Третья стихия

Глава 10 ПОСЛЕДНИЕ ВЕДЬМЫ

Илли лежала с открытыми глазами, повернувшись лицом к стене. Серая бугристая поверхность стены немного успокаивала глаз, по крайней мере она была единственным, что не слишком действовало сейчас на нервы. Как никогда в жизни, ей необходимо было теперь остаться одной. Хотелось отвести наконец душу, приказать им всем — убирайтесь! И она непременно бы так и сделала, имейся хоть малейшая надежда на то, что они подчинятся ее команде и уберутся. Оставят ее в одиночестве, хоть ненадолго. Особенно раздражало в последнее время постоянное присутствие рядом Карригана с его всепроникающим взглядом. Не шло из памяти его мысленное замечание, выданное им еще там, в Месиве, с меткой небрежностью записного знатока человеческих душ. Тогда, бросив в море эгнот, не в силах еще поверить в очевидное — в то, что Рэт Эндарт — ее Рэт — не просто на стороне изменников, что он принимает участие в погоне за ней… тогда ей пришлось выслушать утешительное послание Карригана: «Никаких причин для печали, детка. Ты была ему всей душой предана, не так ли? Отрицать бесполезно, я — свидетель. И ты им предана. Так о чем горевать — тебе же ответили полной взаимностью!..» Сказать в ответ ей было нечего, да и не стоило того…

Что-то происходило вокруг, что-то мелькало, иногда даже занимая ее внимание, впрочем ненадолго. Время от времени — возникало острое желание заплакать. Да что там — попросту зареветь. Чисто по-женски — горько, безутешно и в голос. «Рэт, здесь глубоко!.. Дай руку!» — «Ты же хотела научиться плавать? Плыви!..»

Мир вокруг продолжал вращаться, скользить бестолковой чередой пестрых событий, едва задевая по краям сознания, как по стертой шестерне, заставляя еще ее двигаться, но без понимания происходящего, без смысла. А ведь у нее была цель… Ее собственная цель — единственный надежный стержень в поглотившем ее мировом водовороте, последний спасательный канат, за который, пожалуй, стоило еще ухватиться. И она за него, конечно же, в конце концов ухватилась. Лишь тогда отчаяние, грызущее сердце голодной волчицей, слегка разжало беспощадные зубы. Унылую душу осенили смысл и ясность, а вместе с ними родилось первое решительное слово: «Хватит!!!» Пусть эти ее так называемые попутчики, все эти проводники, попрыгунчики, винегреты и прочие барахтаются и дальше в своих бестолковых декорациях, дерутся, умирают, гоняются за монстрами, сами превращаются в монстров и катятся в тартарары! Ей с ними больше не по пути, у нее имеется своя задача, и она наконец-то займется ее осуществлением! И Карриган ей отныне не указ, а только помощник, обязанный подчиняться ее воле, раз уж он вызвался ей помогать! Вот так примерно, не выбирая особо вежливых выражений, она и сказала Карригану. А затем выдала первый приказ — немедленно возвращаться в родную реальность и приступать там к поискам давно обещанного корабля. Как осуществить обратный переход — это не ее проблема, хотя она не сомневается, что он с этой задачей отлично справится и без Проводника. Разговор этот происходил, пока остальная группа устраивалась на очередной долгосрочный привал в реликтовом подвале, куда их привел чудной зеленый старикашка. Она ожидала услышать в ответ от Карригана старую песню про единственный верный путь, который не ей выбирать, потому что он — этот путь — сам уже ее выбрал, и готовилась дать Наблюдателю хорошую отповедь: приставлен наблюдать, вот и наблюдай, помогая, когда велено, а уж командовать — довольно! Это изначально было и остается ее прерогативой! Но, к ее удивлению, Карриган на сей раз не стал спорить, а согласился сразу, лишь поставив условие: он найдет для нее корабль и отправится за ним немедленно, но сама Илли должна оставаться временно до его прихода вместе со спутниками здесь, «на дне». Она в ответ заявила, что не собирается ждать его возвращения, сидя безвылазно в сырых катакомбах в компании бандитов. Тогда Карриган дал понять, что ей вовсе не обязательно ожидать его именно здесь: он, мол, найдет ее впоследствии, где бы она ни оказалась. «Впоследствии» — это звучало вдохновляюще, особенно в его насмешливых устах. Однако ей поневоле пришлось смириться, утешаясь тем, что она все же заставила его наконец подчиниться своей воле. А то, что он бросает при этом на произвол судьбы ее — Хранителя, которого обязан, по его же собственному признанию, беречь и опекать, пусть ляжет тяжким бременем на его совесть. Но в принципе, по большому счету, это была ее первая настоящая победа над Карриганом с начала безумного бегства. Хотя удачи, надо признать, имели место и раньше. Об одной своей нечаянной удаче она вспомнила сейчас, лежа лицом к стене и ощущая, как постепенно возвращается отпустившая на время боль. Опять накатила стылая волна тоски, вновь одиноко и бесприютно заплакало в груди самое обыкновенное женское сердце, потерявшее любовь. Приложив руку к груди, она ощутила там, под одеждой, у самого сердца камушек, подаренный ей старухой ведьмой. Или, быть может, феей?.. «Позови — помогу, — зашептал внутри незабываемый голос. — Советом, аль еще чем… Все тебе полегче будет…» А надо ли, чтобы было легче?.. Надо! — поняла она. Еще как надо! Перед ней поставлена задача, способная изменить судьбу целого мира, и для ее осуществления необходимо, чтобы прошлое ушло, сгорело, развеялось серым пеплом!

Ей даже не пришлось доставать талисман из кармашка. Она только решилась попросить о помощи, приложив к нему ладонь, и сразу оказалась вне своего тела, вне помещения, в котором ее тело лежало, и, похоже, вообще вне какого-либо реального пространства. Ничего подобного она не ощущала в прошлый раз, когда звала подмогу в полуразрушенном магазинчике, объятом со всех сторон тьмой. Тогда она просто кричала мысленно, как в огромную трубу: «Помогите!!! На помощь!!!» — пока ее зов не оборвал рывок черного щупальца, незаметно обвившего ноги. Никакого ответа она тогда не услышала и решила поначалу, что так ни до кого и не докричалась. Но все-таки ее крик достиг чьих-то ушей — или, может быть, чьих-то мыслей — ведь помощь все- таки пришла! Теперь же не крик, а она сама летела куда-то в прохладной ветреной ночи, и платье из невесомой материи, непонятно когда ею надетое, струилось ласковым трепетным ручьем вдоль ее тела. Страха не было. Лишь стремление достичь наконец того места, куда она уносилась до сих пор только в сокровенных мечтах — туда, где ее поймут и, быть может, помогут… Да и просто понять — разве это уже не значит — помочь?

В конце концов она не то чтобы куда-то прилетела, просто вокруг нее, все еще летящей сквозь ночь, сама собой образовалась хорошая компания. Что в них было хорошего — в этих растрепанных девчонках, рыжих, черных и белокурых, веселых и задумчивых, возникающих со всех сторон из темноты и купающихся в теплой ночи, как в ласковом море? Да все в них было хорошо — их легкие движения, приветливые лица, их легкие платья, и какое-то непередаваемое ощущение радости общей встречи, осознание причастности к одному особому кругу — тайному сообществу последних ведьм, способных от души смеяться, плакать навзрыд и летать по ночам, способных еще любить во все сердце в этом огромном равнодушном мире. Она была теперь среди своих, ее понимали без слов, и никакого значения не имело здесь то, что она — императрица, обреченная от рождения на одиночество своим высочайшим титулом, что она не такая, как все. Выше всех… Только теперь до Илли дошел смысл слов старухи: «Мало таких, как ты, осталось, ох и мало…» Вовсе не ее миссию Хранителя имела в виду старуха. Их действительно было мало — не таких, как все. Последних ведьм. Одиноких, каждая — по-своему. И ей вдруг подумалось, что вряд ли, наверное, все они были так же прекрасны и молоды в жизни, какими выглядели теперь. Скорее всего Илли не узнала бы их при встрече в реальном мире, ведь видела сейчас только суть — тот самый пресловутый душевный облик, который не каждому дано разглядеть за грубой оболочкой из плоти. А может быть, даже — как знать? — среди них кружила в танце, юной, неузнаваемой, и та самая древняя старуха, подарившая талисман?.. Об этом Илли могла только догадываться. Но подозревала, что первый ее призыв о помощи достиг совершенно иных сфер, нежели теперь. Налицо была многофункциональность талисмана: когда помощь требовалась против реального агрессора, она и явилась во плоти. На этот же раз Илли звала сердцем, и на зов устремились те немногие, что могли ее понять, потому что были с ней одной сумасшедшей крови. Ей даже не пришлось ничего объяснять им: они слышали ее беду, знали о ее боли и порхали вокруг заботливо, словно бабочки, старающиеся крыльями затушить огонь на груди подружки, слишком близко подлетевшей к коварному пламени свечи. Они говорили с ней мысленно наперебой, хотя их реплики не перебивали, а как бы дополняли одна другую:

— Он тебе еще нужен?.. — Это рыженькая в зеленом платье с огромными изумрудными глазами.

— Если нужен — он твой, только свистни! — Жгучая брюнетка в узком красном туалете.

— Скоро все изменится, и он вновь будет с тобой! — Хрупкая белокожая фея, нежная и светлая, как ангел.

— Если, конечно, сумеешь простить… — Это, кажется, та синеглазая, резкая, что летит чуть позади справа.

И вдруг, она же:

— Хочешь его увидеть?

— Прямо сейчас?..

— Прямо сейчас!

В их обществе ее охватили головокружение и беспечная легкость, сродни опьянению от нескольких фужеров шампанского. Все показалось легко и просто: она увидет Рэта, и окажется, что предательства не было, просто ее обманули, показав в эгноте очень качественный галлофантом.

— Хочу!

Она думала, что увидит его со стороны, предположительно — как на экране. Но все произошло совсем иначе: подруги-ведьмы исчезли из поля ее зрения так же внезапно, как появились; возможно, потому, что сама она начала стремительно падать вниз, словно утратила в мгновение ока благоприобретенную способность летать. Падение длилось секунды и напоминало спуск в скоростном лифте, причем с выключенным светом. В конце воображаемой лифтовой шахты ее поджидал большой сюрприз: она не просто увидела Рэта Эндарта, она упала с неведомых высот прямо в ту точку пространства, в которой Рэт в данный момент находился. Слегка опомнившись, Илли с трудом постигла смысл происходящего с ней феномена: она была с Рэтом — это факт. Но не полный. А полный факт состоял в том, что она ощущала Рэта, как себя самое — в высшей степени странное и непривычное ощущение. Его тело было и ее телом тоже — хотя наверняка в меньшей степени, — и телу этому было плохо: оно лежало на жесткой кровати, опутанное поверх пижамы какими-то проводами и трубочками, было вялым и непослушным, открытые глаза созерцали белый потолок. У тела болела голова, ныла правая рука и в груди тоже что-то ныло. Илли тут же поняла, что знает, так же как знал это Рэт, что находится его бедное тело в лазарете с сотрясением мозга, переломом предплечья и трех ребер и что все эти многочисленные увечья обрушились на него в момент соприкосновения с землей подбитого имперского катера. Из чего следовало, что Рэт действительно находился в этом проклятом катере и, следовательно, принимал-таки участие в предательской погоне. Но, может быть, он пошел на измену с тайным намерением ставить палки в колеса преследователям и помогать так или иначе своей невесте?.. Блаженны влюбленные, потребляющие пачками утешительные пилюли с этикетками «наверное» и «может быть»: пока они верят, им улыбается счастье. А основа их счастья — хоть они об этом и не подозревают — состоит в том, что им недоступна подлинная абсолютная близость. Беглянка Илли, она же — урожденная Эвил Даган — императрица, властительница и прочее и прочее, свято хранившая свою честь для первой брачной ночи, оказалась неожиданно для себя так близка с мужчиной, как не мечтала ни одна опытная развратница, да еще умудрилась при этом сохранить себе невинность. И не дай им Бог этой самой абсолютной близости, потому что ей была теперь доступна истина — голая и беспощадная, подобная некрасивой женщине, с которой силой сорвали одежду.

Самым сильным чувством, непрерывно, несмотря на ранения, кипящем в Рэте, оказалась досада — на то, что устоявшееся комфортное существование перевернулось внезапно, и так для него неудачно, пустив под откос все его грандиозные планы на будущее. Бороться с новой властью было выше его сил и возможностей, особенно после того, как ему доходчиво объяснили, что подчиниться, смирив свои амбиции, будет гораздо выгодней для него же: тогда за ним обещали сохранить наследственную власть в домене его отца. Посильное содействие в поимке беглой невесты учтётся ему особо. В противном же случае избалованному принцу пригрозили пожизненной ссылкой. Ни о какой любви в сложившихся обстоятельствах не могло быть и речи, хотя нежное «Вилли» теплилось еще где-то под обломками прежнего независимого характера, порождая смутные чувства вины и раскаяния, старательно заглушаемые мыслями о щекотливости своего теперешнего положения, о необходимости совершенного шага, да о свободе собственного выбора, в конце концов!

— Полно, Рэт, разве это ТВОЙ выбор?! Разве ты теперь свободен?! Опомнись, Рэт! Стань же собой!!!

Рэт напрягся, с трудом приподнимаясь. Илли почти как свое собственное восприняла его смятение. Без сомнения, он как-то чувствовал ее глубинное присутствие, мог ее слышать! Всей своей сугью, спрятанной сейчас где-то в укромном уголке его сознания, она ощутила, как он отыскивает ее в себе, тянется к ней — отчаянно, лихорадочно, слепо, словно в бреду; ему так давно нужна была она, ее тепло, ее помощь!

— Я здесь, с тобой, Рэт! Я тебе помогу! Я тебя не оставлю! Только уходи отсюда! Беги, пока еще не поздно!

Он медленно встал, обрывая с себя провода и шланги, шатнулся от головокружения и резкой боли в груди и все же сделал шаг, другой, оперся рукой о стену. «Ну же, принц, вперед!» — подбадривала она, стараясь взять на себя большую часть его боли. Он двинулся вдоль стены, дошел до угла и остановился, склонив голову.

«Ну, что же ты?..»

Не поднимая головы, он неожиданно произнес:

— Дверь!

В тот же миг пол исчез из-под его ног, и Рэт, потерявший под собой опору, провалился в темный длинный колодец. «Аварийный гипер», — не успев толком испугаться, догадалась Илли еще прежде, чем Рэт выпал из тьмы гиперколодца прямо в пилотское кресло небольшого спасательного катерка. Бывшей императрице, благодаря ее бывшему инструктору Карригану, был известен этот тип катеров: обычный четырехместный челнок-спасатель, способный вынести при необходимости до восьми пассажиров. Оказавшись в челноке, Рэт почему-то не торопился готовить его к старту. Он сидел, опустив руки, уставясь неподвижно в слепой экран перед собой. Что-то неладное творилось в его голове: что-то там возбухало, ширилось, давило, заливало гнойной массой сомнений только что вспыхнувшую живую искру.

«Что я делаю? Куда я полечу? Я ведь не смогу даже вернуться в свое родное пространство!..»

«Не бойся, это я, Вилли, я — с тобой, я тебя не оставлю! Сделай же последний шаг! Мы найдем тебя, подберем, разыщем, где бы ты ни был! Верь мне!»

«Бред… Но даже если и нет, если, допустим, это не бред и она мне действительно поможет, то на что я буду обречен, присоединившись к ней? На вечное бегство?.. А что получу взамен? Сомнительную радость близости с женщиной, которая не может гарантировать мне ничего, кроме пожизненного клейма изгоя?»

Захлебнувшись на мгновение в душных глубинах его сознания, отравленных ко всему еще отчаянной злостью на все и на вся, Илли отпрянула в панике от своего бывшего жениха, словно вынырнула на свет Божий из вязкой трясины. Разочарованная душа жаждала сейчас надежного приюта и, наверное, поэтому тут же очутилась в собственном теле, преодолев в момент пространства и расстояния, не повидавшись даже напоследок с подругами-ведьмами. Что они, безусловно, заслужили ее благодарность, она поняла лишь спустя несколько минут, окончательно придя в себя после мистического вояжа: она искала и не находила в себе ни былого отчаяния, ни боли, ни даже ненависти. Разве можно ненавидеть человека за то, что он такой, какой есть, что он тебя не любит, да и никогда по-настоящему не любил? Любовь ведь не вызовешь по заказу, если ему вообще дано было любить, в чем она теперь очень сомневалась. Единственное, чего был, пожалуй, достоин Рэт Эндарт, — так это жалости. Для ненависти он был слишком мелок; ведь ненависть, как известно, — оборотная сторона любви, а любила она, оказывается, кого-то совсем другого — человека со своими недостатками и слабостями, но все же гордого и смелого, верного себе и знающего цену своему мужскому слову, короче говоря — нереального, ею же самой придуманного принца. Найди она даже сейчас в себе силы простить предательство, ей просто некого было прощать: принц оказался соломенным пугалом, а его любовь — воздушным замком, воздвигнутым на болоте. Возможно, что ее тайный визит в сознание Рэта, как и сам способ получения таким образом информации, был не совсем честным. Но ведь ее случай — особый! И она непременно поблагодарит новых добрых подруг — за то хотя бы, что они сумели это понять. Только благодарить придется как-нибудь в следующий раз: вновь покидать тело и созывать их прямо сейчас только для того, чтобы выразить им свою признательность, не было ни сил, ни смысла. Слишком уж она измоталась за пару последних сумасшедших дней и хотела теперь лишь одного — забыться, погрузиться в сон, благо какое-то подобие кровати ей в этом псевдозагробном мире предоставили.

Сон подобрался незаметно, как большой ласковый кот, и уже обнял ее своими мягкими белыми лапами, как вдруг его спугнули шум и резкие крики, донесшиеся, очевидно, из коридора. Милостиво пожаловавший было сон мгновенно, чисто по-кошачьи испарился без надежды на возвращение. Разлепив глаза, Илли обернулась к дверному проему, увидела мелькающие в коридоре черные балахоны и тут же с досадой поняла, что желанный покой, увы, даже сниться ей в ближайшее время не намерен.