Точка невозврата

Глава 17

Звуки бывают разные, есть легко узнаваемые. Как, например, звук открываемой шипучки, тихое пш-ш-щ, бряцанье ключей или звук, с которым щелкают наручники. Тихое «клац». Но когда этот звук раздается на твоих запястьях, кажется, что нет ничего громче во вселенной.

Усов смотрел на руки, закованные стальными браслетами, и только тихо повторял:

– Бред, бред, бред…

Хорхин тем временем заканчивал осматривать место происшествия. Криминалист вертел в руках бутылку, найденную на полу. Открыл крышку, осторожно понюхал, убрал в пластиковый пакет. Поискал глазами еще что-то, кивнул полицейскому, указал на ряд кресел. Полицейский, молодой, но грузный, тяжело опустился на колени, заглянул под сиденья. Пошарил рукой.

– Вот, – протянул он коричневую пластиковую чашку.

– Из этой чашки пила убитая?

Все переглянулись, пожали плечами. В суматохе никто ничего толком не видел.

– Гражданин Усов, в этой чашке вы подали воды жене?

Усов поднял глаза, помотал головой:

– Не знаю, не помню. Какая разница?

– Может, и никакой, а может, и есть. Ладно, экспертиза покажет. Как там, все? – обратился он к Валентину Степановичу.

– Почти, – криминалист сложил находки в пакет и передал полицейскому. – Давай уже протокол писать. Вот же штука какая – ехали на один труп, а привезем два. Не задался день, да.

– Слушайте, мы сегодня отсюда вообще улетим? Или так и будем торчать тут, пока еще кто-нибудь не окочурится? – выкрикнул кто-то из толпы хоккеистов.

Мухин повернулся к ним:

– Разговорчики!

– Не, ну серьезно, Геннадий Павлович. Сил уже никаких нет.

На этот раз Мухин промолчал, зато еще раз обратился к следователю:

– Все равно не верю, что это Костя, – Хорхин при этих словах скептически скривился. – И показания мои так и запишите, что я не верю.

Следователь тяжко вздохнул. Никто не верит. Есть люди, которых носом в очевидное ткни, они и тут скажут, что все неправда: экспертизу подделали, свидетелей запугали, судью подкупили. Вот народ!

– Если не виноват, значит, не виноват. Докажем – отпустим.

– Да будете вы доказывать, как же, – буркнул Мухин. – Вам же кажется, что все ясно. Жена изменяла. Костя врач. Значит, доступ к ядам иметь может. Отравил и любовника, и жену. Так ведь?

Следователь вдруг резко крутанул шеей, хрустнули позвонки.

– Если я сейчас скажу, что в стране хоккея нет, кругом одни бездари, только и способные миллионные зарплаты в Куршевеле пропивать? Как оно? Нормально? А что? Я целых две игры по телевизору видел. Все понял.

– Ладно, ладно, – тут же пошел на попятную Мухин. – Но я еще раз вам повторю. Я Костю сто лет знаю. Ну не мог он.

Усов посмотрел на него, поднял скованные руки, утер лоб.

– Спасибо, Гена. Виктория… похороны же нужно…

– Я обо всем позабочусь, Костя.

– До похорон еще дожить надо, – отрезал Хорхин. – Пока следствие не закончено, тело будет находиться в морге Следственного управления.

– У вас, в Воронеже?

Следователь промолчал. «Надеюсь, что не у нас, – угрюмо подумал он. – Надеюсь, что питерские заберут. И так дел как блох у Барбоски. Свою работу я выполнил. Что мог, то сделал. Сейчас с горе-отравителя показания возьму, и можно домой». Он окинул деморализованного задержанного, прикидывая, удастся ли получить чистосердечное или нет. Надо брать его тепленьким. Пока не очухался. Траванул жену в порыве злости, теперь будет терзаться. Самое милое дело с таких показания брать.

– Сейчас всем придется дать показания по факту гибели гражданки Усовой. Если есть кто-то, кто хочет сообщить важную информацию по этому делу, можете подходить, не дожидаясь своей очереди.

Хорхин уселся рядом с Усовым и расположил на коленях планшет с бланком протокола. Ручка поползла по бумаге. Недовольный гул пронесся по залу.

– Ну точно ночевать здесь придется!

– Да жесть!

– Сколько можно. Беспредел просто!

Мухин вышел вперед и громко, на весь зал, крикнул:

– Значит, так, оболтусы, кто еще раз вякнет, просидит на скамейке запасных до конца сезона. Разболтались они. Сидеть им тут надоело. А мне не надоело? А им? – он ткнул в сторону членов экипажа. – Нет, им выступить нужно! Гонор свой показать!

Парни потупились, стояли, поглядывая друг на друга, но с места никто не двинулся.

Жанна поежилась, она физически не выносила громкого шума, тем более шума ссоры. Судя по настроению Мухина, кричать он будет еще долго. Она попятилась и отошла подальше, к Алене, которая держала мужа за руку и ласково поглаживала ее.

– Не переживайте, – негромко сказала Алена. – Геннадий Павлович любит пошуметь. Главное, не мешать и дать пар выпустить. – Жанна пожала плечами. Но Алена вдруг улыбнулась. – Тоже не выносите, когда кричат? Я тоже. А Кириллу вон все равно. Он говорит, что даже не слышит. Думает о своем. Бедный Константин Венедиктович, я тоже не верю, что это он. Хотя ревнивый он, конечно, был ужас какой. Виктория все время жаловалась. Мы с ней дружили, – Алена скорбно поджала губы. – Ревновал из-за ерунды. На ровном месте. Иной раз просто за сказанное слово. Вот как на даче в тот раз у Геннадия Павловича. Тогда как раз новый фильм вышел, Вика и ляпнула, что главный актер ей там нравится. Как он кричал! Истерику просто устроил.

– Да ладно? – не поверила Жанна. – Из-за актера?

– Ален, хватит уже небылицы повторять, – Кирилл вышел из анабиоза. И Жанна поняла, что криков Мухина больше не слышно. Оторался. – Не так все было.

– Как не так? Я же была там и все видела.

– Ничего ты не видела. Ты с Палычем по саду ходила, он тебе свои цветочки показывал. А Вика не говорила, что ей актер нравится, она сказала, что мечтает хоть разок с таким мужиком переспать. Улавливаешь разницу?

Алена насупилась, муж, видно, нечасто возражал ей.

– Вика не так рассказывала.

– Конечно. Она просто невинная жертва. А муж у нее деспот.

Жанна быстро бросила взгляд на Кирилла. Парень не прост. И умен. И знает, когда стоит молчать, а когда нет. Может, это не ему с женой повезло. А ей с ним? Ой, да какое ей дело. Алена шутливо ткнула мужа в бок кулачком.

– Не обращайте внимания. Кирилл, знаете, еще тот домостроевец. А Геннадий Павлович у нас просто чудесный. У него же хобби. Он разводит цветы. Сам. Я сначала думала, что это Нина Васильевна всем занимается, а оказалось, нет. Ой, у них такой дом под Зеленогорском, просто изумительный. Цветов разных море, и все так расположены интересно. Там и горки, и стенки, и прудик. Геннадий Павлович говорит, что цветы всегда отвечают на добро добром, в отличие от людей. Я тоже, глядя на него, садом занялась. Так интересно на самом деле. Успокаивает. С такой жизнью, как у нас, это очень важно.

Геннадий Павлович вытер лоб. Увидел Лаврушина. Подошел.

– Прости, Андрей Степанович. Зря грешил на вашу компанию. Но, сам понимаешь, они ж мне как дети родные. За каждого переживаю. Неужели все же Костя? В голове не укладывается.

– Ничего, – Лаврушин похлопал Мухина по плечу, – всякое бывает. Кто старое помянет… А мы с сыном тебя только хорошим словом поминаем.

– Зря бросил. Хорошие данные были.

– Да уж так получилось. Компьютеры перетянули, закончил физмат, работает, жениться вот собрался.

– Что-то поздновато.

– Да они ж сейчас не стремятся гнездо вить. Сам знаешь. Карьеру все делают. Ничего, на пенсию выйду, буду внуков нянчить и цветочки разводить. У тебя пару уроков возьму. Как твой сад-огород?

Мухин кивнул и слабо улыбнулся.

Следователь уже в который раз спрашивал Усова, не имел ли он намерения отравить супругу, и получал отрицательный ответ. Что ж, по-быстрому не получилось. Он поднял глаза: рядом стояла девушка в сине-голубой форме.

– Хочу дать показания, – ответила она на немой вопрос.

– Вы видели что-то особенное?

– Нет, то же, что и все. Вам же надо с кого-то начинать, почему не с меня? Чем скорее вы закончите, тем быстрее мы сможем продолжить рейс.

Хорхин пожал плечами и вытащил чистый бланк.

Ничего нового в ее показаниях не было, как она и предупредила. Станислав Георгиевич старательно записал рассказ о нахождении телефона и последующих событиях. Версия вырисовывалась следующая: после обнаружения неверности жены Усов подсыпал что-то в воду и дал жене. Если предположить, что он знал о факте измены еще раньше, то мог и Борисова отравить.

– Вы не видели, общался ли гражданин Усов с погибшим Борисовым в самолете?

Жанна задумалась. Хорхин шел тем же путем умозаключений, что и она. Если Викторию он, то и Борисова тоже. Но Усов не ходил по салону. В этом она была уверена на сто процентов. Он сидел на первом ряду и непроизвольно был в поле ее зрения. Даже в туалет он ходил, естественно, в головном отсеке. Но ведь было что-то такое в том, что она видела, было. Нарастающий вой мотора в голове явно намекал на что-то упущенное, что-то архиважное. Как могли отравить Викторию? После того как она уже умерла, на полу осталась валяться бутылка. Та, из самолета. Полуторалитровая бутылка питьевой воды. Отраву могли подложить в нее, но только уже здесь, в зале ожидания. Мог это сделать кто угодно. Они с Камаевым принесли воду и поставили на одно из кресел. Бутылки разобрали, разобрали и чашки. Чашки! Она даже чуть подскочила. Конечно, отраву подсыпали прямо в чашку.

– Скажите, а где чашка, которую вы нашли? Ту, из которой пила Виктория?

Удивление Хорхина было прямо написано на лбу. Он-то ожидал ответа на заданный вопрос.

– Зачем вам?

– Есть одна мысль, – она постаралась быть убедительной. – Я могу на нее взглянуть?

Хорхин оглянулся в поисках криминалиста и поманил его рукой. Воспользовавшись этим, Жанна быстро пересела к Усову.

– Вы помните, откуда взяли чашку с водой для Виктории?

Усов посмотрел на нее страдальчески.

– Я уже сто раз говорил полицейским, я не знаю. Кто-то сунул мне ее в руки. Там была толпа. Вы же видели. Кто-то.

Она, если честно, так и думала. Этот момент она тоже не помнила. Все смотрели на Викторию.

– Вот, – криминалист держал в руках пакет с чашкой. – Милая барышня, Жанна. Только аккуратно.

Она разглядывала чашку сквозь прозрачную пленку. Чашка как чашка. Повертела ее со всех сторон. Коричневый пластик снаружи, светло-серый внутри, слегка ребристый. Она погладила стенку. Чашки, чашки, упаковки, коробки с обедами. Их привозила кейтеринговая компания, загружала в самолет. Приемкой занималась обычно Наталья. Иногда поручала это сделать ей. В этот раз так и было. Она принимала груз. Проверила наличие, совпадение прейскуранта, артикула. Подписала документы. Как и всегда. Сколько же этих чашек прошло через ее руки за пять лет? Иногда ей казалось, что пальцы уже различают химический состав пищевого пластика, используемого для изготовления одноразовой посуды. Она сжала чашку в ладони, еще раз посмотрела.

– Это не та чашка, – вырвалось у нее непроизвольно, и только потом пришло понимание, что это и есть та самая деталь, которая не давала ей покоя.

– В каком смысле?

– Не из нашей партии. У нас были другие. Можете проверить. Мы принесли упаковку из самолета. Наши чашки ровные и снаружи, и внутри. А эта внутри ребристая. Видите?

– Ну и что? – Хорхин не понимал.

– Не знаю. Просто говорю, что чашка не из нашего самолета.

– Не вижу разницы – из самолета, не из самолета.

Действительно. Она и сама пока не поняла, в чем тут дело и что так тревожило ее в этой дурацкой чашке. Она повернулась к Валентину Семеновичу, который с неизменной улыбкой на лице смотрел на нее.

– А где чашка, которую забрали из самолета? Ту, что нашли рядом с Борисовым? Можно на нее посмотреть?

– Для вас, милая барышня, все, что угодно. Сейчас. – Криминалист отошел совсем ненадолго и вскоре вернулся с пакетом.

– Дай, – Хорхин протянул руку. – Пока я еще тут главный, не забыл? – Он рассматривал чашку и хмурился. Да, чашки были одинаковые.

– А может, вы путаете? Ну чашки и чашки.

– Давайте сравним. Это просто. Только не надо привлекать внимание, – она понизила голос, заставив следователя подавиться вопросом.