Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

Девятая глава СКОЛЬКО ВЕСИТ ПУЛЕМЕТ «MG 42»? СКОЛЬКО ВЕСИТ КАРАБИН «98К»?

В конце августа 1942 года к Ленинграду из Севастополя прибыл со своей 11-й армией фельдмаршал фон Манштейн, властный человек с резкими чертами лица. С его именем связывают разработку смелой концепции похода на Францию. Манштейн прибыл в соответствии с директивой № 45 Ставки фюрера. Она начинается с оптимистической фразы: «Группе армий „Север“ подготовить захват Ленинграда к началу сентября. Кодовое наименование операции — „Feuerzauber“» («Фейерверк». — Ю. Л.).

За полгода до этого русские поняли, как сделать несбыточными планы немцев по выравниванию выступа под Погостьем. Но в этот раз речь идет о большем: теперь немцы намерены действовать более оперативно. Это уже не борьба за какие-то несколько десятков метров. Не состязание в жиме и рывке, как у тяжелоатлетов. В этот раз речь идет о стратегическом решении, с помощью которого Гитлер намерен вновь перехватить инициативу на северном участке Восточного фронта. Достаточно долго немцы сидели в обороне, огрызаясь лишь на атаки противника. Сейчас для них наступил самый подходящий момент, так как в Ленинграде царит смерть, и люди на улицах падают замертво от истощения. Отрываются все новые братские могилы. У защитников города имеются серьезные трудности с доставкой боеприпасов, ремонтом танков и автомобильной техники. «С конвейера — в бой против фашистов», — так звучит сейчас девиз ленинградцев.

Теперь становится очевидным, насколько заносчивым и нереальным было решение об окружении города, какими тяжкими последствиями обернулись для немцев стойкость Красной Армии и способность ленинградцев выдерживать выпавшие на них лишения. Как раз сейчас начинает идти потоком военная продукция союзников. Точнее говоря, почти две трети всего имущества, находившегося в трюмах союзнических морских конвоев, идут беспрепятственно через северные морские порты Мурманска и Архангельска и далее по так называемому мурманскому железнодорожному пути в центральную часть России. Русские историки всегда преуменьшали размеры западной помощи, делая упор на сохранявшуюся и в 1942 году несокрушимую силу советской военной промышленности. Но есть также и такие немецкие исследователи, которые, напротив, полагают, что помощь союзников в размере 18 миллионов тонн военного имущества спасла Сталина от гибели. Наверное, все-таки излишне об этом спорить. Гитлер ввязался в войну на два фронта со своими противниками, чью огромную силу он не знал, и в длительном противостоянии с которыми немцы не имели ни малейшего шанса на успех. Несомненно, поставки военного имущества в немалой степени помогли Красной Армии. Во многих кризисных ситуациях она сохраняла маневренность благодаря полученным от союзников 40 000 грузовым автомобилям и джипам. К этому следует добавить 2000 локомотивов и 11 000 товарных вагонов, свыше 2 миллионов тонн стали для железнодорожных рельсов, почти 15 000 самолетов и 15 миллионов пар армейских ботинок. Это лишь некоторые позиции из бесконечного списка поставок, среди которых место нашлось даже 50 миллионам метров шерстяной ткани и пуговицам к военному обмундированию на сумму в 1,5 миллиона долларов.

Немцы уже давно строили далеко идущие планы по пресечению доставки грузов русскими по Мурманской железной дороге. Еще в конце 1940 года немецкий самолет-разведчик, быстроходный «ДО-17», называемый за свою вытянутую форму «летающим карандашом», облетел большую часть этого железнодорожного полотна. Один из членов экипажа по фамилии Кнабе, ставший впоследствии полковником, рассказывал: «По всей трассе песочного цвета был виден лишь одноколейный путь. Но нам бросились в глаза непонятные многочисленные ответвления, которые большей частью сопровождались маленькими бараками, а по берегам рек друг против друга возвышались земляные насыпи, которые как будто были подготовлены для укладки рельсов и наведения мостовых переправ. Это было за девять месяцев до начала войны с Россией. Лишь позднее, когда в Мурманске стали разгружаться конвои союзников, мы поняли, для какой цели предназначались эти насыпи и сооружения лагерного типа, находившиеся за высокими глухими заборами вблизи мостов. При разрушении моста к нему тотчас же с двух сторон спешили ремонтные поезда. Заключенные грузили со складов готовые части мостов на платформы, подъезжали к разрушенному объекту, укладывали новые рельсы на насыпь, возведенную рядом с этим местом, и строили новый мост. Спустя несколько часов этот отрезок железнодорожного пути вновь был исправен».

Когда финны вышли к Свири, куда затем должны были подойти и немцы после взятия Тихвина и после того, как Петрозаводск на Онежском озере оказался в руках финнов, в этот момент была перерезана железнодорожная связь с Мурманском на ленинградском направлении. Но русские с ошеломляющей быстротой ввели в строй давно уже подготовленную для последующей эксплуатации железнодорожную ветку, примыкающую к узловому направлению между Архангельском и Москвой, и движение возобновилось по тундре.

Полковник Кнабе рассказывает, как немецким самолетам-разведчикам удавалось заблаговременно узнавать, когда в Мурманске ожидалось прибытие морских конвоев. «Непрерывным потоком, — сообщает он, — поезда идут порожняком в северном направлении. Это становится возможным благодаря многочисленным железнодорожным ответвлениям. После прибытия конвоев их имущество перегружается на поезда, которые тут же следуют в южном направлении. Уже давно забыто время, когда танки, орудия и боеприпасы изготавливались на ленинградских предприятиях и отправлялись на восток по Ладожскому озеру, чтобы таким образом усилить оборону на других фронтах. В то время как немцы вынуждены были за тысячи километров доставлять каждый патрон и снаряд, подвергаясь при этом угрозе авианалетов и партизанских атак, в это же самое время непрерывно наращивались материальные запасы Красной Армии».

Сегодня, когда исследуется война под Ленинградом, недооценивается важнейшее военно-стратегическое значение северных портов и железнодорожных путей, которые вели в центр России. Примером может служить один из морских конвоев, направлявшихся под командованием британского военно-морского флота от шотландских портов через Исландию в Мурманск и Архангельск. Его кодовое наименование было «PQ-17». Даже сегодня старые британские специалисты военно-морского дела негодуют, вспоминая об этой операции. Разногласия, неправильная оценка ситуации, другие ошибки привели к тому, что конвой «PQ-17» покинули почти все боевые корабли охранения. Конвой развалился, и набитые под завязку военным имуществом грузовые суда, которые шли под флагами США, Голландии, Норвегии, СССР и Панамы, вынуждены были в одиночку следовать из района между Шпицбергеном и мысом Нордкап в Баренцево море и к Кольскому полуострову. Катастрофа не заставила себя ждать. 24 из 35 кораблей были потоплены немецкими самолетами и подводными лодками. Для западных союзников это означало, помимо всего, утрату драгоценного района транспортировки. Для российских вооруженных сил это явилось потерей 3350 автомобилей различных типов, 430 танков и 210 бомбардировщиков (почти такого же количества самолетов, какое немцы задействовали против русских с аэродромов в Норвегии). Помимо этого, русские лишились почти 100 000 тонн различных грузов, деталей к самолетам, радиостанций и пеленгаторов, продовольствия, бронеплит, боеприпасов и взрывчатых веществ.

С точки зрения таких фактов становится понятным, почему немецкие армии хотели отрезать от любых видов транспортных перевозок Ленинград с его стратегическими ключевыми позициями, включая порт и тяжелую промышленность. Поэтому они ввязались в авантюру с захватом Тихвина и наступлением на Волховстрой. И в этом смысле также совершенно очевидно, зачем Красной Армии так остро необходимо было добиться восстановления железнодорожного сообщения с блокированным городом.

Пять дивизий 11-й немецкой армии, чьи солдаты в Крыму заполняли паузы между боями отдыхом под пальмами и сбором мандаринов, отправлены теперь на север через всю Россию. Под Ленинград доставляется тяжелая артиллерия, которая наносила столь разрушительные удары по Севастополю. Здесь она вновь должна проявить себя в полной мере. Передовые группы 3-й горнострелковой дивизии, которая направлялась из Финляндии в Норвегию, а затем неожиданно была повернута на Ленинград, пребывают в подавленном состоянии, но все еще надеются, что продолжат свой поход в первоначальном направлении. А у егерей 5-й горнострелковой дивизии, застрявших в мелколесье у Погостья, вытягиваются лица, когда они вновь начинают слышать такие знакомые им слова, как «топи», «непроходимые заросли», «лесные бои».

Но у немцев уже давно стало обычным явлением использовать войска не по своему профильному предназначению, когда речь идет о резервах для наступления. Поэтому из артиллеристов разбитых батарей создаются стрелковые роты, из танкистов формируются строительные батальоны. Выходцы из Померании и мекленбуржцы, как будто в насмешку, составляют основу лыжных рот и играют роль «горных тирольцев на равнинной местности». Но инструкторов по обучению ходьбе на лыжах нет. Поэтому лыжные доски идут на растопку. Военно-воздушные силы создают в своем составе первые авиаполевые дивизии, вместо того чтобы выделить пехоте часть своего технического персонала, который еще предстоит обучить ведению боев на земле. Так молодые, здоровые парни приносятся в жертву заносчивости и хвастовству так называемого рейхсмаршала (Г. Гёринга. — Ю. Л.). Начата распродажа лучших кадров, являвшихся гордостью Пруссии.

132-я пехотная дивизия, которой достались лавры победителя в результате успешной сухопутной операции по взятию Севастополя, совершает теперь марш вместе со своими передовыми отрядами по шоссе между Ленинградом и Волховом. Верховное командование вермахта внезапно меняет кодовое наименование запланированного наступления: «Feuerzauber» («Фейерверк») превращается в «Nordlicht» («Северное сияние»). Штабные офицеры в недоумении качают головами. Хотя и было приказано соблюдать строжайшую секретность, но солдаты все равно чувствуют, что в воздухе пахнет грозой. Появляются новые воинские части, поступает новое оружие, создаются новые линии связи, идет бесконечный поток транспортов с боеприпасами, а среди всего прочего в лесах ловят русских диверсантов и партизан, переодетых в гражданское платье. Над теми, кто объясняет активизацию разведывательной деятельности предательством, можно лишь посмеяться.

Солдаты не забивают себе этим головы. Одна лишь фраза «Сюда идет Манштейн», говорит о многом. Она обещает большие дела. Офицеры Генерального штаба строят уже планы, что кольцо вокруг Ленинграда должно быть пробито на южном направлении с помощью артиллерии и авиации. Затем, воодушевленные успехом, войска ринутся между окраинами города и Невой в северном направлении в тыл 67-й армии генерал-лейтенанта Духанова. Его красноармейцы будут взяты в клещи у Невы и Ладожского озера, а затем уничтожены. После этого немцы ворвутся в город.

Звучит все очень просто. Сейчас уже никто не вспоминает, что Гитлер опасался штурмовать город из-за того, что тот был подготовлен к взрыву, и о том, что он мечтал сравнять его с землей. Впрочем, еще в июле 1941 года офицеры генерального штаба разработали, вопреки всем тирадам ненависти к «символу большевизма», планы по захвату города и решению вопросов, связанных с контролем, эксплуатацией, управлением, работой заводов и других учреждений, а также со снабжением. Было продумано: кто будет распоряжаться его драгоценным достоянием, кто займется производственными мощностями, какие войска необходимы для патрульной службы и организации безопасности, что делать с пленными и заложниками, где должны быть созданы лагеря для пленных. В том случае, если город сам предложит капитуляцию, то она должна быть только безоговорочной. Этого хочет Гитлер. И лишь после того, как к Гитлеру еще раз обратятся с данной просьбой, то русским будут сообщены условия немцев по этому вопросу. Может быть, Гитлер захочет в последнюю минуту придумать еще какое-либо ужесточение в отношении судьбы ненавистной «колыбели большевизма»?

Как и положено, в таких случаях все было продумано до мелочей. Это касалось сдачи оружия и саперного имущества, автомобилей и лошадей, папок с делами, архивов, библиотек и произведений искусства, сырья и благородных металлов, больниц, электростанций и газовых заводов. Учтено было буквально все, включая количество фуража при сдаче скота и бензина для заполнения емкостей конфискованных автомобилей. Это касалось даже текста пропуска, который должны были после захвата города иметь при себе все ленинградцы, получившие право на свободное передвижение по городу. Обсужден был вопрос о системе разделения города на районы, как они будут блокированы друг от друга, а дороги между ними будут находиться под постоянным контролем. Решен был вопрос о том, кто станет заботиться об аварийной подаче тока в случае выхода из строя центральной городской электростанции. Прописан был даже пункт о том, какие телефонные и телеграфные станции и с каким персоналом должны будут продолжать свою работу, а также, кто будет заботиться о снегоуборочной и дорожно-строительной технике. Ну и, наконец, кто будет отвечать за разминирование взрывоопасных предметов и их ликвидацию.

С точки зрения Гитлера это была совершенно излишняя и затратная работа. Поэтому в середине сентября 1941 года он заявил немецкому послу в оккупированном Париже Отто Абетцу в разговоре, происходившем в штаб-квартире фюрера, что «осиное гнездо» Петербург, пронизывающее своим азиатским ядом территорию до самого Балтийского моря, должно исчезнуть с лица земли. Для этого нужно будет лишь, как делается в таких случаях, разрушить город артиллерией и авиацией. Таким образом, будет уничтожена система снабжения водой и электроэнергией, а также все остальное, что жизненно необходимо населению. Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы. Тем самым будет поставлена точка в 250-летней азиатчине.

В документах 18-й армии имеются две разработки: одна рассматривает вариант завершения боев за Петербург, другая — вариант по обращению с гражданским населением Петербурга. Они основываются на соображениях верховного командования вермахта и проигрывают по испытанной в генеральном штабе методике все мыслимые решения. Одновременно они также свидетельствуют о том, насколько сильно были привязаны планы верхушки военного командования к идеям Гитлера о завоевании жизненного пространства и ведении войны на уничтожение народов. В одном следует отдать должное разработчикам этих планов, когда они полагают, что вначале должны быть сформулированы идеи, а лишь затем их можно будет выносить на обсуждение. Они также считают, что войсковой командир обязан представлять исключительно интересы своих солдат, заботясь о сохранении их боеспособности. Этого требует от него так называемый примат политики.

Они заходят слишком далеко в своих соображениях о завершении боевых действий, так как основываются на подавляющем превосходстве немецких войск, и потому их планы нереальны. Также несбыточен и альтернативный вариант по обращению с гражданским населением, который предполагает, что город, хотя лишь только окружен, но уже лишен своей обороноспособности. В документах на этот счет говорится следующее:

1. «Город остается окруженным, и все находящиеся в нем умирают голодной смертью.

Преимущества:

a) большая часть коммунистического населения, которое как раз следует искать в Петербурге,[1] будет уничтожена;

b) нам не нужно кормить 4 миллиона людей.

Недостатки:

a) опасность эпидемий;

b) велико моральное воздействие на наши войска огромного количества людей, умирающих от голода перед нашим фронтом;

c) вражеской прессе дается в руки эффективное средство пропаганды;

d) отрицательное воздействие на внутриполитическое развитие за линией русского фронта;

e) …

f) …

Предложение:

a) необходимо сильное заграждение перед линией нашего фронта;

b) Ладожское озеро должно быть полностью блокировано, иначе население Петербурга, в первую очередь войска, не умрет от голода».

2. В качестве второго варианта предлагается: «Гражданское население пропускается через нашу линию фронта и отправляется в нашу тыловую зону.

Преимущества:

a) наша совесть чиста перед мировым общественным мнением, как и перед собственным народом, так как мы делаем для населения Петербурга все от нас зависящее;

b) мировая пресса будет в значительной степени лишена материалов для пропагандистского воздействия;

c) немцы, финны и лояльные к нам русские, проживающие в Петербурге, будут спасены.

Недостатки:

a) петербуржцы лягут тяжелым грузом на плечи местного населения в нашей тыловой зоне и тем самым поставят под угрозу также и наше положение с продовольствием;

b) имеется угроза распространения эпидемий;

c) большая часть жителей, покинувших Петербург, будет по-прежнему голодать и тем самым оказывать сильное негативное моральное воздействие на наши войска;

d) большая часть коммунистических элементов просочится в нашу тыловую зону. Тем самым они увеличат число партизан и вызовут прилив негативных настроений среди местного населения, которое в настоящий момент относится к нам лояльно;

e) боеспособное мужское население будет, по всей видимости, также направлено в лагеря военнопленных. Тем самым там увеличится число голодающих.

Предложение:

a) …

b) упорядоченная отправка людей в глубокий тыл».

В качестве третьего варианта рассматривается отправка гражданского населения через коридор в тыл русских позиций. Преимущественным фактором здесь также является снятие с себя моральной ответственности. Кроме того, выбивается из рук противника наступательный аргумент для ведения антигерманской пропаганды. Моральная нагрузка на немецкие войска также не будет существенной.

«Мы освободимся от коммунистических элементов, — говорится в документе, — и положение с продовольствием в нашей тыловой зоне не ухудшится. В том случае, если русское руководство не примет население Петербурга, то мы получим в руки хороший пропагандистский материал против советского режима». Недостатки этого плана, по мнению разработчиков, заключаются в том, что «во время транспортировки погибнет слишком большое количество людей», и «вражеская пресса будет использовать голодный марш» в пропагандистских целях в качестве своей козырной карты. Кроме того, сильному негативному воздействию могут также подвергнуться подразделения, которые будут заниматься строительством забора вдоль этого коридора. Открытым остается также вопрос о том, будет ли русское руководство вообще принимать население Ленинграда? В любом случае придется создавать глухой забор через Шлиссельбург и далее вдоль берега Ладожского озера с тем, чтобы для транспортировки русского населения было задействовано минимальное количество войск.

Смесь подобных достаточно убедительных тактических планов, пропагандистских рассуждений, бесчеловечных по своей жестокости мыслей и сентиментальности в отношении морального состояния своих войск, вызывает странные чувства. Еще более сомнительной представляется позиция некоторых высших офицеров, когда мы читаем в журнале боевых действий группы армий «Север» переписку командира 58-й пехотной дивизии с начальником оперативного отдела группы армий. «С одной стороны, — сообщает командир дивизии, — применение оружия в отношении гражданских лиц внушает опасения не только ему, но и его солдатам». Затем он, правда, заверяет, что «разумеется, его солдаты откроют по русским огонь, если те попытаются вырваться из осажденного города. Этого требует ситуация с пропитанием». Но следующий аргумент звучит озадачивающе: «солдаты в этом случае легко потеряют внутреннее самообладание. Возникнет опасность, что даже после окончания войны им не удастся освободиться от синдрома совершенного ими насилия». В ответ начальник оперативного отдела пишет: «Командование и службы войск стараются найти другое решение этого вопроса, но пока не нашли никакого подходящего выхода из данной ситуации».

Не будем давать скоропалительных оценок этим аналитическим документам и сообщениям. Кто знает, сколько здесь было написано для отвода чужих глаз, для 150-процентных приверженцев Гитлера, которые уже давно отравляли атмосферу офицерского корпуса? Фанатики всегда опасны. И разве не могло быть так, что командир 58-й пехотной дивизии в действительности, таким образом, лишь предостерегал об опасности превращения своих солдат, имевших до этого безупречную репутацию, в преступников? Неоспоримым фактом является то, что Гитлер не обсуждал с немецкими солдатами свой безумный план по уничтожению города.

Сегодня утверждается, что немецкие офицеры и солдаты, находясь в 20 километрах от Ленинграда, знали о намерениях своего верховного главнокомандующего и об обстановке в Ленинграде. Не будем заниматься исследованием феномена, свидетельствующего, что так называемые историки и публицисты по-прежнему неустанно клевещут на поколения отцов и дедов. Но огульные обвинения — это как раз явный принцип того самого «фашистского» мышления. Поэтому к данному обвинению остается лишь добавить: мы ведь все знаем, что диктатуры, и не только они, запрещают свободу слова и печати. И мы также знаем, что военный аппарат, в силу своих специфических особенностей, всегда ограничивает поток информации донесениями, приказами и докладами. Боевые части всегда имеют крайне ограниченное представление о том, что происходит вокруг них. Поэтому 20 километров от Петербурга — это слишком большое расстояние, чтобы иметь полную картину о происходящем. Застывшие друг против друга и ощетинившиеся оружием линии фронта — это отнюдь не прозрачные тюлевые занавески.

Если же у солдат все-таки находилось время задуматься над происходящим вокруг них, то они воспринимали это как факты, уже имевшие место с другими городами. То есть предусматривались захват Ленинграда, создание органов администрации и налаживание жизни города в условиях военного времени. Солдаты старшего возраста, которые, возможно, слышали о голоде, охватившем город, вспоминали в свою очередь о пустых урчащих желудках немцев во время «Брюквенной зимы» в Первую мировую войну. Они думали о 760 000 жертвах голодной блокады, устроенной союзниками против Германии. Разве голод не использовался в виде оружия с тех пор, как человек вообще начал мыслить?

В качестве подтверждения того, что немцы знали о планах по умерщвлению Ленинграда голодом и одобряли их, обычно приводится статья из «Фёлькишер Беобахтер» («Народный наблюдатель», нацистская газета. — Ю. Л.) от 10.11.1941 года. Но сколько солдат принимали за чистую монету все то, о чем вещала пропаганда? Уже одно только приукрашивание боевых сводок вермахта вызывало у солдат усталые ухмылки.

Речь идет не о преуменьшении содеянного. Но нельзя никого автоматически возводить в ранг преступника только за то, что он надел военную форму. В то же время необходимо признать, что целый ряд высокопоставленных немецких офицеров целиком и полностью приняли безумную расовую идеологию Гитлера. А времена фон дер Моритца, одного из приближенных короля Фридриха, давно уже прошли. Он, как известно, отказался повиноваться королю, когда тот приказал ему заняться разбоями. И поныне еще сохранилась надпись на его могильной плите: «Избрал немилость там, где послушание бесчестие сулило».

Сегодня говорится о том, что как раз в походе на Россию офицеры и солдаты должны были противодействовать этому своими словами и поступками. Но кто захочет посмотреть на тех героев, которые этого требуют, тот легко откажется от своих аргументов.

В одной из книг о блокаде Ленинграда действительно можно прочитать о том, что до сих пор безуспешными остаются попытки установить диалог с русскими авторами по данной теме. К этому хочется добавить, что слишком разнятся позиции обеих сторон. Либо русские авторы оказываются из числа лиц, переживших блокаду, либо на их творчество оказывают большое воздействие воспоминания родственников блокадников. В отличие от них немецкие исследователи и публицисты, несмотря на их стремление понять другую сторону, способны дать лишь поверхностный анализ. У обеих сторон отсутствует опыт общения, поэтому и не удается найти общего языка. Тогда остается только спросить: как же свести к плодотворному диалогу две стороны, если одна из них знает, о чем она говорит, в то время как другая относится к ней с предубеждением, неустанно создавая новые небылицы? Все это еще больше усиливает подозрение в том, что современная история лишь тогда доставляет радость ретивым народным сказателям, когда очевидцы тех событий уже не мешают им формировать общественное мнение в выгодном для них виде.

Но обратимся вновь к событиям 1942 года. Хотя Гитлер и открыл теперь Ленинград для себя по-новому, тем не менее он приказал овладеть им. Однако сейчас это было сделать намного сложнее. Все началось с того, что из состава 11-й армии были выведены три дивизии еще задолго до того, как речь вообще зашла о переброске войск на Ленинградский фронт. Поэтому Манштейн подходит к Ленинграду, имея всего лишь четыре дивизии. Четыре, а не пять, так как одна из его дивизий в последнюю минуту была отдана на центральный участок Восточного фронта для преодоления возникшего там кризиса. Вновь начинается процесс дробления соединений. Это затушевывается гибким маневрированием подразделениями, и, таким образом, скрадывается возникший дефицит резервов.

Манштейн тем временем принимает участие в совещании по обстановке в штаб-квартире фюрера, где как раз находится сам Гитлер и начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер. Он глубоко потрясен, когда слышит, как Гитлер пренебрежительно говорит о войсках, которые отражают на центральном участке Восточного фронта наступление русских. Теперь им будет придана дивизия, которой Манштейну, как раз и не хватает под Ленинградом.

Когда Гальдер ссылается на то, что силы находящихся там войск давно уже на исходе, а большинство офицеров и солдат выведены из строя, то Гитлер приходит в бешенство. Он набрасывается на Гальдера, запрещая ему делать такие выводы. Он, Гитлер, может это делать намного лучше, так как сам был пехотинцем на фронте в Первую мировую войну. Чего не скажешь о Гальдере. Манштейн в своих воспоминаниях приводит все дословно: «Вся эта сцена была настолько неприятной, что я демонстративно отошел от стола с картой обстановки и вернулся лишь после того, как Гитлер, успокоившись, велел мне это сделать». Спустя полтора месяца Гальдер будет отправлен в отставку.

Но вернемся на Ленинградский фронт. Туда как раз прибыл Манштейн, едва ли окрыленный напряженной атмосферой, свидетелем которой он стал в штаб-квартире фюрера в Виннице. На Гитлера явно произвело большое впечатление, когда он увидел на превосходно исполненных аэрофотоснимках огромный по своему пространству город с его дворцами, соборами и промышленными объектами. Возможно, он впервые действительно получил ясное представление о гигантских размерах этой метрополии, чью погибель он в ярких красках расписывал всем и жителей которой он желал уничтожить. Манштейн, глядя в стереоскопические приборы на командных и артиллерийских наблюдательных пунктах, имеет теперь четкую картину об особом характере этого района боевых действий. Он оценивает шансы в предстоящей операции как в «некоторой степени проблематичные» и не имеет никаких иллюзий относительно стойкости Красной Армии. Он сомневается даже в самом смысле наступления и считает, что возможности для этого давно уже упущены. Он согласен с тем, что, разумеется, было бы очень желательно ликвидировать этот фронт боевых действий, требующий огромного расхода сил. Но почему это следует делать именно в тот момент, когда на южном фланге русского фронта и на Волге как раз решается исход всего военного противостояния?

Манштейн, которого не назовешь нерешительным человеком, а скорее расчетливым стратегом с холодной головой, понимает, что сейчас бесполезно искать упущенные возможности или рассуждать о губительном дилетантизме человека, в оценках которого он сам нередко заблуждался. Пропаганда возвеличила своими дифирамбами Гитлера, представляя его «самым великим полководцем всех времен». Для солдат эти слова, которые они слышат ежедневно, находясь в крайне тяжелой боевой обстановке, кажутся пустыми и воспринимаются скорее как насмешка. Обычный рядовой пехотинец имеет на такие вещи более обостренный нюх, чем господа с красными генеральскими лампасами и золотыми галунами. Хотя для тех беда началась уже в 1934 году, с того момента, когда офицеры стали присягать на верность лично Гитлеру.

Мы знаем, что Манштейн продолжает служить Гитлеру, следуя за ним во все более сомнительных операциях, вовсе не из-за того, что речь идет о верности в традициях «Песни о Нибелунгах» (древний германский эпос. — Ю. Л.). Не исключено, что ему уже давно сообщили, что Гитлер презрительно называет его в своем ближнем окружении «хвастливым стратегом». Да, он тщеславен, но вовсе не «преданный национал-социалист», так как это тогда звучало расхожей пустой фразой. Манштейн опасается, что в случае государственного переворота фронты начнут разваливаться и хаос перекинется на всю Германию. Он знает, что тот, кто находится у власти, даже если она уже трещит по швам, все еще в состоянии кое-что сделать. А тот, кто власть полностью сдает, тот уже выбывает из игры. Этот постулат всегда вызывал споры, в том числе и среди противников Гитлера. Но под Ленинградом в конце лета 1942 года он, впрочем, не играл решающей роли. Здесь властвовало слово «война».

Началом наступательной операции «Северное сияние» объявлено 14 сентября. Казалось, все идет по плану, как вдруг Гитлер в начале сентября приказывает Манштейну взять под свое начало также все соединения, расположенные между Финским заливом и флангом «Бутылочного горла» восточнее Мги. Это означает не только рискованную смену руководства в момент наивысшего кризиса, но также и компрометацию Кюхлера. Прусская привычка к дисциплине удерживает от конфликта между обоими военачальниками. Что касается кризисной ситуации, то она возникает так же неожиданно, как и решение Гитлера о наступлении на Ленинград. Русским удается упредить немцев. 27 августа 1942 года 6-й советский гвардейский корпус генерала Гагена переходит в наступление на восточном фланге «Бутылочного горла» силами восьми дивизий и десяти бригад. На западном фланге изготавливаются к прыжку на восток через Неву три дивизии и две бригады. Манштейн вынужден, как это он уже мастерски делал в самых щекотливых ситуациях в Крыму, отражать удар, блокируя своими дивизиями район боевых действий.

Смертельно опасная болезнь Ленинграда, кажется, будет продолжаться бесконечно. Снабжение по Ладожскому озеру налажено, но для жителей города его явно недостаточно. Они голодают и продолжают умирать от истощения. Но даже среди них, забытых в целом мире, есть такие, которые страдают больше всех. Это евреи. Йорг Фридрих сообщает, что к ним относятся с подозрением, обвиняя в том, что они хитростью выбивают себе привилегии, касающиеся распределения продуктов. Заподозренных в этом бьют ленинградцы, безуспешно выстаивающие долгие часы в очередях за продуктами. Евреев, у которых находят на квартирах накопленные ими запасы продовольствия, убивают их соседи.

Немецкие службы радиоперехвата дешифруют в эти дни криптограммы, в которых говорится, что все старики, больные и другие нетрудоспособные люди должны быть вывезены из Ленинграда на восток. Если для оккупантов по-прежнему имеет смысл ослаблять бомбами и снарядами оборонительную мощь крепости, расположенной между Финским заливом и Ладожским озером, то абсолютно непостижимо, зачем в адрес 1-го Воздушного флота поступает просьба атаковать самолетами ветхие суденышки на Ладожском озере.

И пусть немецкие военные врачи по-прежнему проявляют в деревнях заботу о больных среди русского гражданского населения и помогают им, проводя уникальные операции, которые русскими воспринимаются как чудо. И пусть солдаты своими продуктами, табаком, инструментами и материалами доказывают, что для них обычная человечность значит намного больше, чем то, о чем вещают разжигатели расистской пропаганды. Планы, ориентированные на уничтожение безоружных беженцев, уже сами по себе чудовищны по своей мысли и надолго бросают тень на армию. Достаточно часто они, впрочем, воплощались в жизнь, как это подтверждают протоколы донесений карательных отрядов службы безопасности. Впрочем, позднее также ничего не было слышно о том, что угрызения совести терзали моряков советского военно-морского флота, когда русские подводные лодки топили немецкие корабли с беженцами и госпитальные суда.

Есть предположение, что планы атаковать эвакуационные транспорты с помощью авиации исходили от самого Гитлера. Он ведь желал и Ленинград подвергнуть террору самолетами 8-го авиакорпуса и обстрелу его из 800 крупнокалиберных орудий. Манштейн и авиационный генерал фон Рихтгофен всерьез эти сумасбродные, нереальные планы не воспринимают.

Русские тем временем нацепили на немецких военнопленных дамское нижнее белье и провели их в таком виде по Ленинграду, демонстрируя, что немцы занимались мародерством. Явно не самое лучшее достижение советской пропаганды, учитывая, что выбор товаров в раю трудящихся был достаточно ограниченным, и зная, что во Франции немцы могли бы обзавестись гораздо более шикарными вещами.

Тот факт, что американский корреспондент и позднее лауреат Пулитцкой премии Гаррисон Солсбери издевательски заметил, что немецкие пленные носили военную форму из суррогата шерсти, сегодня, в век синтетики, можно воспринимать лишь с улыбкой. Солсбери не преминул также отметить, что немцы были грязными, завшивленными и небритыми. Дешевая издевка со стороны человека, который вскоре вновь вернется в уютный и чистый мир изобилия и который, будучи военным репортером, мог бы точнее поведать об условиях на фронте и в бараках военнопленных. Но ведь были также и советские военнопленные одичавшие, одетые в рванье, следовавшие в страшных колоннах смерти, которых снимали дотошные немецкие репортеры. Для них эти люди были наглядным доказательством славянского и азиатского типа недочеловека. Так идеология калечит летописцев, превращая их в вассалов духа времени.

Ну а как обстоят дела у «Бутылочного горла»? Точнее говоря, должно звучать в «Бутылочном горле», поскольку русские штурмовые роты уже взяли его в полукольцо и находятся почти в тылу немецких позиций у Невы. В полосе ответственности 223-й пехотной дивизии, которая прибыла незадолго до этого из Франции, они уже прорвались через передовую линию обороны. Гитлер вещает о «безвольном командовании» и отдает приказ на проведение мероприятий, которые и так давно уже начаты фон Кюхлером. В бой сразу же были введены 170-я пехотная дивизия, только что прибывшая из Севастополя, и 12-я танковая дивизия. Когда русским удается прорвать линию обороны вестфальской 227-й пехотной дивизии, то ее 366-й полк оказывается в окружении. С отчаянной решимостью и с убийственной привычностью он огрызается во все стороны. Позднее на немецких позиционных картах этот выступ фронта будет обозначаться как «Нос Венглера» в честь командира полка подполковника Венглера.

И по прошествии полутора лет об этих боях будет напоминать голая местность с взорванными корпусами танков и штурмовых орудий, между которыми проносится ветер. Здесь же виднеются искромсанные на сотни частей остатки бревенчатой лежневой дороги, многочисленные воронки, заполненные маслянистой водой и отдающие гнилью, просевшие развалины блиндажей, срезанные по высоту человеческого роста остатки деревьев и просто торчащие из земли отдельные пни, ставшие причудливым символом этого места.

Тем временем в штаб-квартире фюрера конфликт между Гитлером и его генералами вылился в открытую форму. Еще раньше он в сердцах бросил им серьезный упрек, заявив, что те чересчур много думают. Начальник Главного оперативного управления Генерального штаба Йодль доверительно просветил своего заместителя Варлимонта, что кто указывает диктатору на его ошибки, тот посягает на его самонадеянность, а это как раз самая сильная опора его личности и его деяний. Гитлер перестал обедать вместе со своим ближайшим штабным окружением. Он начал вести жизнь затворника, сутками не покидая своих апартаментов и встречая своих генералов с ледяным выражением лица. Он распорядился направить к нему в рейхсканцелярию десять стенографистов. На его совещаниях каждый раз двое из них должны были вести протокол. Гитлер провозгласил, что таким образом теперь «никому не удастся извратить сказанные им слова». Поистине сцена достойная фильмов Чарли Чаплина. Варлимонт метко заметил, что изменения, произошедшие с верховным главнокомандующим, дают основание сделать вывод о его сомнениях в успешном исходе войны. А в эти самые дни между Гайтолово и Невой тысячами умирали молодые солдаты.

Для Манштейна речь теперь идет о часах выигранного времени. Русские наступают дивизиями вновь сформированной Второй ударной армии, наименование которой стало уже судьбоносным. Она намерена сделать все гораздо лучше, нежели ее предшественница, плачевно завершившая свое существование в Волховском котле. Манштейн намерен преодолеть возникшую кризисную ситуацию с помощью своих «крымских» дивизий. Прибывший с задачей захватить Ленинград фельдмаршал теперь получает из штаб-квартиры фюрера задачу предотвратить катастрофу. Русские прорвались на фронте шириной восемь километров и вклинились в глубь немецкой обороны на двенадцать километров. Подобную ситуацию предсказывал генерал артиллерии Герберт Лох почти год назад. А как обстоит дело с дивизиями, прибывающими с начала сентября в «Бутылочное горло»? Ежедневно от семи до десяти эшелонов доставляют в район между Ленинградом и Чудово все новые подразделения 132-й пехотной дивизии. Ее «ленинградская» история начнется тогда, когда боевые действия, позднее вошедшие в историю войны под названием Первое Ладожское сражение, вступят в свою вторую фазу. Первый удар русских немцам удается смягчить. Но, сделав передышку, те спешно вводят в бой новые войска с целью расширения участка вклинения, как это всегда делается в подобных случаях. К вечеру 16 сентября в исходном районе были сосредоточены все части и подразделения 132-й пехотной дивизии. Солдатам уже известно, что жарко стало не только в восточной части «Бутылочного горла», но также и в его западной оконечности у Невы. Там, как рассказывают очевидцы, отражены все попытки противника переправиться через реку. Впервые солдаты слышат такие названия населенных пунктов, как Мишкино, Тортолово, Гайтолово и речка Черная. Солдаты узнают, что 170-я пехотная дивизия ни на метр не может продвинуться, 24-я пехотная дивизия находится в таком же положении и лишь 5-я горнострелковая дивизия при поддержке 121-й пехотной дивизии с большим трудом вновь восстановила свою первоначальную линию фронта. Кажется, вновь началась та самая «миллиметровая работа», как это имело место под Севастополем. О значительно худшей ситуации говорит лишь только мокрый, густой лес, в котором каждый может заблудиться. Об этом немецкие солдаты узнают от раненых, возвращающихся с проклятиями оттуда.

Но солдаты говорят также и о новых тяжелых немецких танках. Гитлер лично распорядился направить первые четыре экземпляра этих танков, названных «тиграми», в район «Бутылочного горла». Весят они почти 57 тонн и входят в состав 502-го батальона тяжелых танков, имеющего опознавательный знак в виде мамонта. Гитлер всегда связывал свои надежды с новым оружием, полагаясь на его воздействие как на средство, решающее судьбу сражения. Один из «тигров» выходит из строя еще на подходе к заданному району. Почти все мосты, находившиеся в данной местности, оказываются слишком слабыми для такого танка. Через короткое время останавливается и второй «тигр», так как бревна лежневой дороги ломаются под ним как спички. Танк «Тигр-1» имеет мощность мотора в 700 лошадиных сил и развивает скорость до 45 километров в час. Он обладает 88-миллиметровой пушкой и двумя пулеметами. Высота его составляет почти три метра, ширина достигает 3,70 метра, а длина вместе со стволом равна 8 метрам 20 сантиметрам. Гусеницы имеют ширину свыше 70 сантиметров. В сравнении с танком Т-34 он выглядит чрезвычайно громоздким и несколько старомодным.

Танкисты рассказывают, что «тигр», имевший обычный руль, управляется почти так же легко, как и автомобиль. Но при этом требуется тонкое чутье вождения и умение приспособиться к характеру местности с тем, чтобы в бою танк всегда находился в выигрышном позиционном положении. Без одаренного механика-водителя командир танка беспомощен. Поскольку механик-водитель должен постоянно наблюдать за маршрутом движения танка, то у него вырабатывается шестое чувство на обстановку на поле боя. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие водители «тигров» впоследствии становятся командирами танков. «Тигры», от которых Гитлер ожидает чего-то невероятного, слабо проявляют себя под Гайтолово. Местность там закрытая, почва слишком мягкая, а зачастую и совсем заболоченная. В скором времени некоторые их этих чудовищ, взорванные или с небольшой степенью повреждения, попадают в руки врага. И еще прежде, чем были разработаны немецкие инструкции по обучению экипажей «тигров», русские уже получили точное описание с разъяснениями, где находятся их уязвимые места. Эти документы раздаются русским танкистам. Немцы впоследствии так же дотошно изучают русские инструкции.

Полки 132-й пехотной дивизии маршируют ночами по разбитым от дождя дорогам к району вклинения советских войск, который сейчас занят 6-м гвардейским корпусом генерал-майора Гагена. Они делают привалы в болотистых лесах, затем идут дальше, проваливаясь по колено в трясину. Стоит холодная, дождливая погода, а зимнее обмундирование еще не выдано. На следующую ночь они выходят на исходную позицию, а утром получают первую информацию о противнике, местности, путях снабжения и соседних подразделениях. К полудню поступает приказ о предстоящей атаке. Перед собой солдаты видят лишь темные, клубящиеся в тумане болотистые леса.

Манштейн, увидев в первый раз карту обстановки, проворчал, что, в отличие от русских, немецкий генерал никогда не позволил бы прорываться через подобную местность. Теперь он сам вынужден отдавать приказ атаковать и окружать противника в аналогичных условиях. Из донесений 28-й легкопехотной дивизии, а также других соединений он узнает о том, что противник ведет свое наступление в лесах и болотах с удивительной уверенностью в своих силах.

Поскольку дороги настолько плохие, что на преодоление двухкилометрового отрезка пути к исходной позиции требуется не менее двух часов, то полки 132-й пехотной дивизии запрашивают дополнительное время для подготовки к атаке. Им требуется для этого не менее четырех часов. 30-й армейский корпус отказывает ей в этом, выделяя дивизии лишь один дополнительный час. Наконец приходит приказ с указанием времени начала атаки. Но полки не в состоянии изготовиться к ней в назначенный срок. Они переходят в наступление с большим опозданием. Компромисс с выделением одного часа на подготовку пользы никому не принес.

Спустя сутки 132-я пехотная дивизия лишается 30 процентов наступавших солдат. Точнее 16 офицеров, 494 унтер-офицеров и рядовых. Еще через день вязнут на заболоченном берегу речки Черной танки и штурмовые орудия немцев, выделенные для поддержки наступления. Гвардейцы генерал-майора Гагена переходят в контратаку. Но и они, подобно немцам, застревают в кустарнике и болоте, в то время как те в конце концов выбираются оттуда, чтобы продолжить свое наступление. Вновь борьба ведется за каждую поляну, рощу и лесную дорогу. Солдаты, прорвавшиеся в конце сентября к развалинам Гайтолово, закрывшие брешь на стыке с 121-й пехотной дивизией и тем самым завершившие окружение 6-го советского гвардейского корпуса, уже вовсе не напоминают тех, кто четверо суток назад перешел в наступление. Их генерал Фриц Линдеманн, который позднее умрет от гестаповских пыток как участник заговора 20 июля 1944 года, докладывает в сентябре 1942 года о своих потерях: всего погибло 1628 военнослужащих, в том числе 47 офицеров.

На северо-западном участке вклинения русских в «Бутылочное горло» в 28-й легкопехотной дивизии, которая расположена диагонально противоположно 132-й пехотной дивизии, находящейся на юго-восточном участке этого фронта, ситуация складывается похожим образом. Когда 30 августа дивизии отдается приказ собраться под Мгой и быть в готовности к началу боевых действий, то выясняется, что у нее имеется большой некомплект личного состава. На пути из Крыма все еще находится один пехотный батальон и истребительно-противотанковый дивизион. Кроме того, вакантны 1800 должностей, а еще 1500 солдат находятся в отпуске. Многие солдаты, хотя и побывали в боях, совсем еще юнцы, а прибывшее пополнение вовсе не имеет боевого опыта. Широко раскрыв глаза, слушают они невероятные истории старослужащих обер-ефрейторов, носящих на левом рукаве знак «Крымского щита». Под Севастополем и на Керченском полуострове дивизия потеряла 1200 человек убитыми.

Подъездные пути к линиям заграждений вокруг района вклинения Второй ударной армии, как правило, одноколейные, без твердого покрытия и труднопроходимые. По ним беспрерывно ведется ожесточенный беспокоящий огонь. Тем временем поезд с отпускниками 28-й легкопехотной силезской дивизии уже покинул вокзал в Бреслау (Вроцлав. — Ю. Л.). Когда к полуночи 9 сентября он прибывает в Мгу и оказывается в пяти километрах от острия наступающего клина гвардейцев Гагена, то солдаты сразу же попадают под минометный обстрел и слышат шум боя, который идет поблизости от них.

Вокруг них свистят трассирующие пули. Уже на пути к тыловой позиции, где они должны получить боевое снаряжение, среди отпускников появляются первые раненые. Сопровождающие их на медицинский пункт однополчане не скрывают своей зависти. Для этих раненых бой уже закончился еще до того, как они увидели противника. В этот момент некоторые старые солдаты вспоминают, как в Крыму они болели желтухой. Один из солдат 49-го легкопехотного полка 28-й дивизии, в которой желтухой заразился каждый третий, делится впечатлениями: «Некоторые из нас смотрели тогда в зеркало и вздыхали, сожалея, что так и не могут пожелтеть!» Под этим подразумевалась желтая окраска глазного яблока как первый признак этой болезни. Каждый мечтал таким образом вырваться живым из той мясорубки. Старые вояки хотя и знали, что все равно от своей судьбы никуда не уйдешь, тем не менее не видели смысла искушать ее.

Прежде чем солдаты успевают осмотреться, их уже бросают в яростные бои. В хронике 83-го легкопехотного полка 28-й дивизии это описывается так: «Нашей артиллерии все труднее прицельно уничтожать скопления противника, так как немцы и русские перемешались, с ожесточением вцепившись друг в друга».

Противник находится везде и в то же время нигде. Когда однажды утром командиры батальонов и рот прибывают на командный пункт командира 83-го легкопехотного полка за получением приказа, то прямо перед ними внезапно начинают валиться на землю мощные деревья. Это делает неведомо откуда взявшийся русский танк. Он приближается к командному пункту на расстояние 50 метров. Из прилегающего кустарника русские открывают отчаянную стрельбу. Вырвавшиеся вперед и теперь оказавшиеся в окружении мелкие группы солдат противника пытаются пробиться к своим войскам на восток. Немецкие офицеры стремглав покидают командный пункт, спеша к своим подразделениям. Русский танк удается подбить, экипаж сдается в плен.

Один из командиров рот в эти дни затянувшихся лесных боев находит самый лучший способ управления подразделениями, когда приходится действовать вслепую, не видя друг друга. Он решает подавать сигналы с помощью свистка. Вот что рассказывает об этих днях обер-лейтенант Зигфрид Вебер, командир одного из батальонов 49-го легкопехотного полка 28-й дивизии: «В сплошном густом лесу и прилегающем к нему кустарнике бой велся, как правило, с близкого расстояния, переходя в рукопашную схватку. Все чаще противнику удавалось с помощью танков и приданной пехоты вклиниваться в наше расположение. Мы отражали его атаки автоматическим оружием, ручными гранатами или саперными лопатками в рукопашном бою. Русские входили в состав одной из элитных частей. Никто из них и не помышлял сдаваться. В плен попадали только раненые».

Батальон обер-лейтенанта Вебера придан 121-й пехотной дивизии на северо-восточном фланге русского вклинения. Задача дивизии заключается в закрытии бреши на «электропросеке» (линия высоковольтных передач, ведущая от Волховской ГЭС через Гайтолово к Петербургу. — Ю. Л.). С юга то же самое должна сделать 132-я пехотная дивизия. Батальон Вебера переподчинен 407-му пехотному полку 121-й дивизии. Обер-лейтенант рассказывает: «Передовые подразделения полка намертво залегли в 400–500 метрах от объекта атаки — одной из высоток перед Гайтолово. „Электропросека“ тянется по северному склону обратного ската голой высоты, мощно укрепленной, и где отрыты глубокие окопы и установлены орудия». В течение двух суток 407-й полк уже пытался безуспешно атаковать, но никак не мог закрыть здесь котел окружения. 132-я пехотная дивизия также залегла в 800 метрах южнее этой высотки. Ей предстоит еще раз подняться в атаку, в то время как северная группа должна удерживать свою позицию. Но все оказывается не так просто, как это звучит на словах. Вебер продолжает свой рассказ: «Противник полностью господствует в районе боевых действий, ведя настильный и навесный огонь своими артиллерийскими орудиями и минометами. Они стреляют как из котла, так и с высоты, а также с восточного направления. Снаряды разрываются, ударяясь о стволы деревьев. Но солдаты не в состоянии окопаться, так как после каждой попытки вынуть грунт саперной лопаткой в этом месте сразу же появляется вода. Почва здесь влажная и болотистая, ко всему прочему несколько раз в день идет дождь. Ночью температура падает ниже нуля градусов. Солдаты насквозь промокли. Плащ-палатки от дождя и холода задубели. У нас почти нет возможности хотя бы немного вздремнуть. От русской позиции нас отделяют всего 30–50 метров».

Обер-лейтенант Вебер не теряет самообладания в этом кошмаре. Позднее он расскажет, что просто рассчитал, сколько времени его 3-й батальон сможет еще продержаться в таком аду. Неизвестно, вспоминал ли он о словах, которые ему вдалбливали в военном училище: «Первой заповедью на войне является решительность действий. Каждый военнослужащий, независимо от того, является ли он самым крупным военачальником или солдатом-новобранцем, должен постоянно помнить, что невыполнение задачи влечет за собой более тяжкие последствия, чем ошибка в выборе средств». Возможно, желание спасти своих солдат стало для него поводом к решению, которое он в конце концов принял. Вероятно он сказал себе: «Конечно, если батальон займет высотку, то на него наверняка обрушится еще более сильный огонь врага, а кроме того, через занятую немцами господствующую позицию могут попытаться прорваться на восток окруженные красноармейцы. Но зато, заняв высоту, он окажется в выигрышном положении, так как эта позиция русских оборудована в сухой почве. Тем самым крышка котла захлопнется, и потери, которые при этом могут возникнуть, будут оправданы». Итак, следует приказ: «В атаку, вперед!»

В решающий момент Веберу удается воспользоваться результатами атаки немецких пикирующих бомбардировщиков, парализовавшей действия русских. Смелость отчаянного решения по принципу «Все или ничего» гонит солдат 3-го батальона из их примитивных укрытий, и они устремляются вперед на высоту, в то время как земля еще сотрясается от разрывов бомб, а в воздухе висит облако дыма. И происходит чудо: немцы в мгновение ока очищают позицию от русских, которые отступают. В 3-м батальоне имеется лишь один раненый. Обер-лейтенант Вебер получает «Железный галстук» — так солдаты называют Рыцарский крест.

22 сентября 83-й легкопехотный полк 28-й дивизии докладывает, что русские продолжают упорно прорываться на запад, к Неве. Однако уже 23 сентября 49-й легкопехотный полк этой же дивизии сообщает, что под Гайтолово отмечены массовые попытки противника пробиться из района окружения назад на восток. И действительно, войска Гагена еще раз прорывают там линию заграждения. Батальоны 121-й и 132-й пехотных дивизий вынуждены занять круговую оборону. В конце концов 3-й горнострелковой дивизии вновь удается закрыть линию заграждения. 25 сентября, как повествует хроника 83-го легкопехотного полка, «наступательные возможности окруженного противника оказываются, по всей видимости, исчерпанными. В течение нескольких недель русские с беспримерной храбростью бросаются в атаку на немецкие позиции. Но их попытки оказались безуспешными». 26 сентября русские дают волю своему негодованию в ответ на упрямство немцев. В течение трех часов они обрушивают массированный огонь на немецкие позиции у Невы и в тылу 83-го легкопехотного полка. Через двое суток все это повторяется. 28-я легкопехотная дивизия теряет в этом Первом Ладожском сражении 717 человек убитыми, 88 пропавшими без вести и 3276 ранеными.

В полосе ответственности 132-й пехотной дивизии бои понемногу затухают. Артиллерийские подразделения Гагена в последнюю минуту сумели покинуть котел. Теперь они огнем накрывают с востока солдат 132-й дивизии, которая в начале октября впервые создает в болотистой почве у речки Черной сплошную передовую линию фронта.

Манштейн делает запись: «Противник понес тяжелейшие потери, в том числе во время безуспешной попытки освободить окруженные части. Взяты в плен 12 000 человек. Восстановлено первоначальное положение на восточном фланге фронта 18-й армии. Наши дивизии также понесли значительные потери. Боеприпасы, выделенные на операцию „Северное сияние“, уже израсходованы».

В итоговом донесении о Первом Ладожском сражении зафиксированы следующие трофеи: 193 орудия, 244 танка, 101 противотанковая пушка, 491 миномет, 843 пулемета. Сбиты 289 советских самолетов, в то время как свои потери составили 31 самолет. Убиты и ранены 671 офицер и 25 265 унтер-офицеров и солдат.

Русские занижают размеры своего поражения, сообщая о 60 000 убитых и плененных немецких солдатах, а также о 260 сбитых самолетах, 200 уничтоженных танках, 600 орудиях и минометах. Так ли нужны эти преувеличения? Русским ведь удалось предотвратить угрозу «Северного сияния» под Ленинградом, прежде чем она стала реальностью. Это была Пиррова победа немцев, а для русских просто победа, независимо от того, верные или фальшивые цифры были представлены при этом.

Из журналов боевых действий батальонов 132-й пехотной дивизии мы узнаем о дождливых ночах, холодных и залитых водой окопах, непрерывном огне противника. Постоянно теряется ориентировка. Постепенно подразделения сокращаются до одиночных солдат. Раненых, закрытых мелким кустарником, зачастую не удается найти, и многие из них умирают в мучениях, забытые всеми. Растет число пропавших без вести. Русские, хорошо замаскировавшись, дают немцам возможность обойти себя, а затем вновь бросаются в бой. С быстротой молнии создают они новые позиции, хорошо оборудованные в тактическом отношении и трудно доступные. Время от времени район боевых действий накрывает густой туман.

В найденном дневнике командира 859-го советского стрелкового полка имеется такая запись, сделанная 4 сентября 1942 года: «Наш сосед, 861-й полк, атакует в течение целого дня. К 18 часам он потерял 65 процентов своих солдат и почти всех офицеров». А вот запись от 27 сентября: «Ужасная эта война и безжалостны ее законы. Мы все время говорили о легких победах. В кино, театрах, докладах, газетах мы кричали о своей непобедимости, о нашей мощи и способности уничтожить любого врага. Как приятно было видеть, когда над головой во время парада пролетали тысячи истребителей и бомбардировщиков. Куда все они теперь подевались?»

Но, пожалуй, все то же самое можно было бы прочитать в дневниках немецких солдат. Из русского дневника мы узнаем также об окружении шести дивизий, в том числе двух гвардейских. В окружении оказывается и вновь сформированная 191-я стрелковая дивизия, о которой ранее нам рассказывал полковник Старунин. А также шесть бригад, в том числе части специального назначения. «От их боевого состава остались лишь семь или восемь, ну, максимум, десять процентов. Четвертый день мы без еды. Боеприпасы на исходе. Все мы ждем своей гибели».

Донесение генерала Фрица Линдеманна 30-му армейскому корпусу объясняет, почему солдаты 132-й пехотной дивизии «едва ли способны на наступательные действия» после пяти суток боев. На закрытой лесом, болотистой, размякшей от дождя местности нет возможности выдвинуть на передний край 25-тонные самоходные штурмовые орудия, 1000-килограммовые противотанковые пушки калибра 50-мм, тяжелые пехотные орудия весом в 400 кг, 120-миллиметровые минометы весом в 250 кг. Наступление распадается на сотни мелких стычек. Стрелки и пулеметчики ведут дуэли с окружающими их со всех сторон снайперами и красноармейцами, которые оказались в тылу немецких позиций. Немцы тащат за собой еще один большой груз: 80-мм минометы весом в 62 кг, которые имеют хороший сектор обстрела лишь тогда, когда их устанавливают на открытой лесной полянке. Вес каждой мины составляет 12 кг. Русские в обороне рассредоточивают артиллерийские орудия, устанавливая их на значительном удалении друг от друга. Немецкая артиллерия едва ли способна накрыть их своим огнем, так как один за другим гибнут передовые наблюдатели, попадая под огонь вражеской пехоты. Один из полков докладывает о потере за двое суток боев 12 из 16 передовых наблюдателей.

Многие недостаточно подготовленные новобранцы, прибывшие из запасных частей, теряют самообладание в сложной обстановке, бросаются бежать, забыв надеть каску на голову, или из страха сбиваются в кучу, вместо того чтобы рассредоточиться. Они бегут толпой, освещаемые трассирующими пулями, вместо того чтобы спрятаться в укрытии, и потому гибнут десятками от огня противника. Генерал Линдеманн пишет: «19- и 20-летние юноши чаще других находятся на грани физического истощения. В моральном отношении они также недостаточно стойкие, ведь это их первый бой. Сильное негативное воздействие оказывают на них нехватка времени на сон, непрекращающийся дождь, нерегулярное питание, высокие потери и, наконец, впечатления, к которым они, в отличие от старослужащих, оказываются неготовыми».

Мы узнаем о новобранцах, которые не могут заставить себя подняться после артиллерийской подготовки своих орудий или идут вперед лишь под угрозой пистолета, но все равно при каждом удобном случае бросаются в отчаянии на землю. Они не скрывают своих слез. Офицеры, пытающиеся своим примером заставить их идти вперед, погибают на глазах молодежи. Штабы батальонов в полном составе прекращают свое существование. Требуется значительное время, чтобы восполнить их численность, поскольку огонь снайперов ведется как перед фронтом немецких позиций, так и в их тылу. Линдеманн пишет о чрезвычайно высоких потерях среди офицеров. Его поражает огромное число убитых среди них.

Трудности тогда становятся понятными, когда наглядно видно, какие нагрузки, помимо уже названных, выпадают на долю солдату. Во время боя ему приходится иметь дело с большими тяжестями, которые он волочит по земле, передвигает с места на место и несет на себе. Вот некоторые примеры этому.

Немецкое стандартное стрелковое оружие — карабин «98к» весит 4 кг, немного меньше русской винтовки Мосина. 60 патронов, размещенные на поясном ремне в трех-секционных подсумках, тянут вниз своим полуторакилограммовым весом. Две ручные гранаты заткнуты за ремень, еще две засунуты за голенища сапог. Каждая из гранат весит по полкило. К этому надо добавить штык-нож, вещмешок, котелок, фляжку, саперную лопатку. Немецкие ручные пулеметы «MG 34» и «MG 42» без боеприпасов весят около 12 кг каждый, сошка для станкового пулемета — 21 кг, коробка с пулеметной лентой на 300 патронов весит свыше 10 кг. Пулеметчики второй и третий номера несут две, а зачастую четыре таких коробки. Русские, прилагая огромные усилия, тянут за собой через воронки и по болотам станковый пулемет «Максим» весом 24 кг, да еще вдобавок к нему станину весом в 45 кг. Их ручной пулемет Дектярева весит свыше 9 кг. Русский автомат «ППШ» со снаряженным магазином барабанного типа весит 6 кг, а немецкий пистолет-пулемет «МР 40» с полным рожком — свыше 4 кг.

Немецкие связисты тащат, помимо катушек с кабелем, заплечные носилки, проводные разъемы и коммутаторы (около 11 кг), а к ним полевой телефонный аппарат «F33» весом 6 кг. Или топорно выполненную радиостанцию ранцевого типа «Дора», в комплект которой входят сам прибор и ящик с принадлежностями, каждый почти 20 кг, где уложены аккумулятор, зарядные батареи, наушники, провода, антенный штырь, ларингофон и микрофон, запасные части и письменные принадлежности. Радисты чаще всего проклинают «Дору», так как она имеет лишь маленькую, в палец толщиной, наспинную амортизирующую прокладку и примитивно сделанные лямки ремней. При переноске радиостанции ящик каждый раз больно ударяет солдата в затылок, когда он бросается в укрытие. Стальной шлем сдвигается вперед и закрывает обзор радисту.

Ну а кому хочется воевать с закрытыми глазами? Ко всему этому оружие должно быть боеготовым, а боеприпасы находиться под рукой, также как перевязочный материал и карманный фонарь, секретные кодовые переговорные таблицы, свечка и зажигалка. В одном кармане лежат раскрошенные сигареты рядом со столовой ложкой, в другом — измятая солдатская книжка с вложенной в нее фотографией любимой. Форма прилипает к телу. Дыхание становится все более тяжелым.

Сгибаясь под тяжестью, солдаты несут также минометные стволы, станины, прицелы и мины. Каждый боеприпас к 120-мм миномету весит 16 кг. Помимо этого, минометчики имеют запасные рожки к пистолету-пулемету весом по 400 г. каждый и сменные стволы к пулемету, каждый весит по 3 кг. Солдаты несут с собой полевые бинокли, стереотрубы, ракетницы, противогазы, контейнеры с едой, полевые аптечки, носилки. Ко всему прочему, каждый имеет стальной шлем весом около 1 кг. К снаряжению относится также и плащ-палатка, которая является одновременно и накидкой, предохраняющей от дождя.

Все эти вещи — оружие, боеприпасы, приборы, емкости — тащат по колено в болотистой почве люди, которые идут не для участия в соревнованиях, подобно хорошо отдохнувшим спортсменам-силовикам. Это смертельно уставшие от тяжелого марша, промокшие и насквозь промерзшие юноши, которые идут в бой не на жизнь, а на смерть. Лишь немногие из них имели в школьном аттестате отличные оценки по гимнастике и бегу. А теперь у них к тому же еще подводит желудок от страха перед тем, что их ждет впереди.

Немецким солдатам, которым не исполнилось еще 20 лет, полагался ежедневный дополнительный паек. На военном жаргоне это называлось: «Как ешь, так и шагаешь». Но для получения такого пайка необходимо было пролить много пота. Уже во время учебной подготовки молодые солдаты страдали от недостатка сна, нехватки питания и тяжелых нагрузок. Многие засыпали прямо на занятиях, некоторые падали в обморок во время строевой подготовки. Поэтому редко полностью выполнялась поставленная цель по превращению новобранцев в боеготовых солдат в максимально короткий срок. Рассказывают, что русские в «Бутылочном горле» однажды отпустили назад через линию немецкого фронта восемнадцатилетних пленных солдат, заявив им, что с детьми они не воюют. Но и немцы находили среди русских бойцов, погибших у излучины реки Тосно, тринадцатилетних мальчишек.