Три подруги и пустынная кошка (СИ)

Глава 9

— Ты о ком? — не поняла подруга и запустила пальцы в волосы, поскребя череп.

— О Грише, — зашипела я, борясь с желанием перезвонить и нахамить. Но нет, я же воспитанная девушка, внучка своей бабушки. Её бы такое поведение огорчило, а я ненавидела расстраивать бабулю.

— Да хрен с ним, с Гришей! — заорала Ниса. — Делать-то что?

— А что мы можем сделать? — устало пожала я плечами, возвращая телефон подруге. — Три девушки погибли из-за внутренних разборок ягуаретт — прежний альфа пытается не подпустить к нагретому месту новенького.

— У них же подобные вопросы, вроде, в драке решаются. Кто победил — тот и следующий король, — напомнила Ниса.

— Да, но что делать, когда власть отдавать не хочешь, как не хочешь и драться, ведь знаешь, что проиграешь? — спросила я и тут же сама ответила: — Искать другие способы повлиять на ситуацию. В частности, лишить противника поддержки и уважения в стае.

— Все совершившие нападения мохнатые были из того интерната, о котором говорил Ян? — Ниса еще раз продемонстрировала, что без стеснения подслушала весь наш с Гришей разговор.

— Скорее всего, — подтвердила я. — По крайней мере, именно на это рьяно намекал Гриша. И его слова выглядят очень правдоподобно, по крайней мере, становится понятным, почему в критический момент, а именно — после принятия таблеток, оборотни не смогли справиться с собой, потеряли контроль и напали на любовниц. Мы долго не могли понять, в чем же дело, но теперь все встало на свои места. Они знали, что оборотни, но росли, как люди, а потому понятия не имели, что значит — любить кого-то как оборотень?

Я умолкла и задумалась над собственными словами.

А как любят оборотни? И как любят обращенные оборотни? Те, которые пришли в этот мир людьми и должны были уйти из него ими же, но вмешалось обстоятельство, которое перечеркнуло все? Чем любовь того, чей разум регулярно погружается в прострацию, затуманенный первичными животными инстинктами, отличается от любви обычного человека? И умеют ли они, оборотни, любить обычной любовью — в которой есть только двое, а не вся стая, где каждый по одному только запаху способен узнать даже то, что человек сам о себе не знает? Нужно ли быть таким же, чтобы это понять и принять? Или наоборот — лучше быть тем, кто будет помогать удерживаться в рамках человечности? Кто не позволит забыть, что разум пусть и охвачен лихорадкой, а тело — покрыто шерстью и на четырех лапах мчит сквозь лес, но сердце все равно рождено человеческим. Кто будет якорем, когда нахлынет очередной водоворот безумия. Кто станет мостиком, между реальностью человека и реальностью животного…

Но не преувеличено ли значение человечности в целом?

Способны ли такие, как мы, в полной мере осознать его ценность?

Иногда я забываю, что не являюсь человеком. Это очень легко забыть. Быть среди людей бывает трудно, иногда — почти невыносимо. Привязываться к ним так легко, а вот отпускать — труднее, чем кажется. Порой я кажусь самой себе садовником в цветнике, заполненном бабочками-однодневками. Что может быть более хрупким, чем человек и более печальным, чем срок человеческой жизни?

Но даже за этот недолгий срок многие люди умудряются сотворить нечто такое, что не только станет их наследием, но и изменит мир для других. Даже мы, те, кто существовал задолго до людей и кто будет существовать после того, как последнее созданное людьми государство падет, испытываем на себе влияние людей. Так ли уж они незначительны, как мы привыкли думать? И так ли уж значительны те, кто перейдя границу человечности, стали такими, как мы? И стали ли они такими, как мы? Или они навсегда останутся кем-то посередине — больше, чем люди, но меньше, чем мы?

— Но почему Руся не попыталась помешать, когда мохнатый решил натравить на меня мелкого кошака?! И если она со всех заказчиков брала деньги, то кто оплатил мою смерть?! — яростно сверкнула глазами подруга и с еще большей интенсивностью начала чесать спину.

— Вот пойдем сейчас к ней и спросим, — решила я и выбралась из-за руля.

Обойдя машину спереди, я остановилась, приставила ладонь ко лбу козырьком и осмотрела фасад дома.

— Ты об этом говорила? — спросила присоединившаяся ко мне банши, указывая вправо. — Вон там от балкона остался только пол… На самом деле, вид у него жуткий.

Действительно, балкон на восьмом этаже выглядел так, как будто строители забыли его доделать, пока строили. Но я знала, что Мишка самолично выковырял все кирпичи из трех стен, и теперь, когда выходил покурить, цеплялся ногой за косяк, чтобы случайно рыбкой не соскользнуть вниз. Его затея сделать остекление собственными руками с самого начала показалась мне некоторой формой садомазохизма, но, как говорится, каждый развлекается по-своему. Если Романову нравится испытывать приступ акрофобии каждый раз, когда он открывает балконную дверь, то, кто я такая, чтобы его осуждать?

— Говорит, у него там голуби гнездо свили, — сообщила я и направилась к въездной арке, ведущей внутрь двора. — И яйца отложили.

— И что? — спросила у меня Ниса, догоняя.

— И ничего, — пожала я плечами. — Скоро Романов станет счастливым отцом голубиного семейства. Если я не прикончу его раньше…

— Если ты не прикончишь его раньше, я пришлю ему корзину с фруктами, — бодро пообещала подруга и потянулась к шее, чтобы вновь породить этот жуткий шкрябающий звук.

— Ты что, болеешь? — покосилась я на неё с опаской. Видимые участки кожи банши уже были покрыты светло-розовыми полосами, которые оставляли её же ногти.

— Нет, не знаю, что со мной, — пропыхтела подруга, пытаясь дотянуться до лопаток. — Может, нервное?

— Ты бы к врачу сходила, — посоветовала я, направляясь к центральному из трех подъездов, возле которого, как раз, копошилась крохотная пожилая женщина. Несмотря на погоду, она была укутана в просторную вязаную кофту, длинные и широкие рукава которой не позволяли ей справиться с туго отворяющейся и все норовящей захлопнуться обратно дверью. Ловкости не способствовало и полное отсутствие мышц в иссохшем теле.

— Давайте, я вам помогу, — оживилась Ниса и поспешила на помощь бабуле, чей безобидный вид так и стимулировал желание о ней позаботиться. — Вот, проходите.

Подруга легко распахнула металлическую створку, запирающуюся на электромагнитный замок, позволяя бабуле и самой выйти и вытащить за собой хозяйственную сумку на колесиках. Сумка подскакивая на неровностях звонко тарахтела содержимым.

— Ой, спасибо, милая, — завздыхала пожилая женщина, поправляя редкие, светлые и собранные в скромную косу волосы. — Дверь такая тяжелая, а я уже совсем слабой стала…

— Да не за что, — просияла улыбкой моя добросердечная и весьма сообразительная подруга, которая не спешила отпускать дверь обратно.

— А вы кто? — вдруг догадалась спросить пожилая женщина. На морщинистом лице появилась легкая тень сомнения, быстро начавшая сменяться подозрением.

— А мы к Мише Романову, в семьдесят пятую, — подскочив, бодро отрапортовала я и бочком начала протискиваться в подъезд. Ниса стойко держала дверь, не забывая озарять мир своей улыбкой, уже ставшей немного натужной.

— Так, — медленно пронаблюдала за моими маневрами старушка, вновь поддергивая рукав норовящей соскользнуть с плеча кофты. — Миша Романов в восемьдесят четвертой живет. Я знаю, его квартира прямо над моей.

— Ой, точно, восемьдесят четвертая! — радостно подхватила Ниса, одним ловким движение аккуратно оттеснила местную жительницу в сторону, чтобы не задело закрывающейся дверью, и следом за мной шмыгнула внутрь.

— Фух, — выдохнула подруга с облегчением и с уважением покосилась на меня: — А ты это ловко придумала! Бабули — недооцененный клад полезных сведений. Всегда на страже и всегда готовы поговорить!

— Ага, главное — вовремя отделаться от местной стражи, не вызвав ненужных подозрений, — безрадостно хмыкнула я и подошла к шахте лифта.

В этом доме было предусмотрено два подъемника — один пассажирский и один грузовой. Но оба почему-то застряли на восьмом этаже и не желали сдвигаться с места. Сколько бы я ни тыкала, над кнопкой вызова мигал белым символ ожидания.

— А на каком, говоришь, этаже квартира Романова? — уставившись на раздвижные хромированные двери, которые все еще не желали реагировать на наше присутствие, поинтересовалась Ниса.

— Если судить по балкону, то на восьмом, — уставившись в том же направлении проговорила я.

Секундная заминка и мы синхронно сорвались с места.

— Там! Там должна быть лестница! — притормозила меня на повороте подруга, указывая на белую пластиковую дверь с противоположной от входа стороны.

Неслись по ступенькам мы долго, по крайней мере, мне так показалось. Возможно, я была слишком уставшей и не выспавшейся, утомленной насыщенными событиями, пришедшимися за последние дни. А может быть, моя физическая подготовка все еще была не настолько хороша, как хотелось.

В общем, когда мы пересекли переходный балкон, соединявший лестницу и этаж с квартирами, ведь это был дом новой планировки, подразумевающей полную изоляцию лестничных пролетов, мои ноги мелко подрагивали, а сердце было готово вот-вот разорваться. Но впереди на всех порах неслась Ниса, и я неслась следом за ней, пытаясь не отставать.

— Там, — слабо прохрипела я, указывая на дверь слева, украшенную цифрами «84». — Эта квартира.

— Ди, — замирая посередине, протянула подруга, не оборачиваясь. — Там дверь приоткрыта.

— Опять? — едва не падая на пол, простонала я и схватилась за стену. Кажется, еще одной плохой новости мой организм просто не вынесет. Нужна была передышка, но времени для неё не имелось. — Почему везде, где мы появляемся не заперты двери?!

— Что будем делать? — Ниса решила предоставить мне право решать. — Пойдем или…?

— Пойдем, — с трудом выпрямилась я. — Хуже уже все равно не будет. Либо мы найдем там Русю, либо…

— Либо? — эхом повторила подруга, чье лицо застыло, превратившись в маску. Кажется, она боялась. Возможно, в первый раз в своей жизни, она по-настоящему боялась.

Боялась заглянуть за эту дверь и узнать, что за ней.

И если даже банши, в основе всего существования которой лежала безусловная смелость, боялась, то что оставалось делать другим? Таким, как я?

Смелость — города берет. Смелость плавит все остальные чувства, смешивая их в общем котле до состояния, когда игнорируется все, кроме необходимости остаться непокоренным. Смелость заставляет входить в пламя, даже зная, что уже не выберешься.

Но насколько важна смелость, когда стоишь перед порогом, переступив который можешь обнаружить труп той, в дружбу с которой продолжаешь верить, несмотря ни на что? Выбирая между предательством подруги, собственной гордостью и общим выживанием, можно ли выбрать верность? И насколько важно оставаться верным? И насколько трудно будучи верным — оставаться бесстрашным?

Я хотела быть верной, не только ради себя, но и ради тех, кого надеялась спасти.

— Либо мы пойдем искать её в другое место, — проговорила я и первой подошла к квартире. — Но мы её найдем.

Внутри стояла неколебимая тишина, такая, которую ожидаешь услышать в заброшенных деревенских домах, где жизнь, кажется, остановилась со смертью последнего жителя.

— Ты когда-нибудь была в квартире Романова? — зашептала мне на ухо подруга, следуя по квартире след в след, словно нам нужно было избегать капканов и ловушек.

— Да, конечно! — так же шепотом огрызнулась я. — Регулярно на борщ с пампушками заглядываю!

— Борщ — это вкусно, — кивнула подруга, чье умение понимать сарказм, кажется, экстренно собрало чемоданы и удалилось, не прощаясь. — И я бы сейчас не отказалась от пампушек.

— Домой вернемся — напечешь, — щедро разрешила я, заглядывая в первое попавшееся нам на пути помещение, которое оказалось кухней. Все было чисто, чинно, каждая вещь находилась на своем месте. И даже грязные кружки в мойке отсутствовали, что казалось совсем уже нетипичным для одиноко живущего мужчины.

— Почему это я? — тут же начала возмущаться подруга.

— Раз ты хочешь пампушек, тебе их и готовить!

— Я хочу поесть пампушек, но я совершенно точно не хочу их готовить! — выдала она и добавила, углядев на обеденном столе вазочку со сладостями: — О, конфетки!

Хотела уже было запустить пятерню в конфетницу и набрать пригоршню вкусняшек, но была остановлена моим резким:

— Куда?! Еще неизвестно, почему квартира пуста и дверь не заперта, а ты уже намылилась тут отобедать?

— А что? — надула она щеки. Но на конфеты больше не покушалась.

Я двинулась дальше. Романов оказался счастливым обладателем трехкомнатных апартаментов, весьма со вкусом обставленных.

Обойдя скромную спальню, лаконичную гостиную и еще одну комнату, отведенную под домашний спортзал, я с не утешением сделала два вывода. Первый — Мишка паталогический чистюля, который даже зубные щетки выстраивает в шеренгу. Второй — квартира совершенно точно абсолютно пуста.

— Ни следов борьбы, ни крови, ни вообще каких-либо намеков на недавнее вторжение посторонних. Или хотя бы присутствие хозяев, — развела руками я, замирая посредине оборудованного Мишкой тренажерного зала. Справа от меня покрывался пылью, падение которой было отчетливо заметным в свете льющегося из окна солнечного света, орбитрека, справа болтались мужские спортивные штаны на велотренажере.

— Ну, допустим, твой знакомый мог куда-то уйти, — предположила Ниса, подходя к окну и выглядывая в него. — У него есть машина? Тут под окнами стоянка.

— Откуда мне знать? — все еще оставалась раздраженной я. — Может, и есть, — потерев лицо, попыталась размышлять логически: — Ладно, допустим, Мишка ушел. А Фируса куда делать? Она ранена! Не разгуливает же муза по городу с дыркой в боку!

— Откуда ты знаешь, где у неё дырка? — фыркнула Ниса, облокачиваясь о подоконник.

— Вчера утром Гриша сказал, что после ранения она скрылась, оставляя за собой лужи крови. А Зотиков нам с тобой сообщил, что Фируса явилась к нему позапрошлой ночью вся в бордовых разводах. Может, её и не в бок подстрелили, но в том, что куда-то подстрелили — сомнений нет!

— Рана могла уже затянуться, — вздохнула Ниса, складывая руки под грудью. — Если она смогла доехать до журналиста, которого сделала связным между собой и нами, то все не так уж и плохо.

— Хочешь сказать, что еще позавчера она пулю словила, а сегодня уже скачет горной козой? — скривилась я, опираясь рукой о велотренажер.

— Не знаю, Ди, — подруга пождала губы. — Мы блуждаем в трех соснах, ориентируясь на догадки. У нас даже нет никаких доказательств, что Руся была в этой квартире! Не знаю, как ты, а я заметила исключительно мужские вещи. Если она не возвращалась туда, где мы её спрятали изначально, то где она ночевала две ночи подряд? Может быть, у родителей?

— А смысл? — махнула я рукой с ощущением полной безнадеги. — Там бы искали в первую очередь. Кроме того, представь себе лицо Марисы, если бы единственная ночь заявилась в её идеальную квартиру, больше похожую на музей, роняя капли крови на дорогой паркет? Да её бы удар хватил!

— Это да, — согласилась Ниса. — Помнится, однажды я случайно пролила на скатерть красное вино. Мариса так глянула, что мне захотелось заползти под этот самый стол и остаться там навсегда! Я даже гостевой уборной боюсь в их доме пользоваться. Вдруг не с той стороны на стульчак пристроюсь!

— Да уж, — согласно вздохнула я. — Мариса чудо, но в её доме хочется не шевелиться, а еще лучше — не дышать. И я уверена, что Руся там не появлялась. Она четко дала понять, где находится. Мы пришли, а её нет!

— Ну, на самом деле, — громко поскребла за ухом Ниса, морщась то ли от боли, то ли от удовольствия. — Мы пришли сюда из-за цветка, в котором ты углядела большой смысл!

— Цветка, который оставила нам Руся, — с нажимом произнесла я. — Мы здесь, потому что она хотела, чтобы мы были здесь! Иначе все произошедшее вообще не имеет никакого смысла!

— И дверь была открыта, — пробормотала Ниса, обводя глазами пространство вокруг себя. — Тебе не кажется, что все это выглядит так, словно…

— …словно нас сюда специально заманивали? — договорила я за неё.

Мы переглянулись, одновременно застыв, как по приказу.

— Как думаешь, — одними губами проговорила подруга, — здесь может быть бомба?

— Если здесь бомба, то где тогда Мишка? — так же стараясь не шевелиться, а лишь водить глазами, ответила я.

— Не знаю, — гулко сглотнула Ниса, её рука дернулась к шее, желая вновь почесать кожу, но замерла на полпути. — Может, Руся его убила? Или его убили те, кто пришел за Русей? Если мы догадались, где она, то и другие могли! Или за нами следили.

— А труп куда дели? В квартире его нет.

— С собой забрали? — моргнула подруга, выглядя так, словно её заморозил злой волшебник.

— А смысл? По городу особо с трупом не погуляешь, да и вонять он очень быстро начнет! И почему мы не шевелимся?! — не выдержав, всплеснула я руками и тут же шумно выдохнула.

— Потому что мы боимся, что здесь бомба, — пискнула Ниса, все еще удерживая руку приподнятой.

— Если бы здесь была бомба, то она бы взорвалась, как только мы вошли. Её бы активировал тот, кого оставили следить за квартирой, — я подошла к велотренажеру и приподняла спортивные штаны, пояс которых был еще влажным, пропитанным потом. Кому бы они не принадлежали, в них еще недавно интенсивно занимались спортом. — Сами собой взрываются только те устройства, у которых установлен таймер, но их действию никак не помешает отсутствие движения с нашей стороны.

Едва только договорив, я осознала — нет никаких гарантий, что в квартире не установили именно такую бомбу, отсчитывающую в обратном порядке оставшиеся нам секунды жизни.

— Пошли-как отсюда, — взлетевшим к потолку тонким голосом предложила Ниса. — Все равно мы здесь вряд ли что-то найдем, а мне как-то очень неспокойно.

— Да, — быстро согласилась я. — Пойдем.

И мы торопливо направились к выходу, тихо, словно две мышки, выскользнули из квартиры, я на всякий случай плотно притворила створку и кивнула подруге в сторону площадки с лифтами.

— Давай, не этот раз без забегов по ступенькам.

Но стоило нам приблизиться к пассажирской кабине, как сразу стало понятно, почему подъемный механизм не желал спускаться на первый этаж.