Тризна безумия

НОЧЬ ПОД ЗНАКОМ ВЫПИ

Мы втроем ютились возле стойки, когда неведомо кто опустил свою монетку в щель автомата и заиграла пластинка, которой предстояло звучать всю ночь напролет. Поэтому у нас даже не было времени хоть как-то осмыслить случившееся. Все произошло куда стремительнее, чем мы смогли бы вспомнить, где повстречались, и стремительнее, чем к нам возвратилась бы способность ориентироваться в пространстве. Один из нас вытянул свою руку вперед и провел ею по стойке (нам было не дано узреть эту руку, зато мы слышали ее), но, наткнувшись на стакан, испуганно замер, а обе его руки так и остались лежать на твердой поверхности. Тогда мы попытались отыскать в этом мраке друг друга наощупь и, отыскав, сплели наши тридцать пальцев на поверхности стойки. Кто-то из нас произнес:

— Пора уходить.

И мы тотчас встали, словно бы ничего и не произошло. Ведь нам покуда все было как-то недосуг, чтобы мы могли почуять неладное.

Проходя по коридору, мы слышали играющую музыку, и она звучала где-то рядом, перед нами. В воздухе стоял аромат женщин, снедаемых печалью; они сидели и ждали. А еще пахло нескончаемым пустынным коридором — он все тянулся и тянулся все время, пока мы шествовали к дверям, намереваясь выйти на улицу. Неожиданно мы ощутили терпкий аромат женщины, что пристроилась чуть ли не у самых дверей и сказали ей:

— Мы уходим.

Но женщина так и осталась безмолвной. До нас донеслось легкое поскрипывание кресла-качалки — вероятно, кресло качнулось обратно, стоило лишь женщине подняться. Мы услышали звук ее шагов по расшатавшимся половицам; чуть погодя этот звук послышался вновь — она возвращалась на свое прежнее место, после того как двери, проскрипев, затворились за нашими спинами.

Мы остановились и разом обернулись. Позади нас воздух ощутимо уплотнился, предвещая приближение незримого рассвета, и вдруг кто-то сказал:

— А ну-ка, отойдите от дверей, а то мне и пройти нельзя.

Мы попятились назад. Но голос не унимался:

— Ну надо же, застыли у дверей и не отходят!

Мы устремились каждый в свою сторону, но слышали этот голос везде. И тогда мы сказали:

— Мы не можем уйти. Выпи выклевали нам глаза.

После этого раздался шум открывающихся дверей. Кто-то из нас разжал свои руки и отошел от остальных. Нам было слышно, как он передвигается во мраке, покачиваясь и то и дело натыкаясь на окружавшие нас неведомые предметы. А потом он произнес откуда-то из мрака:

— Похоже, мы почти на месте. Я чувствую запах сундуков, битком набитых всяким барахлом.

Мы ощутили, как он вновь принял наши руки; мы вжались в стену, и прежний, недовольный нами, голос, проследовал мимо, уже в ином направлении.

— А не гробы ли это? — предположил один из нас.

Но тот, что находился в самом углу и чьему дыханию мы теперь могли внимать, заявил:

— Нет, это сундуки. Запах сундуков, набитых одеждой, памятен мне еще с детства.

И тогда мы направились туда, откуда исходил этот запах. Пол под нашими ногами был мягкий и гладкий, подобно хорошо утоптанной земле. Кто-то из нас вытянул вперед свою руку. Мы все почувствовали, как она дотронулась до чего-то продолговатого и безусловно живого, также у нас родилось ощущение, что противоположная стена внезапно пропала.

— Да ведь это женщина, — сказали мы.

А тот, кто рассуждал про сундуки, заметил:

— Думаю, она спит.

В этот миг тело женщины выгнулось и вздрогнуло под нашими руками; мы чувствовали, что оно готовится ускользнуть — не потому, как оно избегало наших прикосновений, а потому, как оно словно бы переставало существовать. Однако, почти сразу, когда мы напряженно замерли, прижавшись плечами друг к другу, раздался голос женщины:

— Кто тут ходит?

— Это мы, — отвечали мы, не смея даже пошевелиться.

Что-то задвигалось на постели, послышалось скрипение пружин и шарканье ног, тщащихся попасть в шлепанцы. Мы подумали, что, скорее всего, женщина сидит и, еще не придя в себя после сна, озадаченно взирает на нас.

— Вы что здесь делаете? — спросила она.

И мы сказали:

— Мы не знаем, — ведь выпи выклевали нам глаза.

Тогда она произнесла:

— Я что-то слышала про это. В газетах было написано о том, как трое мужчин наслаждались пивом в каком-то патио, где было пять или шесть, а, может быть, и целых семь выпей. И будто бы один из мужчин принялся передразнивать выпей, подражая их голосу. Но хуже всего было то, что время стояло уже позднее, — рассказывала она — И так случилось, что эти бестии запрыгнули на стол и выклевали им глаза.

Она еще добавила, что, несмотря на то, что в газетах все было изложено именно так, почему-то никто не пожелал этому поверить.

Мы сказали:

— Наверняка в том патио должны были быть и другие люди, которые также могли увидеть выпей.

И женщина ответила:

— Естественно, они были. На следующий день в патио собралась целая толпа народа, но ни одной выпи там уже не было, потому что хозяйка поселила их где-то в другом месте.

Мы отвернулись в сторону, и женщина умолкла. Там была стена, как и прежде. Куда бы мы не поворачивались, повсюду нас встречала стена. Эта стена окружала нас, она подбиралась к нам вплотную, она была везде и повсюду. Один из нас вновь разжал руки, и мы услышали, что он опять пытается что-то нащупать, царапает ногтями пол и непрерывно бормочет:

— Ума не приложу, куда могли подеваться эти сундуки. Похоже, мы все-таки очутились в совсем другом месте.

И мы сказали ему:

— Ступай к нам. Возле нас кто-то есть.

Мы услышали, как он стал к нам приближаться. Мы почувствовали, когда он подошел к нам, ощутив его горячее дыхание на своих лицах.

— Протяни свою руку вон в ту сторону, — сказали мы, — Тот, кто там стоит, наверняка нас знает.

Похоже, что он послушался нас и протянул свою руку и двинулся в указанном направлении. Мгновение спустя он возвратился к нам и сообщил:

— Сдается мне, что там какой-то мальчуган.

И мы сказали ему:

— Ну что же, спроси у него, знает ли он нас.

Он спросил. В ответ прозвучал безучастный и лишенный какой-либо эмоциональной окраски голос мальчика:

— Конечно, знаю! Вы — те самые трое, кому выпи выклевали глаза.

Неожиданно вмешался голос какого-то взрослого человека. Это был женский голос, звучавший словно бы из-за затворенной двери:

— Вот опять ты говоришь сам с собой.

Детский голос безмятежно возразил:

— Вовсе нет. Просто тут снова те самые люди, которым выпи выклевали глаза.

Донесся скрип двери, и вновь — уже гораздо ближе, чем раньше — раздался женский голос:

— Проводи-ка их до дому, — произнес голос.

И мальчик сказал на это:

— Но я же понятия не имею, где они живут.

И женский голос сказал:

— Перестань говорить вздор. С той памятной ночи, когда выпи выклевали им глаза, всем до одного известно, где они живут.

А потом она сменила свой тон, словно бы уже обращаясь к нам:

— Суть в том, что никто не желает этому верить; толкуют, что это очередная газетная «утка» — ловкий трюк, чтобы газету получше раскупали, а на деле якобы никто выпей и в глаза не видал.

И каждый из нас вскричал:

— Но ведь тогда никто не захочет мне поверить даже в том случае, если я появлюсь на улице в окружении остальных слепцов!

Мы стояли, замерев и не двигаясь; прислонившись к стене, мы внимали женщине. А она сказала:

— Но, быть может, если с вами будет маль чик, все станет выглядеть иначе. Кто же усомнится в словах малыша?!

Неожиданно встрял детский голос:

— Стоит мне появиться на улице в компании с ними и заявить, что это те самые люди, которым выпи выклевали глаза, — то все мальчики наверняка закидают меня камнями. Все в городе в один голос твердят, что подобного просто не могло случиться.

Повисла пауза. А потом послышался скрип затворяемой двери, и мальчик заговорил вновь:

— К тому же я сейчас здорово занят: читаю «Терри и пираты».

Кто-то прошептал нам на ухо:

— Попробую его уговорить.

И этот кто-то направился в ту сторону, откуда звучал голос мальчика.

— Замечательно, — произнес он — Расскажи-ка нам, что случилось с Терри на этой неделе.

У нас сложилось впечатление, что у него получится войти в доверие к мальчугану. Однако тот отвечал:

— Ну, до этого мне и дела нет. Я люблю просто рассматривать картинки.

— Терри бросили в лабиринте, — подыграли мы.

И мальчик ответил:

— Ну, это было еще в пятницу. А сегодня уже воскресенье, и мне хочется просто рас-

сматривать картинки. — Он произнес это безучастным, равнодушным и даже отчужденным голосом.

И когда тот, кто беседовал с мальчуганом, возвратился, мы отметили:

— Минуло уже целых три дня с тех пор, как мы потерялись, и за все это время нам ни разу не пришлось отдыхать.

И тот произнес:

— Правильно. Давайте чуть-чуть отдохнем, но только не будем больше разнимать рук.

И мы присели. Незримое солнце освещало наши плечи, но даже ему было не под силу пробудить наши чувства. И так мы сидели себе неведомо где, напрочь утратив какое-либо представление о расстоянии, времени и направлении. Но тут мимо нас проследовали какие-то голоса.

— Выпи выклевали нам глаза, — признались мы.

И незнакомый голос ответил:

-— Похоже, эти чудаки поверили тому, о чем писали газеты.

И голоса пропали. А мы так и продолжали сидеть, прижавшись друг к другу, и пытались распознать среди шествовавших мимо нас голосов и ароматов хоть один знакомый. Солнце уже вовсю припекало наши головы. И тогда один из нас произнес:

— Давайте опять вернемся к стене.

И мы, продолжая сидеть, обратясь к незримому сиянию, ответили ему:

— Не сейчас, ведь еще слишком рано. Нужно дождаться мгновения, когда лучи солнца вонзятся в наши глаза.