Третья стихия

Глава 13 ДРАГОЦЕННОЕ ТЕЛО

Как ни странно, но очнулся Михаил от того, что тело его куда-то катилось. Катилось-катилось и в конце концов обо что-то ударилось. Особой боли он при этом не ощутил, из чего следовало, что раны, полученные им только что в базовой реальности, искалечили не его тело; похоже, что в жестокий плен на заповедной дороге попал его внутренний Проводник, и именно он зализывал сейчас раны где-то в потаенном уголке души. Возможности у преследователей Карригана оказались гораздо шире, чем Михаил мог себе вообразить. Но размышления о том, как же ему теперь выручать из беды свою вторую натуру, пришлось отложить на неопределенное время; в первую очередь ему предстояло разобраться со странным поведением и местонахождением их общего с Проводником бренного тела.

Не успел Михаил открыть глаза, как тело его уже катилось в обратную сторону, при этом ноги придавило по пути чем-то тяжелым и мягким, а под ребра ткнулось что-то острое. Открыв наконец глаза, Михаил увидел, что катится он по полу довольно тесного помещения, причем катится вместе с двумя разнокалиберными вампирами — Попрыгунчиком и, соответственно, Бельмондом. Не составляло большого труда догадаться, что все они в данный момент заперты в какой-то из кают того самого катера, что преследовал их всю дорогу, был подбит ими у Стержня, после чего, очевидно, в рекордные сроки починился, увязался за ними в реальность третьего рода и настиг их в конце концов у разоренного Голсом «оделения милитцыи». Было также очевидно, что катер этот в данный момент куда-то движется. Условия транспортировки пленных в катере неземного происхождения ничем практически не отличались от недавних в милицейской галоше; похоже, что единое ментальное пространство действовало не только в пределах Земли, а являлось, видимо, чем-то вроде Вселенского стихийного бедствия. Но сам факт нового заключения наяву и даже бесспорный факт плена в базовой реальности временно потеряли значение для Михаила, когда он обнаружил отсутствие в этой новой передвижной КПЗ Илли. Ему сразу пришло в голову, что ей, как женщине, предоставили здесь отдельную каюту. Если так, то об этом наверняка должны были знать Попрыгунчик с Бельмондом — судя по всему, они добровольно предпочли жестокий плен вольному прозябанию в «подводном» городе. В любом случае они должны были знать что-то о последних, пропущенных Михаилом событиях. Поэтому Михаил, невзирая на девятибалльную качку и не собираясь дожидаться ее окончания, сграбастал кувыркающегося рядом Попрыгунчика за лацкан его бежевого пиджака и собрался уже было приступить прямо с налету к допросу, как их обоих садануло еще раз об стену, прижало к ней и накрыло сверху Бельмондом, отчего все трое обрели на какое-то время подобие опоры в лице стены, притянувшей их к себе, вроде как магнит — любимые гвозди. Именно в этот момент избыточная плотность воздуха, характерная для реальности третьего рода, начала ощутимо уменьшаться, и Михаил увидел, как изменяются на его глазах лица спутников, обретая постепенно цвета, присущие человеческим лицам в нормальном мире. Поняв, что катер покидает реальность третьего рода, и к нему — то есть к самому Михаилу — также возвращается в данный момент его обычный облик, Михаил пожалел на мгновение, что в мире загробных метаморфоз ему так и не попалось на глаза ни одного зеркала. Хотя, конечно, может, оно и к лучшему: глянул бы разок на свое посмертное отражение и приобрел бы, чего доброго, пожизненную фобию к зеркалам. «Посинеть мы всегда успеем», — решил про себя Михаил. Потом притянувшая их стена вроде бы размагнитилась, Бельмонд перестал давить и отвалился на пол. Камера больше не ходила ходуном, и собственное тело, если поставить его на ноги, уже должно было бы, по идее, сохранять равновесие. Но ставить себя на ноги Михаил пока что не рискнул, тем более что для общения с окружающими этого и не требовалось. Рука его продолжала сжимать ворот Попрыгунчика, к нему-то Михаил и обратился:

— Где Илли?

Тот вместо ответа возмущенно рванул на себя свой многострадальный пиджак. Раздался треск, и в руке у Михаила остался бежевый лацкан. Михаил, поглядев в изумлении на дело рук своих, машинально протянул лацкан обратно Попрыгунчику. Тот хмыкнул неопределенно, но лацкана не взял, а указал пальцем в лицо Михаилу, дополнив этот издевательский жест фразой, полной роковой загадочности:

— Ха-ха!

Это заставило Михаила вновь пожалеть об отсутствии поблизости зеркала. На его вопрос Попрыгунчик в результате так и не ответил. Вместо него откликнулся грустным голосом Бельмонд:

— Хорошо, что вы очнулись. Ее увел тот человек в зеленом. Она требовала, чтобы нас оставили при ней, но он приказал бросить нас сюда, а ее увел. Она еще успела шепнуть мне два слова: «Ищите дверь».

Бельмонд умолк, и все дружно посмотрели на единственную в помещении дверь — естественно, запертую, — после чего на трех лицах отразилась общая мысль примерно такого содержания: «Нашли. И что дальше?»

— Нет, — возразил этой общей мысли Михаил. — Здесь должна быть еще какая-то дверь. Которую надо искать!

И они принялись искать. Вскоре выяснилось, что каземат им достался на удивление комфортабельный: почти сразу Михаил обнаружил рядом с дверью ряд кнопок, при нажатии на которые из стен появлялись стулья, столики и даже кровати, куда можно было, оказывается, пристегнуться, знай пленники об их существовании заранее. Зря, выходит, Михаил грешил на всегалактическое ментальное пространство — вполне возможно, что не таким уж оно было и вездесущим. Разобравшись с мебелью, трое заключенных продолжили обследование своей благоустроенной камеры. Когда на стенах не осталось ни единого выступа и ни одной вмятинки, куда бы по нескольку раз не нажали, они принялись обшаривать пол, распределив его на три зоны. Михаил уже заканчивал прощупывать свой отрезок, ползая по нему на коленях и помянув уже неоднократно Бога, черта и прочий иконостас, когда Попрыгунчик добрался в своей «зоне прощупывания» до угла, сел в нем и заявил во всеуслышание:

— Бесполезно!

Убедившись, что сумел привлечь к себе всеобщее внимание, он картинно махнул рукой в сторону единственной, сразу найденной ими двери и произнес:

— Ну какая тут еще может быть дверь?!

Присовокупив мысленно к перечисленному иконостасу Попрыгунчика с его неуместным выпендрежем, Михаил собрался уже продолжить поисковые работы, но так и застыл, глядя в одну точку в углу, потом оглянулся на Бельмонда, позабывшего в этот момент контролировать свою челюсть. Наверняка Попрыгунчику, взгляни он на них теперь, польстила бы такая благодарная реакция на его бездарное в общем-то высказывание. Но в том-то и дело, что взглянуть благосклонно на двух потрясенных сокамерников было уже некому: едва успев сказать последнее слово, Попрыгунчик исчез из помещения — просто-напросто сгинул, улетучился, как опытный факир с дешевого представления.

— Туда! — только и сказал Михаил, едва ощутил возвращение к своему языку речевой функции. Бельмонда он запихнул в угол первым и заставил его повторить дословно, громко и отчетливо всю заключительную фразу Попрыгунчика (на всякий случай), благо она еще, можно сказать, витала в воздухе.

— Ну какая туг еще может быть дверь?.. — послушно, но неубедительно промямлил Бельмонд, стоя в углу с виноватым видом, словно дитятя, застуканный за поеданием рождественского торта. И добавил: — Как вы полагаете, его уже разнесли в щепки?..

— Кого?.. — не сразу вник Михаил в сакраментальную суть вопроса.

— Мой «Донской орел»…

— Да цел ваш отель! Точнее… Короче — цел, я его сам сегодня по «яйцевизору» видел! — обнадежил Михаил Бельмонда. Затем принялся его наставлять: — Сосредоточьтесь! Повторите еще раз, только резче, решительней! В приказном тоне! Дверь!!! Ну какая!!? Тут еще?!!

— Дверь! — немного взбодрился Фредди. И канул куда-то, не иначе как в эту самую «дверь», не успев продолжить.

Окрыленный успехом Бельмонда, Михаил заступил на его место и повелел:

— Дверь!

И провалился, сглотнув прыгнувший к горлу желудок, в темный тоннель, успев запоздало озариться тревожной молнией-мыслью: «А что, если эта «дверь» ведет куда-то наружу? Катер-то ведь, судя по всему, в полете находится…» Но поворачивать назад оглобли было уже поздно, да и не к чести: довольно подло с его стороны было бы остаться в камере, когда товарищи по несчастью уже улетели из нее в полную неизвестность. Не успело все это пронестись в мозгу у Михаила, как он уже миновал тоннель и плюхнулся с разлету во что-то упругое, очень смахивающее на удобное кресло. Возблагодарив мысленно всем скопом Бога, черта и прочий иконостас вместе с Попрыгунчиком, Михаил огляделся. В кабине небольшого челнока, куда его вынесло посредством аварийного гиперкоридора, имели место еще три таких же кресла — все три, кстати сказать, уже занятые. Михаил оказался в заднем ряду, рядом с ним ворочался, как боров в птичьем гнезде, Бельмонд, с пилотских кресел к ним обернулись Попрыгунчик и Илли. Слава Богу, она уже была здесь! И не то чтобы обернулась, а просто покосилась назад через плечо и, убедившись, что все благополучно прибыли, уронила невозмутимо:

— Стартуем!

— Стоп! — возразил Михаил, углядевший тем временем впереди на приборной панели нечто знакомое, и велел Попрыгунчику: — Давай-ка поменяемся местами!

Михаил, хоть и не являлся для них больше Проводником, ощутил при виде Илли ту же спокойную уверенность, что неизменно сопровождала его в моменты их странствий между мирами. Она тут, рядом, и значит, все идет как надо, и ему лишь необходимо обеспечить, чтобы и все дальнейшее прошло так же безупречно. Иначе ей грозит новый плен, а ему — расставание с нею, скорее всего — уже навеки.

— Информация о старте челнока должна будет, насколько я понимаю, сразу поступить на основной пульт, и наше бегство будет обнаружено, — сказал он Илли, усаживаясь рядом с ней во второе пилотское кресло.

— Придется рисковать. Иного выхода нет! — отрезала она с видом капитана торпедоносца, принявшего решение идти на таран, потому что на борту кончились торпеды.

— Есть, если здесь имеется непосредственный выход в систему катера.

— Разумеется. Но доступ заблокирован, к тому же наше подключение тут же засекут!

— Нас в любом случае тут же засекут, стоит только тебе подать команду к старту.

Она спросила жестко, по-деловому, не выпадая из образа отчаянного капитана, который очень ей шел, как, впрочем, и любой другой образ:

— Ты можешь обмануть систему?

— Попробую, — ответил он, доставая из специальной выемки на пульте единственную знакомую ему деталь — металлическую пластинку на длинном проводке. Это был немного чудной и замысловатый, но все-таки несомненный пси-сенсор, через который мысленные команды должны были подаваться на компьютер или на эгнот — как в данном случае. Эгнота Михаил хоть никогда в личном владении и не имел, но имел зато не раз по случаю и как истиный фанатик виртуального дела давно уже уяснил и классифицировал для себя все принципиальные сходства и различия. Михаил приложил ко лбу пластинку, и она моментально к нему прилипла. Несмотря на уклончивый ответ, данный только что Илли, сомнений в себе Михаил не испытывал: уж если его брат Петр — любитель в компьютерном деле по сравнению с Михаилом — сумел перепрограммировать корабль забарьерной разведки, то ему ли, профессионалу, не запудрить казенные мозги какому-то катеру, пусть даже и имперскому!

Илли тем временем, пробежавшись пальчиками по пульту, скомандовала:

— Действуй!

Перед ними, справа от пилотских кресел, вспыхнули одновременно два листка-терминала.

Работа оказалась настолько несложной, что это даже несколько разочаровало Михаила: соскучился он, честно говоря, скитаясь в чужих декорациях, по любимому делу. Зато, закончив, он мог быть уверен — дежурь сейчас за пультом в рубке катера хоть сам черт, и он бы не усомнился, что подключение из спасательного челнока было следствием контрольной саморегуляции системы, а сам челнок стоит и будет стоять на приколе, педантично докладывая на командный пункт о своем наличии, вплоть до первой аварийной ситуации.

— Теперь стартуем, — дал добро Михаил, снимая сенсор со лба и передавая его Илли. Она, к его удивлению, вернула пластинку на пульт, приготовившись управлять челноком вручную. «Традиция?» — предположил Михаил, но не стал отвлекать ее лишними вопросами, а обернулся к Попрыгунчику с Бельмондом и велел им не курить и пристегнуть ремни (последнее на полном серьезе), после чего с чистой совестью пристегнулся и сам.

— Они не засекут открытие шлюзовой камеры? — повернулась к нему Илли с некоторой благосклонностью во взгляде, подразумевающей, к сожалению, насколько он понял, всего лишь уважение к его профессиональным талантам.

— Вся аварийка сейчас под обманкой и выдаст им стопроцентный глюк. Извини, профессиональный жаргон. Нас могут засечь снаружи, когда отшвартуемся. Попробуй сразу камнем упасть вниз.

— Вопрос еще, какой там окажется «низ», — заметила она, уже нажимая на приборной панели команду «старт». И только тогда Михаилу пришло в голову, что, пока они тут кувыркались по чужому огороду и совали наглые лапы в заблокированные капустные грядки, огород этот — в смысле катер — мог уже не только выйти в космос, но и пришвартоваться там к космическому кораблю. Замечание Илли говорило о том, что она вовсе не исключает подобную возможность. В таком случае их челнок походил бы теперь на кочерыжку, упакованную уже в две мощные одежки — в катер и в космический корабль, и распаковка — то есть бегство — этой кочерыжки из одежек представлялась бы в таком случае, мягко говоря, проблематичной.

Сомнения умудрились навалиться на Михаила в тот единый миг, когда Илли нажимала на «старт», но так же моментально улетучились, потому что в камеру хлынул свет — это распахнулись шлюзовые двери, и челнок упал в открывшуюся под ним бездну. То есть это Михаил по ощущению стремительного падения предположил в первый момент, что под ними открылась именно бездна. Но стоило челноку выпасть камнем (по совету Михаила) из шлюзовой камеры, как снизу на них надвинулась огромная темная масса, поросшая деревьями. Оказалось, что имперец не только не покинул пределов Земли — что было, в общем-то, беглецам на руку, — но и шел сейчас сравнительно невысоко над нею, каковое обстоятельство вполне могло закончиться для них фатально. Спасли положение только мастерство и хорошая реакция Илли: она сумела уклониться от тесного контакта с планетой, умудрившись вывести челнок из состояния падения буквально в последнюю секунду, когда он уже сшибал днищем верхушки самых невезучих в лесу деревьев. Нечего и говорить, что пассажирам при этом пришлось пережить массу не самых приятных в их жизни ощущений, как физических, так и моральных. Зато на катере, похоже, так ничего и не заподозрили: когда Михаил, уверовав в то, что еще жив, посмотрел на небо, то обнаружил в нем только клонящееся к закату солнце. Об имперском катере в небе к тому времени остались разве что воспоминания.

Заложив великолепный крутой вираж, принудивший все независимые внутренние органы Михаила по-братски спрессоваться, Илли выровняла челнок и повела его на большой скорости над лесом.

— Интересно, скоро ли нас хватятся? — спросил Михаил в пространство, как бы сам у себя, но втайне все-таки рассчитывая на ответ.

— Надеюсь, что не скоро, — отозвалась она и продолжала, на радость Михаила: — Я дала понять, что смертельно устала, сказала, что буду спать, и велела никому меня не беспокоить вплоть до прибытия на Сатвард. Полагаю, что у гвардейцев не хватит наглости меня тревожить…

«У меня бы точно не хватило. А вот у гвардейцев… И откуда она такая на мою грешную душу свалилась?.. С Луны, что ли?»

Илли вдруг повернула голову, и пару секунд они озабоченно смотрели в глаза друг другу.

«Люблю Луну, — подумал Михаил. — Вообще Луна — лучшая планета в Солнечной. После Земли, конечно. Иначе бы они оттуда сюда не падали».

Челнок дал изрядный левый крен. Илли мгновенно сосредоточилась на управлении.

— Почему ты не пользуешься для управления пси-сенсором? — спросил ее Михаил.

Она покосилась на него с некоторым любопытством, спросила:

— А разве у вас это принято?

— Нет, но ваши технологии более совершенны, и они должны бы позволять…

— В принципе да. Но тут дело не в технологиях.

— А в чем?

— А в том, что мышление — постоянно текущий и не всегда управляемый процесс. Команда может возникнуть в голове непроизвольно, любая посторонняя мысль может быть принята за команду, поэтому каждый мысленный приказ требует дополнительного подтверждения. И подтверждение — какое бы оно ни было — может так же непроизвольно возникнуть в мозгу в самую неподходящую секунду. Пси-сенсор хорош для виртуальности. Когда речь идет об управлении реальными аппаратами, он ненадежен и даже опасен.

Она говорила со знанием дела, как настоящий профессионал. Михаил слушал и тихо млел, думая о том, сколько же всего им пришлось пережить вместе, прежде чем между ними завязался наконец этот первый диалог на отвлеченные темы. Да Бог с ним — с пси-сенсором. Руками, в конце концов, тоже иногда не мешает поработать, а то, того и гляди, отсохнут в процессе эволюции. Но вот она ему что-то объясняет, и этого, оказывается, вполне достаточно для воцарения полной мировой гармонии в отдельно взятом спасательном челноке.

Они все летели и летели, Илли, просветив Михаила, давно уже умолкла, а лес все не кончался, простираясь окрест бескрайним колышущимся океаном. «Где же это мы, интересно, находимся?» — думал Михаил, скользя взглядом по окружающему зеленому колыханию. Судя по изобилию лиственных деревьев, спасательный челнок с четырьмя спасенными бороздил воздушный простор скорее всего где-то над средней полосой. Очень хотелось верить, что эта «средняя полоса» принадлежала их родной реальности. Потому что иначе дело было швах. В любом случае им необходимо было как можно скорее избавиться от своего спасителя — то есть от имперского челнока. Лучше всего было бы его уничтожить (вот она, человеческая благодарность!). Но прежде беглецам не мешало бы подыскать другой транспорт, поскольку, где бы они сейчас ни находились, им следовало бежать из этих благодатных мест как можно дальше. В своей земной реальности смена транспорта не составила бы проблемы, стоило им лишь добраться до какого-нибудь людского поселения.

Наконец лесные дебри внизу рассекла коричневая ровная стрела дороги. Если судить по цвету, дорога была своя, характерная для той реальности, в которой Михаил с детства обитал и куда очень рассчитывал вернуться — как, без сомнения, и все его товарищи. Настроение у Михаила резко повысилось, хоть он и старался его осаживать — все-таки цвет дорожного покрытия являлся хоть и необходимым, но еще недостаточным признаком его родного мира. Развернув челнок, Илли повела его над дорогой. Вскоре впереди, чуть в стороне от дороги показалось среди деревьев широкое бревенчатое здание с плоской крышей. Подлетев ближе, они увидели выведенную на крыше зеленой неоновой краской огромную надпись: «У ЛЕШЕГО». На углу крыши возвышалась колоритная пристройка в виде покосившейся избушки, по краям стояли несколько силовых кресел и небольшой грузовой аэрокар: в родной Михаилу реальности такие грузовички ласково величались «летающими бычками». Крыша, служившая посадочной площадкой, с русской надписью, креслами и «бычком» представляла собой уже вполне достаточное доказательство того, что имперец вернулся со своей добычей в тот единственный мир, который был в равной мере родным и для беглецов, и для их преследователей.

Посадив челнок на крышу в районе большой буквы «Ш», Илли отстегнулась от кресла и выбралась наружу через откинувшуюся слева часть корпуса. Михаил, также отстегнувшись, собрался уже за ней последовать, но поглядел на пассажиров заднего ряда и временно забыл о своем намерении. Бельмонд, сопя носом, освобождался от ремней безопасности, и с ним, судя по всему, было все в порядке. Тревогу внушало состояние Попрыгунчика: он сидел неподвижно, съехав под ремнями как-то набок, глаза его были закрыты. «Уснул, что ли?» — подумал Михаил и крикнул, перегнувшись через спинку:

— Эй, подъем! Приехали!

Михаил до сих пор не знал, как зовут бежевого господина, и не мог поэтому окликнуть его по имени. Окрик привлек наконец к соседу внимание Бельмонда, сам же Попрыгунчик на зов не отреагировал. Тогда Михаил перегнулся еще дальше назад и похлопал его по щекам. Попрыгунчик не просыпался. Голова его безвольно моталась от плеча к плечу. Похоже, что дела его были плохи.

— Илли! Позови людей, кого-нибудь! Скажи, что человеку плохо! — крикнул Михаил, выпрыгивая из челнока.

Илли, успевшая уже отойти к пристройке, обернулась удивленно, немного поколебалась, словно собираясь о чем-то спросить или что-то сказать, но Михаил махнул нетерпеливо рукой:

— Скорее!

— На пульте внизу справа есть медицинский блок! — крикнула она. — Синяя кнопка! Прикладывается к шейной артерии!

Перед ней распахнулась дверь большого грузового лифта, и она вошла в него, напоследок еще раз встревоженно оглянувшись.

Михаил просунулся до половины в челнок, увидел внизу у дальнего края пульта синюю кнопку и нажал ее. Из пульта выдвинулся небольшой — сантиметров десяти в длину — металлический четырехгранник, Михаил его схватил и, перекинувшись к заднему сиденью, попытался пристроить прибор бесчувственному Попрыгунчику на шею. Медицинский блок на шее пострадавшего держаться отказывался.

— Разрешите мне вам помочь, — попросил похоронным голосом Бельмонд. — Если это стандартный блок, то там на торце должна быть кнопка…

Кнопку Михаил обнаружил, нажал и с посильной помощью Бельмонда приладил наконец прибор на шею Попрыгунчику. Присосавшись к артерии, что твой ромбовидный кровосос, прибор загудел едва слышно, и на верхней его грани стали вспыхивать поочередно маленькие разноцветные лампочки.

— Инъекции делает, — тихо пояснил Бельмонд, не глядя на Михаила, и добавил убито: — Бесполезно…

Михаил вопросительно вскинул глаза на Бельмонда, не веря своим ушам, ожидая, что ослышался, и не переспрашивая, чтобы не услышать подтверждения последнему его слову.

— Я не подозревал, я думал, что он уснул, — бормотал Бельмонд. — А у него, наверное, сердце… Приступ…

— С чего вы взяли, что он умер? — спросил Михаил каким-то не своим, неожиданно хриплым голосом. Не мог Попрыгунчик умереть теперь, выйдя невредимым из переделок, ставших смертельными для троих настоящих хищников, давших бы сто очков вперед десятку таких, как он; умереть, вернувшись в родную реальность, где ему ничего больше не грозило, умереть не от пули, не от лазера, а просто так — тихо скончаться на заднем сиденье спасательного челнока. Не мог, не имел права! Не укладывалась просто-напросто после всего пережитого такая смерть в сознании у Михаила.

— Пока вы говорили с девушкой, я посмотрел его зрачок. Он не реагирует на свет…

А ведь они даже не знали его имени!..

— Вы не знаете, как его зовут?..

Бельмонд виновато развел руками:

— Может быть, у него есть какие-то документы в карманах…

Чувствуя, как внутри натягивается жесткая колючая нить, готовая вот-вот порваться, Михаил ощупал карманы бежевого пиджака. Во внутреннем кармане обнаружилась пластиковая карточка. Михаил достал ее, прочитал: «Игнатий Рагволдович Семиручко. Доктор зоологии, ихтиологии, биоастрокоаголлетики, член-корреспондент Киевской академии наук».

Вот, оказывается, кем был их невезучий героический попутчик. Михаил вспомнил битву в дилижансе, Наталью… Потом перед ним, как наяву, всплыл образ «ученого», страшного «профессора», преследовавший его с самого детства. Игнатий Рагволдович. Семиручко. Ужасный доктор Моргенштерн из его детских кошмаров. Один из Моргенштернов. Кто бы мог подумать…

— Прошу прощения…

Михаила неожиданно оттеснили в сторону, и к Попрыгунчику склонилась высокая элегантная дама в сером платье с идеально ровной и гладкой, словно у куклы, прической «под пажа» — ну вылитая Мери Поппинс на пенсии. Оказалось, что ее привела Илли, а Михаил просто не заметил, как они подошли. Дама пощупала Попрыгунчику пульс, приоткрыла веко. Сказала:

— М-да… — И обернулась к Михаилу: — Будьте добры, поверните его вот так и поддержите за плечи. Я уложу его в кокон.

— Куда вы его понесете?.. — спросил Михаил, поворачивая и держа Попрыгунчика так, как она велела.

— Мужайтесь, не все еще потеряно, — ободрила она Михаила и пояснила: — У нас в медпункте есть реанимационная капсула.

Дама подняла руку на уровень головы Попрыгунчика. Из ее пальцев стала быстро выдвигаться, изгибаясь над телом профессора Семиручко, длинная и тонкая, как провод, антенна. Михаил не сразу разглядел зажатый у нее между пальцами «паучок» — приборчик на ремешке, перекинутом на запястье. Когда конец антенны коснулся ног Попрыгунчика, вокруг тела вспыхнули силовые нити, полностью окутав его мелкой, мерцающей голубоватыми искрами сеткой. Едва тело было «упаковано», дама развернулась и пошла быстрыми шагами к избушке, держа руку на отлете. «Кокон» с профессором оторвался от сиденья и поплыл за ней, как похоронная гондола или, скорее, летающий саркофаг. После этого из челнока наконец-то получил возможность выбраться и Бельмонд. Они втроем последовали за дамой, Михаил спросил у нее на ходу:

— Вы не подскажете, где мы находимся?

— Гостиница «У лешего», — коротко ответила она.

Что и говорить — исчерпывающий ответ. Подразумевающий, видимо, всемирную известность. Вроде как: в Москве.

— Я имел в виду — что это за местность?

Она одарила его удивленно-изучающим взглядом.

— Вам на карте показать?

«М-да. Тяжелый случай, — подумал Михаил, подразумевая, разумеется, себя и свою компанию. — Впрочем, какая нам теперь разница, в какой именно точке нашей необъятной Родины гнездятся лешии? Хотя оно и любопытно», — подумал он и вновь обратился к даме:

— Прошу прощения, а вы?..

— Я Татьяна Радич, хозяйка этой гостиницы, — представилась она.

«Стало быть, вот как в наше прогрессивное время выглядят лешии. И их, оказывается, не миновали эмансипация с феминизацией, клюквы им обеим в реакторы. Развесистой».

Михаил протянул даме пластиковую карточку Попрыгунчика:

— Это его визитка. Сообщите потом его родным…

Она обернулась.

— А вы сами?

— Боюсь, что у нас не хватит времени дожидаться его воскрешения. Нам необходимо срочно улетать.

Они подошли к лифту. Завозя туда кокон с Попрыгунчиком, Татьяна Радич окинула быстрым внимательным взглядом Михаила и его спутников, обернувшись, скользнула глазами по распахнутому челноку, сказала:

— Прошу вас, не улетайте пока. Подождите меня. Всего десять минут.

Лифтовая изба уже закрывалась, когда из нее неожиданно донеслось:

— Думаю, что я смогу вам кое-чем помочь.

Лифт закрылся. Михаил переглянулся с Илли.

— Она что-то заподозрила. И может вызвать полицию, — сказала Илли. — Я улетаю немедленно. А вы… — Она вдруг оглянулась на челнок: — Ах да!..

И, сорвавшись с места, побежала к аппарату. Михаил понял, что не за оставленной на сиденье сумочкой, и рванул следом.

— Я с тобой! — крикнул он, догоняя ее у распахнутой двери челнока.

Она, уже запрыгнув внутрь, к величайшей его радости кивнула:

— Хорошо! Но сейчас отойди!

Он, рискнув поверить ей на слово, послушно отошел на несколько шагов. Через несколько секунд Илли уже покинула кабину и пронеслась мимо Михаила по направлению к силовым креслам. Он поспешил следом, оглядываясь через плечо на покинутый челнок. Тот сам собой закрылся, после чего бесшумно поднялся над крышей и полетел в сторону утопающего в лесном горизонте солнца. Михаил порадовался догадливости Илли, сообразившей сделать из челнока великолепный отвлекающий объект; его-то собственная смекалка застряла, помнится, на «уничтожить».

Фредди Бельмонд так и стоял возле лифтовой пристройки, одиноким изваянием скорбящего на проводах в последний путь. Кажется, внезапная кончина Попрыгунчика (не факт еще, кстати, что необратимая) вконец его доконала. Михаил, приостановившись, крикнул Бельмонду:

— Не отчаивайтесь! Возвращайтесь домой!

Хотя его стараниями Бельмонд, кажется, уже окончательно лишился дома. Михаил собирался еще добавить, что постарается вернуть впоследствии на место похищенную им часть «Донского орла», хотя, по его мнению, теперь легче было бы построить новый отель. Просто Михаил не знал другого способа взбодрить старика. Как вдруг избушка за спиной Бельмонда открылась, и оттуда раздался сначала крик:

— Погодите!

А потом из нее вышла быстрыми шагами хозяйка гостиницы. «Зря она это», — подумал Михаил с сожалением: практика неопровержимо доказала, что не приносят они счастья владельцам частных заведений. Одна жертва уже налицо — стоит тут, на крыше чужой гостиницы, обездоленная, всеми покинутая, терзая сердце, а теперь рядом с ней, похоже, наметилась вторая.

— Я подозревала, что вы не станете меня ждать. Поэтому поручила вашего больного своим девочкам. Не волнуйтесь — все, что только возможно, будет для него сделано, — заговорила хозяйка, подходя к стоящим у самых кресел Михаилу и Илли. Остановившись напротив, она склонила голову и несколько секунд помолчала, словно собираясь с мыслями, потом продолжила довольно спокойно: — Дело в том, что незадолго перед вами вернулся мой сын. Он сказал, что видел в небе чужой катер… Ничего не говорите! — она бросила быстрый взгляд на Илли. — Мы действительно хотим вам помочь. Вам не следует пользоваться силовыми креслами. Они автоматические, запрограммированы на определенные маршруты, а вам, путешественникам, захочется, наверное, куда-нибудь свернуть, осмотреть красоты… Так вот: вы можете взять нашего «бычка». Когда он будет вам уже не нужен, поставьте его в режим поиска, он сам вернется домой…

— Спасибо, — произнес Михаил, так и не решившись спросить, чем же вызвана ее неожиданная забота; представлялось маловероятным, чтобы радушная хозяйка ссужала всех проезжающих своим служебным транспортом.

— Если проголодаетесь, то там, за креслами, найдете, чего пожевать, — напутствовала Татьяна Радич, пока Михаил с Илли забирались по очереди в маленькую кабину. Михаил оказался за рулем — благо курсы авиавождения были у них обязательным предметом еще в школе — и, уже стартуя, вспомнил о том, что так и не выяснил у хозяйки географического местопоположения ее гостиницы, а она, должно быть, от волнения тоже забыла просветить их на сей счет. Останавливаться ради этого Михаил уже не стал, лишь махнул ободряюще на прощание рукой хозяйке и совсем уже увядшему, как фиалка на морозе, Бельмонду, так и стоявшему покинуто у лифтовой избушки.

Поднявшись над гостиницей, Михаил сделал над ней прощальный круг, заодно прикидывая, в какую сторону горизонта им безопаснее теперь лететь. Имперский катер, когда они из него выпали, двигался, как помнится, на юг, и за ним направляться явно не стоило. Пустой челнок-обманка улетел на запад, вслед за садящимся солнцем. Убегать в противоположном направлении — то есть на восток — было бы еще той военной хитростью, поэтому Михаил выбрал нечто третье — северо-восток. Положив «бычка» на курс, Михаил поручил дальнейшее управление автоматике и полез шарить за сиденье в поисках продуктов. «За окнами» вечерело, путь перед ними лежал, судя по всему, неблизкий и вновь совершенно неведомый, и сейчас Михаилу предстояло сервировать их первый ужин наедине. Михаил уже подозревал, что состоять этот романтический ужин будет все из тех же неромантических консервов. Он даже проклял свое невезение, когда не нашел позади своего кресла ящика с консервами, и не сразу поверил в свое счастье, обнаружив вмонтированную в заднюю стенку «стряпуху», иными словами — походный кухонный автомат. С помощью специальной кнопки Михаил ликвидировал у своего кресла спинку — она уехала под сиденье, — развернулся, врубил «стряпуху» и пробежал в размышлении глазами по загоревшемуся рядом со скудной клавиатурой — всего пять кнопок — небогатому перечню блюд: там их было обозначено три вида, все с интригующими названиями, и два вида напитков — чай и пиво. Он заказал для начала «Грибную рапсодию» (столько в последнее время думал о грибах, не мешало бы наконец их поесть), на что «стряпуха» подмигнула ему издевательски красным глазом: «Рапсодию, — мол, — тебе подавай? А нету!» — «А подать мне тогда «Хрустящие кораблики!» — «Перебьешься!» — нахально мигнула в ответ «стряпуха». У Михаила не оставалось выбора. И он потребовал последнее в ассортименте блюдо — «Бамбошки кучерявые». «Стряпуха» зажгла благосклонно зеленый глаз — то-то, мол, — и выплюнула в податчик что-то продолговатое и блестящее.

— Гм-гм, — сказал Михаил, беря «бамбошку» и оглядывая ее искательно со всех сторон.

Обещанные в прейскуранте кучеряшки, как ни странно, на «бамбошке» отсутствовали. Вообще- то она очень смахивала на большой бутерброд с ветчиной, упакованный в пластиковый пакет. Тоже своего рода консерва. Ну да делать нечего. И он заказал еще раз «Бамбошки кучерявые», а к ним одно пиво и… Он обернулся на Илли:

— Тебе чай или…

Она спала. Склонив голову к плечу, уронив безвольно руки вдоль тела — так спят смертельно уставшие люди.

Михаил выключил «стряпуху», повернулся осторожно, с «бамбошками» на коленях и со стаканом в руке, ткнул пальцем под приборную доску. Оттуда выдвинулась подставка в виде небольшого столика, и он сгрузил на нее весь нехитрый ужин, который ему предстояло теперь осилить в одиночку. Он вернул своему креслу спинку, облокотился, пробежал взглядом по приборам и посмотрел еще раз искоса на Илли. Можешь трясти головой, щипать себя за руку или ударить по лбу, но вот она — рядом, спит под твоей защитой. Надолго ли еще рядом? Неважно. Главное, что есть эта минута, одна стоящая двадцати шести лет предыдущей спокойной жизни и двух последних безумных дней — все равно ведь не угадать, что ждет впереди.

Михаил потянулся к накрытому «столу», но прежде, чем приступить к ужину, включил на панели радио — с минимальным звуком, чтобы не разбудить Илли. Хотя ее, похоже, мудрено сейчас было бы разбудить. Он принялся уже вскрывать бутерброд, как вдруг его заинтересовало то, что вещало радио — хотя никаких откровений он от него не ждал, включил лишь из чувства ностальгии по старой размеренной жизни, единственным постоянным спутником которой был самозабвенный бубнеж домашней радиоточки, перемежающийся музыкальными вставками разной степени усыпляемости. Но, черт возьми, эти сумасшедшие дни перевернули, оказывается, не только его отдельно взятую захолустную жизнь; они, как выяснялось из передачи, произвели настоящий переворот в мире, где ничего, фактически, не менялось вот уже на протяжении столетий. Оказалось, что стоило Михаилу ненадолго покинуть родной мир, как в нем была низвергнута императорская власть, в связи с чем Дальняя Империя, центром которой являлась Земля, вознамерилась стать самостоятельным космическим государством. По крайней мере, таковы были предположения ведущего радиопрограммы, поскольку лорд-протектор Дальней Империи, резиденция которого находилась на Земле, выразил негласный протест, не дав пока согласия на присоединение к федерации. Якобы в связи со всем этим на Земле сейчас находится представитель нового правительства, но, по информации из неофициальных источников, явился он сюда вовсе не для переговоров, а в погоне за Великой Императрицей, которая не была арестована, а бежала и находится теперь на Земле. Космический корабль Серединной Империи до сих пор висит под конвоем на орбите, а катер с представителем пропал где-то на Земле, но вылет с планеты ему запрещен, так как находящийся в нем представитель нового всегалактического правительства является теперь заложником безопасности Земли — пока, разумеется, неофициальным.

Уронив так и не вскрытый бутерброд на пол, Михаил наклонился вперед, уперев локти в колени, и замер. Перед ним возник, как наяву, командир имперского катера, в ушах прозвучало издевательское: «Прошу вас, Ваше Величество!» По радио уже играла музыка. «Прошу вас, Ваше Величество…» В кабине вдруг обнаружилась катастрофическая нехватка воздуха. Избегая глядеть на Илли, он опустил боковое стекло, подставил лицо ворвавшейся в кабину струе ветра. В этом свихнувшемся мире возможно было все. Даже невозможное. Оно-то и оказалось, похоже, для его новой перевернутой Вселенной единственно возможным. Опаляющая ясность, похожая на вспышку сверхновой, пожирала белым пламенем недоверчивые мысли и робкие сомнения, и хуже всего было слово, что рождалось в огне этой ясности, — слово, которого он не хотел видеть и от которого невозможно было убежать, потому что весь мир превратился внезапно в это слово, оно пронизывало собою прошлое и будущее, оно было Михаилом, спящей рядом Илли — уже, увы, не Илли — и кабиной грузовичка, вечереющим небом и лесом, оно заменило теперь воздух и врывалось в легкие с каждым порывом горького ветра из окна: «НИКОГДА». И с ним отныне ему предстояло жить.

Михаил выключил радио, взял стаканчик с пивом, осушил его махом, смял в руке и бросил на пол. Откинувшись назад, уставился бессмысленно в окно перед собой. «А разве раньше ты на что-то рассчитывал? Нет. Что ж, будем жить. А что еще остается делать?»

Из-за горизонта навстречу летело синее покрывало вечера, наполняя постепенно сумраком маленькую кабину, ложась на усталые веки успокаивающей темной ладонью. Михаил и сам не заметил, как упал в тревожный сон.

Проснулся он от того, что «бычок» тряхнуло и на лицо брызнули холодные капли. Первое, что он сделал, открыв глаза, — поднял боковое стекло. Снаружи, оказывается, стояло хмурое утро и лил дождь. В пелене дождя проносились время от времени мимо скользящими призраками причудливые летательные аппараты. А внизу вместо ожидаемого леса раскинулся неизвестный город. Михаил покосился на Илли — она еще спала, повернувшись во сне на бок и подвернув под себя ногу. Великие императрицы, оказывается, спят совсем как обычные девчонки. У него, впрочем, уже была возможность в этом убедиться. Между ними на подставке лежал одинокий бутерброд в целлофане, второй валялся на полу рядом с помятым стаканом. Выходит, все-таки не приснилось. Подобрав стакан и бутерброд, Михаил бросил их в утилизационное окошко под столом, подумал и бросил туда же второй бутерброд. Раз уж они оказались над городом, то вполне могли позволить себе небольшую остановку и в кои-то веки нормально позавтракать, а заодно и узнать, что это, собственно, за город удостоился сегодня посещения коронованной особы.

В это время впереди по курсу замаячило что-то большое и пока неопознанное, но определенно квадратное. Когда обозначились детали, стало ясно, что прямо на них летит, омываемая потоками дождя, большая двухэтажная изба, сложенная в лучших русских традициях — с резными наличниками и с кирпичной трубой на крыше, из которой, невзирая на дождь, шел хилый дымок. «Бычок» вильнул вправо — сработала автоматика, и в следующий миг изба уже благополучно проносилась за окном по левому борту. Но не успела она еще окончательно пронестись мимо, как ее залил поток ослепительного белого света, хлынувшего откуда-то сверху, словно в облаках прямо над избой проделали персональную осветительную дыру.

— Это они, — донеслось до Михаила справа от Илли — очевидно, она только что проснулась, — в то время как изба резко остановилась, на мгновение замерла в воздухе, после чего стала возноситься ввысь. Михаил, чуть пригнувшись, поглядел — а куда это ее потащило? Там, в небесах, представлявших собой сейчас смесь воздуха и воды в соотношении примерно один к трем, висело большое темное тело и влекло к себе невинную избу, случайно попавшую в радиус действия гравиконденсора, очерченный конусом белого света. Повезло же Михаилу проснуться буквально за минуту до того, как их вновь настиг настырный враг, похожий на какое-то наказание свыше, посланное в противовес удаче, сопровождавшей Михаила с самого начала его межпространственной одиссеи. Вот и с избой тоже вовремя подфартило. Господь Бог хоть и стал, без сомнения, снисходить до Михаила, но как-то двойственно, при этом слишком уж активно. Пока на катере поняли свой промах и отпустили постороннюю избу, Михаил переключился на ручное управление и, врубив форсаж, бросил «бычка» в сторону и вниз — к спасительным махинам домов, в лабиринт улиц, где еще оставалась слабая надежда затеряться. Серая громада города рванулась навстречу, понеслись мимо мокрые здания, шарахающиеся в стороны аэролодки и аэромобили — благо что сейчас, в дождь, их плавало над улицами не так уж много.

Направо… Еще… С дороги, черт бы вас!… В переулок… Пардон, девушка… Под арку… Ложись, мужик!.. Лево… Угол… Право… Башня… По периметру ее… За зонтик, бабуля, надо крепче держаться! И вообще в дождь надо дома сидеть!… Стена… Вве-е-ерх… Вниз!… Замысловатая же здесь архитектура! Кто так строит?…

Чтобы вписываться в многочисленные архитектурные изыски, Михаилу пришлось сбросить скорость, хотя угрожающая тень стелилась над домами, преследовала сверху, не отставая. Внезапно после очередного крутого поворота впереди вместо ожидаемой улицы выросла стеклянная громада куполообразного здания. Слава Богу, что оно оказалось стеклянным, а не железобетонным: «бычок» произвел по зданию лобовой таран, влетев в купол наподобие огромного метательного снаряда, вместе с лавиной битого стекла. К счастью, обошлось без жертв, потому что людей — в обыденном понимании этого слова — внутри купола не оказалось. Там, на полу просторного зала, стояли рядами наполовину прозрачные шарообразные капсулы, внутри которых лежали люди. Едва увидев капсулы, Михаил понял, что вломился без приглашения, пробив потолок, не абы куда, а в одно из земных отделений пространственной сети.

— Привет героям виртуального фронта! — буркнул Михаил, собираясь удалиться из помещения тем же способом, каким сюда явился — то есть пробив для себя еще одну — выходную — дыру в противоположном конце куполообразного потолка.

Как вдруг почувствовал властное прикосновение к своему локтю и одновременно услышал команду, поданную взволнованным голосом:

— Садимся здесь!

Она, разумеется, была вольна распоряжаться. И не только потому, что охота велась сейчас персонально за ней.

Михаил посадил машину на свободный от капсул участок в центре зала и повернулся к Илли, спрашивая всем своим видом: «Какие будут дальнейшие распоряжения?» Она, не обращая на него больше внимания (а о каком, собственно, внимании может мечтать шофер коронованной особы?), выскочила из кабины и побежала вдоль капсул, приостанавливаясь и оглядываясь на бегу, словно разыскивала здесь кого-то. Прежде чем последовать за ней, Михаил пробежался напоследок пальцами по приборной панели: включил поисковый блок и поставил таймер — приступить к поискам родного дома через полчаса. Люди, отдавшие им свой грузовик, достойны были благодарности, если и не королевской — на данный момент вряд ли возможной, — то хотя бы в виде простого выполнения их единственной просьбы. Покидая грузовик, он окинул быстрым взглядом потолок-купол: погоня почему-то не спешила его окончательно сносить и, что не менее странно, по факту битья потолков посредством грузового транспорта в элитарном клубе с последующим беспардонным вторжением туда все того же транспорта почему-то до сих пор не явилась милиция.

С такими удивленными мыслями Михаил захлопнул дверцу и побежал разыскивать Илли, затерявшуюся уже где-то среди законсервированного в капсулах народа. Он несколько раз останавливался, прислушиваясь, но звука шагов так и не услышал. Наконец, пробегая мимо очередного ряда шарообразных «консервов», он увидел Илли: она стояла возле одной из капсул, разглядывая человека, замурованного в ней. Заслышав шаги, она обернулась, потом опять посмотрела в капсулу, и вид у нее при этом был озабоченный до крайности.

Михаил на секунду замялся, не сразу решив, как ему теперь к ней обращаться. Потом махнул рукой — могли же в конце концов и ошибаться эти самые «неофициальные источники»! И сказал ей:

— Ты чего тут стоишь? Отсюда надо бежать.

К неудовольствию Михаила, прозвучало это примерно с той же степенью убеждения, какая звучит в голосе взрослого, уговаривающего упрямого ребенка отойти от витрины со сладостями.

Она как-то безнадежно-упрямо качнула головой, положив ладонь на покатую поверхность капсулы, внутри которой лежал, запакованный в спецкостюм, худой, длинный и, кроме этого, абсолютно ничем не примечательный мужчина. Мол, ты беги, а я тут с ним останусь. «Родственника, что ли, она здесь нашла? — озадачился Михаил. — Хотя — какое там!.. Но как теперь быть — вот вопрос? Не насильно же ее из этого колумбария утаскивать?..»

Вдруг она встрепенулась:

— Ты ведь специалист! И должен знать способ вытащить его из капсулы!

«Зачем?» — чуть было не брякнул Михаил, но вовремя сдержался: к чему лишние объяснения, они только отнимут драгоценное время. Он указал на закрытый металлический блок, вмонтированный сбоку в капсулу.

— Там есть пси-сенсор, но достать его и вызвать по нему из сети оппонента может только человек, знающий его личный код.

Ей, конечно, так же, как и Михаилу, было известно, что человека, ушедшего в сеть, можно было изъять из нее только по вызову: пользователь, извлеченный из капсулы без вызова, как правило, входил в состояние комы и погибал в течение первых же часов, не приходя в сознание.

— Но тебе ведь ничего не стоит разгадать этот код! Там, в челноке, я же видела, как ты это сделал!

— Могу, когда я в сети. Но, чтобы мне сейчас попасть в сеть, необходимо сначала взломать этот ящик.

Вопрос казался исчерпанным: поцеловаться с родственничком ей сейчас не удастся, это ясно. Самое время уносить ноги. Но Илли словно прилипла к этой чертовой капсуле, и по всему было видно, что она ни за что ее не бросит, как если бы там было замуровано ее единственное дитя.

Михаил, обуреваемый жаждой действовать, а если конкретно — бежать, раз с этим пока ничего не выходило, обследовал ящик. Тот оказался заперт на цифровой код. Михаил, увы, не был специалистом по примитивным устройствам, которые надо было взламывать с помощью отмычек или автогенов: как сказал однажды его виртуальный напарник в сети: «Мы — ломщики информационных барьеров, виртуозы, а не медвежатники!»

Откуда-то с улицы донесся вой милицейской сирены и тут же оборвался. Что-то там снаружи происходило любопытное, раз никто до сих пор не являлся по души двух беглецов и по совместительству — злостных осквернителей общественных зданий: не исключено, что катер преследователей сам неожиданно превратился в добычу, должно быть, куда более ценную, по мнению милиции, чем какие-то пьяные хулиганы на грузовике. А может быть, кстати говоря, и купол здесь был самовосстанавливающийся?

Михаил поднял голову к потолку, желая удостовериться, на месте ли еще проделанная ими дыра. Пробоина оказалась на месте, но лицезрел ее Михаил не больше мгновения: именно в тот момент, когда он задрал кверху голову, пробоина исчезла. Вместе с потолком. Как ни странно, вместо того, чтобы восстановиться, поврежденный купол самоликвидировался, а точнее — истаял без следа прямо на глазах у Михаила и Илли. Но, хотя потолок и исчез, на них не упало сверху ни капли дождя, и неба они не увидели — его полностью загораживала некая металлическая плоскость, очень похожая на днище огромного аппарата — определенно не имперского катера, — зависшего над зданием. Несколько секунд они, замерев, наблюдали это новое неожиданное явление, непонятно пока — дружественное или враждебное, как из центра грандиозного днища на Михаила и Илли пролился ослепительный поток белого света. В следующий миг Михаил ощутил, что ноги его сами собой отрываются от пола.

— И его! И его тоже! — закричала Илли, прижимая уже обе ладони к капсуле и чуть ее не обнимая, словно надеясь самостоятельно ее поднять. Неизвестно, был ли услышан кем-нибудь ее крик или нет, в любом случае он оказался лишним: они стояли настолько близко к капсуле, что она также попадала в границу ослепительного сияния и волей-неволей стала подниматься вверх вместе с ними. Под капсулой внизу что-то лопалось и трещало — наверное, обрывались провода и шланги, подводящие к ней питание. — В ваших капсулах есть аварийные блоки питания? — крикнула Илли Михаилу чуть не в самое лицо, как будто он находился на другом конце зала.

— Разумеется, они же ваши, лицензионные, — ответил ей Михаил вежливо и негромко. «Привыкай, вот она, участь императорских лакеев: на тебя орут, а ты благодари и расшаркивайся!»

Зал, уставленный шарами, уплывал все дальше вниз, похожий сверху на огромный лоток с большими человеческими икринками. Забавная мысль пришла в голову Михаилу при взгляде на них — посети Землю представители какой-то неизвестной негуманоидной цивилизации и увидь они эту картину, наверняка пришли бы к выводу, что человек размножается икрометанием. Следующая мысль оказалась еще забавнее — неопознанный аппарат действительно принадлежит неизвестным пришельцам, и в данную минуту происходит похищение с Земли женской и мужской гуманоидной особи вместе с их биологическим потомством — икринкой.

Пока Михаила осеняли фантастические откровения, его вместе с Илли и капсулой втянуло в корабль. Под ними сам собой образовался пол, сияние померкло до степени нормального освещения, потеряв свою притягательную силу и опустив их посреди большого светлого помещения.

— Добро пожаловать на корабль! — раздался в этом помещении знакомый голос. — А теперь будьте добры, пожелайте попасть в центр его управления!

Михаил поглядел на Илли, она ответила ему растерянным взглядом. Ему показалось, что он угадал ее мысль, потому что и сам в этот момент подумал: чтобы пожелать попасть в центр управления, надо было, по идее, знать хотя бы примерно, что этот центр собой представляет. Ни Михаил, ни Илли этого не знали, тем не менее, естественно, попасть туда желали; возможно, именно поэтому они оказались в следующий же миг в небольшом зале — пустом, если не считать четырех кресел, установленных в ряд перед стеной, полностью представлявшей собой экран. В креслах, развернувшись к Михаилу и Илли, сидели все те, с кем их разлучила судьба в реальности третьего рода, то есть пропавшая бригада хлебодобытчиков в полном составе. В центре восседал Карриган, по правую руку от него расположились Петр и Рейчел, Бол оккупировал собою кресло слева. За спинами же у них стелились сплошной пеленой низкие тучи, щедро отдающие свою влагу лежащему внизу городу. Ни милицейских «акул», ни каких-либо других летательных аппаратов поблизости, как ни странно, не наблюдалось, хотя вдали их летало довольно много. Кстати, нигде в доступной обозрению части пейзажа что-то не видать было имперского катера.

— Поздравляю! — произнес Карриган. Глядел он при этом только на Илли, из чего Михаил сделал вывод, что поздравление предназначено лично ей, как и вся последующая речь: — Я подозревал, что один из них находится где-то на Земле. Не зря же нас здесь так завертело! Я позабочусь о капсуле. С его воскрешением, пожалуй, не стоит пока торопиться.

Он перевел взгляд на Михаила и заговорил с ним так, будто отвечал на заданный только что вопрос:

— Совершенно верно — это именно от нас вы только что так отчаянно удирали. Об имперце можешь забыть. Хотя мы действительно пересеклись с ним по дороге; в результате этой встречи ему пришлось кардинально изменить маршрут и навестить окрестности черной звезды Мадлены.

— Ему конец?.. — быстро спросила Илли.

Карриган ответил:

— Пассажиры в безопасности. Думаю даже, что они довольно скоро оттуда выберутся — скоро, разумеется, по их теперешним понятиям времени.

— Закинул бы их прямо на карлик — и дело с концом, — проворчал со своего места Петр и спросил у Михаила: — Голс на Земле? Жив?

Пересказывать сейчас подробности всех злоключений и гибели Голса у Михаила не было ни желания, ни времени, поэтому он ответил коротко:

— Его убили.

Петр, поиграв скулами, коротко кивнул, мол, так я и думал — и произнес индифферентным тоном экс-командующего:

— Подбирать, я так понимаю, нам здесь больше некого. Не пора ли куда-нибудь двигаться?

Карриган, не торопясь с ответом, предложил сначала любезно Михаилу и Илли:

— Присаживайтесь!

После чего, полуобернувшись на город, ответил Петру:

— А чем вас, собственно, не устраивает это место?

Снаружи в воздухе — то есть практически в воде — плавала к этому времени целая стая «акул»; они шныряли, сверкая мигалками, на расстоянии около пятидесяти метров от корабля. Ближе почему-то ни одна не подлетала.

Михаил оглянулся — прямо позади них образовались, оказывается, еще два персональных кресла. Уже усаживаясь, он вновь обратил взгляд к экрану и невольно сморгнул: там не было больше ни «акул», ни дождя, не было хмурого неба и города, похожего на туманную галлюцинацию, потому что названию его так и суждено было, похоже, остаться для них загадкой (уж не Москва ли часом, вон и избы вовсю порхали, и архитектура — конем, в смысле «бычком», не объедешь?). Теперь перед ними распахивала черную пасть космическая бездна, полная звезд. Но, кроме звезд, там светилось еще что-то, очень похожее на затейливое кольцо, соскользнувшее в незапамятные времена с пальчика беспечной богини и затерявшееся среди галактик. Кольцо висело впереди, чуть правее, занимая примерно четверть экрана, и казалось металлическим, хотя светилось собственным синеватым светом.

— Где мы теперь? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Илли. Ее слова заставили развернуться к экрану всех, кто еще не успел.

— В космосе, — обронил Карриган, как будто у кого-то могли остаться на сей счет сомнения. И добавил задумчиво: — У конца одной древней космической дороги.

— Великая дорога лангов? Вечных бродяг? — подала насмешливо голос Рейчел.

— Они еще не были бродягами, когда прокладывали свою великую дорогу. Тогда они были расой великих мечтателей. К тому же самой, пожалуй, целеустремленной из всех рас в этой Вселенной.

— Я слышала о лангах, — сказала Илли. — Вот только не уверена, доводилось ли мне их видеть.

— Если бы видела, то не забыла бы, — насмешливо покосился на нее через плечо Петр.

Она спросила:

— Разве они не гуманоиды?

— Гуманоиды, а как же. Но только… Нет, это надо видеть!

Михаил настоящих лангов тоже никогда не видел, потому что их вообще мало кому довелось видеть. Зато он слышал про них немало историй — особенно в детстве, потому что ланги были любимыми персонажами многих космических сказок и легенд. Одна из таких легенд повествовала о великой дороге лангов, и звучала она примерно так. Когда-то давным давно ланги были одинокой затерянной цивилизацией, запертой в своей звездной системе, поскольку не умели еще преодолевать гигантских космических расстояний. Но настал однажды великий в их истории день, когда их ученые нашли наконец способ перемещаться мгновенно из одной точки пространства в другую. Однако для мгновенного перемещения необходимо было сначала создать между этими двумя точками особый коридор из мощных силовых колец. И ланги принялись за дело, выбрав своей целью ближайшую к их системе звезду, вокруг которой астрономы обнаружили наличие планет. Расстояние между двумя соседними кольцами должно было составлять несколько тысяч километров, но что такое тысячи километров по сравнению с непостижимыми пропастями, разделяющими даже соседние звезды? Столетия летели за столетиями, научный гений, открыв этот единственный способ, оказался заперт в каком-то роковом тупике, искал и не находил других путей для прорыва к иным мирам. И ланги продолжали строить свою дорогу, из поколения в поколение, сосредоточив все силы и знания цивилизации на единственной необъяснимой мечте — вырваться за отпущенные природой пределы, победить равнодушное пространство силой и волей десятков поколений, чтобы дотянуться до другой, пусть даже самой близкой космической печи, отдающей в пустоту чудовищные количества энергии, чтобы рано или поздно породить поблизости от себя жизнь. Поколения всходили, зрели и увядали, на планете полыхали войны, сменялись общественные строи и правители, но одно оставалось неизменным — кольцо нанизывалось за кольцом вопреки всем бедам и катаклизмам; ведь ланги по природе своей были потрясающе целенаправленны и упрямы, в течение столетий они упорно слагали свои жизни на алтарь одной древней, банальной в общем-то истины, гласящей: дорогу дано осилить только идущему. Великий путь был проложен уже на две трети, когда их собственную планету нашли неожиданно братья по разуму — гуманоиды, подобные самим лангам, давно освоившие переход через гиперпространство, дружелюбные, готовые к сотрудничеству. Потрясенные беспримерным упорством лангов, они открыли им суть гиперперехода. И тогда ланги, создав собственные корабли, бросились на просторы Вселенной. В течение нескольких следующих десятилетий они полностью покинули свою планету, как заключенные покидают открытую тюрьму, и рассеялись по бескрайнему космосу, став в нем вечными бродягами, нигде надолго не задерживаясь и никогда не оседая, ценя из многообразия его даров превыше всего лишь один дар — абсолютную свободу, оплаченную ими чрезмерно высокой ценой.

Михаил никогда не верил в эту легенду: по его мнению, чем надрываться столетиями над дорогой, лангам проще было бы долететь до соседней звезды на обыкновенной ракете. Но вот оно, доказательство, — невинно голубело перед ним, опровергая всю его примитивную, чисто человеческую логику.

— Стало быть, это и есть их легендарная дорога? — спросил Петр. — Выходит, она и в самом деле существует? — И, обернувшись к Карригану, поинтересовался насмешливо: — Никак ты собрался ее завершить?

В голосе Петра определенно сквозило любопытство: в самом деле, от Карригана можно было ожидать чего угодно. Не зря же, надо думать, он их сюда привел. Тот ответил, не поворачивая головы, глядя на неподвижно висящее в пустоте кольцо:

— Просто дань старой привычке. Посидеть иногда на обочине заброшенной дороги.

И таким древним духом неприкаянных странствий повеяло от его слов, что им невольно прониклись все, обратившие сейчас взгляды к тускло светящемуся эллипсу, завершающему собой последний пролет недостроенного космического моста. «Устанавливая это последнее кольцо, ланги еще не подозревали, что освобождение уже близко, вот-вот на подходе, и что весь их тысячелетний труд окажется напрасным…»

— Любой труд напрасен, — произнес вдруг Карриган, опять, похоже, запустивший телепатический щуп в заповедные мысли Михаила. — Рано или поздно всему, что было создано — и завершенному, и незавершенному, — суждено обратиться в прах.

Михаил предпринял попытку прищемить этот нахальный щуп мысленной дверью, одновременно возражая вслух:

— Завершенное творение двигает прогресс, по незавершенному остается память как урок для будущих поколений…

— Будущие поколения тоже обратятся во прах. Да и сама Вселенная не бессмертна.

— Зачем тогда все?.. Ведь Вселенная зачем-то существует?.. — не сдавался Михаил, надеясь, кстати, раздавить хвост щупу этим своим убийственным доводом.

Карриган горестно вздохнул.

— Я постепенно прихожу к выводу, что этот дурацкий вопрос «зачем?» заложен в основу мироздания. И когда мы на него ответим, наступит конец света. В целях приближения этого конца я готов даже высказать свою версию ответа. Бесспорно, что разум, начиная с определенного этапа развития, делает попытки создать подчиненный себе мир, для которого он будет своего рода «создателем». Вы уже давно этим грешите, вызвав к жизни так называемый «виртуальный мир» и без конца его совершенствуя. Спрашивается — зачем вы его создали? Как я понимаю — для собственного удобства и развлечения. Кем являетесь вы для обитателей вашего «виртуального пространства»? Естественно — высшими существами, то есть богами, всемогущими, всесильными и всемилостивыми. Кем являются они для вас? Наборами заданных программ, чья виртуальная смерть не стоит гибели обычной живой мухи, потому что настоящей убитой мухи вам уже вовек не воскресить, а виртуальных героев вы можете вызывать к жизни снова и снова, в разных вариантах и с разными — для них — последствиями. Идем далее. Чем совершенней разум, тем сложнее сотворенный им мир. Сотворенный — опять же — для собственного удобства, развлечения и мало ли еще для чего: с совершенством разума усложняются, соответственно, и его задачи. Кажется, я уже ответил на ваш вопрос. Кстати, как вам мой пример? По-моему, он безупречен.

— А по-моему, он смахивает на дерьмо, — мрачно высказался Петр.

— А истина, дорогой мой, чаще всего именно на это и смахивает.

Тут впервые с начала разговора подал голос Бол Бродяга.

— Но конец света еще не наступил, — заметил он. — Выходит, что ваша версия ошибочна.

— По крайней мере, вы можете с полным правом на это рассчитывать, — отечески-снисходительно усмехнулся Карриган.

Михаил почувствовал, как оседают постепенно на дно души и залегают там до времени колючие осколки этого разговора: каким-то неприкрытым намеком, прозрачной аллегорией звучали слова Карригана; уж больно сам он походил на описанного им легкомысленного жестокого бога, спустившегося поиграться в свой «виртуальный мир».

— Перейдем к делу, — закрыл вопрос Карриган, действительно переходя на деловой тон. — Я хочу представить вам своего штурмана, — он развернулся, коротко указав рукой на Илли. Все хором поглядели на нее, как бы заново изучая в этом новом качестве.

Петр скептически хмыкнул и, буркнув: «Конкуренция, ети его…» — скроил такое выражение лица, что всем стало понятно: он едва сдерживается, чтобы не сплюнуть на пол.

— Впрочем, вы уже знакомы, — констатировал Карриган. И продолжил загадочно, обращаясь уже к ней: — Процесс раскручивается, и я надеюсь, что теперь он пойдет куда быстрей. В данный момент тебе необходимо только задать направление на любую симпатичную тебе планету. Не обязательно называть ее координаты — в памяти корабля заложена информация о миллиардах миров, ты можешь отдать конкретный приказ или пожелать чего-то абстрактного — он найдет в своем архиве мир, наиболее соответствующий твоему пожеланию, и доставит нас туда. Дав, разумеется, предварительно его точные координаты и испросив твоего подтверждения. Вот, собственно, и все, что от тебя пока требуется. Ты готова приступить прямо теперь?

«Здрасьте!» — выдал Михаил нарочито громкую мысль, возмущенно шипящую, вроде как убегающее молоко или, скорее, серная кислота в щелочи. В кои-то веки оторвались от погони, впервые оказались в безопасности, затерявшись в глубинах космоса в благоустроенном космическом корабле, как тебе уже намекают практически открытым текстом, что нечего, мол, тут рассиживаться, когда на тебя уже точат зубы далекие абстрактные миры. Ни тебе прийти в себя от посещений предыдущих райских уголков, ни поесть, ни отдохнуть, ни помыться, в конце концов!

Эту молочно-кислотную мысль Карриган оставил без ответа — видимо, пропустил «мимо ушей». Но зато, похоже, ее каким-то образом восприняла Илли. Могучая все-таки вещь — телепатия! Обостряющаяся, видимо, между двумя голодными организмами, особенно после перенесенных совместно стрессовых ситуаций.

Илли покачала отрицательно головой — за себя и за Михаила.

— Я должна отдохнуть. Успокоиться. Разобраться в себе. Надеюсь, это возможно?

— Разумеется, — смилостивился Карриган. — Хотя в таких ситуациях лучше всего действовать наобум, не думая. Но — на все твоя воля.

«Слава Богу, что не твоя!» — схамил ему мысленно Михаил, пользуясь неограниченной свободой телепатического слова. Всемогущим и всемилостивым полубогам, развлекающимся в этом мире, иногда не мешало бы вспоминать о том, что его коренной обитатель — человек, хоть и создан «по образу и подобию», запрограммирован еще и на еду, на отдых и на многое другое, ради чего он вынужден отрываться время от времени от поставленных перед ним совершенным разумом невразумительных задач.

— Все желающие могут разойтись по своим апартаментам, — объявил Карриган, по-прежнему игнорируя мысленные наезды Михаила. Ему, как пить дать, было не привыкать: за мысль, понятно, к ответу не привлечешь, она тебе не воробей — не успел подумать, а она уже вылетела. — Чтобы попасть в свою каюту, вам достаточно только этого пожелать, — невозмутимо вещал Карриган. — Корабль доставит вас в одну из свободных комнат и закрепит ее за вами в дальнейшем. Покои снабжены всеми удобствами, пища доставляется немедленно при первых признаках голода…

«Засек все-таки мою мысль?» — ехидно телепатировал Карригану Михаил. Тот упорно не реагировал на мысленные шпильки, как хороший хозяин игнорирует плохое поведение гостей. Он продолжал свою политинформацию:

— Вы можете пожелать еще чего-нибудь — кино, музыка, личный бассейн — все, что в возможностях корабля, он вам предоставит, если это не противоречит вашей безопасности и моим приказам. Можете также ходить друг к другу в гости.

Закончив краткий инструктаж по пользованию золотой рыбкой, в чреве которой они, оказывается, поселились, он опять обратился к Илли:

— Когда созреешь для решения, явишься сюда, сядешь в любое кресло и скажешь вслух: «Я готова». Мы все тебя услышим.

Как бы в противовес не слишком-то вежливой речи, он учтиво склонил голову, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов и замер, отт давшись созерцанию окрестностей древней дороги, давая обществу понять всем своим видом, что первое собрание космического жилтоварищества закрыто.

Михаил поднялся из кресла, повинуясь старой привычке, а вернее даже сказать — неосознанному древнему рефлексу, шепнувшему из подсознания: прежде чем куда-то пойти, необходимо сначала встать на ноги. Одновременно с ним воздвиглось практически все собрание, за исключением председателя: мощная все-таки сила — эти первобытные рефлексы!

— Да, кстати! — произнес вдруг Карриган, не оборачиваясь и ни к кому персонально не обращаясь, но Михаил-то понял, в чей огород летит камушек. — Должен вас предупредить, что корабль я воспринимаю как часть себя. Так что любые попытки вторгнуться в его управляющие системы с целью, как вы это называете, перепрограммирования или чего-либо подобного, будут наказаны немедленно и жестоко.

— Это как же понимать? — спросил Петр вызывающе. — Что, мы здесь вроде пленников?

— Вас сюда не под конвоем заводили. И выйти отсюда вы можете в любую удобную для вас минуту.

За сим они и отбыли.

«Апартаменты», куда Михаила перенесло буквально со скоростью мысли, поразили его в первую очередь своим сходством с каютой недоброй памяти имперского катера, где он томился с Попрыгунчиком и Бельмондом, помнится, не далее как вчера. Словом — сплошные голые стены, испускающие, правда, дневной свет, зато не радующие глаз ни единой дверью. «А где же обещанные санитарные удобства?» — возмутился разочарованный в лучших чувствах Михаил. И моментально очутился в тесной комнатке, наедине с желаемым предметом. «Тесно-то как», — явилась ворчливая мысль, и стены комнатки тут же отдалились от Михаила на изрядное расстояние, то же самое проделал и потолок. Так что они с предметом остались стоять, как два бледных тополя, в центре помещения размером примерно с небольшой спортивный зал. «Стены-иллюзоры», — решил Михаил, не раз уже бывавший в такого рода помещениях, способных воспроизвести вокруг посетителя самую его смелую пространственную фантазию. И, не подумав о возможных последствиях, пожелал на пробу: «Хочу бассейн!» Желаемое тут же возникло от него по правую руку, но, только шагнув к бассейну и убедившись, что и сам он, и вода в нем настоящие, Михаил оценил по достоинству способность корабля к самостоятельному логическому мышлению: затребованный сгоряча бассейн вполне мог бы образоваться не возле Михаила, а непосредственно вокруг него. Как корабль производит расширение отдельного жизненного пространства внутри себя, не стесняя при этом прочих своих помещений, Михаил так и не понял, что, впрочем, не помешало ему воспользоваться удобствами, бассейном, а потом затребовать себе еще и душ. Пожелав побриться после душа, он встретился впервые за последние дни лицом к лицу с самим собой, то есть с зеркалом, и понял наконец, на что намекал намедни Попрыгунчик своим загадочным «ха-ха»: под правым глазом цвел, наподобие пиона, радужный бланш — единственный, похоже, след, оставленный в этом мире безвременно почившим надзирателем Витяем.

Набравшись некоторого опыта общения с «золотой рыбкой», Михаил вернулся в свои пустынные апартаменты и тут же обставил их в три приема и довольно простенько — кроватью, стулом и столом. Причем последний появился уже накрытым, хотя сам Михаил не догадался сразу заказать себе обед.

Чисто визуально обед приглянулся ему сразу — были тут и горячие блюда, и закуски, и вино, и даже, кажется, давно желанные «грыбы». Но прежде, чем ознакомиться с данным натюрмортом поближе, у Михаила хватило выдержки неподвижно посидеть за столом в попытке вообразить какой-нибудь экзотический пейзаж, чтобы заказать его себе для интерьера. Однако мысли категорически отказывались заниматься пейзажами, поскольку приступили уже вплотную к трапезе, и ему пришлось в конце концов ограничиться жалким пожеланием «чего-нибудь красивого». Последствия не заставили себя долго ждать и оказались более чем грандиозными. Михаил вместе со столом очутился внезапно на ровной каменной площадке, представлявшей собой плоскую горную вершину, вокруг громоздились другие горные вершины, покрытые, как и полагается, ледниками и вечными снегами, а заходящее солнце обращало эти слежавшиеся снега и ледники в застывшие симфонии красок неповторимой чистоты и нежности. Михаил не сомневался на сей раз в иллюзорности окружающего пейзажа, хотя с его возникновением воздух несколько похолодел и стал как будто бы разреженным. И вообще все вокруг — горы, снега и даже клонящееся к закату солнце — выглядело настолько реальным, что подходить к краю пропасти и прыгать вниз для проверки он точно не рискнул бы. Кстати, на том же плато, которое Михаил попирал в данный момент, сидя за своим обеденным столом, пребывала и совершенно неуместная односпальная кровать, вполне, впрочем, косящая своею девственной белизной под колоритный высокогорный сугроб. Так что панорамы она не портила. Михаил, полюбовавшись видом, с аппетитом приступил к обеду, хотя место располагало скорее к возвышенным раздумьям, чем к прозаическому принятию пищи. Обед, к слову, оказался выше всяких похвал. Расправившись с ним довольно быстро, Михаил ликвидировал стол с грязной посудой, соорудил под собой вместо стула удобное кресло и, ощущая себя каким-то Али-Бабой, откупорившим бутылку (или лампу?) с услужливым джинном, пожелал посмотреть, какие еще имеются в его распоряжении виды. Видов оказалось несметное количество, на все случаи жизни — от безысходной депрессии до состояния романтических грез.

Его сейчас вовсе не тяготило одиночество. Кроме того, как это ни странно, исчезло желание размышлять о таинственной связи между вселенскими политическими катаклизмами и своей скромной судьбой. Одиночество оказалось необходимо ему само по себе, как данность, словно старый проверенный друг, способный успокоить мятущуюся душу, ободрить и поддержать без слов, просто самим фактом своего присутствия.

Налюбовавшись вволю на пейзажи, Михаил вернул стенам их первоначальный вид, после чего перебрался на кровать и приказал им — то есть стенам — погаснуть. Совсем. В результате его объял такой кромешный мрак, в котором вполне можно было спать, не закрывая глаз, потому что разницы не было никакой. Неожиданно это беспросветье вспыхнуло мириадами звезд, но лишь спустя мгновение Михаил догадался, что звезды во тьме зажглись только потому, что он в самом деле этого хотел. Так, под звездами, он и уснул.

Спать ему пришлось, судя по собственным ощущениям, не слишком-то долго. И проснулся он не по собственному желанию, а оттого, что был разбужен, и разбужен самым древним в этом мире способом: его обнимала женщина, лежащая в его постели, причем обнимала не как-нибудь абстрактно, а со вполне конкретными намерениями. Как помнится, женщин на корабле было две, и не надо было зажигать света, чтобы понять, которая из них к нему явилась. Тем паче, что вела она себя как весенняя кошка, забравшаяся в логово к самцу.

Ни разу в жизни Михаил не отказывал женщине. Но ни одна из них до сих пор не пыталась так бесцеремонно и до такой степени откровенно использовать его для своих сиюминутных потребностей. Поэтому он отстранил ее от себя, крепко взяв за плечи, и сказал как можно мягче:

— Так не пойдет…

— Почему? — мурлыкнула она.

Вопрос, учитывая ситуацию, претендовал на категорию безответных, но Михаил перед ним не спасовал.

— Потому что, — ответил он, продолжая лежать, удерживая ее на расстоянии вытянутых рук и видя на фоне звезд только темный силуэт, похожий на движущуюся туманность. Ту еще туманность. Теплую. Нагую. С нежной кожей. С узкой талией. И с массой других умопомрачительных подробностей. (Эх, девчонки, кошки вы мои мартовские!) Ему, оказывается, и в самом деле нужна была женщина. Так нужна — ну просто до зарезу. И желательно — прямо сейчас. Но… Конечно, в жизни существует масса непоборимых нужд. Но эта была все же из числа поборимых. — Уходи, — велел ей Михаил.

А мгновением позже он уже летел куда-то среди звезд, причем не в переносном, а в самом буквальном смысле. Совершив жесткую посадку всею спиной на пол, Михаил первым делом пожалел о том, что не сообразил еще в полете запросить для себя у корабля мягкой посадки. Второй его мыслью было, как это женщины умеют ловко переворачивать все с ног на голову. Подразумевал он при этом не столько себя, сколько саму ситуацию, выглядевшую теперь примерно так. Затащил озабоченный самец в свое логово невинную девушку для произведения над ней развратных действий, а девушка попалась из забарьерных разведчиков, с норовом. Словом, не повезло половому маньяку, боевая девчонка ему подвернулась, — и преступный сластолюбец оказался в результате сброшенным на пол своей пещеры не солоно хлебавши. Приподнявшись с пола, Михаил обнаружил, что целомудренная жертва уже исчезла из его апартаментов — поторопилась, видимо, унести нетронутыми свои прелестные ноги и прочие прилагающиеся к ним прелести из гнезда гнусного насильника. «Наверное, к Карригану пошла», — предположил Михаил. Хотя, зная женщин — а Михаил тешил себя надеждой, что он их худо-бедно знает, — Карриган должен был бы, по идее, занимать в этой своеобразной очереди первое место. Тогда — соответственно предполагаемой женской логике — выходило, что к нему, то есть к Михаилу, Рейчел явилась уже от Карригана. «М-да… Весна, что ли, у нее на родине пришла? Пора любви, и все такое?» Впрочем, а какое ему — то есть Михаилу — было по большому счету дело до ее сугубо интимных проблем, а так же до ее логики? Абсолютно никакого!

Облегченно вздохнув — все-таки легко отделался! — несостоявшийся насильник перебрался с пола на свою пустую — слава Богу! — кровать, где вскоре и уснул безмятежным сном усталого маньяка.

Второй раз он проснулся опять же не по своей воле. А потому, во-первых, что внезапно настало утро, настолько солнечное, что свет ударил по сетчатке глаз даже через веки. А во-вторых — это когда он уже их открыл, — оказалось, что возле его постели появилось еще одно кресло. В кресле сидел его брат Петр, занятый пристальным разглядыванием своего младшего брата Михаила. Должно быть, Петр, в отличие от некоторых, предпочитал ходить в гости по утрам и поэтому устроил здесь в честь своего визита дневную иллюминацию. Кстати, одет он был теперь в точности так же, как раньше, еще до визита на пожарище в Месиве — пошив не иначе как от «золотой рыбки». Его молчание и пристальный взгляд предвещали какие-то очередные неприятности для Михаила, но, поскольку от Петра в последнее время и не приходилось ожидать ничего, кроме проблем, Михаил сделал вид, что ничего такого не замечает — даст Бог, пронесет. На всякий случай он спросил даже:

— Что, уже пора?

Хотя и так было очевидно, что ничего еще не пора. Тут Петр заговорил:

— Ты знаешь такую дагосскую игру «вышибала»? — сказал он.

— Квест? — спросил озадаченный со сна Михаил.

— В каком-то роде. На Дагоссе она принята между женихом и невестой. Прежде чем пожениться, невеста в течение года крутит хвостом, а жених должен лупить всех ее поклонников, доказывая, что он лучший.

Михаил молча ожидал продолжения, при этом в душе его уже начали зарождаться самые нехорошие предчувствия на предмет целостности своего второго глаза.

— У нас за Барьером эта игра считалась нормой отношений между мужем и женой. Только в более жестоком варианте.

Михаил ждал. К черту догадки. Он поверит только собственным ушам.

— По нашим правилам, я должен бы тебя убить. Но, поскольку ты мой брат, я только предупреждаю: больше не подставляйся.

Все. Яснее некуда.

Михаил вскочил на ноги, но обратил на это внимание только уже нависая над Петром, схватив его за грудки. В голове при этом высветилась какая-то не совсем генеалогически правильная, но все же наиболее подходящая к случаю мысль: «Я тебя породил, я тебя и убью!»

— Так это ты?.. Аткина?..

Петр усмехнулся криво и сказал, дыхнув Михаилу в лицо, словно отставной дракон, убойным перегаром:

— Аткин знал. Все они знали. Сами нарывались. Бросали мне вызов.

Только теперь Михаил понял, что брат пьян. Так, значит, Аткин был не первым. Михаил встряхнул брата.

— А Заноза? Ты же его нарочно столкнул к этой твари! По твоей милости человек остался без руки!

То, что Заноза наверняка обзавелся уже новой рукой, не имело сейчас значения для Михаила. Скалди ведь сказала, что рыба способна по-настоящему навеки сожрать Странника, и это значило, что Заноза спасся тогда только чудом.

— Ты меня достал, — устало произнес Петр, беря Михаила пятерней за челюсть и отталкивая его от себя.

Оторвавшись от Петра, Михаил отлетел назад и упал спиной на кровать. Надо заметить, что Петрова женушка сегодня ночью обошлась с Михаилом менее благосклонно — она-то кинула его не на кровать, а с кровати. Наверное, это у них семейное — швырять куда попало не угодивших им персон. То есть не швырять — этой чести они удостоили только Михаила, как ближайшего родственника. Других они просто убивали.

— Я тебя предупредил. Не подставляйся, — повторил Петр, поднимаясь.

— Карригана ты тоже уже предупредил?

Брат исчез из его комнаты, ничего не ответив. То ли он не услышал вопроса, то ли просто не захотел его услышать. Да Михаил и спрашивал не ради ответа. Это был просто удар ниже пояса — единственный жалкий удар, который он смог нанести Петру за Аткина и Занозу, за всех тех, кого он не знал, тех, что поплатились своими жизнями еще раньше, став жертвами матримониальной игры двух параноиков.

Михаил так и остался лежать, уставясь, не мигая, в сияющий потолок. Спать больше не хотелось. Мысли толпились в голове, наступая друг другу на ноги и толкаясь локтями, как люди у касс космопорта. Петр сказал, что все они знали и сами нарывались. Можно себе представить механизм этого «нарывания»: достаточно вспомнить, как это происходило у нее с Занозой. Или как сам Михаил «нарвался» незадолго перед визитом Петра. Чем же, интересно, он ей так не угодил, что она решила отправить его на конвейер по производству мертвецов, в который она превратила его брата? Что он, Михаил, мог сделать такого, чтобы она вынесла ему смертный приговор? А Заноза, на котором она повисла практически сразу? Красивый самец, жалко, если другим достанется? Или дело в чем-то, что объединяло их — Проводника и Странника? Может быть, всему виной был их талант? И причина в сознательной или подсознательной зависти к людям, умеющим делать то, что не дано делать другим? Если так, то… В команде имеется еще два таких человека. Карриган этой доброй супружеской чете явно не по зубам. Выходит, что теперь очередь Бола?..

Михаил резко сел на кровати. Прав он или нет, Бола в любом случае следует предупредить. И лучше сделать это прямо сейчас, не медля. Если уже не поздно. Что мешало Рейчел отправиться к Болу сразу от Михаила? Ничто вроде бы. Разве что ярость. Прежде чем упасть в сюрреальные объятия Бола, девушке не вредно было бы немного поостыть.

Михаил вскочил с постели — благо, что ложился он на случай тревоги не раздеваясь, — пожелал попасть к Болу и уже в следующий миг оказался на небольшом травянистом островке почвы — примерно пять на пять метров жизненного пространства, — дрейфующем в прозрачном солнечном воздухе среди других таких же островов — сверху ровных, поросших травой, снизу землистых и с корнями, но только пустующих. Данный же остров грех было назвать пустующим, потому что на нем стоял Михаил, оглядываясь и размышляя, куда в этом новом месиве мог подеваться Бол Бродяга. Хотя, конечно, — бассейн, спортзал, массаж, игротека — и мало ли какими еще удобствами «золотой рыбки» мог в данную минуту пользоваться Бол, покинув свою каюту, переделанную им предварительно в «землю обетованную», плавающую среди других, «необетованных» земель. Михаил было заколебался, стоит ли ему подождать Бола здесь или попросить «рыбку» перенести его прямо к Бродяге, где бы тот ни находился, рискуя при этом нарушить его личный интим. А вдруг он уже с Рейчел? Как раз сейчас? Футбольным мячом прямо в лоб бабахнула страшная мысль: «А ну как Петр его уже того?..» Но тут как раз довольно высокая — где-то по колено — трава неподалеку от Михаила зашевелилась, и над ней галлюцинацией безумного гения о конце мира собрался Бол Бродяга.

«Живой!» — отлегло первым делом от сердца у Михаила. А вторым делом еще больше отлегло, потому что, увидав еще раз перед собой воочию Бола, Михаил не смог представить себе способа, каким Петр мог бы расправиться с человеком, и без того уже существующим в состоянии разрезанности на мелкие кусочки.

— Привет, Бол! Извини, если разбудил, — начал Михаил, соображая, как бы ему подоходчивей обьяснить Болу суть нависшей над ним угрозы.

— Привет! Да ты садись, не стой, — сказал Бол, приближаясь. — Молодец, что зашел. Сейчас, кстати, чего-нибудь перекусить организуем.

— Я к тебе по важному делу, — сообщил Михаил, оглядываясь. Обнаружив возникшее за своей спиной кресло, он присел в него и продолжил: — К тебе тут случайно Рейчел не заходила?.. Прости — наверное, слишком личный вопрос, но это на самом деле важно.

— Хм, — сказал Бол, вырастив тем временем еще одно кресло напротив и между ними — накрытый стол. — Такой уж важный?

Михаил энергично кивнул — мол, можешь мне поверить.

— А в чем дело? Ну да, заходила недавно.

— Черт!

Вот ведь ушлая баба! Везде она успела!

— С ней что-то не так? — обеспокоился Бол.

И в это время где-то рядом раздался голос Илли, такой близкий, словно она сидела с ними третьей за столом:

— Я на месте.

— Черт! — снова выдал Михаил и торопливо объяснил Болу: — Остерегайся Петра. Рейчел — это его жена, и между ними свои заморочки… Сейчас уже недосуг объяснять. Короче — будь начеку!

— А чего там объяснять, все понятно, — сказал Бол. — Только я ее не трогал.

— Я тоже ее не трогал. Но, не будь я его братом, он бы меня уже прикончил.

— Ну, пусть теперь меня попробует. Флаг ему в руки, — усмехнулся рот Бола, пребывавший все это время на самом верхнем ярусе архитектурного ансамбля. Михаил в очередной раз подивился особенностям абсолютного языка: неужели Бол и впрямь упомянул про флаг, или это прозвучало только в русской интерпретации фразы?

Бол между тем продолжал с досадой:

— Жаль, перекусить не успели. Придется с собой брать.

Обе его руки протянулись над столом, одна подхватила бутылку, вторая — тарелку с каким-то горячим блюдом и унесли их куда-то в глубины его разрозненного организма. Михаил запасаться не стал, поскольку голода пока не испытывал, да и не имелось у него таких карманов, куда можно было бы спрятать целую тарелку, да еще без ущерба для ее содержимого.

В зале управления они с Болом оказались почти одновременно. Остальные были уже тут. Карриган пребывал на своем прежнем месте; вполне возможно, что он так и просидел здесь все время передышки, глядя на последнее кольцо дороги лангов в размышлениях о тщете всего сущего. Илли теперь занимала соседнее с ним кресло, Петр и Рейчел расположились по другую его руку, на спинках их кресел висело оружие — те самые причудливые лазерники из реальности третьего рода. Михаил едва скользнул по ним взглядом — состояние его в данную минуту было таково, что более пристальное внимание к родственничкам вполне могло спровоцировать его на семейный скандал, вряд ли сейчас уместный. Он занял свободное кресло рядом с Илли, Бол усилием творческой мысли соорудил себе в ряду с того же края еще одно кресло. Как только все устроились, Карриган обратился к Илли:

— Приступай.

Все замерли, уставясь в космическое пространство в ожидании радикальных перемен пейзажа. С минуту ничего не происходило, и эта минута, как водится, показалась Михаилу более продолжительным отрезком времени, чем весь недолгий срок их пребывания на корабле. «Снизошла бы хоть до сообщения, куда теперь путь держит, — думал он, чувствуя, что от напряженного вглядывания звезды наинают колоть глаза. — Как-никак нам в ту же сторону». Висящее в пустоте древнее кольцо почему-то напомнило ему сегодня чеку чудовищной гранаты, укрытую в безмерных пространствах Вселенной так, что сами эти пространства охраняют его надежнее любых секретных бункеров. Миллионы, миллиарды лет висит эта чека на одном месте и ждет своего часа — когда придет кто-то, знающий заветный код, состоящий всего-навсего из ее точных координат. Придет и дернет. И тогда…

Пространство впереди внезапно вспыхнуло белым и голубым светом. Михаил вздрогнул, шатнулся назад в суеверном ужасе бедового пророка: «Накаркал!..» Потом подался вперед. Лишь спустя пару секунд он понял, что оказался свидетелем не апокалиптического взрыва Вселенной. Просто чернота космоса сменилась мгновенно и очень резко обычным белым днем какой-то планеты, причем день этот, как выяснилось при окончательном наведении в глазах резкости, был даже не из самых солнечных. Но белым он являлся в прямом смысле, потому что на той части планеты, вблизи которой корабль вышел из… прыжка?.. Михаил понятия не имел, как именуется такой прогрессивный способ космоплавания. Но тем не менее: расстилавшаяся под ними на довольно близком расстоянии часть суши была сплошь покрыта снегом. Еще там росли деревья. Много деревьев. Вообще говоря — ничего, кроме деревьев, там и не и росло. Зато их внизу наблюдался целый лес. Что-то очень похожее на елки, елки и еще раз елки. И так до самого горизонта.

— Если я не ошибаюсь, планета Дьюгарь. Родина лангов, — великодушно просветил Карриган всех несведующих.

— Брошенная планета, — спокойно уточнил Петр. Хмель с него, кстати сказать, уже как рукой сняло.

Илли обернул… ь вопросительно к Карригану:

— И что теперь?

— Насколько я понял, ты захотела побывать на планете лангов. И еще ты хотела чего-то чистого до абсолютной белизны. Прошу прощения за такие сугубо личные подробности. Стало быть, мы прибыли именно туда, куда надо. И для начала попробуем здесь просто осмотреться.

Михаил подумал было, что Карриган имеет в виду визуальный осмотр окрестностей. Но тот, помолчав несколько секунд, сообщил:

— По информации корабля, разумной жизни под нами в радиусе пяти километров нет. На юго- западе имеются древние постройки, в которых, похоже, есть разумная жизнь. Значит, двигаемся на юго-запад.

Корабль моментально воспринял приказ: лежащая перед ними зимняя панорама, накренясь, поехала в сторону, потом выровнялась и понеслась стремительно навстречу: корабль взял курс на юго-запад. Из-за горизонта бескрайним одеялом выплывал все тот же заснеженный лес. В какой-то момент прямо по курсу в воздухе образовалось золотое облако нечетких очертаний. Огибать это подозрительное воздушное явление Карриган, по всей видимости, не собирался, так что в конце концов они в него врезались и пролетели насквозь, при этом по экрану забарабанил снаружи как будто бы крупный град. Михаил вгляделся в экран и понял, во что корабль влетел по пути своей разогнавшейся массой: облако оказалось стаей довольно крупных насекомых, больше всего смахивающих на большекрылую золотую саранчу. «А может, это здешние пернатые?» — размышлял Михаил, с любопытством разглядывая распластавшийся перед ним на экране крылатый силуэт, поминая попутно с грустью профессора Семиручко, путешествовавшего с ними инкогнито под полевым псевдонимом Попрыгунчик. Вот бы кто сейчас порадовался!.. Саранча среди зимы роится! Это ж просто потрясающ-щ- ще! Михаил поймал себя на том, что озвучивает мысленно вероятную реакцию Попрыгунчика. «Эх, Игнатий Рагволдович, героический бедовый профессор, истинный ценитель женских прелестей, лучший друг летающих «носорогов», жив ли ты теперь? Если жив, то не поминай лихом!»

Вскоре после того, как саранча осталась позади, впереди среди лесов выросло большое темное нагромождение — не иначе как обещанные кораблем древние постройки с вероятной разумной жизнью внутри. Постройки быстро приближались, разрастаясь в размерах. Если они и были древними, то выглядели все равно очень и очень даже ничего себе. Михаил ожидал в лучшем случае каких-нибудь величественных руин, но то, к чему они стремились сейчас с большой скоростью, было похоже на мощную крепость, построенную в форме ромба. В центре возвышалась огромная ромбовидная же башня, широкие стены также были украшены тремя своеобразными башенками. Лишь когда крепость оказалась почти под ними и корабль завис над ней, то, что Михаил издалека принял за три башни, оказалось малогабаритными космическими кораблями, стоящими на посадочных площадках, сооруженных прямо на стенах — их ширина вполне это позволяла.

— Да здесь, похоже, какая-то база. Неплохо они устроились! — заметил Петр и прибавил, разглядывая пристально сооружение внизу: — Не советовал бы здесь садиться.

— Если вам интересно мое мнение, то мне тоже не нравится это место, — высказался Бол Бродяга.

— И мне, — сказал Михаил. Не в том дело, что крепость, похоже, действительно была чьей-то тайной базой, где вряд ли будут рады незваным гостям. Просто как раз перед высказыванием Бола Михаил ощутил странный дискомфорт внутри собственного сознания, вызвавший мгновенный ледяной озноб по всему телу, словно к нему прикоснулось изнутри что-то чужое и заведомо враждебное, сунулось осторожно, вкрадчиво и быстро, как будто изучая или пробуя на вкус.

— Хорошего в этом месте действительно мало, — не стал отрицать Карриган. Потом, поглядев искоса на молчаливую Илли, продолжил: — Но нам все-таки придется туда заглянуть. Я имею в виду себя и своего штурмана. Остальные могут остаться на корабле, я намерен перед посадкой отослать его на орбиту.

Последовало короткое молчание. Первым его нарушил Бол.

— Я остаюсь, — сказал он.

— И я, — присоединился Михаил. Он не колебался ни секунды, просто не сообразил сразу предать гласности свою позицию.

Четверо определившихся обернулись на Петра и Рейчел.

— Да не пошла бы к дьяволу ваша орбита! — заявил Петр. — Я предпочитаю посмотреть, что за сморчки здесь окопались.

— Единогласно! — хмыкнула со своего места Рейчел, проголосовав «за» поднятием руки.

— Идем на посадку, — подытожил Карриган, кажется, ничуть не удивленный этой неожиданной демонстрацией единства в команде, раздираемой внутренними противоречиями с самого момента своего образования.

Сразу после его слов Михаил ощутил, что кресло под ним пришло в движение, отъезжая куда-то назад и вправо, тот же маневр совершало с ним на пару кресло с Болом. Петр и Рейчел также куда-то поехали вместе со своими креслами. Одновременно окружающий их зал управления стал с потрясающей быстротой съеживаться, стены надвинулись со всех сторон, экран впереди уменьшился в десятки раз, обратившись практически в лобовое стекло, потолок приблизился на расстояние вытянутой руки. В результате перепланировки они оказались сидящими в три ряда, похоже, что в кабине небольшого аппарата. Причем Михаил с Болом попали во второй ряд, Рейчел с Петром — на галерку, в третий. Илли и Карриган, соответственно, занимали теперь два пилотских кресла, хотя ничего похожего на пульт перед ними так и не возникло. Михаил услышал, как Илли тихо спросила у Карригана:

— С ним все будет в порядке?

И догадался, что она беспокоится о похищеном ими с Земли человеке в капсуле. Не иначе как там — в смысле в сети — и впрямь проводил свой отпуск какой-нибудь член императорской фамилии, до сих пор безмятежный и так и не подозревающий о своем похищении с Земли любимой племянницей.

— Исключительно твоими молитвами, — серьезным голосом ответил Карриган на вопрос Илли. Затем Михаил ощутил легкий толчок, и его вжало в кресло. Пейзаж впереди накренился, горизонт уехал вверх, а крепость, заняв весь экран, стала быстро приближаться: спускаемый аппарат, бывший недавно залом управления, отделился от корабля-матки и шел на посадку прямо на широкую крепостную стену, следуя примеру уже стоявших там кораблей. Как только они сели — неподалеку, кстати, от одного из кораблей, — у челнока исчезли боковые стенки. Можно было подумать, что они просто стали прозрачными, если бы в кабине тут же после их исчезновения не воцарился подлинный собачий холод (от которого раздетому практически человеку сразу хочется завыть по-собачьи). Со всех сторон их окружали теперь застывшие голубоватые волны сугробов, и бороздить их в летних туфлях у Михаила не возникло, как ни странно, ни малейшего желания. Михаил, ударившийся в дрожь уже в самый момент исчезновения стенок, покосился впервые с некоторой завистью на Бола: хорошо ему, наверное, — вон у него какая теплая воздушная прослойка между запчастями, на морозе аж видно, как она там внутри него функционирует, прямо как кровь по артериям.

Из кабины он, конечно, все-таки вышел, и все остальные тоже; а куда деваться, раз уж прилетели? Правда, вот именно куда теперь деваться, было пока неясно. Справа — заснеженные лесные просторы, слева — темная башня, при каждом взгляде на которую кожа Михаила, мерзнущая снаружи, покрывалась мурашками еще и изнутри, а между ними, как раз под ногами залетных гостей — сооружение в виде стены, куда им необходимо было срочно отыскать какой-нибудь вход, чтобы не обратиться в ледяные скульптуры в течение ближайших же минут. Но заняться поисками входа им так и не пришлось: не успели гости сделать и шагу, как на стене объявились хозяева. В районе стоявшего поблизости космического корабля что-то загудело и заскрипело, словно там открывались какие-то двери; потом над снегами выросло шесть голов, а за головами появилось, понятно, и все, что к ним положено природой. Короче говоря, снизу к ним наверх поднялась платформа с шестью гуманоидами. Лангов среди них определенно не имелось: четверо из них были альтесками — людьми с ртутным цветом кожи и с желтым цыплячьим пушком, покрывающим у них ту область голов, где у нормальных людей растут волосы; одному не повезло уродиться кивром — невысоким, квадратным, с головой в виде большого бугра, вырастающего прямо из плеч и с приплюснутым бородавчатым лицом болотного цвета; шестой оказался человеком — худощавым, сутулым, с глубоко запавшими бесцветными глазами и с такими же бесцветными волосами, неопределенного возраста, хотя пола-то определенно мужского. Одеты все шестеро были в свободные костюмы одинакового цвета — синие с серебром. И самое главное — то, что заставило Михаила даже временно позабыть про забористый мороз: альтески и кивр держали в руках лазерники, человек был вооружен пространственным резаком. Когда руки с оружием только вырастали, вслед за плечами, над сугробами, Петр едва заметно напрягся — вот-вот исчезнет из поля зрения, — подобралась, взявшись за свою пушку, и Рейчел. Карриган, не оборачиваясь, сделал им короткий останавливающий жест рукой. И они остались стоять, где стояли, убрав за спины свои «автоматы», наблюдая явление нижних конечностей вооруженного отряда. Но Михаила все-таки немного согрела (правда, чисто морально) надежда, что разоружить данный отряд не составит труда для Петра в дальнейшем.

Когда шестерка окончательно воздвиглась над снегами, тот из них, что был человеком, качнул своим оружием и приказал громко на межгалактическом:

— Руки вверх!

«Поздновато он что-то про руки вспомнил. Пока они тут эффектно воздвигались, можно было уже раз десять в носу поковыряться», — думал Михаил, поднимая одновременно вверх свои окоченевшие руки. Остальные его спутники также подчинились команде, даже обе руки Бола всплыли из его теплых глубин, где они, наверное, грелись, и установились рядышком, как ушки на вершине у круто замешанного «зайчика». Михаил обратил, кстати, внимание, что кисти поднятых рук Илли были белыми и с синевой, почти как окружающий снег, и лицо ее на фоне сугробов почти не выделялось. «Эх, вот кого надо бы погреть! Обморозится же девчонка!..» — подумал Михаил, но соображений о том, как ее можно согреть, тем более в сложившейся ситуации, так и не возникло.

— Подойти, встать на подъемник! — донеслась следующая команда от человека с резаком. Михаил, прежде чем двинуться через сугробы, оглянулся на аппарат: нельзя его было оставлять здесь так, открытым, — присвоят ведь эти васильки! Но аппарат, оказывается, уже успел самостоятельно закрыться; снаружи он выглядел как непроницаемая зеркальная капля, висящая в нескольких сантиметрах над снежным настом. Поди-ка такую умыкни! Она от тебя мало того, что улетит, да еще на прощание обстреляет чем-нибудь. В том, что обстреляет, можно было не сомневаться, хотя на первый взгляд капля выглядела совершенно безобидно.

Они пошли по сугробам до платформы. Сугробы оказались глубокими, снег по дороге немилосердно набивался Михаилу в ботинки — то ли дело памятная манна! — впрочем, онемевшим ногам было уже почти все равно. Подошли к большому квадратному участку, свободному от снега, на котором стоял интернациональный отряд местных сторожей, и встали на него рядом с ними, как было приказано. Тут их первым делом с пристрастием обыскали, у Петра и Рейчел, само собой, сразу конфисковали лазерники. Не тронули одного только Бола, ограничившись пристальным совместным просмотром своеобразного «зайчика», наивно, видимо, полагая, что имеют дело с человеком (или кем там он был по их понятиям), которого можно пронзить взглядами насквозь.

Платформа тем временем пошла вниз, опуская своих пассажиров в шахту с каменными стенами. Стены эти сплошь были покрыты выпуклыми изображениями, вроде фресок. Вверх уходили одна за другой настоящие картины, где присутствовали горы, моря, леса и разные животные — чудные и не очень. Имелись на картинах и изображения людей — самых обычных, как это ни странно, хомо сапиенсов, — выписанных с большим мастерством и даже в некотором объеме. Створки наверху медленно сходились. Безоружные люди, вооруженные нелюди и окружающие их каменные картины погружались постепенно во мрак. Через несколько секунд после того, как темнота вокруг стала полной, подъемник остановился. А в следующий момент в глаза арестованным внезапно хлынул дневной свет и одновременно раздался грохот, сопровождаемый металлическим лязгом — как будто где-то рядом разматывались длинные железные цепи. Благодаря свету почти сразу стала ясна причина лязга и грохота: платформа стала теперь частью пола в большом помещении все с теми же каменными фресками на стенах; единственная стена без росписей, находившаяся прямо перед ними, как раз в данную минуту откидывалась наружу с помощью цепей; эта стена, оказывается, не ограничивалась потолком, а была гораздо длиннее, так как являлась перекидным мостом, соединяющим эту комнату с центральной башней крепости. Но это было только первое открытие шестерых добровольных — практически — пленников замка. Второе же заключалось в том, что вооруженная охрана, взявшая их в плен, исчезла, оставив пленников одних, ускользнув каким-то образом из помещения без единой двери — за исключением, разумеется, откидной стены-моста. И еще — третье: здесь хозяйничал все тот же дьявольский холод.

— Надо идти туда, — проговорила Илли слабым голосом, кивнув на башню, и, обхватив себя руками, села на корточки. Кажется, она начала всерьез замерзать. Михаил, похерив к чертям все субординации, присел с ней рядом, обхватил за плечи и принялся тереть их ладонями. Она даже не противилась — совсем закоченела. С другой стороны к ней придвинулся Бол Бродяга и тоже частично окутал Илли собою, отдавая ей свое тепло. Как ни странно, но Карриган стоял все это время, словно самый отмороженный, уставясь неподвижным взглядом на открывшуюся перед ними зловещую башню, как если б она была Вавилонской. Петр и Рейчел не реагировали на мороз вовсе, даже не ежились в своих летних нарядах — Михаил что-то слышал о технике внутреннего самообогрева, очевидно, их в разведке и этому научили. Сам он в данную минуту просто забыл о холоде, его даже в жар бросило — так он испугался, что она замерзнет здесь, прямо на его глазах. Вот тебе и вся техника самообогрева — страх, настоящий страх за другого, дорогого тебе человека.

— Штурман, у тебя есть еще энергоконцентратор? — оглянулся Михаил на брата, впервые называя его не по имени, а профессиональным прозвищем.

Тот тряхнул головой отрицательно:

— К черту! Хватай ее, и пошли в башню! Все равно здесь больше некуда деваться!

Михаил вдруг понял, что не одному ему эта башня внушает безотчетный ужас: сразу ведь было ясно, что отсюда их путь лежит теперь только в башню, но ни Петр, ни Рейчел, ни даже Карриган не торопились ступать на ведущий туда мост.

Михаил подхватил Илли на руки и первым пошел на мост. «К черту! Мы еще посмотрим, кто кого! И нас не так-то просто укокошить!» Оставаться здесь, искать других выходов — ни на что уже не было времени, потому что она замерзала прямо у него на руках. Когда он проходил мимо Карригана, тот наконец очнулся от своего столбняка, молча наклонился к Илли и, взяв ее руки в свои, дунул поочередно ей в обе ладони, не удосужившись объяснить Михаилу смысла своих действий. Затем ступил вместе с Михаилом на мост.