Том 2. Склянка Тян-ши-нэ

«Я хочу снега…»^*

Я очнулся от сильного толчка. Точно кто-то громадный ударил мощным кулаком по стене дома, и дом и все в нем задрожало.

Странный шум… Словно тысячи людей дрались где-то бамбуковыми палками; или монахини стройными бесконечными рядами опускались на колени и шелестели выглаженными креповыми платьями; или тысячи огненных языков с трескучим шумом перебегали по гигантской сухой береговой коре…

В мою комнату вбежала соседка.

– Перепугались?! Маленькое землетрясение… Привыкайте, – здесь, в Нагасаки, это нередкое явление… Слышали шум? – Это шелестели бумажные домики от сотрясения… Правда, своеобразная музыка… Как вовремя произошло землетрясение, – я только что собиралась будить вас: – ведь, пора идти в церковь. Готовьтесь!.. – быстро говорила она.

Через полчаса я с ней отправился на «Minamiya-mate» в православную церковь.

Было уже совсем темно, когда мы вошли в апельсиновую рощицу; в глубине рощицы стояла, освещенная внутри, небольшая церковь.

На зеленых ветвях висели разноцветные бумажные фонарики; тусклый, мигающий свет их делал еще более таинственной сумрачную рощицу. Кое-где, как золотые мячи, свешивались крупные апельсины.

Из церкви неслись голоса православного священника-японца и некоторых из молящихся.

«Аррихуя, аррируя, аррируя! Срава тебе Бодзи мой!..» – пели японцы, которым никак не удавалось произнести звуки «л» и «ж».

В рощице, обычно темной и тихой по ночам, в эту рождественскую ночь, – было особенно людно и шумно. Здесь собралась почти вся русская колония; явилось много православных японцев; у калитки и забора толпились любопытные.

Взошла луна и осветила церковь, верхи деревьев, людей…

Соседка оставила меня, и я одиноко бродил в веселой толпе.

Неожиданно мое внимание обратила маленькая группа русских: – девочка, наряженная в розовое платьице, мягкую пуховую накидку и две женщины; одна из них, по-видимому, была матерью девочки, другая – няней. Девочка пухленькими ручонками отбивалась от няни; ее надутые губки дрожали; на глазах блестели слезинки.

– Не плачь, Ниночка! Смотри, какие красивые фонарики… А вон там – на небе звездочки светятся… Ах, луна такая!.. Ну, не плачь… Смотри, смотри, какой красивый апельсин, как золотой… Мы скоро пойдем домой, ты уснешь и тогда придет Дедушка Мороз и принесет…

Рыдания ребенка прервали слова матери.

– Нет! Дедушка Мороз не придет, потому что нет снега, – сквозь слезы лепетала девочка: – и я хочу снега… я хочу снега, снега… сне…

Все кругом было очаровательно, и прекрасно, но чуждо; особенно чуждо в эту рождественскую ночь.

Было грустно мне. Я разыскал в толпе соседку, и с нею покинул храм, рощицу…

Соседка, заметив мое настроение, не прерывала молчания. Ей тоже, видимо, было грустно. Мечтательный взгляд ее был обращен на небо, густо усеянное звездами.

Только тогда, когда мы подходили к дому, она вдруг крепко сжала мою руку и воскликнула:

– Знаете что, – всю эту дивную природу… все, все, я променяла бы сейчас на комок снега!.. Верите?…

Конечно, я верил, я не мог не верить, – пред мною все еще стояло заплаканное личико и в ушах звучали плач и слова малютки:

«Я хочу снега, снега… сне…»