ставили перед нами. «Что это у тебя?» – спросил я.
«Коробки какие-то». – «Где ты взял?» – «Китаец дал… то бишь японец». – «Зачем?» – «Не могу знать». – «Зачем же ты брал, когда не знаешь?» – «Отчего не взять? Он сказал: на вот, возьми, отнеси домой, господам». – «Как же он тебе сказал, на каком языке?» – «По-своему». – «А ты понял!» – «Понял, ваше высокоблагородие. Чего не понять? говорит да дает коробки, так значит: отнеси господам». 10 Вон этот ящик стоит и теперь у меня на комоде. Хотя разрушительная десница Фаддеева уже коснулась его, но он может доехать, пожалуй, до России. В нем лежит пока табак, японский же.
– Чего вам дали? – спросили мы музыкантов на пристани.
– По рюмке воды, – угрюмо отвечало несколько голосов.
– Неужели? – спросил кто-то.
– Точно так, ваше благородие. 20 – Что ж вы?
– Выпили.
– Зачем же?
– Мы думали, что это… не вода.
– Да, может быть, вода-то хорошая? – спросил я.
– Нешто: лучше морской, – отвечал один.
– Это полезно для здоровья, – заметил я.
Трезвые артисты кинули на меня несколько мрачных взглядов. Матросы долго не давали прохода музыкантам, напоминая им японское угощение. 30 Едва мы тронулись в обратный путь, японские лодки опять бросились за нами с криком «Оссильян!», взапуски, стараясь перегнать нас, и опять напрасно.