Трое

9

Незадолго до заката, на западе вдруг появилась большая фиолетово-черная туча. Она походила на огромную взъерошенную птицу с растопыренными крыльями, хищно устремившуюся на город. Вскоре туча закрыла добрую половину горизонта. Кажется, еще немного — и она закроет солнце, безмятежно приближавшееся к нему.

Не часто в конце сентября можно наблюдать такую картину. К тому же день, как будто, выдался не душный, ничего не предвещало внезапной перемены погоды. Над долиной плыло блаженное осеннее спокойствие. Все отдыхало, укрощенное, смиренное. Словно люди и природа по-стариковски задумались о неизбежном.

А туча, нагрянувшая так неожиданно, все приближалась и приближалась, огромная и страшная. Вот мрачные тени закрыли озаренные солнцем гребни гор и поползли вниз, к городу.

Первую тревогу принес ветерок: поднял пыль на дорогах, раскачал деревья, погнал воду в речке. Природа пробудилась ото сна. Но поздно. Атака была стремительной и неудержимой; без сомнения — еще полминуты, и светлая власть солнца уйдет бесследно. Закружились над кровлями стайки птиц, женщины бросились к окнам, прохожие заспешили домой. Ветер усиливался. Лес испуганно зашумел.

Туча, как хищник, подобралась к огненному шару и протянула к нему свои лохматые черно-фиолетовые лапы. Но они расплавились в солнечных лучах.

Туча, будто удивлена. Затем она снова протянула лапы — решительно и властно, но снова солнце плавит их в своем неистощимо ярком огне. Что это! Туча неистовствует. Она собирает силы, обрастает новыми черными хищными крыльями. Всей своей громадой она налетает на безмятежное, улыбающееся солнце. Закрывает его.

Над землей нависает зловещий мрак. Разогнался ветер — непокорный бунтовщик против всяких туч. Паника и страх начались в лесу. Помутнели воды мирной речки, укрылись люди.

И вдруг, когда казалось, что уже ничто не сможет остановить победоносного шествия мрака, острая блестящая сабля рассекла тучу, и где-то внизу, на дне долины, на старой иве вспыхнул неожиданный свет.

Это был фантастический миг!

Прорыв расширялся. Разорванная пополам, смертельно раненная туча уползает к горам, оставляя за собой потоки крови.

Но и горы не могут ее принять. Бездонное небо, смеясь, поглощает ее в своей пучине.

В последний раз, перед закатом солнце озаряет землю. И это — самые теплые, самые живительные его лучи.

Иван размеренно шатает перед воротами завода. Теперь он чувствует себя, как человек, который сбросил с плеч тяжелое, хотя и дорогое, бремя и может вздохнуть полной грудью, почувствовать легкость в движениях.

Никакого самообольщения. Он навсегда разделался с тяжелым грузом прошлого. И, пожалуй, не с меньшей тяжестью рисовавшегося ему впереди и теперь отброшенного будущего. Идет новое будущее. Какое оно? Его это не интересует. В его душе — твердость.

Стоя на посту, Иван по привычке наблюдает просторы неба, смертельную схватку солнца и тучи. Но этот поединок нисколько не взволновал его. Он знает, чем бы ни закончилась схватка, придут новые тучи, а потом снова заблестит солнце. Он не думает о том, что ждет его; он знает: что-нибудь да будет.

«Все в жизни надоедает. И самое большое счастье, и самое глубокое горе. Надо, чтобы это менялось, нужно сбросить старую власть слабеющего чувства и сменить ее более сильной властью нового, свежего чувства. И потребность эта наступает не от соображений разума, а от естественного стремления человека к новому».

Это самая успокоительная философия.

Для часового Ивана уже нет жестокой боли, причиненной письмом жены. Последнее, что еще связывало его с нею, было презрение. Так же, как он презирал жену за ее бесконечные слабости и глупые выходки, так теперь он вдвойне презирал себя за то, что позволил себе расхныкаться, поддаться недостойным мыслям и чувствам, за то, что так глупо выдал себя перед капитаном и товарищами. Двух дней ему было достаточно, чтобы окончательно выбраться из трагического водоворота мыслей, выбраться на спасительный берег и уснуть.

А когда он проснулся, то все уже было другим.

Никогда еще его сознание не было таким ясным. Никогда прежде он не чувствовал себя таким спокойным и уверенным. Никогда раньше у него не было такой решимости и силы.

Его уже больше не раздражало сочувствие Младена и Сашо. Друзья по-прежнему были внимательны с ним, особенно после той ночи. Только капитан, словно угадав его состояние, продолжал держаться с ним так, будто ничего не случилось. Ивану становилось неприятно при мысли, что капитан, может быть, в душе смеется над его слабостью.

Жизнь в казарме продолжала идти своим чередом, мужественно строгая, грубоватая, шумная, подчиненная командам и дисциплине. Мите продолжал выдумывать свои истории. «Без пяти два» не упускал случая поразмышлять над самыми обычными явлениями, а солдаты продолжали называть его горе-философом. Желязко продолжал усердно читать книги, которые ему давал Иван, хотя и не понимал ничего в них. Младен не переставал интересоваться работой на заводе и обдумывал дальнейшие «шаги» своей карьеры. Также и Сашо, он три дня удерживался от встреч с Данче, а затем они снова стали видеться.

Все двигалось своей дорогой. Нужно было идти своей дорогой и Ивану. Кто-то посоветовал ему сохранить письмо жены в качестве вещественного доказательства при разводе. Он так и сделал. Другой дал ему совет больше ей не писать, и он не писал. Иван чувствовал, что окружающие как-то более реально, относятся к его истории, и он им доверился. На этом и закончились его муки и мысли о жене.

В часы одиночества, рассматривая в новом свете свои отношения с женой, Иван удивлялся, как это он мог так глубоко переживать размолвку, как мог ее так любить и так страдать от этого? Вспоминая некоторые моменты, он удивлялся, что мог принимать их так близко к сердцу, так их переживать.

Он был глубоко убежден, что совершенное им просто самообман. Достигнув вершины трезвости, он восклицал:

— Любви нет! Нет! Есть только половое влечение, приукрашенное иллюзиями, которые человек создаст сам, чтобы удовлетворить свою потребность в разнообразии, придать элементарному животному чувству какой-то духовный, достойный человека смысл! Любви нет! Все на свете, если его увидеть в настоящей стоимости, ясно и просто, очень логично. Мы пасуем перед этой простотой, боимся ее, вот и выдумываем различные глупости! — и далее:

— Вот я солдат, отбывающий военную службу. Стою здесь и охраняю завод, потому что у моей родины, у всего нашего лагеря есть враги. Если бы врагов не было, я бы завода не охранял! Что романтичного или поэтического в этой простой истине? А какими только красотами она ни разукрашена? Командир батальона в состоянии прочесть целую лекцию в доказательство того, что наша войсковая часть — центр мира! Капитан считает, будто наше пребывание здесь делает из нас настоящих мужчин, а фантазеры, вроде Марты, готовы принять каждого стоящего на посту солдата с автоматом в руках за героя или, по крайней мере, за будущего героя. Да и нам самим тоже иногда кажется, что мы совершаем что-то особенное…

Поединок в небе кончился. Все вокруг утопает в мягком зареве заката. Окровавленные останки могучей тучи тонут за горизонтом и постепенно исчезают.

Иван думает о толщине слоя атмосферы, о космических лучах и о новых достижениях науки, о которых читал.

«Теория столкновения двух проходящих близко галактических систем так же произвольна, как и теория образования новых галактик. Мы не знаем, что происходит за пределами нашей системы. Что там есть? И раз не знаем, то еще долго будем воспринимать природные явления с внешней стороны, а не со стороны их действительной сущности! Если для разных сентиментальных душ закат символизирует какую-то поэтическую идею, если другие способны ахать от восторга при виде раскрашенного горизонта, то для меня это всего лишь изменение угла падения солнечных лучей вследствие вращения Земли вокруг своей оси. Отсюда и цвета неба. И ничего больше. И, если бы я так же рассуждал о моих отношениях с женой, если бы за красивой внешностью и драматическими состояниями смог бы увидеть сущность ее характера, я бы не обманулся и ничего бы подобного не произошло! Ну вот, опять она! Как все это противно!»

Дежурный по полку в сопровождении начальника караула делает проверку. Иван отвечает четко, громко, ясно, абсолютно по уставу. Дежурный, не ожидавший такого усердия от старого солдата, удивлен.

«Да, — думает дежурный, — серьезные люди в любом деле на месте!»

Только они отошли, как в глубине заводского двора показалась женская фигура. Иван узнал ее издалека.

Марта.

Сегодня она проходит в шестой раз и всегда, когда на посту Иван. Марта идет легко, покачивающейся походкой, словно движется в танце.

Вчера в заводской лаборатории вышел из строя металлограф. Инженеры испугались, засуетились, решили было разобрать его и отправить в Софию, но кто-то (может быть, Марта) заметил, что у военных есть физик, сотрудник научного института. Ивана сразу вызвали. Он пошел, осмотрел прибор и обнаружил неисправность. Это не было очень сложным делом, но Иван занялся им с радостью и долго работал. Вдруг ему стало приятно снова вернуться к своей прежней работе, почувствовать, что он может выполнить все это. Марта все время вертелась поблизости. Она всячески хотела напомнить, что они некоторым образом друзья, что он должен проявить внимание к ней: улыбнуться, восхититься. Но Иван поправил аппарат, испробовал его и ушел. В дверях она подала ему руку. Он пожал ее, будто знакомился впервые.

— Почему вы не смотрите на меня! — прошептала она.

Он не знал, что ответить. Ему хотелось сказать, что она его не интересует, что у него достаточно своих забот, чтобы обращать на нее внимание, но только посмотрел на нее. И снова почувствовал, как влекут его к себе ее милое лицо, глубокие прекрасные глаза. И сразу же рассердился. Она будто знала это и будто посмеивалась над ним.

— До свидания!

Он вышел. Ему казалось, что она смотрит вслед. У ворот он обернулся. Марта стояла на прежнем месте и смотрела на него. Она сняла халат. Издали в своем розовом платье она походила на маленький нежный цветок, неизвестно откуда появившийся на огромном серо-зеленом фоне зданий завода. Он вернулся в казарму в хорошем настроении.

Ему встретился командир роты:

— Ну как, поправил? — он вроде сомневался.

— Так точно, товарищ капитан! — каким-то новым голосом отрапортовал Иван.

Командир роты удивленно посмотрел на него. Эта молодежь очень уж непостоянна!

Через два часа им снова овладело прежнее чувство отчужденности, и он не преминул посмеяться над собой. Снова ему все опротивело, все, что прямо или косвенно связывалось с его историей…

Марта медленно проходит мимо него своей неизменной танцевальной походкой. Она старается встретиться с ним глазами.

«Зачем создавать новые иллюзии!» — думает Иван и не смотрит на нее.

Она останавливается в шаге от него, поднимает голову и с загадочной улыбкой говорит:

— До свидания!

Иван неопределенно кивает. «Иди своей дорогой, девушка! Найди кого-нибудь другого! Спасибо за внимание, но мне оно поперек горла. Попробовал и меду, и яду! Хватит с меня!»

Она опустила глаза, в которых мелькнула грустная улыбка. Словно поняла его состояние.

Поняла — ничего не поняла! Эти женщины всегда делают вид, что понимают, а никогда ничего не понимают.

Девушка уходит.

«Жизнь должна быть ясной и простой! — продолжает думать Иван. — Только тогда она может быть целеустремленной! Человек должен не разбрасываться, а сосредоточиваться. Так же, как очищают корабли, обрастающие десятками тонн морских водорослей и раковин, так нужно освобождаться и от ненужного балласта предрассудков, ложных чувств. Надо изменить условности, установленные человеком и обществом. Человек будущего освободиться от условностей и сохранит истину!»

Раздается глухой выстрел. Иван поворачивает голову. Из глубины двора к воротам бежит человек с портфелем и револьвером в руках. Он уже в десяти метрах. Низкорослый брюнет лет тридцати, с красивыми вьющимися волосами, смертельно бледным лицом и блестящими от страха темными глазами. На лице выражение отчаянной решимости, и это заставляет Ивана вздрогнуть.

— Руки вверх! — неистово кричит бегущий часовому, натравляя револьвер прямо на него.

В ту же минуту, справа, из другого цеха, выскакивают еще двое неизвестных, тоже в гражданском, с револьверами в руках. Иван не может разглядеть их лица.

Часовой понимает, что он может сделать только одно — закрыть ворота. Железные, обитые листовым железом ворота, с засовом снаружи. Как у него появилась эта мысль, как она превратилась в приказ и как он бросился вперед — Иван не помнил. Он знал только, что стрелять нельзя, потому что уже поздно, но даже если он застрелит первого, другие двое убьют его, и пройдут через ворота, а этого допускать нельзя. Нужно только толкнуть ворота со стороны шоссе и задвинуть их на засов.

Он хватает засов, толкает его со всех сил, не выпускает его из рук. Он не чувствует, как его пронизывают пули, как по ту сторону ворот начинается перестрелка, как он теряет сознание.

Все происходит невероятно быстро и невероятно легко. В его размышления о новом, совершенном человеке врываются пули.

Последнее, что он видит, это брусок сиенита, плотно вросший в землю, отделенный от остальных узкой песчаной полосой. На ней — несколько поникших от осенних дождей стебельков травы. Самый высокий стебелек касается его губ, изо рта течет кровь, нарастает ощущение слабости и жгучего тепла.

«Наверное я умираю! — думает он, и тот голос, который всегда ему возражал, говорит: «Так лучше!»

Иван не знает, что после первого же выстрела трое его товарищей по караулу выскочили на двор, что Сашо, циничный легкомысленный Сашо, ветром вылетел из караульного помещения и, увидев происходящее, крикнул:

— Профессора убили! — и яростно бросился с голыми руками на незнакомцев, пытавшихся открыть ворота и стрелявших в него. Иван не знает, что если бы не Сашо, то те наверное успели бы открыть ворота и пристрелить Ивана окончательно. Что раненный в руку Сашо повалил на землю одного и начал его душить, в то время, как подоспевшая заводская охрана наповал убила второго; третьего — брюнета с испуганными черными глазами и вьющимися волосами — схватил Младен и привязал его к двери около караульного помещения.

Иван ничего не знает.

До него доносится странный запах.

— «Озон!» — определяет он, хотя ему совершенно непонятно, откуда взялся этот озон.

Это его последнее ощущение.

Первым к ламу подбегает Сашо, приподымает голову друга и, увидев кровь, рыдает, как ребенок.

«Все у тебя получается по-детски, Сашо!»

Вскоре подходит Младен. Он нагибается, поднимает безжизненное тело часового и несет его. Младен знает, что все другое излишне.

«Иногда случайность спутывает все планы, Младен! Поэтому не спеши!»

С молниеносной быстротой прибыла скорая помощь, неизвестно кем вызванная. Среди толпы рабочих было слышно:

— Одного из наших убили! Жаль парня! Через три недели кончался срок! Говорят, женат! Бедная жена!

Все подразделение поднято по тревоге. Рабочим приказано вернуться в цеха.

Люди у ворот уже расходятся, когда появляется капитан.

Он нагибается над залитой кровью брусчаткой, над стебельками травы.

Капитан привык все проверять!