Торговец кофе

Из "Правдивых и откровенных мемуаров Алонсо Алферонды"

Поначалу переезд в Амстердам оправдал все мои надежды. После прозябания в грязи и убогости Лондона, этой гнилой столицы гнилого острова, Амстердам показался мне самым чистым и красивым местом на свете. Англия стала неспокойной страной, с ее революциями и цареубийствами. Когда я жил там, мне довелось встретиться с человеком по имени Менассей бен Израиль, который прибыл из Амстердама, чтобы убедить английского короля, воина-священника Кромвеля, разрешить английским евреям переехать туда. Менассей так описывал Амстердам, что он представал в воображении как рай с домами из красного кирпича.

Вначале так и было. Местный маамад, верховный еврейский совет, тепло встречал всех вновь прибывших. Он находил добрых людей, которые давали нам приют, пока мы не находили собственное жилье. Совет сразу мог оценить, каково наше понимание традиций и священных законов нашего народа, и нас начинали обучать в тех областях, в которых мы были невежественны. Талмуд-Тора, великая синагога португальских евреев, давала возможность учиться людям с любым уровнем знаний.

Я прибыл в Амстердам с несколькими монетами в кошельке и мог позволить себе заняться коммерцией, хотя не знал, какую сферу выбрать. Однако вскоре я нашел то, что было мне по душе. На бирже появился новый вид торговли. Продавалось и покупалось то, что никому не принадлежало и чем на самом деле никто не намеревался владеть. Это был рискованный вид торговли, который назывался фьючерсами. Подобно азартным играм, человек оказывался в выигрыше или в проигрыше в зависимости от того, вырастет или упадет цена товара. Если маклер угадывал правильно, он зарабатывал больше денег, чем если бы в самом деле покупал или продавал. Если маклер угадывал неправильно, цена ошибки могла быть чудовищной, поскольку он не только терял вложенные деньги, но кроме этого должен был возместить разницу между покупной и окончательной ценой. Я сразу понял, что это занятие не для робких и даже не для просто отважных. Это занятие для удачливых, а я всю жизнь учился создавать свою удачу.

На этом поприще я не был одинок. На бирже существовали группы, называемые торговыми объединениями, которые ловко манипулировали рынками. Объединение могло пустить слух, будто собирается купить, скажем, шерстяные ткани английского производства. Биржа, заслышав, что большая группа людей планирует покупку, реагировала, и цена, соответственно, подскакивала. Однако на самом деле объединение намеревалось продать, и, как только цены на шерсть достигали приемлемого уровня, объединение реагировало соответственно. Как поймет мой проницательный читатель, объединения играли в непростую игру, поскольку эти люди вынуждены были по большей части поступать в соответствии с пущенным ими же слухом, иначе никто не стал бы им верить.

Вскоре я стал своего рода поставщиком слухов. Я заставлял товары исполнять милые танцы под мою дудочку и при этом с помощью разных уловок оставался невидимым. Если желаете, можете проверить игральные кости, уважаемый сэр. Вы увидите, что в них нет ничего особенного. Скажешь слово в одном месте, а слух дошел до другого места. Я тут, естественно, ни при чем. Но в любом случае на один товар делали ставки, а на другой — нет. Дельце оказалось вполне прибыльным.

Вскоре после переезда я стал проводить свободное время в небольшом игорном заведении, принадлежавшем человеку по имени Хуарес. Маамад строго запрещал азартные игры, но на практике многие запретные вещи дозволялись, если делать их незаметно. Хуарес держал симпатичную маленькую таверну, в которой собирались португальские евреи. Там подавались еда и напитки, приготовленные в соответствии с нашими священными законами, и в заведение не допускались проститутки, поэтому парнассы решили его не беспокоить.

Среди мужчин, с которыми я играл в карты, был один купец лет на десять меня старше, по имени Соломон Паридо. Он не любил меня так же, как я не любил его. В чем была причина? Трудно сказать. Наше знакомство не сопровождалось каким-либо неуважением или же обидой, требующей мести. Просто бывает, что двое мужчин в силу разницы в характерах не могут находиться рядом друг с другом, как магниты, которые отталкиваются в разные стороны. Я считал его слишком угрюмым, он считал меня слишком кипучим. Несмотря на то что работа и религия часто сводили нас вместе, видеть друг друга не доставляло удовольствия ни одному из нас. Мы могли находиться в одной комнате, и вдруг без всякой на то причины он бросал на меня сердитый взгляд, а я нагло улыбался в ответ. Он мог что-то сказать насчет обманщиков, желая уколоть меня намеком на моего отца. Я в ответ говорил об идиотах, зная, что его единственный сын был от рождения слабоумным.

Вероятно, вы скажете: "Как ты можешь, Алферонда, быть таким жестокосердным и насмехаться над чужим горем?" И будете, безусловно, правы. Это действительно жестоко, но Паридо вызывал во мне жестокость. Возможно, будь он чуть добрее, я мог бы относиться к нему с сочувствием. Я мог бы тогда увидеть, что его богатство — огромный дом, полный ковров, картин и золотых кубков, льстящий его самолюбию экипаж, запряженный четверкой, его спекуляции на бирже, приносящие успех только благодаря огромным вложениям, — все это дано ему как небольшое вознаграждение за печаль семейной жизни. Я мог бы увидеть, что его богатая одежда — это маска, за которой он скрывает свою меланхолию. Я мог бы посмотреть на его обильные пиры — с дюжинами гостей, бочек вина, головок сыра и стадами зажаренных животных — новыми глазами, поскольку был бы приглашен на такой пир и увидел, какое удовольствие он получает, играя роль хозяина. Но я никогда не получал написанных красивым почерком приглашений посетить дом Паридо. Мои друзья их получали, я вас уверяю, и я слушал их восторженные рассказы. Однако в великолепном доме Паридо не нашлось места для Алферонды. С какой стати тогда Алферонде отводить Паридо место в своем не менее великодушном сердце?

Однажды вечером судьба свела нас за одним карточным столом. Я выпил тогда слишком много вина и, видя, что Паридо проявляет любезность ко всем игрокам, кроме меня, не смог побороть желания смухлевать хотя бы чуть-чуть.

Если человек мухлюет, чтобы самому выиграть, он неминуемо вызывает у всех подозрение. Но если он обманывает только затем, чтобы проиграл другой, он скорее найдет союзников, чем врагов. Чем с большим презрением относился ко мне Паридо, тем больше я старался, чтобы удача в игре от него отвернулась. Карта, о которой он мечтал, оказывалась в руках у другого или, если другого выхода не было, у меня в рукаве. Когда ему казалось, что он близок к победе, его надежды разбивались вдребезги. Он несколько раз бросал подозрительные взгляды в мою сторону, но мои выигрыши были достаточно скромны. Потому какой был с меня спрос?

Думаю, все могло бы на этом и закончиться. Он проиграл в тот вечер несколько гульденов, ничего особенного.

Такой человек, как Паридо, никогда не ставит на карточный стол больше, чем готов потратить в качестве платы за хорошо проведенное время. Однако несколько месяцев спустя дело приняло другой оборот.

Я знал, что Паридо и его торговое объединение планировали аферу с сетубалской солью. Цена на нее не повышалась какое-то время, и, соответственно, ее экспорт сократился. Поэтому цена должна была неминуемо возрасти, однако Паридо и его товарищи решили вызвать ее повышение, не дожидаясь, когда это произойдет само собой. Я узнал об этом от хозяина таверны, одного из тех, кому я платил за услуги, и увидел возможность сам извлечь кое-какую выгоду из этой ситуации. Я утверждаю, что никогда ничего не предпринимал с единственной целью — насолить Паридо. Я не любил его, как он не любил меня, однако это не имело значения, когда речь шла о торговле. Я хотел получить прибыль. И только.

Объединение Паридо начало распространять слух о том, что последние партии сетубалской соли продаются по более высокой, чем ожидалось, цене. Они рассчитывали, что на бирже начнется лихорадка и люди начнут покупать, чтобы сохранить существующие низкие цены. Они рассчитывали получить прибыль от продажи соли из своих запасов и опционов или ставок на повышение цены. Когда они начали продавать соль по новой цене, я со своими агентами тоже стал продавать, наводнив рынок, чтобы заработать на разнице в цене. Мой метод позволил мне использовать их махинации и получить значительный доход. Он имел и неизбежный побочный эффект: их торговля стала невыгодной, а их опционы повысились в цене лишь незначительно. Но это была цена, которую они заплатили за надувательство.

Занимаясь подобными махинациями, я всегда действовал через подставных лиц, однако Паридо при помощи своих обширных связей, которыми он чрезвычайно гордился, выследил меня. На следующий день на бирже он подошел ко мне сзади и сказал:

— Ты перешел дорогу не тому человеку, Алферонда. Я сказал, что не понимаю, о чем идет речь. Отец научил меня всегда все отрицать.

— Я не верю ни одному твоему слову. Ты обогатился, разрушив мой план, и я понес убытки. Я сделаю все, чтобы такой гнусный жулик, как ты, получил по заслугам.

Я рассмеялся в ответ на его угрозы, как обычно делал в подобных случаях. На самом деле проходили месяцы и даже годы, и я забыл о его словах. Он по-прежнему относился ко мне с неприязнью. При удобном случае он говорил обо мне плохо, но, насколько мне было известно, никогда не предпринимал против меня ничего серьезного. Возможно, как я впоследствии понял, он действовал против меня в сделках, которые оказывались для меня неудачными, но, возможно, на то была воля судьбы. Мне казалось, он не преминул бы приписать себе в заслугу любую постигшую меня неудачу.

А потом его избрали в маамад. Как богатый купец и парнасс, он был одним из самых влиятельных людей в нашей общине. У меня не было причины праздновать его избрание, но у меня также не было причины подозревать, что он использует свое новое положение, дабы нанести мне сокрушительный удар.