Тропой легенды

ЗБРУЧСКИЙ МСТИТЕЛЬ

Ласковичи — небольшое селение, в прошлом пограничное. Расположено оно на высоком холме, с которого открывается широкий вид на далекое левобережье. При панской неволе из многих районов Галичины сюда приходили селяне и с завистью смотрели на советскую землю. С высокого берега виднелись огромные, до самого горизонта, безмежевые поля колхозной Подольщины, слышался приглушенный гул тракторов. Галичане сжимали кулаки, с ненавистью вспоминая дни, когда паны и петлюровские приспешники насильно оторвали западные области от великого своего народа.

Подходя к хутору с севера, пионеры увидели всего шесть хат, за которыми виднелись увесистые вершины скалистых гряд, поросших синим частым лесом. Ина остановилась, показала рукой вокруг:

— Даже Шишкин не создал бы этого!

— Медоборы, — пояснила Таня, останавливаясь около нее.

Пока ребята располагались под тенью величественного бука, Степа успел побывать в одной из хат. Вышел он со старой женщиной; в руках у нее была большая крынка молока.

— Угощают! — крикнул Степанчик. — Навались.

— Откуда такие? — спросила старуха, зорко всматриваясь в загорелые лица.

— Москвичи мы, бабушка, — улыбнулась ей Ина. — По вашим краям путешествуем.

— Ума, значит, набираетесь? — пошутила старуха. — Добре, добре! Молочко-то пейте, холодное, прямо с погреба. А если яблоков хотите, так вот он — сад.

— А где у вас народ? — поинтересовался Олег. — Пусто в хуторе.

— Не хлебороб ты, сынок, сразу видно… — заметила ему старуха. — Все в поле.

Сашко подкатил бабушке чурбан, стоявший около бука, усадил.

— Мы в Луговины едем, — объяснил он. — К бандуристу Ивану Порфирьевичу.

— Знаем его, — откликнулась старуха. — Достойный человек. В Отечественную он о комиссаре Прибылове песни пел нашим парням, в партизаны агитировал…

— Ребята, — заволновался Олег. — Мы на верном следу! Бабуся милая, — подлетел он к старухе, — вы уж вспомните, что пел-то бандурист… Степанчик, давай магнитофон!

— Не помню, — ответила вдруг бабушка. — Я в партизаны не собиралась…

Видно, поспешность Олега не понравилась ей. Она встала и, обняв порожний горшок, мелко засеменила к дому.

— Этот архив я откопал, — заявил Олег, кивая на старушку.

— Заткни амбразуру, — сжал кулаки Федя. — Следопыт-архивариус! — он презрительно сплюнул.

— Прибы-ы-ытков! — протяжно сказал Сашко, повернувшись к начальнику штаба. — Опять ссору затеваешь? Выговор захотел?

— Виноват, товарищ начальник, — вытянулся Федя по команде «смирно», — сорвалось с языка…

Сашко, не глядя на него, подозвал поближе ребят.

— Я думаю, нам снова нужно разделиться на две группы. Меньшая на лодке двинется вверх по Збручу до Луговин, а большая проселочными дорогами пойдет к Подельску.

На вопрос, кого из ребят послать на лодке, Федя тут же предложил себя и Касыма.

— А почему не тебя и Олега? — подозрительно спросил Коля. — Врага тоже мне нашел! Характеры не на отношениях с товарищами надо проявлять. Точка.

Сашко подхватил мысль комиссара отряда:

— Прибытков и Пастухов, собирайте снаряжение!

Ослушаться начальника отряда значило вызвать возмущение всех, даже Инки, и Федя коротко сказал:

— Есть собрать снаряжение!

Он первым направился к мотоциклу Зарубина, в коляске которого лежала складная брезентовая лодка. Олег помог разложить лодку на траве, приставить к коротким шестам лопасти весел. Потом оба взвалили лодку на плечи и, покачиваясь, понесли ее к реке. Когда Олег, искоса поглядывая на Федю, сел за весла, тот с силой оттолкнулся от берега.

Помахав вслед быстро уплывавшим товарищам, ребята гурьбой повалили к дому.

— Забыли, видно, стариков, — заметил Зарубин, показав на прохудившуюся крышу дома. — Было бы у меня время… Топором орудовать я могу не хуже плотника.

— Ты возьмись, — посоветовал Сашко.

Товарищ Миша подошел к хате.

— Надо действительно помочь старикам… Бабушка, — позвал он, — можно на минуточку?

Старушка выглянула в окно.

— Да что вы! — покачала она головой, выслушав предложение лейтенанта помочь в ремонте дома. — Власти осенью обещали все сделать…

Однако Зарубин, как только решение пришло, сразу почувствовал себя хозяином. Он взял рюкзак из коляски мотоцикла и хозяйственно взошел на крыльцо.

— А зовут меня Мария Тарасовна, по роду Василько, — улыбнулась ему старуха и заспешила: — Заходите, гости дорогие, заходите.

Она поставила перед москвичами большую корзину с ароматными яблоками.

— Ешьте, соколики, — старуха оглядела ребят, заметила, что их стало меньше. — А где этот, что в военном обмундировании, шустрый такой и рыжий чуб у него вверх смотрит?..

— Федя Прибытков? — спросил Коля.

— Прибытков? — растерянно шагнула к нему Мария Тарасовна. — Да уж не Прибылов ли?

— Это так его деда здесь звали, бабушка, — пояснил Сашко.

— Не ослышалась я? — простонала старуха, глядя на пионеров влажными глазами. — Ой, господи, да ведь у меня дело есть к нему!

— Какое дело, Мария Тарасовна? — Ина взяла старушку за руку, усадила.

— В двадцатом году, осенью, Иван Кремень принес в Ласковичи Прибылова-то… Похоронили мы тут нашего збручского мстителя!

В старой хате стало тихо, и каждый из ребят услыхал учащенное дыхание своих товарищей. Первым пришел в себя вожатый Сашко Довгаль.

— Пионеры, — негромко произнес он, — здесь могила Ивана Никитича!

Маленький дружный отряд пионеров во главе с Марией Тарасовной и ее мужем Акимом Николаевичем Василько взошел на пригорок за хутором. В окружении старых буков виднелся посеревший от непогоды известняковый столб-обелиск. Около подножия лежал венок с выгоревшей на солнце красной лентой.

Пионеры сдернули с головы панамы. Каждый в эти мгновения перебирал свою короткую, вмещающуюся всего-навсего в шесть классов учебы жизнь и всем сердцем клялся умереть, если придется, вот так же, как этот никогда не виденный ими человек.

— Отдадим долг борцу революции! — срывающимся голосом сказал комиссар отряда Коля Сергеев.

В полной тишине Сашко пригнул вымпел. Раздался грохот барабана, певуче зазвучал горн. Зарубин приложил к плечу ружье и выстрелил в воздух из обоих стволов. Ближайшие горы ответили на пионерский салют эхом. Оно долго перекатывалось от одного холма к другому.

За рулевое весло Федя и Олег садились поочередно. Оба понимали, что плыть молча трудно, но никто не хотел первым начинать разговор. И оба припомнили казахскую побасенку, рассказанную Касымом. Два жирных бая отправились вместе на охоту. Они подстрелили дрофу и никак не могли ее поделить. Наконец охотники договорились, что дичь достанется тому, кто дольше всех промолчит. А тут мимо шел бедный человек. Увидел он нахохлившихся баев и спрашивает: «Ваша дрофа?» Баи молчат. Тогда батрак взял да и зажарил птицу. И только когда он съел ее, баи одновременно закричали: «Как ты, негодяй, посмел забрать нашу добычу?» — «Теперь она все равно моя!» — проговорил хитрец.

Олег, вспомнив сказку, подумал: «Я не бай и дрофу никакую не делю, поэтому мне можно и помолчать». Федя же мыслил по-другому: «Я уже мирился раз, а больше ни за что на свете, никогда! И буду молчать, пусть хоть сто дроф съедят…»

Как и следовало ожидать, молчание до добра не довело. До Луговин оставалось уже недалеко, каких-нибудь пять километров, когда Олег, не посоветовавшись с Федей, направил лодку в один из ее рукавов. Таким образом он надеялся сократить путь.

Солнце уже стояло в зените, а выхода из протоки все не было. Повернуть назад Олег не решался, боясь насмешек Феди. Из одной протоки лодка вошла в другую, потом в третью.

Федя поднялся, оглядел горизонт. Кругом, насколько хватал глаз, виднелись одни лишь луга и луга с редкими ясенями и дубками на суходолах, стогами сена.

— Влипли! — решив все-таки первым прервать молчание, глухо сказал он. — И все ты, Следопыт! Как только понадеешься на тебя, обязательно что-нибудь случится…

Путешественники выбрались из лодки, устало улеглись на горячую под солнцем отаву. Федя достал маршрутную карту. Но даже с ней выбраться из лабиринта стариц и речушек, примыкавших к Збручу, было не так-то просто.

— Искупаться, что ли? — сам себе предложил Федя. — Что-то душно! Потом разберусь.

Он с разбега бросился в воду. Долго нырял и кувыркался, фыркал, исподтишка дразня напарника. Когда же наконец решился посмотреть на Олега, то его не увидел. Все вокруг было покрыто серо-синей мглой. Солнце словно нырнуло в ее глубину и не смогло больше выплыть. Над лугами с бешеной скоростью мчались тучи.

Полыхнуло синим светом, ударил гром — резкий, без эха.

— Гроза! — ахнул Федя и бросился на берег. Отчаянный рывок ветра чуть не столкнул его обратно в воду. Нет, это не гроза, это буря!

Ослепленные беспрерывными молниями, оглушенные громом ребята с трудом перетащили лодку в ближайшую балочку, заросшую тростником, продукты застлали сеном. Олег жестом показал на разветвленный дуб, стоявший на возвышенности среди группы невысоких стогов сена. Скрыться от дождя было больше негде, и Федя молча согласился.

Теперь ливень не доставал путешественников. Шумные водяные потоки скатывались с дерева, пригибая к отаве его мощные ветви. Федя подставил сложенные черпачком ладони. Через секунду они наполнились зеленоватой жидкостью. В это мгновение над дубом сверкнула молния, раздался треск, и дерево, как живое, жалобно вскрикнуло. Олега подняло вверх, завертело и с силой швырнуло на землю. Он не почувствовал ни боли, ни пронизавшего все его тело электрического разряда.

Первым пришел в себя Федя. Он лежал навзничь. С расщепленного дуба над его головой свисал красно-черный кусок коры. Мальчик попытался отползти в сторону и тут увидел Олега. Скорчившись, он лежал ногами к дереву. Никаких внешних повреждений на нем не было заметно.

Федя знал, что контуженного грозовым разрядом можно привести в чувство только искусственным дыханием. Говорят, что это нужно делать долго. Но Олег открыл глаза на пятом или шестом взмахе рук. Осовело глядя на Федю, он спросил:

— Ты… делаешь?

— Потерпи, потерпи немного.

— П-пусти! — завопил Олег.

Федя с трудом приподнял его и понес в более безопасное место к отдаленному стогу сена. Там он усадил Олега на траву, а сам опустился рядом. Так ребята лежали до тех пор, пока не перестал дождь и пока Федя не услыхал стона.

— Ведь я знал, что нельзя под дерево! — почти плакал Олег, размазывая по лицу грязь. — Посмотри, этот дуб самый высокий тут…

Федя чувствовал боль в ногах и слабость во всем теле. Олег же пострадал сильнее. Левая нога у него в колене еле сгибалась, а в щиколотке была такая боль, что не давала прикоснуться ступней к земле.

Раза два он пытался встать, но тут же с криком опускался на мокрую отаву.

— Что делать теперь? — растерялся Федя.

— От стогов по автомобильной колее ты можешь выйти к селу, — подсказал Олег, чем еще раз доказал, что его следопытские способности развиты гораздо больше, чем Федины.

— А ты?

— Я подожду. Буду лодку охранять.

— Вместе так вместе! — решительно заявил Федя. — Черт с ней, с лодкой, лишь бы нога у тебя заработала. — Присев перед Олегом на корточки, он попросил: — Держи меня за шею.

Свершилось чудо! Как только Федя почувствовал на своих плечах руку товарища, сил у него прибавилось вдесятеро и ноги сами стали выбирать дорогу. Так же, наверное, помогали друг другу бойцы Игната Прибыткова в бою, вынося раненых из-под пулеметного огня. Так же спасали ослабевших товарищей в отряде отца и Ивана Васютина.

У дуба, который так подвел мальчиков, Федя остановился. Удар молнии пришелся не на вершину, а ниже, где на суку кто-то повесил обыкновенную крестьянскую косу. Изуродованный кусок железа и сейчас валялся в стороне. Грозовой разряд по дереву прошел вниз, ударил в землю, пробив между мощных корней дыру величиной в лисью нору. Из нее шел пар. От неминуемой гибели ребят спасло то, что они стояли в некотором отдалении от ствола.

— Не обижайся на меня, — говорил Олег, плотнее прижимаясь к Феде. — В походе мы как-то раздружились с тобой. Сколько из-за этого перестрадали оба…

— Брось, Олежка, — не соглашался Федя. — Я ведь знал, что хоть ты и ехидничаешь, а все равно славный парень.

— «Славный парень»! Что ты! Нет, я порядочная свинья, — не унимался Олег. — Подлость против тебя задумал… Ведь я был до последнего момента уверен, что ты заодно с Инкой и что вы оба помогаете Витьке-пенициллину. Мы даже выкрали со Степанчиком твой дневник и прочли его. Потом пародию на твои записки сочинили, да Сашко их отобрал и велел помалкивать… Нехорошо, правда?

— Да, — согласился Федя. — Но хватит на эту тему… Больше не будем!

На сердце у обоих от такого разговора стало теплее, легче. Мальчики словно сбросили с себя большой груз.

Время от времени Федя осторожно опускал товарища на землю, присаживался рядом, и оба вслух вспоминали все то хорошее, что почти каждый день было в походе по Галиции.

— Вот и больно нам, и заблудились, а не страшно, — сказал Федя. — Потому что — дружба. Поехал бы сюда еще?

— Хоть тысячу раз! — с жаром отозвался Олег.

Уже давно стемнело, а потерпевшие бедствие путешественники все еще не могли найти дорогу. Колеи сенокосилок-самоходок и автомашин шли или от стога к стогу или упирались в протоки и старицы, а то и в непроходимые болотца. Как ни старался Олег, однако на этот раз его знания по части расшифровки следов оказались явно недостаточными, и к полуночи ребята совсем затерялись в лугах.

Мальчики уже совсем отчаялись и потеряли всякую надежду на спасение, как вдруг Олег услышал фырканье. Скоро на ночном небе показался темный силуэт всадника. Если бы дело шло только о нем самом, Федя бы хранил выдержку до последнего момента, пока всадник приблизится вплотную. Но тут в большой беде был товарищ, и Федя что есть мочи закричал:

— Эй, вы там! Помогите!

Прошло несколько минут. Федя и Олег уже полулежали на теплой спине коня. Никола Баба — секретарь комсомольской организации Луговинского колхоза — рассказывал им:

— После каждой грозы мы объезжаем луга. Всякое бывает: где стог растрепало ветром, а где, может, и молния ударила. Так чтоб пожара не было… Значит, вам к Ивану Порфирьевичу? За песнями из Москвы?

— К нему. Сказание он одно знает.

Олег рассмеялся, толкнул Федю:

— Значит, правильно я свернул с реки: по протоке ближе все-таки!

Поздно ночью Никола привел фельдшера из здравпункта, а сам, снова оседлав коня, поскакал за вещами пионеров. Пока фельдшер осматривал Олега, Федя уговорил младшего братишку Николы свести его в сельуправу. Там он попросил сообщить в Ласковичи о беде с Олегом. А когда вернулся, то в горнице застал широкоплечего старика с белой как лунь головой и широким добрым лицом, изрезанным крупными шрамами. От глубоко запавших глаз шло множество коротких темных лучиков — морщинок.

— Которые тут через грозу прошли? — весело спросил он, вытянув вперед руку.

Никола представил ему пионеров. Пожимая Федину загрубелую в походе руку, старик внятно произнес:

— Третьего из Прибыловых приветствую на Збруче. Хорошо!

Пионеры всерьез взялись за ремонт дома Василько. Касым, и в самом деле оказавшийся «жестоким казначеем», на этот раз даже выделил немного денег на покупку олифы, красок и обоев. Старики серьезно воспротивились этой затее, доказав, что при отделке хаты лучше всего использовать известковый раствор.

— Где бы нам взять материал? — думал Зарубин и наконец решился поехать в лесхоз за тесом.

Олег, уже совсем поправившийся от удара молнии в Луговинах, упросил взять его с собой. Кама, назначенная медицинской сестрой отряда, заупрямилась. Отведя Олега в сторону, она сказала:

— Теперь-то я уж никуда-никуда тебя не отпущу!

Олег смотрел на нее изумленно. Кама спохватилась.

— Знаешь, — затараторила она, — я уточнила, что рабочий день муравьев почти круглосуточный: восемнадцать часов! За это время по одной только дорожке они проносят больше тысячи личинок сосновых пилильщиков, триста шелкопрядов и еще двести других разных вредителей. А дорожек — восемь… Уничтожить за день более двадцати тысяч вредных личинок — большой труд. Ты как думаешь?

Олег не думал о муравьях и отрезал:

— Ты у меня под ногами не путайся. Муравьиха!

— Хулиган ты, вот что, — обиделась Кама. И вдруг упала на траву, закричала: — Ой, ой, пче…

Олег присел перед ней, с беспокойством спросил:

— Что, где?

Кама продолжала кричать, но Олег понял лишь два слога: «пче» и «лок». Оказывается, это значило: пчела запуталась в чулок.

— Фу ты, я-то думал! Вот теперь ясно, что ты, «пчелок», близко соприкоснулась с жизнью насекомых.

Кама быстро поднялась с земли, замахала перед носом приятеля кулачками:

— И эгоист ты к тому же! Езжай за тесом, а я буду камни с Касымом и Таней таскать…

Она постояла минуту в нерешительности, потерла ужаленную коленку, а потом пошла разыскивать товарищей. В поисках подходящего материала для изъеденного временем фундамента хаты Василько они бродили по берегу Збруча.

— Надо всего несколько камней, — сказал Касым. — А известняка поблизости нет.

— Откуда же тогда взялся обелиск на могиле Игната Никитича? — поинтересовалась Кама.

— В самом деле, — спохватилась Таня, — откуда?

В день, когда пионеры отдавали почетный долг герою борьбы с иностранной интервенцией, она обратила внимание на необычный обелиск. Серый каменный столб имел четырехгранную форму, которая сверху заканчивалась круглым в буграх утолщением, напоминающим голову человека в головном уборе. Внизу выделялись какие-то непонятные фигурки.

Таня не опускала взгляда с обелиска. При свете заходящего солнца натесы на нем вдруг ожили. И девочка тогда впервые подумала, что этот известняковый столб, может быть, какой-нибудь памятник старины, случайно, за неимением другого, поставленный на могилу партизана.

— Пойдемте, проверим, что это за известняк, — предложила Таня приятелям.

Она вплотную подошла к могильному камню и стала внимательно ощупывать его пальцами-коротышками. Ребята столпились вокруг.

Подошедший Аким Николаевич рассказал, что обелиск на могилу Прибыткова он и Мария Тарасовна поставили в год, когда последний гитлеровский солдат был изгнан с Украины. А взяли они этот камень в балочке, что вплотную примыкает к Збручу с той стороны Ласковичей.

— Ох, и горевали мы! — вспомнил Аким Николаевич. — Не пришел тот человек, который нашел памятник… А обещался!

— Расскажите, — попросила Таня.

— Любопытные же вы: все вам расскажи! Так вот, шел я однажды с реки, это еще во время войны было, смотрю — молодой человек в гражданской одежде копается около берега. Подумал, что это наймит или бандеровский лазутчик, так как недалеко от нас в ту пору партизаны Ковпака стояли и враги их выслеживали.

«Тут я исторический памятник нашел, так его надо надежно спрятать», — вдруг обращается ко мне парень, показывая глыбу известняка. А сам меня так глазами и ест.

«Зачем?» — спрашиваю, и вижу, что под курткой у парня пистолет, а в кармане — граната.

«Это, — говорит, — Збручский камень номер два».

Подивился я, а парень просит:

«Папаша, мне некогда, помоги зарыть находку. После войны пригодится…»

И вот, как только прогнали гитлеровцев, я и предложил старухе: давай поставим этот Збручский камень на могиле Збручского мстителя, мстителя народного. Так и порешили.

— Странный этот человек был, — вступила в разговор Мария Тарасовна. — Он к нам еще раз заходил. В иноземный мундир был одет. Смотрю — гитлеровец! Ахнула я, присела на лавку, и руки отнялись у меня. А была причина: Акима в ту пору фашисты рыть укрепления послали, а он сбег до дома и в подвале хоронился…

— Оплошал немного, — усмехнулся Аким Николаевич, теребя усы. — На холмы к партизанам податься не успел.

— Так вот, — продолжала Мария Тарасовна, — зашел честь по чести, присел около меня и говорит по-русски:

«Не бойся, мамаша. Камень я тут оставил, так уж вы старику напомните, чтоб берег он его пуще глазу».

«Не знаю никакого камня!» — закричала я.

А «немчина» смотрит на меня и улыбается.

«Не волнуйся, мамаша, — говорит. — Партизан я, и по долгу службы мундир этот натянул, бандеровцев шукаю. Говорят люди, что где-то в этих местах партизан Прибытков похоронен — Збручский мститель… Может, слыхали?»

Не поверила я этому человеку.

«Не знаю, — говорю, — ничего не слыхала».

«Ладно, зайду еще раз, да не один. С вашими людьми приду. А теперь прощайте».

И ушел, больше не приходил.

Мария Тарасовна умолкла, задумалась.

— Покажите, где был зарыт камень прежде? — попросили ребята стариков.

Аким Николаевич охотно согласился.

В полкилометре от Ласковичей пролегла пологая балка, поросшая молодым буковым лесом, через который проходит проселочная дорога на Подельск. Когда экспедиционный отряд подошел к балочке, то все увидели, что земля на нижнем уступе, спускавшемся к реке, сильно изрыта. Повсюду беспорядочными грудками валялся еще не высохший дерн. Глубокие ямины избороздили недавно ровный травяной покров.

Присмотревшись, Аким Николаевич воскликнул:

— Диво, как будто кто клад какой искал!

На траве и на выброшенной из большой рытвины земле Олег заметил знакомые отпечатки автомобильных скатов.

— Здесь Витькина машина была! — завопил он во все горло. — Смотрите!

Колея зигзагами вела в небольшой лесок, где приткнулись старые хуторские постройки. Невдалеке росли два стройных гиганта-тополя. Федя взглянул туда и, как стоял, так и присел. Он уже знает это место! Он был здесь! Или видел? Дрожащими пальцами, еще не веря себе, расстегнул планшетку, достал васютинский план.

— Ина, — тихо, словно боясь спугнуть догадку, позвал он.

Девочка взяла у него из рук бумагу и с необычной выдержкой объявила:

— Ребята, с Акимом Николаевичем тогда разговаривал Иван Григорьевич Васютин. Это он зарыл камень. Стоп! — тут выдержка оставила ее. — Вот вам и буквы «ЗМ». А мы-то гадали-гадали… Это же — Збручский мститель!

Вот когда, наконец, были расшифрованы эти две таинственные буквы, о которых еще в Москве рассказал пионерам Григорий Иванович!

— Значит, партизанский разведчик точно установил, где похоронен дед, — произнес Федя.

— Надо полагать, да, — согласился Сашко. — Отметка на карте говорит за это. И могилу он обнаружил, и камень нашел…

— Надо немедленно послать фото камня Илье Львовичу, — заявила Таня.

Ребята согласились с ней, но тут же приуныли.

— А как же с Игнатом Никитичем? — воскликнула Кама. — Обелиск отвезут в музей.

— Могила Прибыткова будет охраняться, — уверял Сашко. — В Подельске пойдем в райком…

На полянке появился взволнованный Олег. Вместе с Зарубиным он ходил на разведку по следу машины.

— Там в кустах Виктор, — еще издали крикнул он. — Коля, беги за мотоциклом, товарищ Миша отвезет Пенициллина в больницу!

Посмотреть на своего врага, мешавшего работе экспедиции, захотелось каждому. Ребята побежали в балку и там в заросшем дорожном кювете увидели Витьку-пенициллина. Лицо его было замазано кровью. Он глянул на ребят, и его бледные щеки чуть зарумянились.

— Расскажите, что случилось? — требовал лейтенант.

Виктор раскрыл рот, жалобно простонал:

— Не бросайте меня! Инесса, сестренка!

Ина сделала к нему один шаг, второй, но опомнилась прежде, чем Федя удержал ее.

— Удар лопаты пришелся вкось, не опасно, — обернулся к девочке Зарубин. — Где Самойлов?

— Угнал мою машину! — заголосил Виктор. — Приехали мы сюда ночью. Изрыли все, ничего не нашли. Плана-то у нас уже ведь не было, по памяти искали… Это самое «ЗМ» — золотое место… Васька страшно рассвирепел. А я уж с этим путешествием задолжал ему… Тогда он сел в машину. Я бросился следом. Васька остановился и трахнул меня… И в канаву.

— Куда он уехал?

— К Подельску, кажется…

На зарубинском мотоцикле подъехал Коля Сергеев.

— Быстро в коляску! — распорядился Сашко. — Товарищ Миша, в городе зайди в райсовет насчет обелиска и могилы…

— Не хочу умирать! — всполошился Виктор.

— Дурак, — отвернулась Ина и пошла к хутору.

Федя поравнялся с ней, взял за руку. Вскоре их догнали ребята.

К вечеру Коля и Зарубин вернулись из Подельска с шумом — на «Победе» Ильи Львовича. Самойлова задержали, а машину, брошенную им около города, районное отделение милиции передало экспедиционному отряду для перегона до Москвы.