Тропой легенды

ДОРОГИ СБЛИЖАЮТ И РАЗЛУЧАЮТ

В лощине заблестела безымянная речушка. Она то струилась по камешкам, то пряталась в зарослях камыша. Откинувшись от руля мотоцикла, Зарубин оглянулся на Зою Козлову, съежившуюся в коляске. Рядом сидел Коля Сергеев.

— Так ты скажи, Зоя, что знаешь… Даю слово помочь тебе!

Девочка еще ниже опустила голову, упрямо ответила:

— Ничего, ничего я не знаю…

Вымпел экспедиционного отряда, укрепленный над рулем мотоцикла, шелестел на ветру, подсмеивался, шептал: «Еще и врешь! Еще и врешь!»

— Неправильно ведешь себя, Зоя, — вмешался в разговор Коля Сергеев.

— Отстань, — зло глянула на комиссара девочка. — Доказательство у тебя есть?

Коля промолчал.

Метрах в ста позади мчалась пятитонка. В кузове ее в самых непринужденных позах среди ящиков и корзин разместились ребята. За два дня, прошедших после случая под Золотым потоком, и после того как вернулась в отряд группа Федюка, принеся в штаб экспедиции исключительно ценные сведения, ребята вновь рассорились. Олег продолжал накапливать материалы, изобличавшие Инку в предательстве, а Федя преследовал своими подозрениями Степанчика. Эх, и плохо же, когда не ладится дружба!

Инка неотрывно глядела на далекие холмы с мягкими, фиолетового цвета зубцами леса. Даже закрыв глаза, она видела перед собой их кружевные узоры, похожие на украинскую вышивку. Кама всю дорогу грызла яблоки, отплевываясь коричневыми, блестящими на солнце семечками, хвалилась:

— Мичуринские!

Олег подал ей очередное крупное яблоко и заявил:

— Наша биологичка занимается яблоненасаждением. Там, где бросила семечки, вырастут яблони. И так по всему шоссе до самого Коршева.

— Угадал-таки! — обрадовалась Кама и попросила: — Олежка, достань Инке. А то она что-то нахохлилась…

— Перестаньте красть яблоки, — не сдержался Федя, угадав причину Ининого недовольства.

Олег словно ждал его замечания. Он встал. Держась руками за веревки, стягивающие ящики, закричал:

— Не придирайся! Мы тебя насквозь видим. Всегда. Инку поддерживаешь. Права — не права, а молчи перед ней!

— Начштаба прав, — остановил его Сашко. — Мы сейчас как охрана колхозного имущества, а сами яблоки берем. Хорошо разве?

— Я, выходит, воровка? — выкрикнула, как ужаленная, Кама и тут же поползла к кабине, забарабанила своими кулачками-молоточками по железному верху. — Дядя водитель!

— Чего вам, ребята? — спросил шофер, притормаживая машину.

— Яблоки можно брать?

— Можно, можно…

Олег победно посмотрел на Федю и немедленно достал из ящика еще одно яблоко, протянул Каме. Шофер остановил его.

— Из этого ящика нельзя, молодой человек, — заметил он. — Берите те, что у заднего борта. Видите? Там я чуть-чуть битые отобрал. Ешьте сколько душе угодно.

— Простите, — спохватилась Кама, — мы не знали.

— А вы что, неграмотные? — удивился шофер.

Грузовик снова тронулся, а ребята, теснясь, читали на ящиках крупные штампованные надписи: «ВСХВ, Павильон Украины».

— Эх, — почесал затылок Олег, — и как мы слона-то не приметили!

Никто не рассмеялся. Всем было немножко неудобно.

— Давайте-ка споем нашу пионерскую, — предложил Сашко и пообещал: — А ссоры ваши, друзья, сегодня в Коршеве разлетятся в дым. Будет сбор, и на нем поговорим обо всем.

Федя торжествующе глянул на Олега, шепнул:

— Вот, вот, там-то мы выведем твоего Степанчика на чистую воду, Следопыт!

Олег ничего не мог ответить, так как набрал полные легкие воздуха, чтобы подхватить запев; он только страшно выпучил глаза, словно говоря: «Мы — враги навсегда!» Федя равнодушно отвернулся от него и стал смотреть вперед.

Дорога пересекала равнины, взбиралась на холмы, затем быстро сбегала с них, зарываясь в зеленые пещеры лесных массивов. Справа и слева появлялись дома дорожников, рукава синих, как небо, речушек, стога сена, пастбища, сады, раздвоенные столбы высоковольтных линий. Со свистом проносились перила мостов. Не успеешь разглядеть одно, как вдали, стремительно приближаясь, появляется другое. Только и оставалось неизменным в этом многокилометровом, захватывавшем дух просторе — бесконечно бегущие телеграфные столбы. Не видно, откуда начинают они свой бег и где кончается он. Столбы можно догонять, загадывая, сколько осталось до того вон поворота, до мостика, до маячившего над лесной опушкой ветродвигателя, а потом начинать счет снова.

И все вокруг словно посыпано золотистой солнечной пылью.

Кто не испытал волнения, мчась с предельной скоростью по блестящей от солнца, то ровной, как стрела, то извилистой, как горная речка, широкой ленте автострады! Дальние ветры, обдавая запахами больших и малых городов, строек, родным ароматом земли, напевают сердцу новые песни, подсказывают планы на будущее.

Ина откинула за спину упрямую свою косу и ощупью нашла Федину руку.

— Дороги сближают, дороги разлучают… — в раздумье произнесла она. — Вот где мудрость, а не тот угрюмый осокорь. Помнишь?

Скуластое лицо ее с мелкими веснушками на щеках порозовело. Оно оказалось совсем рядом. Федя глянул в глаза девочки; в них отражались мчавшиеся мимо поля и перелески, бездонное небо с серыми облаками. И еще в них было что-то новое и незнакомое… Этого не поймешь и не объяснишь! Ведь год-два назад была Инка Шапиро девчонка как девчонка, царапка. Федя, хоть и сидел с ней за одной партой, не замечал ни этих веснушек, ни маленького носика с горбинкой, ни самых лучших в классе волос. А вот сейчас Ина стала другой. И что это с ней? Голос не писклявый, а мелодичный, движения мягкие, медлительные. Словно девочка задумалась над какой-то новой своей акварелью и избегала резких жестов, чтобы нечаянно не испортить рисунка…

Федя ответил Ине кивком головы: конечно же, он не забыл осокорь.

— А волосы у тебя в тот вечер почему-то степной полынью пахли, — неожиданно для самого себя сказал мальчишка и, спохватившись, до крови прикусил язык.

Да, хороша и умна дорога. Она читается, как самая увлекательная книга, и каждая страница ее раскрывает новые миры.

Показались дома Коршева, узкие кривые улочки. У моста через небольшую реку наперерез быстро идущему мотоциклу выбежала девочка в синих спортивных шароварах. На рукаве алела повязка. Зарубин притормозил.

— К борьбе за дело Коммунистической партии будь готов! — подняла девочка руку для пионерского приветствия.

— Всегда готовы! — ответили товарищ Миша и Коля Сергеев.

— Проводник Коршевской дружины Зина Гончаренко, — представилась девочка, сверкая черными как уголь глазами. — Пожалуйста в нашу школу, на отдых!

Подошел грузовик. Ребята здоровались с проводником.

— Садись, — предложил товарищ Миша Зине. — А ты, Зоя, пересядь к нашим ребятам.

Зоя поспешно выпрыгнула из коляски. Вместо того чтобы взобраться в кузов грузовика, она, не оглядываясь, побежала прочь.

— Что это с ней? — заволновалась Таня Сосновская и крикнула: — Зойка, ты куда?..

Федя догнал Зою в подъезде большого серого дома, на котором красовалась вывеска «Пошта».

— Вернись сейчас же, — загородил он дорогу девочке. — Скоро сбор будет, встреча с Коршевской дружиной.

— Что тебе надо? — резко отстранилась Зоя, но одумалась и, не глядя на мальчика, объяснила: — Телеграмму маме хочу послать.

— Успеешь! Мне вот тоже письмо надо отправить. Кате, в Сибирь!

— Нет, не успею! Я завтра домой уеду! — отрезала Зоя. — Попрошу, чтоб мама мне денег на дорогу выслала.

— С ума ты сошла! — возмутился Федя и попытался урезонить беглянку, — дело до конца не довели, а ты дезертируешь…

— Идем-ка, что я тебе скажу, — Зоя втолкнула Федю в помещение почты и, сощурив глаза, зашептала: — Знаешь, какой сюрприз преподнес нам «мильтон»? Он всех по очереди допрашивает, как на следствии. И все про Инку…

Федя сел на скрипучий стул, удивленно уставился на девочку. Остренькое, с прыщиками на лбу и подбородке, лицо ее выражало тревогу и преданность. Лишь на губах блуждала какая-то непонятная улыбка.

— Не может быть! — усомнился Федя.

— Допрашивает, стращает! — упрямо, с ожесточением воскликнула Зоя. Бесцветные минуту назад глаза ее покраснели. Она достала крошечный платочек.

— Да не реви ты, — рассердился Федя. — С какой стати он к Инке придирается? Ведь надежнее во всем мире человека нет!

— Ты веришь мне? — Зоя придвинулась к Феде. — Скажи честно, веришь?

— Чудачка ты. Конечно, верю. Пошли. Это все Степкины и Олеговы проделки, — сказал Федя.

— Ты хороший, Федюк, — улыбнулась Зоя, заглядывая ему в глаза. — Недаром тебя Инка любит.

Федя все больше удивлялся.

— Четырнадцать «рокив», а ничего не смыслишь, — продолжала меж тем Зоя. — Инке ведь больше лет, чем тебе. Нет, правда. Девочки развиваются года на два раньше мальчишек. Мама мне говорила. Поэтому и привязанность у них проявляется раньше и сильнее… Только Инка хитрая!

Федя густо покраснел, и его лицо стало похоже на спелый помидор. Он выбежал на улицу. Зоя не отставала, продолжала вкрадчиво:

— Не давай Инку в обиду и меня. Хорошо?

— Ладно, — чтобы отвязаться наконец от Зои, буркнул Федя. — Будь спокойна!

По тому, куда шли местные школьники, слыша их мягкую нерусскую речь, в которой повторялись слова «Москва», «экспедиция», Федя понял, где остановились на отдых товарищи.

Строгие звуки трубы и требовательная дробь барабана заполнили двор Коршевской школы, сзывая пионеров.

— Становись под вымпел отряда!

Когда официальная часть сбора окончилась, стало тихо, словно в класс вошел новый учитель.

— Вольно, — скомандовал Сашко. — Комиссар экспедиционного отряда Николай Сергеев сделает важное сообщение.

Коля оглядел столпившихся в дверях и коридоре коршевских ребят, сделал полоборота к участникам экспедиции:

— Нами пройдена большая часть маршрута… Все вы, наверное, чувствовали, что нам мешало в походе подозрение друг к другу. И все из-за того, что впереди нас или по пятам за нами шла машина Витьки Шапиро. Федюк не доверяет Степанчику, Олег за Иной следит. Начались ссоры. Среди пионеров этого не должно быть — мы одна семья! Кто, думаю, пакостит? И тут приметил, что по утрам один из участников похода отлучается от стоянки в лес. Куда, думаю? Ну, если Кама, то понятно: гербарий там у нее или муравьи. А если Инка, — натуру для своей акварели ищет…

— Да не тяни ты, — поторопили Колю ребята.

— Помнишь, Федя, на одной из ночевок, перед тем как разделиться на поисковые группы, я попросил у тебя фотоаппарат? Так вот, когда подозреваемый мной человек положил записку в условленное с Витькой место, я его и сфотографировал. Доложил, как положено, начальнику отряда Сашко и передал ему снимок. Вот и все.

Ох, как забилось сердце у Феди — начальника штаба! Во-первых, сейчас выведут на чистую воду Степку, и подозрения против Ины сразу отпадут. Во-вторых (это плохо), почему обошли его, Федюка, в таком важном деле и не проинформировали о готовящемся разоблачении? Подожди же, Колька-комиссар!

Сашко извлек из планшетки фотографии. Одну он передал Касыму, тот — Феде. Снимок был сделан плохо: на переднем фоне едва вырисовывался силуэт… нет, никак не Степанчика! Это наверняка была девочка. Она что-то привязывала к дереву. Вторая фотография попала Каме, и та сразу же завизжала:

— Знакомый почерк!

— Конечно, знакомый, — со знанием дела вмешался Олег. — Помните, точно таким же почерком была написана записка Антонине Антоновне, когда Федюк удирал… Ты не обижайся, Федюк, ладно?

— Я не обижаюсь… Но кто же все-таки предатель? — И он снова исподлобья взглянул на ничего не подозревавшего Степанчика.

— Давайте лучше прочтем, что сказано в записке, — предложил Сашко.

«След. стоянка в Золотом потоке, — по слогам с запинкой читала Кама. — Эксп. отряд разделился на три группы. Общий сбор в Коршеве. Там подробнее ты узнаешь. Часы, письма и чертежи в коляске мото у З.»

Сашко положил на стол серебряные часы Григория Ивановича Васютина и пояснил коршевским пионерам, каким образом они и письма Ивана Васютина оказались в штабе отряда.

— Кто же, кто же? — теряя терпение, закричали все.

— Козлова, вот кто! — громко ответил Коля и снял очки.

В классе наступила тишина. Она была продолжительной. Слышно было, как на всю комнату тикают васютинские часы, словно кто-то часто-часто стучал в оконное стекло.

— Наводчица — Зойка! — закричал, размахивая руками, Олег. — Жуликов навела на квартиру Васютина на Зацепе. В уголовном кодексе такое квалифицируется…

Не скоро понял Федя то, что происходило. Он все еще был под впечатлением разговора с Зоей на почте. Ему было очень обидно, что хитрая девчонка не только обманула его, но и ловко сумела завербовать в союзники. Вот и верь после всего такого людям!

Участники похода и местные пионеры, как и Федя, с удивлением оглядывали Козлову, словно впервые видели ее. Зоя не выдержала, отвернулась, в то же время метнув в Зарубина полный ненависти взгляд.

— Почему ты делала так? — тихо спросила Ина бывшую свою подругу. — Мы старостой класса тебя выбирали. Помнишь, в самом трудном году, когда нас с мальчиками в один класс посадили… Эх ты, Зоя! — Задохнувшись, Ина не могла больше продолжать.

— Да оставьте вы ее, — вдруг раздался в дверях голос проводника местной дружины Зины Гончаренко. — Какая она Зо-я!

Все притихли. Коршевская пионерка высказала мысль, которая почему-то никому не пришла в голову.

— Имя Зои!..

Пионеры, сжав кулаки, подались к Козловой. Голоса их дрожали.

— Исключить предателя из пионерской экспедиции! — предложил Коля Сергеев.

Ребята поддержали комиссара экспедиции. Сашко внимательно всматривался в их порозовевшие лица. Пусть будет так, как хочет коллектив, решил он. Поднял руку, попросил тишины.

— Сосновская, выдай Козловой продукты на дорогу до Москвы, а ты, Тажибаев, — деньги на билет. Все! — Вобрав в легкие воздух, Сашко скомандовал: — Под вымпел становись!

Козлова осталась на прежнем месте, у окна. Коля подошел к ней, резко повел рукой в сторону дверей:

— Прошу.

Низко опустив голову, девочка медленно вышла. Плечи ее вздрагивали.

— Пережиток капитализма, — проводил ее словами Степанчик Лукашин. — А еще в комсомол вступать хотела!

Шумел теплый дождь. Черные струйки его стекали на подоконник. Федя попытался прикрыть створки окна, но они не поддались, и он снова юркнул под простыню. Но сон как назло долго не приходил, а в голову лезли разные мысли.

Зойка Козлова! В позапрошлом году, когда было введено совместное обучение мальчиков и девочек, Федя пришел в смешанный класс первым. К нему подлетела веселая толстушка со стрижеными волосами, смешные прыщики на лбу у нее были чуть-чуть припудрены. Выкатив рыжие свои глазищи, она осмотрела мальчишку с ног до головы и сразу заметила, что и гимнастерка на нем сидит нескладно и из брюк он давно вырос. Фыркнув в розовую ладошку, пробубнила:

— Трудный, конечно, но воспитуемый. Со временем добрым молодцем вырастет…

Девочки дружно прыснули.

Федя понимал, что Зоя действует в сговоре с подружками — во что бы то ни стало смутить новичка. А те поддерживают ее, рассчитывая, что так легче преодолеть собственные страхи перед мальчишками. Ведь несколько лет подряд мальчишки эти были постоянной угрозой их передовой в районе школы, которую они презрительно называли «гимназе́ей-бумазе́ей». И все-таки Федя рассердился. Волосы его, которые бабушка с таким трудом приглаживала, стали сами собой подниматься, и голова вмиг превратилась в ощетинившегося рыжего ежа.

Девочки перестали улыбаться, а Кама Иванян поспешно освободила место рядом с Иной. Инка была единственной не пожелавшей смеяться над Федей.

— Садитесь, пожалуйста, — пискнула Кама, наверное, впервые в жизни назвав ровесника на «вы».

Долго не мог забыть Федя насмешек Зои. Но шло время, и он стал убеждаться, что она была не так уж вредна. Незаметнее всех умела подсказать на уроке, делилась пирожками, не скупилась дать взаймы рубль на кино. Она оказалась гораздо спокойнее Камы или Ины, которые-то и стали настоящими заводилами женской половины класса. Училась Зоя хотя и не ровно, но хорошо, была вежлива с учителями, а маму свою иначе не называла, как «моя бывшая чемпионочка». Мать Зои была в свое время чемпионом Европы по скоростному бегу на коньках. В этом не было ничего удивительного: она выросла на Чистых прудах! Только эта «чемпионочка» не очень нравилась Феде.

Как-то весной он упросил Ину пойти по одному делу к Зое. Ина согласилась неохотно: в классе не любили ходить к Козловым.

Зоя привела в свою комнатку молодую, чуть повыше себя, женщину в длинном цветастом халате.

— Познакомься, Федя, — гордо сказала Зоя. — Моя мама, чемпион Союза и Европы…

— Бывший, — невесело улыбнулась женщина. — Зовут меня Ангелина Георгиевна. Инесса, здравствуй. Как поживает Виктор? — спросила она. — Симпатичный юноша. Он иногда бывал у нас.

— Мама! — покраснела Зоя.

— Ах да, прости! — спохватилась Ангелина Георгиевна.

— Вы были чемпионом? — растерянно бормотал Федя. — А сейчас бегаете?

— Ах, что ты, мальчик! — рассмеялась Ангелина Георгиевна. — Теперь я за дочерью бегаю… Мне уже сорок.

— Папа одного нашего ученика выступает на ринге, а он, мне кажется, не молодой. — Федя хотел сказать «тоже», но какая-то неведомая сила удержала его. — У него сдает сердце, но техника великолепная.

— Плохое сердце несовместимо со спортом, и зря этот папаша выставляет себя на посмешище.

— Почему же? — не согласился Федя. — Он у нас в школе боксерской секцией занимается, помогает. Однажды сказал, что каждое его поражение на ринге дает урок молодым спортсменам.

— Так это тебя Федюком прозвали? — вдруг ласково улыбнулась Ангелина Георгиевна и, видя, как Федя сердито нахмурился, рассмеялась: — Ты, должно быть, очень упрямый, да?

«Да, да, может, и упрямый, но не как ваша дочь — пережиток!» — подумал Федя, поворачиваясь на жестком матраце на другой бок.

«Пережиток капитализма!» — так сегодня сказал о Зойке Степанчик. Вот какой он: умеет быть не только озорным, но и думающим!

Перебирая в памяти всю свою жизнь год за годом, Федя с ужасом стал убеждаться, что пережитки были и у него. Например, подписался на полное собрание сочинений Жюля Верна, обманув бдительность наблюдавших за порядком в очереди. Другой раз скрыл библиотечный атлас, сказав, что потерял, и заменил его другим, никуда не годным. Весной удрал от бабушки. Свою самостоятельность видел лишь в том, чтобы не соглашаться с нею, соседями по квартире, учителями…

Дальше стало невмоготу. Подкравшаяся незаметно тоска сдавила грудь, в голове зашумело, словно там тоже закрапал дождик. Резко поднявшись, он разбудил Колю.

— Да ты что, — отмахнулся тот, ничего не поняв. — Какой такой капитализм?

— Ты мне ответь, — наседал Федя, — заметны у меня эти отрицательные привычки, как Степка сказал?.. Пережитки во мне есть? Прямо скажи, если ты друг!

— Пошел ты знаешь куда! — вспылил комиссар отряда, отворачиваясь от приятеля и пробуя удобнее устроиться на матраце.

Но не прошло и минуты, как Федя вновь придвинулся к нему.

Не один Федя долго не мог заснуть в эту ночь. Телевизионный мастер, вожатый Сашко Довгаль, тоже не спал. Он думал о том, как ему лучше поговорить с ребятами, объяснить им, каким должен быть следопыт революции — принципиальным, непримиримым к недостаткам товарищей, требовательным к себе. Это еще больше поможет им понять смысл подвига, совершенного людьми отряда Игната Прибыткова, людьми труда, рабочими и крестьянами, солдатами, «низами общества», как презрительно окрестили их русские белогвардейцы, украинские и польские националисты. Героям грозили самыми страшными карами, земными и небесными, поливали огнем из пулеметов. А они, голодные, разутые, плохо вооруженные, шли и побеждали, казалось бы, во много раз сильнейшего врага. Побеждали!

Должны победить и внуки их. Ведь столько вложено энергии, сил, так много пройдено километров!

Сашко приподнялся на локте, заметил сползшую с кого-то из ребят простыню, поправил ее. Он сейчас для этих горластых, непоседливых парнишек и девчонок всё — и товарищ, и начальник, и отец. Его не посылали к ним — он сам пришел, чтобы помочь им выбрать правильную дорогу в жизни, где, к сожалению, еще достаточно колдобин.

Десятки, сотни раз обходя переулки в районе Чистых прудов, где ремонтировал телевизоры, Сашко замечал, что многие, очень многие ребята не понимают взрослых. Тех самых взрослых, которые подняли страну из разрухи, сделали ее самой сильной на земле державой. Тех взрослых, что растят и воспитывают детвору свою, недосыпая, отказывая себе во многом. Надо сделать так, чтобы детвора перенимала от взрослых твердость характера, красоту души, рабочую хватку. Тогда не страшны ей будут любые колдобины. Они не собьют ни детство, ни юность на пустячковую тропку. У советских ребят только одна дорога — та самая, по которой идут взрослые. Имя этой дороге — коммунизм!

На городской башне ударил колокол: час ночи. Изредка, словно стыдясь тревожить спящий город, тарахтел гром.

Зарубин постоял на крыльце, выкурил папиросу и решительно зашагал к вокзалу. Изгнанную из экспедиционного отряда девочку он нашел сразу. Она сидела на большой серой скамье с надписью «МПС».

— Теперь он убьет его! — увидев лейтенанта, всхлипнула Зоя и обеими руками прижала к груди рюкзак. Слезы не впитывались зеленой материей, а скатывались ртутными шариками на кафельный пол.

— Кто убьет? Кого?

— Васька Самойлов! Он опутал Виктора кругом. И мне угрожал. Вот я и… Бандит этот Самойлов.

— Глупая ты, — усаживаясь рядом с девочкой, заговорил Зарубин. — Коля один на один справился с ним. А твой Виктор — лапоть он и трус.

На рассвете подошел поезд. Зарубин отвел Зою в вагон, поговорил с проводником, поручив ему присматривать в дороге за одинокой пассажиркой, простился. Вернувшись в школу, где остановились путешественники, он сел писать письмо бывшей «чемпионочке». Когда была дописана последняя фраза, над школой раздался пронзительный сигнал трубы: подъем!