Иосиф Виссарионович, а затем, глядя на ошарашенную физиономию Василевского, уточнил: — Гюльчатай Халматовна почему-то только орден Красного Знамени и носит всегда, хотя у нее уже пять орденов и Звезда Героя соцтруда. Вы правы: врач она действительно заслуженный… а теперь вернемся к вопросам нашего наступления…

Федор Иванович новое назначение получил совершенно неожиданно. Получил приказ Верховного передать дела заместителю и через час вылететь в Москву за этим самым «новым назначением», причем для него даже специальный самолет прислали. Единственное, что его несколько смутило, так это то, что экипаж самолета был полностью женским — но оно и понятно: война, все мужики на фронте.

Вот только оказалось, что и самолет, и экипаж теперь числились за Южным фронтом, командовать которым его и поставили. Причем Василевский, передавший ему приказ о назначении, сообщил, что таких самолетов у него будет три: экипажам же отдыхать иногда нужно, а у командующего фронтом готовый к вылету самолет должен быть круглосуточно. Шапошников же еще сказал, что кроме женщин-летчиц к нему «прикрепляются» и женщины-врачи, причем сразу две бригады по три врача и по четыре медицинских сестры. Которых слушаться требуется беспрекословно.

Ну, с врачами тоже было понятно: Федор Иванович слышал, что «персональных врачей» всем командующим фронтов назначали, чтобы плохое самочувствие не мешало хорошо выполнять работу. А работы было не просто много: фронт «встал» на подготовленной линии обороны, причем сама эта линия генерал-майора изрядно смущала. Первое время смущала: за Южным Бугом были выстроены два плацдарма, причем если плацдарм возле железнодорожного моста был в принципе понятен, то плацдарм напротив Николаева, связанный с «большой землей» отвратительным наплавным мостом, с трудом способным выдержать грузовик, казался заранее обреченным на потерю.

Еще в первый же день пребывания в штабе фронта его очень смутила рота, состоящая из молодых женщин, причем вооруженных «мосинками» — в то время как все бойцы фронта уже перешли на новенькие карабины, а часть получила не те, которые почему-то называли «школьными», а самозарядные карабины Симонова. Но его начаштаба — полковник, выпускник Слащевского института — пояснил:

— Это, Федор Иванович, не просто девушки, а бойцы специальной легкой снайперской роты. У каждой из них уже минимум десять врагов на счету…

— Легкой — это потому что девушки?

— Легкой — это потому что у них винтовки легкие. У нас на фронте еще две тяжелых снайперских роты, там, конечно, только парни воюют — и вот у парней этих винтовки куда как помощнее и потяжелее, конечно. Ребята стреляют с дистанций больше километра, до полутора часто — и вот они в рядах фашистов настоящую панику наводят. Не видно же врагам, откуда эти парни стреляют — а стреляют они весьма результативно.

— Хорошо, а теперь давайте обсудим… давайте, вы мне расскажете, зачем эти странные плацдармы устроены и как мы их должны теперь оборонять в условиях, когда с коммуникациями…

— Я понял ваш вопрос. Смотрите, тут через Буг у нас проложено шесть мостов…

— Какие шесть? Я увидел только один здесь и железнодорожный там.

— Это хорошо, что вы не увидели больше. Значит, и враг их не увидит. Четыре моста у нас напротив Николаева, переправа по ним ведется исключительно по ночам. А не видно их потому что мосты эти притоплены на полметра. По ним и автомобили, и танки даже свободно проходят, а нужно будет — и бойцы вброд перейдут. Еще обустроено по десятку причалов подобных же на каждом берегу, это здесь, в Николаеве, и для перевозки любых грузов у нас сосредоточено до полутора сотен небольших самоходных плашкоутов… тоже перевозки идут в темное время суток.

— Так, со снабжением плацдармов теперь мне понятнее стало… а зачем они? Оборону по берегу реки налаживать ведь проще?

— Конечно проще. Но Николаевский плацдарм нужен, чтобы враг с противоположного берега не мог город артиллерией накрыть, а плацдарм у моста прикрывает единственный на сотни километров реки железнодорожный мост через Буг. Очевидные причины, в том числе и для румын — и румыны стараются эти плацдармы сбить. А так как с боеприпасами у нас вообще никаких ограничений нет, то теряют они в попытках захвата плацдармов свыше тысячи солдат в сутки, а так же огромное количество техники и артиллерии. И немцам, которые их начали сейчас в этом поддерживать живой силой и техникой, тоже достается…

— То есть все же в Генштабе поняли преимущества активной обороны… Тогда мне одно непонятно: вы, Варфоломей Георгиевич, с задачами и сами прекрасно справляетесь. Или в Генштабе постеснялись полковника командующим фронтом поставить? Звания для вас пожалели?

— С обороной я, пожалуй, и сам бы справился. Но полковника мне присвоили три недели назад и крупными войсковыми соединениями я еще не командовал, так что опыта у меня не хватает для планирования наступления. А вы, как мне сказали, командующий опытный, наступление проведете качественно.

— Наступление… а какие нам для этого наступления дополнительные силы дадут, вы уже знаете?

— Да. Еще три мотопехотных полка.

— А еще что?

— А всё.

— И с таким ограниченным составом кто-то планирует наступление?

— Вы планируете. Мы планируем. Мы должны учитывать, то есть должны считать, что у врагов разведка поставлена на отлично. Если в этом мы ошибемся, нам же лучше, но предполагать мы обязаны худшее. Враг знает, что у нас на триста пятьдесят километров фронта двести тысяч бойцов, чуть больше. И так же знает, как и мы, что против нас стоят триста тысяч румын, сто сорок тысяч немцев и около семидесяти тысяч прочих солдат, включая и наших предателей. Поэтому он нашего наступления вообще не ожидает.

— И правильно делает, ведь при таком преимуществе в численности…

— Зато враг не знает, что снабжением нашей армии здесь занимается более трехсот тысяч гражданских. И что мы в результате в состоянии ежедневно выпускать по ним до семидесяти тысяч снарядов, а наши самолеты — хотя их и не очень много — могут им на головы сбрасывать по тысяче тонн бомб. Так что шансы противника ошеломить и даже разгромить у нас высокие. А чтобы шансы превратить в настоящую победу, вы обстановку и реальные наши возможности сейчас посмотрите на местности… да, мне пришел приказ, что вам разрешается проводить рекогносцировки исключительно на новом автомобиле, изготовленном специально для вас. То есть для всех командующих фронтами, включая вас, но использовать другие машины вам запрещено. Машину в Николаев пришлют завтра, а сегодня давайте ознакомимся с обстановкой по карте…