Третья стихия

Глава 15 ДВЕ СТИХИИ

Она встала на ноги, когда за их спинами упала с гулким грохотом, словно погребальная плита, кованая дверь. Но оттаивать Илли начала еще на мосту, примерно на его середине, где у Михаила возник спонтанно мысленный разговор с Карриганом. Именно тогда Михаилу пришло в голову, что человек, заперший в клетку его Проводника, был наверняка одного поля ягода с Карриганом, и это означало, что Карриган вполне мог бы посодействовать в освобождении его альтер эго. И еще он подумал, что как был по жизни безнадежным отморозком, так и остался, потому что разговор об этом надо было заводить гораздо раньше. А Карриган неожиданно взял да и ответил:

— Тебе и самому ничего не стоит освободиться из этой клетки. Дерзай, Проводник. Как говорят у вас — повышай квалификацию!

Тогда Михаил и почувствовал, что она шевельнулась и потеплела, хотя на мосту царствовал все тот же лютый мороз. А теперь она, совсем уже живая и теплая, решительно отстранилась от Михаила, и он в результате поставил ее на ноги. Вот и осуществилась его мечта, хотя и с точностью до наоборот: он-то мечтал спасти ее, унеся на руках от опасности, а вместо этого сам принес туда, где даже воздух казался настоянным на тягучем ужасе, густеющем с каждым новым вздохом еще и оттого, что опасность эта была неведомой. Помещение, куда их так ненавязчиво пригласили, оказалось чем-то вроде огромной прихожей, и в нем было значительно теплее, чем снаружи. На стенах горели факелы, и обязательные здесь стенные росписи как будто неуловимо двигались, отчего сами стены казались живыми, дышащими и источающими угрозу. Факелы горели и у перил широкой каменной лестницы, ведущей наверх, к большой двустворчатой двери.

— Там, — уронила Илли и первая шагнула к лестнице. А они, естественно, пошли за нею следом.

«Погибать, так свободными!» — решительно подумал Михаил и прямо на ходу сделал попытку вызволить своего Проводника из базового плена. Все вокруг прямо-таки вибрировало, сочилось опасностью, и хотя они пришли сюда не для того, чтобы от этой опасности бежать, а скорее затем, чтобы с ней бороться и, разумеется, победить, но что они будут делать, если враг станет одолевать?.. Бол не сможет увести всех. На Карригана надежда шаткая — у него какие-то глобальные конфликты с мировой предопределенностью. Одна надежда на себя — он, Проводник, должен быть в этот момент свободен.

Итак, пока ноги Михаила медленно отсчитывали ступени, сам он уже вошел в контакт с Проводником, стоящим там, на базовой дороге, в окружении сияющей клетки из лезвий. Но воля к тому, чтобы сломать эту клетку, мгновенно съежилась в песчинку и юркнула куда-то в почки, а оттуда проследовала в мочевой пузырь, потому что Оно было здесь, совсем рядом, Оно уже припало на брюхо, готовясь к прыжку, и выжидало только каких-то последних, отмеренных им самим шагов и мгновений. Крохотным, еще не сожранным страхом уголком сознания Проводник поставил своим верхним и нижним конечностям диагноз «паралич», и в этом параличе бессилия, разлитом по жилам первобытным ужасом, он услышал где-то вдали слова Карригана, сознавая, что предназначаются они для Илли:

— Ты должна достать иглу, что заткнута у него сзади за воротом. Ты подойдешь к нему и обнимешь — он не будет противиться, он этого ждет. Поцелуй его и вытащи иглу.

Михаил попытался вникнуть в смысл подслушанной фразы, как вдруг его окатило грандиозным валом определенно мистических помоев: глаза и разум застлало душным всплеском неизмеримо чужой, черной и страшной ярости. Оно тоже услышало. И Оно бросилось.

Он шарахнулся обратно в свое тело, такое маленькое и беззащитное, ступавшее, оказывается, в этот момент на очередную ступеньку, и успел еще засечь последнюю, самую краткую долю того мига, когда черная масса метнулась на них со всех сторон, словно таилась здесь в каждой щели и трещине, сливаясь над ними, наваливаясь и поглощая мир. И уже не сам он ускользнул в базовую реальность, а Нечто вытянуло его туда, Чтобы выпить, растворить в себе не только его физическое тело, но и того, кто в этом теле жил, любил, мечтал и коченел от страха, того, кто уводил это тело и умел уводить других в иные реальности. Здесь Оно выглядело иначе — как отвратительное бордово-красное желе, двигавшееся, дрожа и жадно чавкая, со всех сторон и сверху, лишь не проникая почему-то в его клетку, куда он попал сразу, едва хищное Нечто приволокло его сюда, выдернув насильно из реального мира. Его тюрьма превратилась неожиданно в его же крепость, и кажется, что крепость довольно надежную. Остальные оказались здесь же, только за пределами крепости: справа сжался в комок Петр, слева Бол делал отчаянные попытки сгруппироваться, чтобы желе его не растащило, за ним чуть поодаль бессильно дергалась Рейчел. Илли среди них Михаил не увидел, не видать было в бордовом океане и Карригана — наверное, он успел защититься и защитить ее, как когда-то в Месиве. Остальных теперь защитить было некому. Кроме него, Михаила, Проводника. А он… Он заключен, не в силах сделать ни одного движения, он пленник, опутанный своей тесной клеткой, как муха паутиной… Паутиной! Клетка — это паутина. Только он не муха, а паук. В своей паутине. В паутине, которой он может опутать все, что ему заблагорассудится! Михаил растопырил руки. Их почему-то было много. И ног тоже было много. Все правильно, так и должно быть. И сеть, вот она, его серебряная сеть рвется, послушная, под его мохнатыми лапами, и кусок ее уже летит на Бола, окутывает и собирает воедино расплывающиеся части. А этот кусок для Петра. Братец, где ты, куда тебя унесло? Ага, наверх. Щас вернем. Шея растет, вытягивается, голова достигает Петра, хватает его зубами и тащит вниз. Вот так, сюда давай. Здесь кусок для тебя. Да что ж ты так сжался, не бойся, это я — твой брат Миша! Значит, так, сеточка, тебе руководящая директива — этих двоих вынести за пределы красного живоглота и там отпустить! Теперь Рейчел… Бордовая масса давит со всех сторон, мнет лапы, хочет сожрать. Сети мало… Мало? Да он же — генератор сети, ее производитель, сетевой магнат, он весь набит сетью!!! Вот она, вот, моя родимая, ткись, сама ткись, мне некогда, я руковожу! Желе что-то не на шутку разволновалось, забурлило, а потом распалось на множество разновеликих кусков, и каждый из этих кусков обратился в прозрачного бордового урода. Михаил-паук оказался в окружении жаб, циклопов, скорпионов, горгон и прочего в том же духе, для чего в человеческом языке просто не имелось названий, хотя пауки среди них тоже имелись, и в большом количестве (а куда ж без них?). Все они полезли на Михаила, он оказался в самом их центре. Но первоначального ужаса в душе как не было — враг перестал быть неведомым, он находился теперь перед ним, во плоти всего своего военного потенциала и оказался вообще-то знакомым, уже как то раз ими битым. Так что вместо того, чтобы испугаться — на что эта скотина, черная снаружи, красная внутри, наверняка и рассчитывала, — Михаил- паук вошел в боевой раж: он стал закидывать врагов сетями с ловкостью профессионального факира, благо рук у него теперь было много, и глаза умели глядеть сразу во все стороны. Вот так, правильно, раздвигай, захватывай, жми, зажимай с того краю, окружай, спрессовывай в студень, а где у нас эта ведьма Рейчел?.. Не вижу. Побежал искать. Аты, сеточка, работай, стискивай, пошла! А я тебе по пути еще материальчика подкину. Сеть ткалась где-то в тылах с неимоверной быстротой целыми одеялами, тесня бордовую изнанку живоглота, стягивая, уминая и заключая его постепенно под узорчатый мелкоячеистый купол. Михаил побежал вдоль этого купола, ловко перебирая своими восемью лапами по лодбиту — да, кстати, — это был лодбит, потому что он так хотел! По пути ног у него стало опять две, и рук тоже, потому что он опять же так захотел. Но больше всего он хотел сейчас найти эту стерву Рейчел, а ее-то как раз нигде в проклюнувшемся базовом тумане не вырисовывалось. Зато нарисовались Петр с Болом: оба они стояли впереди, прямо по ходу его следования и что-то делали с сетевым куполом — похоже, что безуспешно пытались его прорвать. Михаил сначала решил, что Петр замыслил какой-то хитрый план уничтожения Бола и пытается как раз сейчас его осуществить. Как вдруг он увидел Рейчел. Но не в тумане, а там, под сетью, — что-то висело в красной массе, неестественно скрученное и какое-то не вполне целое, но все еще напоминающее Рейчел, и видно было, как от нее отделяются, расплываясь во все стороны, мелкие частицы. Процесс уже пошел — тварь расщепляла ее, приступив к перевариванию. Михаил стал рядом с ними перед Рейчел, как врос с разбегу по эту сторону сети. Это была его сеть! Его! Отодвинув двумя руками в разные стороны Петра и Бола, он ударил кулаком в звено, и оно разошлось, пропуская его руку. Схватив за волосы то, что раньше было Рейчел, он протащил ее наружу через звено — она прошла, как газовая шаль через угольное ушко; лишние деформации вряд ли уже могли повредить тому, что от нее осталось. Взяв это на руки, он приказал своей сети: «Сожмись, насколько сможешь, и затвердей!» Потом, прихватив последним усилием воли Петра и Бола, шагнул в свою реальность.

Он стоял на верхних ступенях лестницы, залитой расплавленным варом, доходящим ему до щиколоток, шипящим и пузырящимся, однако не обжигающим ног. «Что, хреново? То-то. Будешь в следующий раз выбирать, на кого кидаться. Впрочем, о следующих разах можешь забыть». На руках у него лежала Рейчел. Целая и довольно таки тяжелая. Но вряд ли живая. Он поглядел вперед. Двери, до которых они так и не добрались, были распахнуты, за ними открывался тронный зал — в самом деле тронный, потому что в противоположном его конце стоял на постаменте золотой трон, обтянутый красным бархатом. Надо было еще узнать, как там позади чувствуют себя Петр с Бродягой, но увиденное в зале мигом вышибло из Михаила тревогу за попутчиков и заставило даже забыть о необычном поединке, из которого он вышел только что победителем. Там перед троном седой мужчина в коричневом с золотом балахоне обнимал Илли и тянулся к ее губам, а она отклоняла голову все дальше назад, обхватив при этом его за шею. Наконец он влепился в ее губы.

Михаил с горловым рыком:

— Ах ты!..(дальше он просто задохнулся), — сорвался с места. И тогда позади мужчины прямо из воздуха соткался призрак ревнивого мужа, иначе говоря — Владимир Карриган с кинжалом в руке. И ударил этим кинжалом старого ловеласа между лопаток. Тот закричал страшно, отпуская Илли, стал медленно оборачиваться назад, оседая уже на полуобороте, и рухнул мешком к ногам Карригана и Илли. Она отступила на шаг, приложив ко рту запястье, тем же жестом его вытирая, и тоже упала.

Владимир Карриган, сделав свое черное дело, перешагнул через коричневое тело с торчащим в спине ножом, и заботливо склонился к Илли.

Вся драма длилась секунды. В течение этих секунд Михаил бежал к ним, уронив где-то по дороге Рейчел. Илли он достиг практически вместе с Карриганом и одновременно с ним опустился возле нее на колени. Она лежала на спине и, оказывается, пребывала в сознании: глаза хоть и были полузакрыты, но взгляд их оставался осмысленным, ресницы подрагивали. Она глядела на Карригана. Губы ее тоже вздрагивали, пытаясь что-то сказать ему.

— Не надо, — уронил он.

Но она все-таки сказала:

— Как ты… смел?., зачем?..

Напряглась, пытаясь приподняться, но не смогла, лишь чуть оторвала голову от пола и выговорила отрывисто:

— Там… Не было… Иглы…

Михаил заботливо подложил руку ей под голову. Карриган потянулся к ее кисти, повернул ее ладонью вверх и произнес удовлетворенно:

— Ты взяла Стихию.

Михаил перевел взгляд на ее ладонь, осторожно перевернул вторую кисть и так и оставил ее в своей — обе ее ладони и пальцы были изрезаны и все в крови. Она спросила:

— Но почему?..

— Потому что для этого тебе было достаточно слиться с ним в поцелуе, а мне — убить его в этот самый прекрасный миг в его жизни. Больше ему просто незачем было жить. Хотя сам он этого так и не понял.

Убить. Михаил поглядел через плечо назад. Там, у самой двери, Петр пытался привести в чувство Рейчел. Значит, она еще жива — иначе б не старался. Бол пребывал рядом с ними — на первый взгляд в полном составе. «Слава Богу, все целы!» Повернувшись обратно к Карригану, Михаил спросил у него мысленно: «А ты часом не надеялся, что сегодня еще кое-кого убьют?»

«Надеялся, а как же. Но не сомневался, что с этим ты справишься и без меня».

Илли вновь напряглась, и Михаил почувствовал, что она все силится и никак не может пошевелить даже рукой.

— Что со мной?..

— Человеку не дано удержать две Стихии, — ответил Карриган. — Одну тебе необходимо отдать… Мне. И немедленно. Иначе это будет стоить тебе жизни.

— Но, если я умру, как же тогда… Стихии?..

— Тогда нам придется стать посредниками между тобой и твоими ближайшими родственниками. Выбор небогатый. Отдать одну или потерять обе — вместе с жизнью. — Он помолчал в ожидании ответа. Не дождавшись, наклонился к самому ее лицу, спросил: — Так ты согласна?..

Она не отвечала. Михаил понял: еще мгновение — и он коснется ее губ.

— Нет, — сказала она. Рука ее в ладони Михаила шевельнулась.

— Ты, — сказала она.

Карриган резко выпрямился, взглянув в упор на Михаила. «Ну что ж… Ты ведь давно мечтал об этом? Считай, что тебе фантастически повезло. Единственному из миллиардов».

Михаил невольно покосился на труп: «Не единственному. Одному уже сегодня повезло».

«Единственному. Потому что ты останешься жить и будешь помнить».

Михаил взглянул на Илли. О том, чтобы поцеловать ее, он бросил мечтать с той ночи в «бычке», когда прослушал последние земные новости. Раньше — да, мечтал. Но не при Каррйгане и не в ритуальных целях. И все же придется. Потому что из их разговора определенно выходило, что это должно спасти ей жизнь.

— Нет, — опять сказала она и чуть заметно усмехнулась. — Не надо… меня целовать… Сними медальон… у меня с шеи…

Выпустив ее руку, он провел пальцами по ее шее под воротом, нащупал цепочку и осторожно снял медальон, стараясь при этом не задевать ее по лицу и не уронить ей голову. Медальон был совсем темным, треугольным, с белой звездочкой посредине. Не вызывало сомнений, что он очень старинный.

— Положи его… мне в руку… И накрой… своей…

Он выполнил и эту ее просьбу. Подозревая, что волей обстоятельств совершает в своей жизни какой-то немаловажный шаг, но даже близко не догадываясь о его подлинном значении.