Трое

22

— А ну-ка, иди сюда, поговорить мне с тобой надо! — говорит отец тоном, от которого у малолетних сынишек мурашки пробегают по коже.

Но Сашо не малолетний.

— Я занят! — отвечает он. Входит в комнату и шлепается на кровать.

— Тогда я приду к тебе! — решимость отца приближается к хорошо знакомым сыну границам.

— Милости просим! — говорит сын.

Услышав последние слова и отгадав измерения мужа, мать выбегает из кухни.

— Христо, — умоляюще обращается она к супругу. — Прошу тебя…

А затем к сыну:

— Ты бы мог помолчать!

Но отец грубо отталкивает жену в сторону и врывается в комнату Сашо.

— Христо!

Отец глух. Его сын, лежа на кровати, спокойно перелистывает журнал «Киноискусство», разглядывая фотографии актрис.

— Где ты пропадал целую неделю! — отец, подбоченясь, подступает к нему.

Это сухопарый пятидесятилетний мужчина с неврастеническим лицом, на котором застыло выражение вечного недовольства всем и вся. Врожденная мнительность. Бухгалтера и кассиры в округе дрожат, завидев его издалека — финансовый инспектор Баров известен своей ядовитой мелочностью и педантизмом.

Сын не удостаивает его ответом.

— Где ты пропадал целую неделю? — голос финансового инспектора модулирует к высоким тонам.

Сын с подчеркнутым любопытством разглядывает ноги киноактрис.

Прижав руки к груди, мать в дверях умоляет.

— Христо!

Отец не выдерживает. Резким движением он выдергивает журнал из рук сына и бросает его в открытое окно.

— Ну, зачем так нервничать! — говорит сын с кроткой ласковой улыбкой на лице.

— Где ты пропадал целую неделю, я тебя спрашиваю? — смущенный безмятежным взглядом сына, повышает тон отец.

— Слушай, прошу тебя, оставь меня в покое! — отвечает ему Сашо. — Я же тебя не трогаю!

— Пока ты в этом доме и носишь мою фамилию, я тебя так не оставлю! — вспыхивает отец, но тут же сдерживает себя, пораженный спокойной реакцией сына.

— Это уже нахальство!

Фининспектор Баров больше не может сдержаться.

— Бездельник! Главарь шпаны! — кричит он голосом ограбленного, обманутого человека. Потом обращается к матери и указывает на Сашо.

— Посмотри на него. На кого похож! Инженер! Врач! Агроном! Служащий! Рабочий! Вот он! Все вместе!

Мать подходит, берет руки мужа и со свойственной только матерям мягкостью говорит:

— Успокойся, Христо! — тайком делает знак Сашо выйти.

Отца трясет нервная лихорадка.

— Думал, у меня растет сын, которым я буду гордиться; надеялся, что он выдвинется, займет положение в обществе, станет специалистом в своей профессии, честным и уважаемым гражданином, как все люди, а он… Смотри, на кого ты похож. Бездельник а шалопай. Лентяй и хулиган. Еле школу окончил. Еще не успел вернуться из армии, а уже снюхался с городским сбродом! Только и знаешь шляться с пьяницами и босяками. Посмотрите на него! Пьяница и дебошир!

— И картежник! — подсказывает ему Сашо.

— Встань! — ревет отец. — Встань, когда говоришь с отцом, свинья такая!

Сашо не реагирует.

— Мне стыдно людям в глаза смотреть! Стыдно за тебя! — ревет от боли фининспектор Баров. — Сын Колевых учится за границей! Сын Стефановых уже врачом стал! Атанас золотую медаль получил! Уж на что никудышным был сын Пешо, и тот инженером станет! А наш только и знает слоняться без дела, точно беспризорный пес, да пакостить людям!

Мать вздыхает. Буря, как будто, улеглась. Обычный скандал между отцом и сыном.

— Футболист! — с отвращением произносит отец. — Хоть бы там выдвинулся! Да только люди не любят смотреть драки на поле, потому не нужен ты им!

— И мне они не нужны! — отвечает Сашо.

Отец несколько раз прохаживается по комнате. Он дает понять: все, что было до сих пор, — лишь прелюдия к главному вопросу.

— Когда, наконец, поступишь на работу?

— На какую работу?

— На какую угодно, лишь бы была работа!

— Нет для меня работы! — отвечает сын.

— Почему не пойдешь в банк, к дяде? Он еще бережет для тебя место!

— Не хочу! Корпеть над бумагами ради каких-то шестидесяти левов — не хочу!

— Что же, интересно, ты думаешь делать?

— Ничего!

Сын спокоен, сосредоточен.

— Уж не думаешь ли ты всю жизнь висеть у меня на шее? — снова вскипает отец. — Дармоедом хочешь быть?

— Даже и не думаю!

— Нет уж, хватит, долго я терпел! — ревет отец, который снова выходит из себя. — Куска хлеба не получишь в этом доме, раз не хочешь работать! Хватит!

— Хватит!

— И уйдешь из моего дома! Не будешь больше срамить меня перед людьми! Ты мне не сын больше!

Мать очень испугана и не знает, что делать.

— Убирайся отсюда! Я лодырей не буду кормить! Смотри, до чего ты дошел! Я думал, армия тебя исправит, человеком сделает! А на поверку каким отправился, таким и вернулся! Кто знает, не украл ли и эту медаль! Я…

Мать вскрикивает.

Сашо, вскочив, бросается к отцу, хватает обеими руками его за тоненькую шею и сильно трясет.

— Заткнись, психопат!

Бросает его на кровать и, не взглянув на оцепеневшую мать, выходит.

Во дворе темно. На дворе глухо.

Забор, улица, город. Тишина и спокойствие. И обидное равнодушие.

И этот дом, превратившийся в грязную дыру, и этот человек, требующий от него непонятные вещи… званий, положения, денег…

И как отличаются от всего этого прохладное спокойствие омута, неба, крестьянина с женой, Данче…

Нет, он не будет таким, как другие! Не будет!

В школе была старая учительница. Она преподавала последний год перед уходом на пенсию. Дети очень любили ее. Но на вечере по случаю окончания учебного года, когда все подарили ей громадные букеты цветов, Сашо, он сам не знает почему, поднес ей… чертополох, просто так, чтобы отличиться от других. Думал, что произойдет большой скандал. Но учительница только обняла его, поцеловала и ничего не сказала. На другой день он нарвал самый большой букет цветов, какой только мог держать в руках, и поднес его учительнице. Она снова его поцеловала.

Когда он учился в старших классах, то же самое случилось с учителем по биологии Илиевым. Единственный предмет, по которому Сашо имел «пятерку». Биолог был человек со странностями. Помимо преподавания в школе, он любил заниматься еще двумя вещами: прививкой саженцев и каптированием родников. Бывало, весь класс выходил помогать ему. Саженцы прививали обычно в послеобеденные часы и занимались этим с увлечением. А Сашо выйдет поздним вечером и вырвет черенки.

Однажды его поймали и чуть было не исключили из школы.

Спустя десяток дней Илиев попросил его помочь ему каптировать какой-то источник. Они были только вдвоем с учителем. Сашо перенес бумажный мешок с цементом, раскопал землю и долго возился с ручейком. После того дня Сашо помог учителю каптировать еще пару десятков ключей.

Только потому, что другие не любили заниматься этим.

Но однажды учитель его разочаровал.

— Ну, мой мальчик, — сказал он ему, — все это мы с тобой сделали ради людей, для других! Теперь они смогут пить воду, не нагибаясь!

В армии же его попытки не быть таким, как все, неизменно кончались плохо.

«Хочу жить своей жизнью!» — сказал как-то Сашо капитану.

«Нет такой жизни!» — отрезал тот.

Сашо постоянно мерещилось, что другие только и делали, что старались доказать ему это всеми возможными способами. И в школе, и в армии, и дома. Что все требовали от него быть таким, как они — человеком с профессией, положением, приличной автобиографией. А он все больше противился этому.

Только Данче не пыталась его наставлять.

Иногда ему вдруг казалось, будто он нашел то, что искал. Но это ТО являлось только на короткое время, чтобы неуловимо, загадочно исчезнуть, отчего становилось еще более привлекательным. Ему казалось, что наступит день, когда ТО откроется полностью перед ним, и он уже его не упустит.

Что могло означать это ТО?

Нечто подобное вольному простору полей, полету птицы, необыкновенному происшествию с крестьянкой, прозрачной родниковой воде…

ТО было окутано таинственной неизвестностью.

Теперь, после ссоры с отцом, после противной истории с Куклой, ему казалось, что ТО ушло куда-то очень далеко. А может быть, и вовсе не существует.

Его душит отчаяние. Ему хочется плакать.

— Неужели, — спрашивает он себя, — я должен буду занять какое-то место в банке, вставать в шесть тридцать и возвращаться в четыре, надевать сатиновые нарукавники, складывать и вычитать цифры, считать чужие деньги и, наконец, жениться на какой-нибудь жирной гусыне, которая придется по вкусу папаше…

Нет. Хватит!

— Что же все-таки делать? Куда податься?

Он пересекает город и по старой привычке направляется к дому Кокки. Сам не знает, почему идет к нему. Может быть, друзья ему помогут. Может быть, придумают что-нибудь, рассеют его?.. А не лучше ли вернуться домой, уехать куда-нибудь. Куда?

Окно Кокки светится. Сашо проходит садиком и приникает лицом к окну.

В комнате в густом табачном тумане плавают лица его приятелей. Как всегда, играют в карты.

Сашо всматривается в них. Знакомая картина, в которой отсутствует только он. Видит, как Кокки хитро передернул карту. Его детские глазенки невинно моргают, а пальцы ловко орудуют. Подсвистывает, как опытный воришка, ловко обделавший дельце… Это уродливое круглое лицо, в котором прячутся алчность, холодный расчет… его приятель Кокки.

Глаза Бандеры прищурены. Обычное для него состояние безразличия. Сашо впервые внимательно наблюдает за ним. За этим безразличием он сейчас видит другое — отталкивающую пустоту. Как жил Бандера? Подпирал заборы. А еще? Лежал. Еще? Ел. И еще? Играл в карты! Еще?.. Другого нет. И никто не замечал за ним каких-либо других способностей… И ничего толкового, теплого, товарищеского, ничего интересного… Как можно обращаться за советом к такому животному! Как мог он думать, что Бандера умен. Скорее он ненормальный.

Сандо? Он как будто лучше других. Только слишком слаб умом и даже глуп, чтобы понять его, Сашо. Сандо, которого они будут водить за нос, пока им это не надоест или кто-нибудь не вытащит его отсюда…

В комнате вспыхивает ссора. Сандо уличает приятелей в шулерстве, бросает карты и ругается. Кокки огрызается, притворяется обиженным, обвиняя его в мнительности. Бандера ждет, чтобы они сцепились.

Сашо наблюдает еще немного. Потом бесшумно идет назад и выходит на улицу.

Бесцельно шатается по улицам города. Проходящие по тротуару знакомые девушки задевают его. Он даже не оборачивается.

«Дело не в ночевке, — думает он. — Легко можно найти, где переночевать, но не в этом дело».

Перед большим городским кафе-кондитерской его восторженно встречают бывшие одноклассники, приглашают войти. Сашо веселый парень и в компании незаменим.

Он проходит мимо.

Несколько дальше его поджидает молодая вдова Стояна Портного.

— Сашо? — Ее глаза блестят в темноте.

— Что?

— Почему не пришел тогда? Я ждала тебя…

— Занят был! — отвечает он.

— Зайди! — она хватает его за руки. Вся трепещет.

Смотрит на него, вспоминает… Он мог бы зайти…

— Не могу! Извини! — И он осторожно освобождает руки. Слышит за спиной быстрые шаги. Обиделась.

Теперь вокруг него тихо. Никого нет. Окна гаснут одно за другим.

Он вынимает сигарету, зажигалку, которую подарил ему Иван.

Иван!

— Почему бы не поехать к нему?

И вдруг, неожиданно, как только он на это способен, принимает решение:

— Да, к нему! Только к нему!

Он убежден, что только «профессор» его поймет, примет и поможет ему.

— Сейчас же! Немедленно!

Ускоряет шаг. Останавливается. У него совсем нет денег. А до Софии около трехсот пятидесяти километров. Может, взять у Кокки взаймы?

Нет! Ни у кого он просить не будет! Пойдет пешком! За неделю доберется! А может быть, какая-нибудь попутная машина или грузовик его подвезет. И он завтра же будет в Софии.

Мысль совершить трехсоткилометровый переход окрыляет его. Другим этого не совершить!

Иван!

Он быстро пересекает город и без всякого сожаления расстается с его последними домами. Когда среди ночи он оказывается в поле, его охватывает решимость — никогда больше не возвращаться в этот город.