Склянка Тян-ши-нэ*

Миновав ипподром, я вышел в поле. Желтые стебли выцветших трав спускались к земле и сухо трещали под ногами. По травам скользил легкий холодный ветер и слагал мертво-шуршащий, сухой напев… Поднял голову. На темнеющих небесах бледно выступали и трепетали первые ранние звезды. Бодро шел в даль и всею грудью вбирал холодный, осенний воздух. Мозг обегали быстрые, внезапные мысли об освобождении от людей, города, о жутких чарах осени и одиночества; в сердце дотлевали обиды, вынесенные из города, и ярко загоралось давно забытое чувство единения, слияния с природой.

Вдруг почувствовал неловкость в затылке, замотал головой, точно пытаясь стряхнуть что-то назойливое. Оглянулся. В нескольких шагах следовал кто-то. Остановился. Ко мне подошел китаец-рогульщик и пристальным взглядом впился в глаза.

«А!.. Занятно: он заставил оглянуться… гипноз, что ли?.. Какие странные глаза… Не уступлю, – буду смотреть в левый глаз; скорей уступит… У-у! – Дьявол с косой… ну, и упрямый… Ни за что не уступлю!.. Не нужно отвлекаться: только в левый…» – думал, вглядываясь в странного китайца. Но вдруг почувствовал влагу на глазах и чужую власть в мыслях, закрыл глаза и закричал:

– Довольно!.. Кто вы?

– Тян-ши-нэ… Гуляете? Поля любите?

«Странно: простой рогульщик в лохмотьях, а такой чистый выговор!.. Конечно, – маскарад».

– Господин Тян-ши-нэ, зачем на вас эти тряпки и рогулька? – Ведь вы же не рабочий?

– Разве вам надо знать это? Впрочем, я скажу, и скажу только потому, что вы не похожи на других: одиночную прогулку по полю предпочли городским развлечениям. Так одет я для того, чтобы лучше видеть, понимать людей и их жизнь… Ну, что, разойдемся?..

– Нет! Нет! Разве вам скучно со мной?

– А ваше одиночество, для которого вы пришли сюда?.. Ведь, я нарушу его.

– Нет, мы будем вместе и все-таки – одиноки. Я не верю в родство душ и думаю, что человек всегда одинок и тем более при других, – тогда уязвленное одиночество чувствуется особенно ярко. А внешнее одиночество доступно мне.

– Мало слов, но как много в них отчаянья! Достаточно ли вы сильны, молодой человек, чтобы нести сознательно одиночество среди людей, или мудрое презрение к ним заменяет вам эту силу?

– Да, я очень силен в презрении к людям, но, увы! – влечение к ним непреодолимо.

– Довольно об этом. Я глубоко понимаю вас, и мне известны те слова, которые вы можете сказать: – ведь у каждой мысли, как и у всего, есть свой круг, а я за свою долгую жизнь достаточно повертелся по этим кругам… Не желаете ли развлечься? Едемте ко мне…

– Мне все равно, зачем и куда ехать, лишь бы хоть одну ночь не видеть, забыть город.

– Хорошо. Тогда мы свернем к дороге, сядем на осликов и поедем ко мне. Я живу близ Фудзядяна.

Пошли к дороге. Сели верхом на выносливых, загрязненных осликов и тихо поехали рядом по пыльной дороге; сзади бежали китайцы-погонщики и изредка хлестали кнутами отупевших от изнурения животных.



Совсем стемнело. В огромной черной массе города блистали яркие огни; по сторонам тускло мерцали огоньки одиноких, разбросанных по полю фанз китайцев-бедняков; в высях трепетали сияющие звезды и слегка освещали мглу… Было как-то странно и смешно, – созерцая красоту осенней ночи, утопая в глубоких размышлениях, – подпрыгивать и чувствовать под собою широкую спину осла, слушать тусклые, монотонные напевы погонщиков.

Изредка перекидывались словами.


– Видите огонек? Это моя фанза, – сказал Тян-ши-нэ.

В поле, близ дороги, в стороне от Фудзядяна одиноко стояла маленькая фанза; одно из окон ее, обращенное к дороге, было слабо освещено.

Слезли с осликов, расплатились с погонщиками и направились через поле к фанзе.

Подошли. Тян-ши-нэ постучал в окошко. Дверь открыл сгорбленный китаец. Старик внимательно оглядел меня, спросил о чем-то по-китайски Тян-ши-нэ и, получив ответ, как-то неожиданно-стремительно вскочил на широкие полати, покрытые циновками, и сел у маленького столика, находившегося тут же на полатях. На столике стояла лампа и, между двумя черепками, лежала толстая книга. Через минуту он весь ушел в чтение и, точно не замечая нас, стал неприятным гортанным голосом что-то выкрикивать.



– Скажите, к чему стоят эти черепки? – спросил я у Тян-ши-нэ.

– Старик очень мудрый. Всю жизнь провел среди книг. Прежде, когда он был молод, не утомлялся быстро, а теперь, стоит ему просидеть до полуночи, и сон потянет его, утомленная голова захочет покоя и опустится… на эти черепки. А видите, какие они: – твердые и заостренные. Какой тут покой!.. Старик поднимет голову и снова принимается читать, пока не настанет положенный час. Взгляните на кожу лба его; не правда ли, она напоминает мозолистые руки каменщика?

Все это Тян-ши-нэ говорил тихо, точно боясь отвлечь внимание старика, по вдруг крикнул что-то ему и у них завязался горячий спор, смысл которого, не был понятен мне; все же я понял, что старик не хочет уступить в чем-то Тян-ши-нэ, потому что здесь есть посторонний – старик несколько раз бесцеремонно показывал пальцем на меня, закрывал глаза и мотал головой. Это упорство разгневало Тян-ши-нэ; он схватил старика за руку и потянул к двери, должно быть, для того, чтобы выгнать его. Старик бессильно отбивался; вдруг заплакал. Тян-ши-нэ отпустил его руки, подошел к полатям, взял со стола книгу и со злобой начал было рвать ее. Это, по-видимому. было самым тяжелым испытанием для старика: он сдался; – быстро бросился к Тян-ши-нэ, отобрал книгу и злобно забормотал что-то.

Вначале я в недоумении наблюдал за ними, под конец же, когда Тян-ши-нэ схватил за руку старика, мне вдруг показалось все это подозрительным, и даже опасным. Сердце, охваченное тревогой, внезапной тревогою, усиленно забилось, в мыслях проносились невероятные мучительные предположения. Но все рассеялось, когда Тян-ши-нэ подошел ко мне и дружески-радостно заговорил:

– Наконец-то! Выйдем на минуту во двор. Вы не обращайте внимания на все то, что случилось. Старик у меня удивительно недоверчив: во всяком русском он видит только врага.

Вышли во двор.

– Почему мы покинули фанзу? – спросил я.

– Почему? Старику нужно кое-что сделать, чтобы мы имели возможность покинуть этот мир для другого, скрытого под землей, мира – где нет ничего невозможного… Ха! Ха! – засмеялся вдруг Тян-ши-нэ: – вы не ожидали этого и потому так встревожены! Быть может, вам тяжело расстаться с этим миром? Если так, успокойтесь: вы вернетесь невредимым и вновь увидите ваших людей и город.

– Нет! вы не так поняли меня. Мне просто странно: почему под землей… Что за мир?..

– Под землей для того, чтобы ваша, или наша полиция не раскрыли его. Правда, просто? Что за мир, вы увидите.

– Полиция…

– Идемте! Старик все сделал…

Вошли в фанзу. Окна были завешаны грязными тряпками. Под поднятыми полатями оказалось широкое отверстие в подземелье. Тян-ши-нэ взял лампу и предложил мне вместе с ним спуститься вниз. Спускались медленно. Старик, который остался наверху, по-видимому, ставил на место полати, так как сверху доносился шум.

– Осторожнее! Я тушу лампу… Еще три ступеньки и мы будем в моем царстве – там много огней… Видите, как стало светло.

Пораженный, я вступил в длинный коридор, обитый со всех сторон прочными желтыми циновками. Электрические шары освещали подземелье. По сторонам кое-где виднелись двери в просторные комнаты.

– Дерните за ручку, которая висит возле вас, на стенке.

Раздался глухой звонок, и в глубине коридора появилась какая-то странная, быстро приближающаяся, фигура не то карлика, не то автомата.

Приблизившись, фигура остановилась.

Это был низкорослый человек, одетый в легкую чечунчу. Все движения его были стремительны и точно автоматичны. Темно-коричневое сухое лицо было неподвижно, и только желтоватые белки глаз беспрестанно вращались во все стороны.

Я удивленно всматривался в него.

– Что это, автомат или человек? – спросил я.

– И автомат, и человек, – неопределенно, с видимой неохотою ответил Тян-ши-нэ. – Толкните его в живот, – это нужно для того, чтобы он снял ваши ботинки и надел туфли.

Я толкнул карлика-автомата в живот; тот нагнулся, быстро и ловко снял ботинки, убежал куда-то, но тотчас же вернулся с удобными мягкими туфлями и надел их на мои ноги.

Тян-ши-нэ проделал то же с карликом и тот, так же проворно исполнив его желание, стал нетерпеливо ожидать дальнейших приказаний.

– Схватите его за ухо он принесет вам японское кимоно… Еще раз, чтобы и для меня захватил кстати.

Все это, несмотря на свою странность, смешило и забавляло меня.


Через несколько минут мы, одетые в изящные шелковые кимоно, подложив под себя мягкие подушки, расположились по-восточному на циновках в одной из комнат подземелья.

– Итак, для вас нет ничего невозможного, – начал Тян-ши-нэ: – что вы хотите, того и достигнете, только скажите. Все ваши заветные желания могут исполниться, а я думаю – желаете вы невозможного. Ведь, желать возможное и скучно, и не стоит труда для дерзкого, глубоко-сложного человека. Надеюсь, согласны? Ваши западные мудрецы достаточно говорили вам об этом… Чего вы хотите?

– Опиума!

– Ха! Ха! Только? Неужели вы думаете, что китаец не может дать вам ничего, кроме опиума? Впрочем, опиум, – прекрасный путь ко многому: – он откроет вам вас и тогда вы скажете, чего хотите, да?

– Не знаю. Знаю то, что сейчас хочу опиума.

– Примитивно, но что же делать! У фонаря ручка, – дерните-ка ее.

Появился тот же карлик.

– Схватите его за левую руку, это знак, и он принесет то, чего вы хотите, – сказал Тян-ши-нэ.

Я и прежде курил опиум и всегда после тяжких неудач в жизни. Все происшедшее в эту ночь слишком волновало меня, туманило мысль. Знаю силу опиума, которая делала меня мудрым и спокойным, и мне вдруг вновь захотелось вдыхать в себя черные дурманящие пары.

– Дерните дважды, – я тоже хочу покурить с вами.

Вскоре карлик внес две лампы, трубку, изящные фарфоровые чашечки с кусочками опиума и стальными иголками.

Курили молча.


Я выкурил только две трубки и удовлетворенный лежал на циновках. Тян-ши-нэ курил много и быстро, но, когда он заметил, что я оставил трубку, – тоже перестал курить и пристально взглянул на меня. Я, возбужденный опиумом, вмиг легко прочел в его глазах все тот же вопрос: «Чего вы хотите?», замотал головой и вскрикнул:

– Ничего! – но вдруг, передвинулся к нему, схватил его руку и быстро заговорил: – вот что хочу я знать: есть ли у меня талант?.. Создам ли я себе славу?..

– Наконец-то сказали!.. Талант у вас есть, но теперь он не так велик, потому что в вас слишком много души и чувств.

– Что это значит?! Не ясно понимаю.

– К чему привела вас ваша культура? Вы стали настолько сложны, что все простое – чуждо, непонятно вам! Что ж делать, – разъясню. Вы, должно быть, любили когда-нибудь женщину и, возможно, – неоднократно. Ну, так знайте же: – только тогда вы сотворите истинное слово о любви, когда чувство это навсегда покинет вас, то есть, когда вы поймете его, а, понявши, – потеряете. И так во всем и всегда!.. Быть может, и это непонятно вам?.. В таком случае выкурите еще одну трубку, опиум поможет вашему сложному мозгу переварить простоту моих мыслей…

– Нет, я начал понимать вас, но это так больно!

Тян-ши-нэ замолк. В комнате было тихо. Изредка пламя в лампочках вспыхивало, и тогда странный мгновенный шум фитилька наполнял, как мимолетным вздохом, напряженную тишину.

– Хотите, я вам дам зелье, выпивши которое, вы сразу потеряете душу и найдете талант? – сказал вдруг Тян-ши-нэ.

– Хочу, но верить вам не хочу и не могу…

– Дерните ручку… Впрочем, нет, – не надо, я сам принесу… Он ничего не сделает.

Тян-ши-нэ вышел.

Вскоре он вернулся с маленькой склянкой; в склянке была какая-то жидкость зеленоватого цвета, напоминающая водоросль, которая появляется в застоявшейся на солнце воде.

– Возьмите! Только предупреждаю вас: не пейте это до тех пор, пока не окрепнете достаточно и не преодолеете вашего «непреодолимого» влечения к людям; иначе вы можете даже погибнуть… Наши трубки остыли, а лампочки слишком тускло мерцают… – не начать ли нам снова курить?

И мы принялись слова за опиум. Курили молча.


Это случилось давно-давно, когда я скитался по Дальнему Востоку. И если бы не склянка с зеленой жидкостью, которую я носил всегда с собой, то мне, наверное, казалось бы, что все это было лишь сном.

Недавно, когда мне пришлось особенно тяжело, я решил выпить жидкость, хотя мало верил словам странного китайца; и мне почему-то казалось, что жидкость – ядовита. Но я все-таки решился, – смерть не пугала меня.

Остался один. С трудом раскрыл пробку, поднес склянку к губам… Ах, как одурманил меня запах… Да, смерть, смерть! Я ясно понял, что жидкость ядовита. Как странно: мне захотелось подойти к зеркалу… Неужели для того, чтобы видеть смерть? И я подошел. Снял зеркало со стены. Руки так дрожали, дурманил запах… Вдруг зеркальце соскользнуло с рук, задело склянку и, вместе с ней, на мелкие кусочки разбилось о паркет.

Женщина, которая выметала осколки зеркальца, была так грустна, так печальна. Конечно, – она суеверна. Но почему я сам полмесяца пролежал в постели, изредка приходя в сознание?..

Склянка Тян-ши-нэ, хранившая смерть, неужели только ты могла привести меня к концу моих надежд и мучительного непонимания жизни?..

Загрузка...