бстановка на Северном Кавказе с каждым днем складывалась все хуже. Внутренние силы контрреволюции на Тереке лихорадочно готовились к восстанию. Ударить наметили в первую очередь по Владикавказу.
Сигнал к восстанию был дан в ночь с 5 на 6 августа. Поднялись населенные лавочниками, купцами, чиновниками, офицерами, зажиточными мещанами Верхне-Осетинская и Владимирская слободки, ворвались в город белоказаки левобережных и правобережных станиц — Архонской, Ардонской, Николаевской, Тарской, Слепцовской, Акиюртовской, чеканя шаг, подошли к окраинам черные сотни офицеров. Все, что было на Тереке реакционного, все, кто ненавидел революцию, занесли в ту ночь меч над советским Владикавказом. В рядах мятежников насчитывалось до десяти тысяч человек.
Защитников Советов было в несколько раз меньше. И были они разрозненны.
Начались уличные бои, тяжелые, в самых невыгодных для красноармейцев условиях.
Мы стремились установить, какое участие принимали в августовских боях за Владикавказ солдаты китайского батальона. Картина получалась мозаичная, составленная из множества раздробленных боевых эпизодов. Китайцы дрались в Курской слободке, в Молоканской слободке, в занятом под правительственные учреждения доме барона Штейнгеля, в доме, принадлежавшем купцу Зипалову, на колокольне Линейной церкви, на Госпитальной улице, в здании реального училища и в других местах.
В газете «Горская правда» от 19 августа 1923 года мы прочли воспоминания П. Чеберяка о китайских бойцах, оборонявших дом Зипалова.
«…Помню один эпизод, — писал П. Чеберяк, — в доме Зипалова (там, где теперь Горсоюз) засели два красноармейца китайца… Где-то они раздобыли несколько сот патронов и несколько винтовок. Сменяя накаливавшиеся от беспрерывной стрельбы винтовки, они отстреливались от наседавших на проспект с Графского переулка белых».
Раздробленность батальона в час, когда ему следовало быть собранным в кулак, меньше всего свидетельствовала о недомыслии, нерадивости или — что тоже случалось в те времена — вредительстве засевшего в штабе военспеца.
Нет, в роковую ночь бойцы Пау Ти-сана находились там, где несли свою службу обычно. Взвод из роты Су Ло-дю охранял здание Совнаркома, другой взвод дежурил в штабе рядом, в помещении реального училища были еще два взвода. В нескольких кварталах от училища, в казарме, находились китайцы красноармейцы, свободные от караульной службы.
Долгое время оставался для нас неясным эпизод, связанный с колокольней Линейной церкви. Эту героическую историю помнят все старожилы. О ней рассказывали десятки людей. Но рассказывали без подробностей. Знали только факт: пока в городе шли бои, засевшие на колокольне китайцы пулеметчики своим огнем не давали белым покоя. Казаки обложили церковь со всех сторон, прилагали бешеные усилия к тому, чтобы снять китайцев, но ничего не могли поделать. Пулемет бил и днем и ночью, он держал под обстрелом перекресток двух основных городских магистралей, мешал движению, контролировал подходы к зданию штаба, из-за которого тоже шел бой. В общем, по определению кого-то из старых владикавказцев, «китайцы пулеметчики в печенках сидели у белых».
Так продолжалось одиннадцать дней. На двенадцатый — мятеж был подавлен, осаде пришел конец. Сотни людей видели, как красноармейцы бережно сняли с колокольни обессиленных китайских бойцов. Все смотрели на них как на героев.
Любопытно, что тогда же и там же, буквально в ста метрах от Линейной церкви, жители города были свидетелями действий других пулеметчиков, совсем иного склада.
Об этом рассказал нам один из бойцов прославленного в годы гражданской войны осетинского отряда Кирилла Кесаева.
Дело происходило так.
Когда мятежники в беспорядке начали отступать и Линейная церковь вместе с прилегающим к ней районом была занята красноармейцами, двое офицеров — отец и сын Хмельницкие — решили повторить героический подвиг китайских пулеметчиков, так сказать, в своем белогвардейском варианте.
Засев на втором этаже дома, выходящего фасадом на Александровский проспект, белогвардейцы выдвинули в окно пулемет и стали обстреливать те самые места, которые недавно еще находились в руках белых и которые десять дней держали под своим губительным огнем китайцы красноармейцы.
Этим аналогия между двумя боевыми эпизодами исчерпывается. Попавшие под обстрел красноармейцы быстро разобрались в обстановке и пошли на простую, давным-давно известную солдатскую хитрость: сделав вид, будто собираются атаковать пулеметное гнездо в лоб, подобрались к нему с флангов.
Хмельницким не осталось ничего другого, как выкинуть белый флаг. Вся операция по ликвидаций вражеской огневой точки заняла ровно двадцать минут.
Слушая эту историю, мы испытывали чувство досады. Вот ведь как обидно: фамилию бездарных и трусливых белогвардейцев нам называют, бойцы же китайцы, выдержавшие героическую осаду колокольни, остаются безыменными.
Допытываемся у владикавказцев:
— Сколько там было китайских бойцов?
Точно никто не помнит. Знают только, что несколько человек.
— Как их звали?
Следует отрицательное покачивание головой.
Столь же безуспешны были наши попытки выяснить, почему китайские бойцы очутились на колокольне и как могли они продержаться десять дней, не имея ни пищи, ни воды.
Больше повезло с другим вопросом, который тоже занимал нас: почему белые, предпринимая против пулеметчиков бесчисленное количество атак, не пустили в ход артиллерии? Ведь с ее помощью твердый орешек мог быть расколот в считанные минуты. Надо думать, предположили мы, белым мешали религиозные чувства: не хотели бить по увенчанной крестом церковной колокольне.
— Не в кресте дело, — разъяснил нам коренной владикавказец старый большевик Михаил Павлович Лысенков. — Домовладельцы откупились. Те, чьи. дома были расположены поблизости от Линейной церкви. Они не очень верили в меткость белогвардейских артиллеристов. У них ведь своего Тасуя не было.
— Тасуя?..
— Да, Федора Ефимовича. Удивительного таланта артиллерист был!..
Так познакомились мы еще с одной человеческой судьбой.
Об артиллеристе Тасуе стоит рассказать. Тем более, что гаубичная батарея, которой он командовал и в боях под Прохладной и во время августовских боев за Владикавказ, тесно взаимодействовала с бойцами Пау Ти-сана.
Федор Тасуй был поручиком царской армии, служил в артиллерии, командовал на турецком фронте гаубичной батареей. Когда армия после Февральской революций «ногами проголосовала за мир», из батареи Тасуя не ушел ни один солдат. В отличном состоянии он доставил тяжелые орудия на Терек и передал себя, людей, пушки в распоряжение Совета народных комиссаров. В составе вооруженных сил Терской республики не было более мощной и грозной артиллерийской единицы, чем батарея Тасуя.
Федор Ефимович боролся за Советскую власть честно, преданно, искренне. Он верил в то дело, которое защищал.
Что же касается его артиллерийских талантов, то о них и сейчас ходят легенды. «Божьей милостью артиллерист был, — говорят о нем. — Такие не часто рождаются».
Тасуй — коренные владикавказцы. Из железнодорожников. И домик у них был справный, обжитой, хозяйственный— какой обычно ставили положительные, солидные кондукторы.
И вот — Федор, бывший студент математического факультета Петербургского университета, поручик, принятый владикавказским офицерством в свою среду, стал большевиком. Этого белогвардейцы молодому Тасую простить не могли.
Сам он в августовские дни к ним в руки не попался, но в дом Тасуев белоказаки ворвались, учинили погром, не пожалели седин матери: «Твой змееныш — ты и в ответе». Старую женщину повели на расстрел.
Гаубичная батарея стояла на окраине города под Лысой горой. Оттуда Тасуй бил по скоплениям мятежников. Когда кто-то из соседских мальчишек прибежала к нему и сказал, что тетку Варвару (мать Федора Ефимовича) повели расстреливать, а в поруганном и разграбленном доме пьянствуют атаманцы, — он ничего не ответил, достал из полевой сумки план города, линейку, циркуль, прикинул расстояние между своим домом и тем местом, где стояла батарея. Расстояние получилось, около четырех километров, почти предельное. Но Тасуй был артиллеристом «божьей милостью». Сам навел орудие, сам зарядил.
«Что ты, Федор Ефимович, кто же это по родным стенам бьет?..» — пытались остановить его батарейцы.
Тасуй дал выстрел. Снаряд лег точно во дворе дома. От казаков, пьянствовавших в увитой вьющимся виноградом беседке, ничего не осталось…
— Да, таких артиллеристов у белых не было.