Камаев позади нее негромко кашлянул. Жанна резко обернулась. Камаев смотрел с холодной вежливостью. Она сделала короткий вздох и махнула рукой в салон.
– Ильяс Закирович, надо обеспечить пассажиров хотя бы водой. У нас ведь есть запас. Хорошо бы принести несколько бутылок. Я так понимаю, что это все надолго. Я уж молчу, что накормить их мы тоже не сможем. Здесь ведь нет никакого буфета?
Камаев и не возражал. Аэродром принадлежал авиационному заводу, но мог принимать гражданские самолеты некоторых типов. В этом году началась реконструкция взлетной полосы и технических служб. Так что вряд ли тут имелись хоть какие-то заведения общепита.
– Давайте принесем, – откликнулся он. – Если доблестная полиция разрешит. Идите на кухню, а я улажу вопрос.
Жанна прошла на кухню и принялась доставать бутылки. Вытащила десять полуторалитровых, прикидывая, что по пять они точно унесут. И еще упаковку со стаканами. За ними пришлось лезть в нижний контейнер. Боковое зрение отметило появившиеся в проеме ноги в черных блестящих ботинках. Интересно, если бы Камаев решил воспользоваться ситуацией, она бы сильно сопротивлялась? Самолет пустой. Она в интересной позе. Что-то ей подсказывало, что Камаев неравнодушен к плотским утехам.
– Вам помочь?
Ей показалось, что в его голосе сквозит злость. Она выпрямилась, держа в руках прозрачный пакет с пластиковыми чашками.
– Нет. Вот бутылки. Возьмем по пять штук. Десять на тридцать человек мало, конечно. Надо будет еще принести. Еще сок ведь есть. Надо попросить, чтобы помогли…
– Идемте, – холодно оборвал ее Камаев и сгреб бутылки в охапку.
Жанна взяла свою долю бутылок и двинулась следом, гадая, какая муха укусила второго пилота. Может, он прочитал ее фривольные мысли? Да нет, она бы не позволила себе такого. Это была шутка, послала она мысленный сигнал в прямую спину, облаченную в китель. Камаев резко обернулся.
– У меня что-то не так со спиной? – Его глаза недобро сузились.
Жанна застыла и чуть не выронила ношу.
– Не понимаю…
– Вы так сверлите меня глазами, что у меня аж холка вздыбилась.
– Простите. – Ее бросило в жар. Чертов интуит! Таня как-то говорила, что интуиция у пилотов на уровне, иначе бы они пачками бились. – Я просто размышляла, где теперь искать работу, и завидовала. Вам, естественно.
– Да неужели? – Губы Камаева тронула язвительная усмешка. – Чему же?
– Ну, вас-то в любую компанию возьмут. Вы хороший пилот, если верить Степану Андреевичу.
– Не думаю, что у вас возникнут проблемы с трудоустройством. – Камаев окинул ее демонстративным взглядом.
Она вздохнула и опустила глаза.
– Напрасно вы так думаете. Вы про меня многого не знаете. Так что, боюсь, это был мой последний рейс.
Она моргнула и почувствовала внезапно всю правдивость этих слов. А ведь точно. Стало горько. Вот из-за чего она должна страдать? Лишаться любимой работы?
Камаев ничего не сказал, стоял, словно пробуя на вкус ее слова, посмотрел на бутылки в руках, потом перехватил их удобнее, повернулся и пошел к выходу.
Их встретили радостным гулом. Бутылки и чашки пошли по рукам. Наталья сказала, что полиция устроила что-то вроде комнаты для допросов, и кивком показала на дверь с правой стороны напротив окна.
– Степан Андреич уже там. Вот дела, да? Молодцы, что воды догадались принести. Там у нас еще коробки с обедами оставались. На всех не хватит, но все же. Пойду и попрошу следователя выделить мне сотрудника в помощь, чтобы принести еды для пассажиров.
Все-таки Наталья недаром была бригадиром столько лет, решать сложные ситуации она умела прекрасно.
Жанна устало плюхнулась на сиденье. Ужасный день. Как-то надо его пережить. Она прижалась к спинке и подперла голову руками. Хоть чуть-чуть подремать. Кто-то сел рядом.
– Слушай, следак что-то говорил, когда нам зеленый свет дадут?
Дима сидел и качал ногой как ни в чем не бывало. Ей пришлось выпрямиться, чтобы не выглядеть разбитой амебой. Хотя какая ей разница, какой он ее увидит?
– Не говорил, – буркнула она, помня, что Диме надо все говорить в лоб, намеков он не понимает. – Наверное, пока всех не опросят.
– Так и знал. – Дима помрачнел, вернее, он и так-то был не слишком светел. – Вот увидишь, сейчас найдут лоха и на него все повесят. И вот чую, что этим лохом стану я. Хотя я самый незаинтересованный в этой истории человек. У меня и мотива-то нет.
– А драка? – Она развернулась к нему всем корпусом. – Может, ты специально все так и задумал? Ты же любишь все планировать. Вот и спланировал «Приятного полета», – «приятного полета» она произнесла специально мерзким голосом.
Дима молча покрутил пальцем у виска.
– А это не ты писал? Только не держи меня за дурочку. – Она вытащила из кармана рисунок, развернула и сунула ему под нос.
Дима недоверчиво посмотрел, потом еще раз посмотрел и еще раз покрутил у виска пальцем.
– Ты только не обижайся, но, кажется, одиночество не идет тебе на пользу. Ты подумай. Я готов тебя простить и все дела…
Жанна громко фыркнула. Готов простить… умереть можно. Димино самомнение всегда умиляло и бесило одновременно.
– Для этого ты мне гадости всякие в ящик бросаешь, испугать хочешь?
– Не бросал и не писал. Делать мне нечего. Да откуда я мог знать, что ты на этом же рейсе полетишь? Ты же на рейсовых летаешь. А это чартер.
– Куда пошлют, туда и лечу. Правда не ты писал?
– Клянусь! Ну, Жаннет, ну ты сама подумай. Зачем мне тебе гадости писать да пугать? Я ж люблю тебя до сих пор. Правда, правда. – Дима усиленно закивал, видя, как губы девушки сложились в узкую трубочку. – Даже переписку нашу не удалил до сих пор… Знаешь, у нас были сложности, я тоже не подарок. Признаю. Давай поговорим о наших…
Жанна резко дернулась и закрыла ему рот ладонью. Дима отшатнулся.
– Так, все. Молчи. Мне надо подумать.
– Хорошо. Молодец. Подумай. Я торопить не буду.
Жанна махнула рукой, иди, мол. Дима послушно встал. В голове у нее крутились ролики и шарики, так и норовя заскочить один за другой. Телефон. Вот разгадка. У Борисова пропал телефон. Насколько она помнит, он всегда сидел, уткнувшись в него носом. Сколько бы раз мимо ни проходила, все видела его затылок и мерцающий экран. А потом телефон пропал. Не сам же ушел, если только яблочники не научили этому свои навороченные гаджеты. Она усмехнулась. Повеселела. Все ж таки разгадка имела свою логическую отгадку. «Кто шляпку спер, тот и тетку убил». Кажется, все ясно. Ну да, тут же кисло подумалось ей. Вроде она уже радовалась с этой бутылкой, мол, все ясно. Оказалось, ничего не ясно, а еще больше запуталось. Но сейчас она чувствовала себя на верном пути – след добычи уже щекотал ноздри. Главное, не упустить.
Она растерла озябшие пальцы, вот одно из неприятных последствий низкого давления и хилых сосудов – вечно холодные руки. И ноги. Спать в носках даже летом привычно. Скорей бы вернуться домой, залезть в горячую ванну, потом закутаться в теплый плед и завалиться на кровать с чашкой кофе или бокалом вина. Вот оно, счастье. Пришлось сильно потрясти плечами и покрутить шеей, чтобы стряхнуть с себя это виденье. Ванна и плед погодят.
Прохаживаясь по залу, она украдкой рассматривала пассажиров. Мухин сидел в окружении хоккеистов. Такое впечатление, что они сильно испугались за своего тренера и теперь роились вокруг него, как пчелы возле матки, оберегая и защищая. Что-то он им рассказывал про завтрашний матч. Ладно. Усов сидел рядом с женой и тоже что-то тихо ей говорил. Та слушала, никак не реагируя, опустив голову.
Федулов находился рядом с Аленой и Кириллом. Похоже, они втроем держали оборону. И кто-то из всех этих людей убийца. У Федулова мотив. Ну, так себе, но мотив. Мухин? Тотализатор… ну, тоже версия из разряда голливудского фильма. Хотя что она понимает в этом. Дима играл в свое время много и азартно. Злился, когда проигрывал, устраивал дикие пляски, когда удавалось сорвать куш. Ей хотелось покоя после рейса, тишины. У нее были свои эмоциональные качели. Перед рейсом, после рейса. Страх и спасение. Тратить силы на Диму не было сил. Такое вот масло масляное. Да, она поступила эгоистично. Сказала, что она устала и им надо расстаться. И долго потом еще терзалась муками совести. Пока ей не приснилась Таня. «Что ты паришься, – фыркнула она в своей обычной манере, подмигивая, – ты же его не любишь. Как и он тебя. Схватились друг за друга как за соломинку. Ну и все. Отпусти его, пусть плывет дальше. Вот тоже мне…»
Сон долго не выходил из головы, пока она не поняла, что Таня, та, во сне, права. Как всегда, впрочем. «Как же мне тебя не хватает», – она тогда долго валялась в кровати и думала, вспоминала. Не плакала, нет. Все было выплакано давно. Наверное, у каждого человека есть свой ограниченный запас слез. Там, где хранились ее слезы, осталась лишь темная холодная пустота. Одно время она пробовала заполнить ее алкоголем. Но было только хуже. Потом появился Дима. Растормошил ее, заставил вспомнить, как это – жить, чувствовать, вспомнить, кто она и чего хотела. И тогда она вернулась. Дима стал не нужен. По большому счету, она воспользовалась им в корыстных целях. Эгоистично, да. И ей было бы стыдно, если бы в дальнейшем Дима не повел себя как последний козел. Мотал ей нервы, изводил звонками и всякими штучками. Даже угрожал. Но это он правильно сделал, а не то ее до сих пор грыз бы червячок совести. А эта последняя выходка с письмом и вовсе была из ряда вон.
Дима был такой удобный, такой просто напрашивающийся подозреваемый. Если бы не одно «но» – Жанна не верила, что он мог убить человека. Не тот склад характера у Димы. Нет. Тут нужен кураж, безбашенность или осознание своей правоты. Кто-то из команды, кого Борисов достал до самых печенок. И кто считал, что делает благое дело, избавляя мир от этого персонажа. Хотя почему из команды? Вот эти болельщики, они могли, например, мстить Борисову за проигрыш в игре? Может, им за державу обидно? Жанна посмотрела туда, где сидели, склонившись головами друг к другу, пять человек из фанатского клуба. По их шевелящимся ушам было понятно, что они что-то жуют. Опытные люди, сразу видно. Запаслись. И все же – могли они устроить отравление Борисова?
Жанна прикрыла глаза. До обеда мало кто ходил по салону. Так, в основном перемещались от кресла к креслу. Потом Дима сидел с Борисовым на его пятом ряду. Говорит, недолго. И больше никто к нему не подходил. Болельщики точно. А Борисов почти сразу после раздачи напитков ушел в хвост на двадцатый ряд. И обедал там же. Взял рыбу. Она помнила, что рыбу. Рев мотора ударил по ушам. Но это не на улице, это у нее в голове. Вечно падающий и страшно воющий самолет. И этот вой прогнал все мысли, кроме одной: убийца здесь, в этом зале.