Только море

НОВЫЙ ДЕНЬ

У входа на завод командир задержался дольше обычного. Хмурая, невыспавшаяся вахтерша, одетая в черную шинель с синим кантом и повязанная теплым пуховым платком, проверяла пропуск. Она недоверчиво посматривала то на лицо моряка, то на большие электрические часы, висевшие за ее спиной на пыльной стене. Стрелки часов показывали пять утра.

— Значит, на корабль? — в третий раз переспросила вахтерша.

— Да, на корабль, — терпеливо ответил офицер, замечая, что у спрашивающей на широком румяном лице темнеют усы. Это показалось ему вполне естественным. Ведь висит же у нее револьвер на широком ремне. Вахтерша вздохнула. Вероятно, ей не очень-то хотелось пропускать на территорию завода в неурочное время. Но пропуск в порядке.

— Проходите, — наконец с сожалением произнесла она и потрогала потертую кобуру розовыми пальцами. Это следовало понимать так: «Иди уж, коли тебе не спится».

Офицер усмехнулся и зашагал знакомой брусчатой дорогой. Дорога вела к причальной стенке. В прохладном воздухе, пропитанном влагой предутреннего тумана, разлилась трепетная тишина. Временами она нарушалась резкими пронзительными звуками: лязгом буферов товарных платформ, которые, тяжело дыша, толкал небольшой паровоз, и скрежетом металла. Где-то что-то ухало и шипело. Завод не спал. Очень высоко, на вершине портальных кранов, вспыхнула электросварка. Пылали огнями огромные корпуса цехов, а за цехами возвышалась темная громада корабля. Командир ускорил шаг.

Лет двадцать пять назад, будучи еще юным лейтенантом, он впервые пришел на этот корабль. Собственно, это был еще не корабль, а просто стальной брус, но он имел уже название и небольшой экипаж. Затем брус ощетинился шпангоутами, разделился переборками на отсеки и загородился толстыми щитами брони. То время было тревожным, насыщенным запахом пороха и предчувствием величайших испытаний. Вероятно, поэтому командиру было особенно приятно вспомнить свою первую заклепку, которую ему довелось зачеканить. Однажды седой клепальщик, подхватив из жаровни раскаленный кроваво- красный штырь, блеснул белыми зубами из-под закопченных усов:

— А ну, хлопче, покажи силу Морфлота!

Лейтенант было смутился, но затем быстро сбросил китель и, взяв пневматический молоток, нажал на заклепку. Его рвануло в сторону, затрясло, и казалось, что молоток вот-вот вырвется из рук. Но он сдавил его до боли в суставах и, стиснув зубы, жал и жал, навалившись всем телом. Заклепка плавно вошла в отверстие броневого листа.

— Добре, Морфлот, — улыбнулся клепальщик, и лейтенант почувствовал себя вполне счастливым.

Впоследствии судьба бросала его на различные корабли и на разные флоты, но получалось так, что периодически он служил именно па своем первом корабле, повышаясь в должности, в звании, старея в годах и набираясь той мудрости, которую можно постичь только с течением жизни. Он встретил много различных людей, был участником разных событий, хранил и терял привязанности, что-то помнил и что-то забывал, но чувство к первому кораблю, как первая любовь, оставалось неизменным.

Было оно чистым, светлым, связанным с кипением юности, с бурным желанием труда, с радостью жизни.

И вот сегодня, казалось совершенно обычным днем, он, командир, шел прощаться с кораблем: с началом рабочего дня его начнут резать на металл.

Офицер спустился к причальной стенке. В сумерках знакомый силуэт выглядел величественным и совершенным по своей форме. Могучий форштевень, как отточенный меч, вонзился в густую черную воду. Взметнулось ввысь, к звездам, ажурное переплетение мачт. И все это архитектурное совершенство венчали две обтекаемые трубы, слегка отогнутые назад. Такое их положение придавало всему кораблю вид неудержимого стремления вперед. Казалось, отдай швартовые, и он умчится в мглистую даль, сотрясая тишину грохотом турбин.

Командир подошел к сходне. Когда-то на этом месте был трап, надраенный до зеркального блеска. Сейчас — это грубо сколоченные, необтесанные доски. Командир немного постоял перед сходней, а затем поднялся на верхнюю палубу. Вокруг куски железа, обрывки проводов, мусор. Корабль был уже мертвым. Все ценное демонтировано и свезено на берег. Осталась только сталь.

Включив фонарик, командир сошел по трапу внутрь корабля. Кубрик артэлектриков. Он славился своей чистотой на всю эскадру. Сюда приходили учиться настоящему морскому порядку. Сейчас люди ушли отсюда, и вместе с ними ушло тепло человеческого жилья. Теперь это была просто стальная квадратная коробка.

«Ну конечно же, все меняется», — с горечью подумал командир, и ему впервые остро, до боли стало жаль корабль, как жаль человека близкого, родного, с которым связаны лучшие воспоминания жизни. Перешагнув через люк котельного отделения, командир прошел мимо центрального поста в отсек главных механизмов. Гул шагов, схваченный со всех сторон сталью переборок, сопровождал его движение. Переборки глухо гудели. Это было похоже на прощальную песню.

«Кажется, это называется реквиемом», — подумал командир, посвечивая впереди себя огнем своего фонарика. В бывшей своей каюте он присел на остов письменного стола. Бледный свет рождающегося дня крадучись заглядывал в иллюминатор. Командир посмотрел в сторону и отчетливо увидел вмятину на боковой переборке. Да, это был памятный след. Можно сказать, след истории. И какой истории!..

Задача, которую поставили перед кораблем, была предельно лаконичной: высадить десант в порту, захваченном врагом. Некоторые высказывали сомнения, что это практически невыполнимо.

— Да, конечно невыполнимо, — согласился командующий, — но только не для коммунистов.

И вот впереди, в хмурых сумерках раннего утра появилась ржавая полоса берега, на котором неровным пятном темнеют очертания большого города. Вокруг него сплошные минные поля, доты, дзоты, противолодочные заграждения. Все минировано, все простреливается, За исключением только одного места: причальной стенки. Фашистские суда производят здесь разгрузку. Необходимо войти в порт, ошвартоваться и высадить десант. Задача потрясающая по своей дерзости. Компетентные эксперты, вероятно, пришли бы в ужас, узнав, что корабль такого тоннажа под огнем противника собирается самостоятельно ошвартоваться в порту.

— А ну их, этих экспертов! — тряхнул головой командир, отгоняя собственные мысли, и приказал увеличить ход.

Звякнул машинный телеграф. Ритмичное биение турбин стало громче. Берег надвинулся на корабль. Командир посмотрел вниз на палубу. Везде, где имелось малейшее укрытие, стояли десантники. В руках командира корабля была судьба нескольких тысяч людей.

— Самый полный! — скомандовал он.

Враг молчал. Он не торопился, вероятно, решив, что это обычный артиллерийский налет.

«Ну-ну, — сказал командир сам себе. — Сегодня мы устроим вам блестящий фейерверк по случаю годовщины «дранг нах Остен».-*- И приказал повернуть вправо. Стальная громадина качнулась и описала ровную дугу. Волны, отфыркиваясь, покатились в стороны.

Заклокотала пена. Засвистел ветер. С берега в сторону корабля, ввинчиваясь в сумрак, полетели первые вражеские снаряды.

— Флагман приказал атаковать противника артиллерией, — доложил сигнальщик.

Командир снял трубку телефона и передал приказание старшему артиллеристу.

— Товарищ Бальчев, как там у тебя?

— Порядок!

— А ну выдай им серию фугасок для прочистки мозгов.

— Есть! — радостно прохрипела трубка.

И сразу же внизу, в недрах цитадели, зазвенели звонки счетных приборов. В бронированных приземистых башнях медленно поднялись орудийные жерла. Клацнули досылатели. Через секунды с ликующим ревом и грохотом понеслись снаряды. События протекали удивительно бы-стро и в то же время страшно медленно. Фашисты поняли замысел только тогда, когда корабль подошел к боновым заграждениям, которые за минуту до этого были взорваны катерами. И вся их ярость, бессилие и злоба вылились в неистовстве артиллерийского, пулеметного и ружейного огня. Стреляли отовсюду: с мола, с берега, с кораблей, стоящих в порту. Но было уже поздно. Корабль мчался к причалу.

«Промедление смерти подобно, промедление смерти подобно», — лихорадочно плясала в голове одна-единственная фраза. Командир никак не мог избавиться от этой назойливой фразы.

А стенка все ближе и ближе.

Портовые сооружения, краны, склады мелькают с калейдоскопической быстротой. На стенке судорожно, мечут- ся грязно-зеленые фигурки. Вода вокруг кипит от осколков. Пулеметные трассы смешались в одно непрерывное кровавое свечение.

До стенки — считанные метры.

«Промедление смерти подобно… Если замешкаюсь со швартовкой, все может сорваться. Промедление смерти подобно».

Наконец, как взнузданный конь, дрожа всем телом, корабль замер в метре от стенки. Тотчас по верхней палубе, по мостикам, по надстройкам прокатилось, как взрыв, мощное «ура», и на причалы неудержимой лавиной хлынули десантники.

«Победа!» — подумал командир. Он видел — во многих местах надстроек темнели рваные раны пробоин, а верхняя палуба, словно градом, усыпана осколками…

Да, теперь этому поверить трудно, и все же это было… Командир сидел в своей каюте и смотрел на вмятину от снаряда.

Прошел час, а может быть, больше. Стало прохладнее. Утренняя свежесть ползла по отсекам.

Прибыли рабочие. Молодой паренек в брезентовом комбинезоне и темных очках, надвинутых на высокий лоб, разматывал шланги ацетиленового резака.

— Резать будешь? — спросил офицер сурово.

Паренек положил шланги и, приняв стойку «смирно», отрапортовал:

— Так точно, товарищ капитан второго ранга!

Командир удивился:

— Служил на флоте?

— Да.

— А корабль не жалко? Ведь красавец…

— Эта сталь на другое сгодится, — усмехнулся паренек, и в его словах командир почувствовал что-то такое, что было гораздо важнее его воспоминаний о прошлом.

«Ишь ты, — подумал командир, — философ». И неожиданно предложил:

— Разреши мне попробовать первому.

Тугое кинжальное пламя, сдобренное струей кислорода, вырвалось из сопла.

— Держите на кончике белого языка, — посоветовал паренек. Он в этот момент чувствовал себя опытнее командира.

Командир подставил резак к борту, и пламя врезалось в сталь. Горячие, как слезы, капли металла поползли вниз. Командир провел вертикальную полосу, затем горизонтальную.

— Снимай лист, — сказал он возбужденно пареньку, чувствуя, что работа начинает захватывать его. Паренек схватил проволочный крюк и, подцепив вырезанный квадрат, дернул его на себя. Звеня и подпрыгивая, кусок стальной обшивки покатился по палубе. Из образовавшегося отверстия вместе со свежим воздухом в отсек ворвались потоки света.

Занималось утро. На груди моря играли яркие солнечные пятна. Таял клочковатый туман. Синело небо. Была видна уже вся бухта. Порт просыпался. С моря возвращались подводные лодки. Их строгие силуэты вырисовывались на фоне светлеющего горизонта.

«Да, ты честно отслужил свое, старик», — подумал командир о корабле и, прибавив кислорода, стал резать второй лист.

Начинался новый день.