Тризна безумия

ЧЕЛОВЕЧЕК С ЗОНТОМ

Однажды наступит день, когда случится нечто необычайное и человечек с зонтом, всякий день прогуливающийся по тротуару на другой стороне улицы, неожиданно заменит свой привычный и достославный аксессуар на соску. За стариками водится скверная привычка, — превращаться в детей перед тем, как умереть, что совсем ни к чему, и едва ли кого-нибудь по-настоящему удивит то, что в один прекрасный день почтенные господа, которых мы ежедневно встречаем на улице, внезапно окажутся ввергнутыми в радушный мир родильного дома.

Я не пожалел бы целых десяти лет жизни — безусловно, в том случае, если я еще располагаю подобным сроком и вправе распоряжаться им по собственному разумению, — чтобы узреть, как человечек с зонтом снует, ковыляя, по коридору своего дома — именно так, как он это делал еще восемьдесят лет тому назад. Пожалуй, сейчас ему никак не меньше восьмидесяти одного года, и я питаю опасения, что его неминуемое впадение в детство куда ближе, чем он сам в состоянии представить или вообще когда-либо мог представлять.

Человечек с зонтом — он невысокого роста, худощав и склонен к астме. Скорее всего, он был в юности весьма болезненным юношей, взиравшим на идущих мимо дам из-под необъятных полей глубоко надвинутой на глаза шляпы и имевшим вид человека, уже наполовину вылечившегося. Однако после всего, что мне пришлось увидеть в жизни, мой собственный опыт говорит о том, что те, у кого непонятно в чем душа держится, зачастую оказываются много выносливей того, чем о них полагали толстяки. Это вынуждает меня сделать предположение, что наш сморчок с зонтом, начиная этак с двадцати двух лет, пережил целую вереницу волнующих событий (причем, совсем не обязательно имеющих отношение к гражданским войнам, в которых он безусловно принимал участие и наверняка дослужился до чина полковника), а так же страстных любовных переживаний. Я полагаю так оттого, что человечек с зонтом и поныне взирает на дам, словно на городок, где некогда пролетело не менее двух десятков лет жизни и куда вновь случайно удалось попасть в конце жизненного пути.

Я не видел ни разу, чтобы он куда-то уезжал или, например, переехал с того рабочего места (которое, кстати, таковым не является), где он ежедневно восседает (кроме воскресений и праздников), строго следуя определенному трудовым законодательством регламенту: с восьми часов утра до полудня и потом — с двух часов дня до шести вечера. Вот так он и восседает, ничем не торгуя, поскольку торговать ему ровным счетом нечем, однако при этом он тщится выглядеть как торговец, у которого торговля идет вовсю. Если бы имелась пусть даже наималейшая вероятность того, что он сможет всучить кому-то свой зонт, то не вызывает сомнения, что его жизнь радикально бы изменилась и он — а почему бы и нет? — взял бы да и поставил под сомнение самую необходимость снова обращаться в ребенка.

Но сегодня я заметил, что он приобретает для себя пакетик со сластями. Эта картина навела меня на размышления: человечек с зонтом, следуя от старости к младенчеству, по всей видимости, отметил на днях свой второй десяток. Со своим зонтом, да и всем прочим он несомненно пребывает во втором детстве, и я убежден, что теперь ему уже ни к чему пытаться продать свой зонт, поскольку он вновь обладает возможностью и моральным правом на то, чтобы клянчить у кого-либо пять сентаво на сласти; он может опять записаться в школу, заново выучиться читать и писать и даже позволить себе роскошь обзавестись пару лет спустя симпатичными пеленками, которые будет поочередно использовать бесконечными зимними вечерами.

Но к двадцать одному году наш человечек с зонтом окажется лишенным всякой защиты. Ведь его родители опять заковыляли неуверенными младенческими шажками по этому миру еще только десять лет назад, — да и то, лишь в том случае, если у них было достаточно времени до того, чтобы впасть в детство, как скончаться в апогей дивного медового месяца, проводимого в антураже дома для престарелых. Однако их сын так и останется на углу улицы. Расчетливый и благоразумный сынуля, прекрасно знающий, что уже не за горами тот день, когда он будет вынужден продать свой зонт, с целью приобретения на вырученные деньги рожка и соски.