Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

Двенадцатая глава ЧТО ОЗНАЧАЛА ТОВАРИЩЕСКАЯ ВЗАИМОВЫРУЧКА ДЛЯ КАЖДОГО СОЛДАТА?

Разве никто из солдат не замечал, что группа армий «Север» с каждой новой оборонительной победой все больше приближалась к своему окончательному поражению? Что все они превращались в жертв крушения, которое свершалось изо дня в день мелкими шажками? Разве никто не мучился сомнениями, побывав в отпуске в Германии, где города были уничтожены вместе с жителями бомбами и фосфором? А тот, кто узнавал, беседуя с солдатами из других воинских частей и с других участков фронта, что кровавое горе, которое выпало на его долю, царило везде? Разве никто не видел, как режим, символику которого они носили на своей груди, который когда-то выступил, чтобы смыть позор Версаля, уже давно перекрыл этот позор новыми несправедливостями и даже бесчеловечными поступками?

Сегодня настало время разъяснить, что те, кому действительно было известно о произволе, доносительстве и зверствах, ничего об этом не говорили, потому что это уже само по себе угрожало их собственной жизни. Многие поэтому вообще ничего не хотели об этом знать. А другие действительно ничего не знали, так как об этих антигуманных акциях нигде официально не говорилось, а посвященные в это обязаны были хранить молчание. Из-за того что повсеместно действовал призыв «Осторожно, враг подслушивает!», разговоры сразу же велись на отвлеченные темы. А когда информация все-таки просачивалась или что-либо не удавалось скрыть, то никто это не связывал с режимом, а напротив, все полагали, что произошло какое-то исключительное «свинство». Большинство не могло себе этого представить, да даже самим недругам Гитлера и его жертвам это тяжело было понять.

С каждым годом, несмотря на параллели сегодняшнего, дня, все меньше постижимы такие факты для нового поколения, перевоспитанного, переполненного информацией и смотрящего с оптимизмом в будущее. Когда сегодня бывшие немецкие вояки и национал-социалистические функционеры высказывают свое мнение о постыдном обращении с евреями в Третьем рейхе, заявляя, что «все немцы знали об этом», то это, пожалуй, должно относиться к тем кругам, в которых они сами вращались. С народными массами это не имеет ничего общего.

Разумеется, курсировали слухи о положении в концентрационных лагерях. Но о том ужасе, что царил там, почти никто не имел представления. Обычно говорилось, что там содержались враги народа и подонки, чурающиеся всякой работы, а также марксистские фанатики, которые привлекались к повседневному суровому общественно-полезному труду. То есть давалось понять, что жизнь там не сахар. Но она не намного хуже, чем у солдат-фронтовиков. Кто интересовался самочувствием и удобствами размещения у тех, кто сам вынужден был выживать в самых суровых условиях, изматывающих все силы, и видеть, как умирают многие из их друзей и боевых товарищей? Кто мог при этом вообще задумываться об условиях жизни других людей или забивать голову чем-то другим? Поэтому чаще все заканчивалось пожиманием плечами, неведением и наивным восприятием, чему мало кто верит, так как сегодня больше всего ценится мнение всезнаек и так называемых «прогрессивных деятелей».

Оглядываясь в прошлое, можно сделать вывод, что лишь очень немногие задумывались тогда, несмотря на продолжающийся кризис, о грядущем дурном конце или других несчастьях. Это действительно так. Мысли были в основном заняты тем ужасом, что имел место в данный момент. Кто мог думать о чем-либо еще более худшем? На это не хватало никакой фантазии. В период диктатур это уж точно соответствовало истине. В солдатской среде огромную роль играли атмосфера товарищества, удивительное братство, скрепленное кровью, сильное чувство коллективизма. Солдаты вместе выдерживали тяжелейшие испытания, учились выручать друг друга. Думал ли кто-нибудь при этом о Гитлере? О борьбе идеологий? О Германии как о будущей ведущей державе Европы? Разве им было дело до всего этого? Именно ощущение и восприятие в масштабе микромира каждого из них превращало каждую роту и батальон в оборонительный редут, который действовал, отрешившись от всего, что его окружало.

Тот, кого тогда бросали в бой, все делал для того, чтобы отодвинуть войну как можно дальше от его родины, чтобы при этом, если требовала обстановка, продать свою жизнь как можно дороже. Так как не было других приемлемых вариантов, то и дискуссий на этот счет не возникало. Да и что могли изменить одни лишь слова? Отсюда спокойные, равнодушные выражения на их лицах, поэтому смех и песни даже в самых мрачных ситуациях. Вот сидят солдаты перед атакой на сильнейшем морозе у лесной просеки, подставив лица солнцу, которое дарит им несколько теплых лучей сквозь остатки уничтоженного леса, и один из них рассказывает о лазурном волшебстве Липарских островов в Средиземном море, в то время как снежные вихри и песок, поднятые разорвавшимися снарядами, обрушиваются на их стальные каски. А вот два солдата из арьергарда лежат у штурмового орудия в боевом охранении и делятся впечатлениями, как вести приусадебное хозяйство. Один из молодых солдат, успевший сорвать во время атаки аккордеон с захваченных русских саней с поклажей, наигрывает теперь мелодию песни «Капли дождя стучат в мое окно…», в то время как такт ей задают автоматные очереди. Другой пехотинец застыл во время воздушного налета у стены комнаты полуразрушенной русской дачи и читает страницы немецкой «Санкт-Петербургер цайтунг» за 1876 год, которые можно различить сквозь разорванные обои, поклеенные на них. Вот кто-то находит во время вылазки разведдозора снайперскую винтовку и упражняется с ней без устали, примеривая ее под свою руку и прилаживая приклад к плечу. Он чуть было не забывает о том, что ему все-таки пора возвращаться в свой окоп. Еще один солдат срывает среди русских проволочных заграждений под лай бьющего в ночи пулемета маленький полевой цветок, чтобы затем, засушив его, послать своей девушке в Германию.

С обеих сторон имеются схожие примеры веселых историй, безрассудства и хладнокровия. Даниил Гранин пишет о том, как две разведгруппы, русская и немецкая, внезапно сталкиваются нос к носу на лесной дороге и, испугавшись друг друга, бросаются в придорожные канавы, каждая в свою сторону. Но случается непредвиденное. Один молодой немецкий солдат совершает прыжок не в ту сторону дороги. Неожиданно он оказывается бок о бок с красноармейцами. Все замирают. Парень наконец понимает свою оплошность. Подобно лягушке скачет он через дорогу и моментально оказывается среди своих. Какое-то мгновение русские и немцы продолжают хранить молчание, насторожено наблюдая за противником и ожидая самого худшего. Но постепенно на их лицах начинают расплываться улыбки. Затем раздается безудержный громкий хохот. Солдаты вытирают слезы, проступившие на их лицах, и, икая от смеха, быстро уползают к своим передовым позициям. Гранин рассказывает также об одном русском солдате-разведчике, обнаружившем в блиндаже, впопыхах брошенном немцами, празднично накрытый стол со всевозможными яствами. На нем имеется даже скатерть. Но так как немцы уже переходят в контратаку, то русский хватает скатерть за концы со всем, что на ней стоит: бутылками, консервами, банками, фужерами, посудой, хлебом и колбасой, берет все это в охапку и под диким обстрелом несется стремглав в свое расположение. При виде захваченных немецких продовольственных обозов красноармейцы под Волховом напрочь забывают о войне. В хронике Хуземанна один солдат описывает, почему прорыв русских закончился неудачей: «Им удалось разгромить тыловые службы нашего полка. Но они выпили весь наш шнапс и скурили все наши сигареты. Они напились до такого состояния, что уцелевшие солдаты-обозники смогли затем взять их в плен практически голыми руками». Схожий случай известен со времен наполеоновских походов, когда немцы нарушили приказ, запрещающий мародерство, и захлебнулись в винном погребе, доверху наполненном шампанским. Безумие войны многолико.

В некоторых дивизионных хрониках можно прочитать, что после Третьего Ладожского сражения в конце 1943 года на северном участке Восточного фронта наступило затишье. Если это сравнивать с адом прошедших месяцев, то может показаться, что все действительно так и было. Южнее озера Ильмень под Старой Руссой в одном из бывших царских охотничьих угодий беспрерывно грохочут орудия. Днем там стоит плюсовая температура, поэтому военная форма и сапоги насквозь пропитаны влагой от растаявшей почвы. Ночью снова становится холодно, и многие солдаты получают обморожения. Русским удается глубокий прорыв. Но их замыслы по выходу к Чудскому озеру, чтобы таким образом перерезать жизненно важную артерию снабжения немцев в тылу Новгородского и Волховского фронтов, а также в тылу у кольца окружения вокруг Ленинграда и Ораниенбаума, и тем самым в тылу всей группы армий «Север», не приводят к успеху. По-прежнему не удается добиться полного освобождения Ленинграда от блокады.

Под Старой Руссой скованы десять немецких дивизий. Немцы теряют 17 000 солдат. За год до этого в течение одиннадцати месяцев они уже лишились 90 000 военнослужащих. Триумф генерала фон Зейдлица, восстановившего связь с окруженной в Демянском котле 90-тысячной группировкой, они оплатили 12 000 погибших солдат. Реки крови струятся с обеих сторон. Но русские не сдаются под Старой Руссой. Лишь в середине мая 1943 года бои там начинают утихать. Но уже в августе они вспыхивают с новой силой.

А как выглядит так называемое затишье на остальных участках фронта группы армий «Север»? В действительности обе стороны непрерывно сохраняют активность, при этом инициатива исходит от русских. При поддержке массированных ударов артиллерии, «сталинских органов» («катюш». — Ю. Л.), реактивных минометов и танков везде проводятся атаки Чаще всего в составе нескольких сотен человек с целью занятия участков местности, выравнивания передовой линии и контроля над нею. Днем и ночью задействуются боевые разведывательные группы, которые нападают на долговременные огневые сооружения и взрывают бункеры на передовой позиции. Вновь и вновь пробираются разведывательные дозоры в расположение противника и докладывают обо всех замеченных изменениях. Каждую ночь посылаются на нейтральную полосу группы перехвата телефонных переговоров, чтобы устранить прорывы в проводах, ведущих к подслушивающей аппаратуре, или установить ее на более выгодное место. И в который уже раз устанавливаются заграждения, состоящие из противопехотных и противотанковых мин. Убираются вражеские мины, проверяется, не проделал ли противник незаметно проходы в минных полях и в проволочных заграждениях. Подтягиваются проволочные сети, закрепленные на кольях, воздвигаются затем целые проволочные заборы, насыпные валы, строятся бункеры, ремонтируются подъездные пути, приводятся в порядок боевая техника и автотранспорт. Пополняются боеприпасы, запасы горючего, стройматериалов и завозятся дрова для обогрева.

Звуко- и светометрические группы пеленгуют батареи противника, которые затем должны быть подавлены точечным огнем. Пристреливаются новые районы артиллерийских целей, захватываются часовые в качестве «языков», а также добывается оружие. Принимаются меры по пресечению деятельности разведгрупп, уничтожаются строительные команды противника, непрерывно ведутся дуэли между пулеметчиками и снайперами, противотанковыми и минометными расчетами. Врачи имеют теперь больше времени и могут заниматься каждым раненым в отдельности. Но все равно трудятся не покладая рук. А рядом с командными и медицинскими пунктами множатся ряды трупов, подготовленных к погребению. Лица посыльных, солдат сменяющихся подразделений, подносчиков грузов, которые проходят мимо них, становятся серьезными, разговоры смолкают. Ежедневно каждый час открывается беспокоящий огонь, проводятся огневые налеты, появляются новые раненые и убитые. Такая вот картина на спокойных участках фронта, о которых ведут речь немецкие солдаты и красноармейцы. В действительности это ничто иное, как ловушки, где шансы на выживание имеются лишь благодаря осмотрительности, осторожности, опыту и везению.

Вокруг Ленинграда непрерывно ведутся дуэли между тяжелыми осадными орудиями немцев и крупнокалиберной крепостной и корабельной артиллерией защитников города. В самом городе все еще дают знать о себе голод, нехватка самого необходимого и другие бедствия. Заводы продолжают работать, хотя люди умирают от разрывов снарядов, находясь прямо у станков. Обе стороны в своих тылах за линией фронта ремонтируют днем и ночью танки, грузовики, вездеходы, повозки, орудия, и другую боевую технику. Шьется обмундирование, работают вошебойки и бани. Проводятся тренировки и учения с новым оружием, боевыми средствами, автотехникой, которые не дают солдатам возможности расслабиться. Организуются строевые занятия, проводится уборка. Кто-то подхалимничает, кого-то хвалят, ругают, к кому-то придираются. Все пишут письма домой. Но они звучат банально, неуклюже применительно к тому, что солдаты на самом деле переживают. Почти никому не удается описать то, что они сами не в состоянии осознать. Многие, пережившие войну, до конца жизни не могут этого сделать, так как им попросту не хватает для этого слов. А многие вообще ничего не хотят говорить. Они описывают свои чувства, тоску по дому, вспоминают друзей, отделываются ничего не значащими фразами и пытаются таким образом сбросить с себя внутреннее оцепенение. Некоторые из них в письмах стараются подбодрить своих близких, сохранить свое достоинство, не выказывая, что на самом деле они пребывают в отчаянии. Поэтому изображают себя стойко преодолевающими все трудности, такими смелыми, какими им хотелось бы быть на самом деле. Не имея слов все это выразить, они заимствуют выражения из словарного багажа национал-социалистической пропаганды, и таким образом все это выражается в сухих бездушных письмах, которые читаются, как учебное пособие для партийных лекторов. Сегодня такие письма предъявляются в восхитительном запале в качестве «свидетельств» оголтелого фанатизма «немецких солдат». В качестве феномена «заимствованных официальных изречений» российский публицист Лазарь Лазарев приводит данные о том, насколько тяжелыми оказались поиски искренних писем среди советских участников боев за Сталинград. Вместо реальных впечатлений и историй он лишь читал то, что и без того сообщалось во фронтовых газетах.

Конечно, алкоголь играет большую роль во время длинных вечеров в тесноте крестьянских хат и блиндажей. Конечно, имеют место эксцессы опьянения до отключения сознания. Тем самым многие стараются убежать от реальности происходящего. Но достаточно часто их возвращают в реальность русские самолеты-бипланы (У-2. — Ю. Л.), которые с выключенным мотором, свистя тросами креплений, сбрасывают осколочные бомбы на все незатемненные объекты.

Русские предвкушают победу, немцы хотят выстоять в этой борьбе. Даниил Гранин, в ту пору 23-летний солдат, рассказывает, как ярость красноармейцев, которая с самого начала была направлена против рвущихся к Ленинграду немцев и решительность защитников города все больше сменялись пронизывающим чувством голода и холодной ненавистью. Некоторые из русских солдат перебегали к немцам лишь потому, что были голодными. В 1943 году это чувство яростного отчаяния отступило. Хотя русским пока еще не удаются крупные и шумные акции, но чувствуется, как растет их превосходство. Они произвели реорганизацию войск, усилили противотанковую оборону. Поэтому возникает новый термин «отсечный противотанковый рубеж», вызванный массированным и эшелонированным применением артиллерии. Немецкая разведка докладывает о появлении 28 новых советских артиллерийских дивизий.

Группа армий «Север», возглавляемая Кюхлером, в отличие от русских, вынуждена еще на 50 км растянуть и без того тонкую ниточку своего фронта, а кроме того, передать на другие участки Восточного фронта 13 дивизий. 600 000 немцев противостоят 960 000 русским, а 2400 немецких орудий — 3700 советским, 108 немецких танков — 650 советским. Количество пулеметов у немцев теперь меньше того, что они имели в конце 1942 года. Разве теперь не понятно, что готовится нечто серьезное? Помимо всего прочего, Красная Армия прекрасно осведомлена об обстановке у немцев. Еще в августе русские пропагандисты при помощи своих звуковещательных установок информировали солдат 215-й пехотной дивизии о предстоящей передислокации, желая того же, что обычно бывает в таких случаях. Немцы посчитали это дезинформацией. Но данные оказались верными. Вновь русские оказались лучше информированными. То же самое пережила дивизия «СС Полицай» в 1942 году под Пулково. Капитан медицинской службы доктор Рихтер записывает в свой дневник услышанные им через громкоговоритель изречения русских: «Вы были храбрыми солдатами! На Волхове, куда вас теперь направят, мы встретимся вновь». И действительно, спустя лишь несколько часов дивизия была уже в пути именно в том направлении.

Русские превосходят немцев в добыче разведывательных данных о противнике. В тылу группы армий «Север» проживает в деревнях много гражданских лиц, которые оказывают немецким войскам услуги добровольно или в силу вынужденных обстоятельств. Везде можно встретить русскую прислугу: на полевой кухне, в качестве уборщиц, прачек, а также строителей и лесорубов. Многие немецкие солдаты просят женщин, у которых находятся на постое, постирать им белье и починить обмундирование. А так как продовольствие и табак у них имеются в достатке, то возникает обоюдная заинтересованность. Немцам так удобно, гражданским лицам это необходимо для самовыживания. Так ничего не подозревающие немцы подкармливают партизан, а оброненная информация передается дальше через линию фронта советским штабам. Среди закутанных в тряпье русских девушек нередко скрываются настоящие красавицы. Ничего удивительного в том, что, несмотря на строгие запреты, возникают мимолетные любовные связи, которые проявляются в такой сильной форме, что солдаты забывают про всякую опасность. Это еще один из вариантов утечки военных секретов. Кроме того, имеются так называемые «хивис» — добровольные помощники. Это русские, занятые в обозных подразделениях. Многие согласились на такую службу, чтобы избавиться от тяжелой жизни в плену. Другие — чтобы мстить за произвол «красного деспотизма».

Немцы получают данные из уст военнопленных и перебежчиков. Посты радиоперехвата анализируют советский радиообмен, криптографы изучают изменения в русских шифрах. Однако воспроизвести точную картину таким способом все равно не удается.

Но имеются еще и группы подслушивания телефонных переговоров, с которыми мы уже встречались после Второго Ладожского сражения. Сейчас, летом 1943 года, мы их видим у опорного пункта «Кошачий хвост» под Клостердорфом (Макарьевская пустынь. — Ю. Л.) и под Погостьем у железнодорожной насыпи «Заппенкопф». Русские и немецкие телефонные переговоры, которые являются не чем иным, как различной силы импульсами тока, идущими по проводам, улавливаются проволочными силками, которые выкладываются там, где поблизости расположены важные телефонные кабели противника. В подслушивающих приемниках принятые импульсы усиливаются и преобразуются в человеческую речь. Переводчики подслушивают сказанное и сортируют затем корреспондентов по позывным, диалектам, частоте появления в сети и громкости воспроизведения речи.

Проволочные силки, сделанные из тяжелого полевого кабеля, постоянно повреждаются пулями и осколками, но также постоянно приводятся в порядок. Поэтому связисты, отыскивающие обрывы, за ночь по несколько раз бывают на нейтральной полосе и знают ее, как свои пять пальцев. Посты перехвата готовят карту с обстановкой у противника и дополняют ее новыми данными после каждого подслушанного разговора. Их протоколы перехвата доставляются посыльными пешим порядком или на мотоциклах в вышестоящий штаб офицеру разведотделения, которому это нужно для получения более полной картины обстановки у противника. Естественно, русские принимают защитные меры, прикрывая позывными истинные наименования и номера своих узлов связи, артиллерийских наблюдателей и офицерского состава. Все эти обозначения периодически меняются. Условные наименования используются также для конспирации типов вооружения, передвижной техники и боеприпасов. Но противник не в состоянии изменить диалекты и голоса. Таким способом днем и ночью идет игра в засекречивание данных и раскрытие зашифрованной информации. Захватывающая игра, как это следует из донесения офицера разведотделения 132-й пехотной дивизии, в котором он сетует на образцовую дисциплину ведения переговоров противником. Немецкие командные инстанции зачастую пренебрежительно относятся к изощренным методам подслушивающей войны и извлекают уроки из нее только после того, как сами несут серьезные потери.

Немецкие посты подслушивания устанавливают координаты русских постов перехвата и меняют дислокацию. Транспортные колонны следуют по новому временному расписанию, пункты разгрузки переносятся в новые места, закрываются просветы на местности, ставятся дополнительные заграждения, снижаются потери от целенаправленных огневых налетов.

В середине июля 1943 года 132-я пехотная дивизия сообщает в одном из суточных донесений: «По данным перехвата телефонных переговоров установлено, что противник подтянул к линии фронта новые части. Выявлены отличные от прежних узлы связи. По всем телефонным линиям идут запросы о размещении и снабжении». Новые позывные дополняют эту картину. «Идет подготовка к атаке на Заппенкопф» — участок железнодорожной насыпи у Погостья. После этого командование 132-й пехотной дивизии приказывает открыть по этому участку массированный огонь артиллерии.

По этой же причине ураганный огонь русской артиллерии на следующий день не является неожиданностью. Красноармейцы бесстрашно под градом снарядов карабкаются со своим оружием и дополнительным грузом через немецкие деревоземляные заборы, установленные на речке Дубок. Они прыгают в немецкие окопы у железнодорожной насыпи под Погостьем, где гибнут один за другим. Им удается вклиниться в немецкую оборону по фронту на 250 метров и в глубину на 400 метров, но затем они погибают под перекрестным огнем.

Менее мрачная картина описывается в хронике 21-й пехотной дивизии. Там рассказывается, что в рамках германо-советского пакта русским был передан недостроенный тяжелый крейсер «Лютцов», который был переименован в «Петропавловск» и в блокаду оказался в Ленинградском торговом порту. Вместе с другой аппаратурой, находившейся на нем, русские получили также устройства по перехвату телефонных переговоров. Теперь это становится известно и гренадерам 21-й пехотной дивизии на Киришском плацдарме. Там русские выдают то, что занимаются прослушиванием, тем, что слишком явно реагируют на легкомысленно выбалтываемые немцами сведения в ходе своих телефонных переговоров. Разговоры немцы ведут о транспортных колоннах и вылазках разведдозоров. Русские тотчас же недвусмысленно реагируют на это артиллерийским огнем и засадами. У немцев зарождаются подозрения, и они придумывают необычный способ установления истины. Они начинают в своих телефонных разговорах выдумывать то, что предстоят полеты немецких ночных истребителей, и таким образом вынуждают русских отменить вылеты своих самолетов, которые бомбами накрывают каждого, кто не успевает укрыться и, нарушая светомаскировку, выдает свое присутствие.

Работа групп подслушивания всегда держалась в строгом секрете. В случае их обнаружения противник ужесточал дисциплину ведения своих телефонных переговоров и тем самым снижал их эффективность. Затем по ним открывался точечный артиллерийский огонь или же они на месте уничтожались разведдозорами противника. Точно таким же образом велась охота за связистами, посланными на нейтральную полосу для устранения повреждений на линии. Телефонные кабели вновь перерезались, а в местах повреждения устанавливались мины с взрывателями натяжного действия.

В середине мая 1943 года в Тунисе 150 000 немецких солдат попадают в плен. Славному немецкому африканскому корпусу наступает конец. Спустя неделю после крупных потерь немецких подводных лодок в Северной Атлантике прекратились нападения на огромные конвои союзников, доставлявшие военную помощь. В начале июля терпит фиаско операция «Цитадель», гигантское немецкое наступление на Курской дуге. Затем союзники высаживаются на острове Сицилия, 7-я американская армия вступает в Палермо. Две недели спустя Гамбург превращается в груду развалин после страшной бомбардировки с применением осколочных бомб и фосфора. Свыше 30 000 погибших, разрушены 277 000 квартир, 24 больницы, 277 школ, 54 церкви. Прямо у пирсов затонули торговые и другие суда общим водоизмещением 180 000 тонн. Через месяц начальник штаба ВВС генерал Ешоннек кончает жизнь самоубийством. Он не выдерживает чрезмерного напряжения, свалившегося на него, а также постоянных конфликтов с бахвалом Герингом, командующим люфтваффе, который обещает без зазрения совести фюреру то, что сам не в состоянии выполнить, и таким образом тоже несет ответственность за катастрофу в Сталинграде и бомбардировку Гамбурга.

То, что тогда скрывалось, приукрашивалось, сегодня оказывается на виду. Но у солдат группы армий «Север» все равно не было времени задуматься над всем этим, даже если бы они тогда узнали то, что сейчас лежит прямо на поверхности. Ведь в середине июля 1943 года начинаются бои, которые затем войдут в военную историю под названием «Третье Ладожское сражение». Для ленинградцев в конце концов жизненно важно установить надежную, безопасную связь с внешним миром. Ведь в феврале 1943 года через заболоченный Шлиссельбургский коридор удается провести по железной дороге не более 76 эшелонов. Этого количества при всем желании не хватает для снабжения города, в котором сейчас, помимо войск, занимающих оборону на окраинах Ленинграда и в Ораниенбаумском котле, по-прежнему страдают 650 000 гражданских лиц. Поскольку немецкая артиллерия все еще удерживает под огнем данный участок железной дороги, ежедневно выводя его из строя по несколько раз, то за одиннадцать месяцев число таких случаев доходит до 1200. Для тех, кто, наконец, получает возможность отправиться в эвакуацию, эта поездка является своеобразным путешествием навстречу смерти. Лишь в середине года поступают первые американские продовольственные товары. Хотя уже в феврале люди, занятые на тяжелых работах, начинают получать ежесуточно не менее 700 граммов хлеба, служащие — 500 граммов, иждивенцы по 400 граммов. Но мясо и жиры все еще являются редкостью.

Так дальше продолжаться не может, и потому войска Ленинградского и Волховского фронтов планируют на 1944 год решительный освободительный удар. Для этого необходимо создать благоприятные наступательные компоненты, и они должны дать ленинградцам глоток свежего воздуха, чтобы не пришлось в конечном итоге освобождать город мертвых. Так они готовят операцию «Брусилов». Она должна начаться, по сведениям, полученным от пленных и другим признакам, в период между 20 и 30 июня 1943 года.

Сталинские генералы ведут скрупулезные расчеты. Наступления войск красных в районе Черного моря и оборонительные мероприятия против немецкой операции «Цитадель», планы проведения которой им давно уже известны в деталях, сковывают силы немцев. Они определяют для себя два основных удара: на севере у Синявино и на востоке в районе Гайтолово с общим направлением наступления вдоль железной дороги, ведущей на Мгу. Вновь этот железнодорожный узел становится центром внимания. Здесь должны пересечься клинья ударов, перед тем как изнутри будет взорван немецкий оборонительный Синявинский редут.

В конце концов 16 июля 8-я армия генерал-майора Старикова открывает двухчасовой ураганный огонь по немецкой основной линии обороны от Гайтолово и далее вниз до Погостья. Русские боевые разведывательные дозоры уже прощупывают на предмет слабых участков сровненные с землей и вмятые в почву позиции. На следующий день при поддержке прицельного артиллерийского огня захвачены передовые траншеи и несколько бункеров. Немцы отвечают огневыми ударами по колоннам снабжения и исходным позициям русских. Наморщив лбы, склоняются немецкие офицеры-штабисты над картами обстановки. Так дело не пойдет, считают они. Если это прелюдия к фланговому охвату, то ослабленные немецкие дивизии не смогут выдержать удар такой массы людей и боевой техники. Однако русские переходят затем в наступление лишь у Синявино, и тем самым упускают свой шанс. Но кризис пока еще не преодолен.

В тыл синявинского района боевых действий прибыла 22 июля 1943 года рота 502-го тяжелого танкового батальона. Отто Кариус, в прошлом самый юный обладатель в вермахте знака «Дубовая ветвь», сообщает: «К запланированному конечному пункту назначения мы так и не смогли прибыть. С большим трудом добрались до Снигри, маленькой железнодорожной станции перед Мгой. С невероятными трудностями мы сгрузили танки с платформ. Русская артиллерия перенесла свой огонь к самому нашему расположению, поэтому вновь мы были вынуждены осуществлять разгрузку без головных аппарелей». Это означает, что советские части, наступавшие с запада со стороны Невы, накрывают Мгу и Горы на той же железнодорожной ветке сильным артиллерийским огнем. Немцам приходится сгружать на землю сверхширокие танковые махины через боковины платформ, а не через головную их часть, как обычно делается в подобных случаях. Кариус рассказывает о целых стаях русских штурмовиков: «Они перемалывали все вокруг. На автомобильной трассе образовался спутанный клубок из расстрелянных с воздуха людей и лошадей, а также разбитой техники. Мы могли передвигаться по этой трассе почти исключительно ночью, но даже и тогда медленные обозы на конной тяге едва ли были в состоянии продвигаться вперед».

Бранденбургская 23-я пехотная дивизия, находящаяся на синявинском фронте, в которой почти полностью сменился личный состав и где остались лишь несколько выживших после боев «стариков», сейчас должна принять на себя удар наступающей 67-й армии генерал-майора Духанова. 132-я пехотная дивизия, обескровленная еще под Гайтолово и Погостье, противостоит на реке Назия 8-й армии генерал-майора Старикова. Подобно этим двум дивизиям выглядят многие другие соединения, ставшие теперь тенью самих себя. Командир 5-й горнострелковой дивизии генерал Рингель с горечью вынужден наблюдать, как его специалисты по боям в горах используются в качестве «болотных стрелков». Долго так продолжаться не может, и вскоре его дивизия также пополняет ряды «соединений-призраков», под которыми солдаты понимают остатки разбитых полков, а не прежний обученный состав свежих боевых войск.

Духанову и Старикову тем не менее пока не удается добиться ожидаемого успеха. Но они не отчаиваются. В начале августа они перегруппировывают свои силы, и вскоре вновь начинается кровавая вереница новых боев, попеременно вспыхивающих на севере и востоке. Примерно в то же самое время, когда солдаты 132-й пехотной дивизии занимают разбитые позиции перед фронтом наступления дивизий Старикова, вперед выдвигается также и 21-я пехотная дивизия, сменившая потрепанную в боях 11-ю пехотную дивизию генерала Томашки. 561-й штрафной батальон придан 21-й дивизии в качестве ударного резерва. Незадолго до этого он вновь отбил у русских синявинскую высоту с отметкой 43,3, откуда хорошо просматривается местность вплоть до побережья Ладожского озера. Для этого были задействованы 110 штрафников. В живых после боя остались 45 человек. До предела измотанные, передали они эту позицию прибывшему пополнению. После этого красноармейцы вновь захватили высоту 43,3. Под угрозой также оказалась другая синявинская высота с отметкой 50,1, откуда уже виден ближайший тыл немцев. Солдаты 561-го штрафного батальона вновь призваны сыграть свою посильную роль для устранения угрозы в этом районе боевых действий.

Походные колонны 21-й пехотной дивизии с огромным трудом продвигаются по скользкому глинозему, который время от времени сменяется болотами и суглинком. Из-за дождя все превращается в непролазную грязь. «Там, где сейчас даже с помощью лопат нельзя пробраться, — говорится в хронике 21-й пехотной дивизии, — раньше проходила деревенская дорога в направлении Синявино. На аэрофотоснимке еще можно было с трудом различить ее очертания, но в действительности ее уже больше не существовало. Весь район боевых действий был теперь сплошным полем, изрытым воронками, через которое проходили полузасыпанные траншеи, возникшие, казалось бы, сами собой». В то время, как русские танки стояли в готовности к бою в защищенных от осколков укрытиях на северном склоне Синявинских высот, а русские передовые наблюдатели отслеживали с удобных позиций любые передвижения немцев, батареи 21-й пехотной дивизии вынуждены были порою доставлять каждое из своих орудий на позицию с помощью шестнадцати лошадей. Иначе было не преодолеть болотистую местность, чтобы занять выгодный район, откуда можно было вести огонь осколочными снарядами. Снабжение осуществлялось по проложенной через гать лежневой дороге, сделанной из бревен. По ней передвигались своеобразные поезда из маленьких вагонеток, поставленных на отслужившие свой срок колесные диски автомобилей. Тянули их за собой лошади. Этот метод себя настолько оправдал, что русские уже в боях под «Клостердорфом» все делали для того, чтобы перерезать такие пути снабжения своими танками. После чего сами применяли данный метод.

Красноармейцы наступают. В 03.30 тяжелая артиллерия Духанова открывает огонь. Дрожит земля. За завесой из пыли и фонтанов поднятой земли день превращается в ночь. В хронике Альмайера-Бека по этому поводу говорится следующее: «Донесения следовали одно за другим до тех пор, пока действовала связь. Частично они противоречили друг другу, частично повторялись одни и те же фразы: „Прорыв противника“, „Отражена атака“, „Противник вклинился танками на позицию „Мики-Мики“, 3-я рота удерживает отсечную позицию, связь со 2-й ротой отсутствует“, „Потери составляют 70 процентов, вклинение противника достигает по фронту 250 метров, он непрерывно вводит подкрепление“». Условное обозначение «Мики-Мики» относится к опорному пункту, широко известному благодаря своему названию. Первоначально его величали «Великие Луки», но для солдат это было слишком сложно. Автор хроники описывает, как со всех сторон на командные пункты летят запросы: «Просим выделить подкрепления, штурмовые орудия, ручные гранаты и санитаров». Он также сообщает о том, что ведется «массированный ожесточенный артиллерийский огонь по позициям, следуют непрерывные атаки авиации с бреющего полета на командные пункты и огневые позиции. Командный пункт 45-го гренадерского полка только за одни сутки 52 раза подвергся атакам с воздуха».

За неполные пять недель 21-я пехотная дивизия теряет убитыми, ранеными и пропавшими без вести 85 офицеров, 552 унтер-офицера и 3381 солдата. Всего — 4018 человек. Боевой состав штрафного батальона насчитывает пока еще 3 унтер-офицера и 20 солдат. Это данные на 18 часов 19.08.1943 года. Три часа спустя от батальона z.b.V (специального предназначения) донесений больше уже не поступает. Альмайер-Бек записывает: «Ходы сообщений были завалены частично толстым слоем глинистой каши, частично раздувшимися трупами солдат неизвестной принадлежности». Точно так же трупы погибших покрывают район боевых действий от берегов Невы и далее вниз в направлении Погостья.

Тем временем полки 132-й пехотной дивизии направляются вечером 8 августа 1943 года от западной оконечности Погостьевского клина в лесисто-болотистую местность под Поречье и Вороново. 436-й полк этой дивизии уже несколько дней придан «болотным стрелкам» Рингеля. «Лесной телеграф» работает быстро. Едва полки успевают прибыть на передовую полосу боевых действий, как уже вскоре после полуночи завязывается первый рукопашный бой с бесшабашно дерзким разведдозором противника. Таким способом 364-я стрелковая дивизия из армии Старикова прощупывает своего противника. С рассветом немецкие передовые наблюдатели, приданные одному из батальонов 438-го полка, отслеживают передвижения больших вражеских колонн. Пехотные орудия и полевые гаубицы 132-й пехотной дивизии тотчас открывают бешеный огонь. В то же самое время русские штурмовики Ил-2, оснащенные мощной броневой защитой, обрушивают свой огонь на одиночные окопы, траншеи, командные пункты и коммуникации 436-го полка. После того как самолеты Ил-2 скрываются за искореженным лесом, завывая моторами, в немецкие траншеи врывается боевая разведывательная группа русских. В очередной раз в журнал боевых действий вносится запись: «Атака отражена в ходе рукопашного боя».

Так для 132-й пехотной дивизии начинается серия чудовищных оборонительных боев между опорными пунктами с кодовыми наименованиями «Ручка серпа Луны» и «Прореженный лес». Днем и ночью то тут, то там солдаты Старикова пытаются срезать выступ линии фронта, углубить прорыв в расположение противника, овладеть траншеями ударом во фланг и разбить боевой порядок врага «углом вперед», построенный для проведения контратаки. Целые страницы журнала боевых действий дивизии посвящены донесениям об атаках, обороне, контрударах. Красноармейцы вклиниваются на триста метров в позицию «Утиный клюв». Через два часа ценой огромных усилий удается восстановить первоначальное положение. Русские штурмовики беспрестанно молотят по пехоте, артиллерии, обозам и транспортам с ранеными. После того как они наконец отворачивают, опустошив топливные баки, расстреляв весь свой боезапас и сбросив все бомбы, включаются в дело орудия, «сталинские органы» и минометы. Затем грохочут и визжат танковые гусеницы, поднимаются в атаку перепачканные землей подразделения солдат с автоматами в руках и примкнутыми к винтовкам штыками.

Позднее это так было описано в боевых донесениях 132-й пехотной дивизии: «Первоначально наша атака приводит к повторному захвату участка траншеи длиной 70 метров. В половине второго дня 436-й гренадерский полк докладывает, что вынужден вновь оставить траншею из-за сильного огня противника, его контратак и больших потерь». Командир дивизии приказывает блокировать этот участок боя. Спустя восемь часов поступает доклад, что участок вклинения по-прежнему не может быть блокирован из-за сильного огня врага. Его лишь держат под своим контролем замаскированные разведывательные дозоры. В это же время в журнале боевых действий появляется запись о «сильнейшем налете вражеской штурмовой авиации, которая нанесла ущерб войскам в передовой полосе обороны, командным пунктам и коммуникациям. Прибывшие на помощь истребители не смогли оказать противодействия». Так оценивается в донесениях по обстановке абсолютное превосходство в воздухе советской авиации, о чем немцам в Германии ничего не известно, хотя дома они сами подвергаются массированным бомбежкам со стороны американцев и англичан. 10 августа в докладе 18-й армии о боях на ее северо-восточном участке фронта говорится следующее: «В наиболее сильном налете вражеской авиации в один из дней участвовали 110 самолетов. Наша авиация смогла задействовать не более 20 боеспособных истребителей».

Запись за 12 августа в журнале боевых действий 132-й пехотной дивизии гласит: «Контрудар с целью возвращения опорного пункта „Песчаный карьер“ не увенчался успехом из-за сильного артиллерийского огня и обстрела прямой наводкой, который вели десять танков противника». А в полночь появляется такая запись: «Несмотря на тяжелые, продолжавшиеся весь день атаки десяти вражеских батальонов, поддержанных артиллерией, танками и самолетами штурмовой авиации, передовая полоса боевых действий прочно удерживалась за исключением одного участка, где противнику удалось вклиниться на глубину 300 метров. Уничтожены 19 танков противника, из них девять в ближнем бою». Отмечается также один из наиболее отличившихся бойцов, фельдфебель и кандидат в офицеры Райн, «который уничтожил в ближнем бою два танка, а после гибели командира роты принял командование на себя. Ему удалось вместе со своими солдатами отразить несколько вражеских попыток прорыва, проявив при этом исключительную храбрость».

Более поздняя запись свидетельствует: «Так как больше не было резервов, сложилось угрожающее положение. Дивизия придала полку собранные со всех концов остатки 132-го саперного батальона в составе 1 офицера, 2 унтер-офицеров и 50 солдат и направила их в его расположение в ускоренном порядке на автомобилях». Все это напоминает рассказ об одном командире полка, который с горьким юмором докладывает наверх, что посылает весь полковой резерв на угрожаемый участок фронта на своем «фольксвагене».

132-я пехотная дивизия вновь теряет сотни своих солдат. Многих из них не удается больше подобрать и похоронить. Штаб одного из батальонов оказывается погребенным в развалинах командного пункта вместе с командиром, его адъютантом посыльными, связистами и всей аппаратурой. Сотни солдат получают ранения и контузии, их доставляют на носилках на ближайший медицинский пункт. Один из молодых радистов заносит мало разборчивыми каракулями в свой дневник: «Длинные колонны немецких пехотинцев возникают из облаков пыли, образующихся каждый раз при разрыве снаряда. Вечерняя заря простирает фиолетовый свет над измученной землей. Солдаты идут по ней спотыкаясь, в разорванной грязной форме, некоторые с медицинскими повязками. Стонут раненые на носилках. Обрубок руки, замотанный грязно-красным бинтом, торчит, упираясь в небо. Один из раненых прерывисто дышит, молясь при этом. Я спрашиваю каждого с растущим беспокойством о своем друге: „Не видел ли кто-нибудь ефрейтора Хасселя? Имя его Альфонс. Он радист из 10-й роты“. Но солдаты качают головой или молча, шатаясь от усталости, проходят мимо».

Среди тех, кто погиб в эти дни, был также командир 437-го гренадерского полка, полковник, которого солдаты особо почитали, называя «Папашей Киндсмюллером». Старый вояка и дуэлянт, отличившийся еще в Первую мировую войну, знал по имени не только каждого солдата, но и всех лошадей своего полка. В связи с тем что обстановка стала критической и запутанной, он решает сам идти вперед, чтобы указать дорогу подкреплению. Но местность уже больше не узнать, настолько она перепахана снарядами. Солдаты теряют ориентировку. При этом они, сами того не подозревая, попадают в зону обстрела одного из подразделений своего же полка. Те, уже не раз попав в окружение, каждый раз с трудом выходят из него, и им кажется, что опасность вновь угрожает им с тыла. Они открывают огонь. Киндсмюллер погибает на месте. Многие плачут, как будто потеряли собственного отца.