Троя: Пять тысяч лет реальности и мифа

Глава 11 Исход

Многим из тех, кто в эти июньские дни отплыл от Илиона, не посчастливилось увидеть родину. Античные авторы рассказывают о судьбах ахейских царей и воинов, чьи корабли были разбиты бурями по пути в Грецию. При этом обычно не вспоминают, что на каждом из этих кораблей находились еще и троянские женщины и дети — пленники, которых ахейцы везли домой в качестве рабов.^{515}

Более благополучным оказалось плавание тех судов, команды которых не стали задерживаться для жертвоприношения и вышли в море раньше остальных. Из них флотилии Нестора и Диомеда добрались домой без особых приключений. Менелай же потерял почти весь свой флот и с пятью оставшимися кораблями оказался в Египте — здесь он долго скитался вместе с Еленой, но в конце концов и они вернулись в Спарту.

Все прочие ахейцы, под общим предводительством Агамемнона, принесли жертвы богам и вышли в море. Небольшая флотилия, принадлежавшая Одиссею, долго скиталась по морям до тех пор, пока в живых не остался лишь сам царь Итаки. Он, единственный из итакийцев, вернулся домой после десятилетних странствий — то есть после двадцатилетнего отсутствия.

Остальные спутники Агамемнона дошли вместе лишь до Тенедоса. Здесь Неоптолем неожиданно решил снова задержаться — Фетида убедила внука остаться еще на два дня для новых жертвоприношений. Юноша согласился, и это, возможно, спасло жизнь ему и его спутникам (среди которых была и Андромаха).

Прочие вышли в море и попали в страшную бурю около Теноса (одного из Кикладских островов) — эту бурю Зевс наслал на них по просьбе мстительной Афины, которая не могла забыть оскорбления, нанесенного ее статуе. Многие корабли пошли ко дну.

О злополучном Аяксе, сыне Оилея, Афина позаботилась особо, метнув молнию в его корабль, — обычно перунами ведал Зевс, но на этот раз богиня взяла инициативу в свои руки. Судно разрушилось, однако Аякс все-таки спасся, уцепившись за скалу. Возможно, он по недосмотру богов и остался бы жив, но хвастливый локриец не удержался и заявил, что спасение пришло к нему вопреки воле Афины. Тогда Посейдон обиделся за племянницу, ударил трезубцем в скалу, на которой сидел Аякс, и расколол ее. Царь локрийцев упал в море и, наконец, погиб.^{516}

Уцелевшие корабли пересекли Эгейское море и подошли к острову Эвбея, где правил царь Навплий. Это были уже почти родные места для большинства ахейцев. Был разгар лета, бури в это время случались редко, злополучный святотатец погиб, Афина успокоилась… Казалось, ничто не помешает судам вернуться в родные гавани. Однако ахейцам вновь пришлось расплачиваться за чужое преступление — на этот раз Одиссея. Напомним, что мудрейший из всех греков, Паламед, был забит камнями по лживому навету царя Итаки. Отец Паламеда, Навплий, решил отомстить убийцам сына. Когда ахейский флот приближался к Эвбее (а случилось это ночью), он зажег факел на горе Каферея. Место было опасным для высадки, но ахейцы подумали, что сигнал дан их же товарищами, суда которых благополучно пришвартовались к берегу. Один за одним корабли шли на огонь и гибли, разбиваясь о скалы.

Впрочем, некоторым ахейцам все же удалось уцелеть. Но не всех дома ждали с миром. Идоменей вернулся на родной Крит и был изгнан любовником своей жены Левком, захватившим власть (правда, Левк к тому времени успел убить и саму неверную жену Идоменея, но вряд ли это сильно утешило изгнанника).

Агамемнон пал от руки Клитемнестры и ее нового мужа Эгиста. Вместе с ним была убита и Кассандра. Она заранее предостерегала своего господина, но ее, как всегда, никто не послушал. Интересно, что Павсаний, описывая микенские гробницы, упоминает могилы двух близнецов, рожденных Кассандрой от Агамемнона и убитых Эгистом вместе с их родителями.^{517} Разумеется, Кассандра не могла забеременеть и родить детей за недолгое время морского перехода от Трои до Микен — путь этот не превышает 600 километров, и парусное судно могло без труда пройти его за неделю и даже быстрее. Эгейское море маленькое, и к описываемому времени оно было прекрасно освоено мореходами — здесь можно было погибнуть в шторм, но не заблудиться. Многолетние скитания некоторых ахейцев, например Одиссея или Менелая, по пути из Трои вообще вызывают некоторое удивление и могут объясняться лишь гневом богов (например, Одиссея преследовал Посейдон). Но как раз Агамемнон как будто нигде особо не задерживался и богов не гневил… Правда, позднеримский поэт Драконций пишет, что флотилия Агамемнона по пути в Микены побывала в Тавриде — но сразу отправилась в обратный путь.^{518} Остается предположить, что черноморские плавания Агамемнона потребовали не менее девяти месяцев — иначе наличие у Кассандры детей остается загадкой, обычно считается, что до истории с Аяксом она оставалась девственницей.

Несмотря на очевидную легкость обратного пути, очень многие ахейцы (а с ними и троянские пленники) оказались разбросаны по всему Средиземноморью. Аполлодор пишет: «После долгих блужданий эллины стали высаживаться и селиться в разных местах. Одни поселились в Ливии, другие — в Италии, некоторые же — в Сицилии и на островах, расположенных вблизи Иберии. Эллины поселились также на берегах реки Сангария[57]; были и такие, которые поселились на Кипре. Что же касается тех, которые потерпели кораблекрушение у горы Каферея, то их раскидало по разным направлениям».

Известно, что сестры Приама Этилла, Астиоха и Медесикаста и некоторые другие троянские пленницы вместе со своими хозяевами каким-то образом достигли юга Италии и обосновались на берегах реки, которая позднее получила название Навет. Корабли ахейцев оказались там достаточно случайно — греки собирались возвращаться на родину. Однако троянки вовсе не хотели плыть туда, где они станут рабынями других женщин, и они, выйдя на берег, подожгли корабли. С тех пор этих женщин называли Навпрестидами («спалившими корабли»).

Троянский прорицатель Гелен оказался спутником Неоптолема. Сын Ахиллеса не стал возвращаться домой — он завоевал страну молоссов в Эпире[58] и возгласил себя ее царем. Гелен основал здесь город, и Неоптолем отдал в жены новому соратнику свою мать Деидамию.^{519}

Андромаха стала наложницей Неоптолема и родила ему трех сыновей.^{520} Но жениться на пленнице сын Ахиллеса не собирался. Потом он отпустил троянку, или же она стала свободной после его гибели, — так или иначе, Андромаха обрела свободу и вышла замуж за своего бывшего деверя Гелена, который унаследовал царство Неоптолема.^{521} Потомками Неоптолема и Андромахи считали себя цари династии Эакидов,^{522} правившие Эпиром до III века до н. э.; из этого рода происходили знаменитый Пирр, царь Эпира, и Олимпиада — мать Александра Великого.

Группа троянских беженцев после падения Илиона оказалась на Сицилии — здесь у них были родственники — напомним, что давным-давно Лаомедонт выслал на Сицилию дочерей троянца Фенодаманта. Дионисий Галикарнасский пишет: «Вместе с ними отплыл некий отрок из знатных, охваченный любовью к одной из дев, на которой женился по прибытии в Сицилию. И родилось у них в Сицилии дитя по имени Эгест (он же Акест. — О. И.), который изучил обычаи и язык местных жителей. После смерти своих родителей в царствование в Трое Приама он добился того, чтоб ему дозволено было вернуться. Эгест перенес вместе с троянцами войну против ахейцев, а после того, как троянский град пал, он снова отплыл в Сицилию, совершив побег вместе с Элимом на трех кораблях, которые имелись у Ахилла, когда тот грабил города Троады, но, поскольку они сели на подводные рифы, Ахилл их бросил». Беженцы добрались до западного побережья Сицилии и «поселились у реки Кримис, в земле сиканов, приняв от них по дружбе это местечко».^{523}

Одна из групп троянцев осела на северо-западе современной Ливии. Геродот писал: «К западу от реки Тритона в пограничной с авсеями области обитают ливийцы-пахари, у которых есть уже постоянные жилища. Имя этих ливийцев — максии. Они отращивают волосы на правой стороне головы и стригут их на левой, а свое тело окрашивают суриком. Говорят, будто они — выходцы из Трои».^{524}

Современник Геродота Пиндар, рассказывая о ливийском городе Кирена (возле города Шаххат на северо-востоке современной Ливии), сообщает, что им правят потомки троянца Антенора:

Считается, что это были троянцы, приплывшие в Ливию вместе с Менелаем, — напомним, что по одной из версий Елена во все время войны находилась в Египте и после взятия Трои спартанский царь отправился разыскивать свою беглую супругу в Северную Африку.^{526} Впрочем, согласно другому преданию, Антенор осел в Италии.

В Италии оказались многие из оставшихся в живых троянцев. Надо сказать, что полуостров не впервые давал приют выходцам из Трои. За несколько десятилетий до Троянской войны Геракл после взятия Илиона увел из города немало пленников-мужчин. Некоторые из них вошли в состав его войска. Когда Геракл оказался в Италии, часть воинов, в том числе и троянцы, попросили знаменитого героя отпустить их со службы и осели на холме, который позднее оказался на территории Рима и получил у римлян название Капитолийского.^{527}

Теперь же, после падения Илиона, в Италию, по одной из версий, отправился пощаженный ахейцами троянец Антенор. С ним шли уцелевшие энеты — союзники троянцев, жившие в Пафлагонии. В Северной Италии они основали город Патавию (совр. Падуя). А место, где они высадились, получило название «Троя», и вся округа стала называться Троянской. Эти топонимы сохранились по крайней мере до рубежа эр — о них пишет древнеримский историк Тит Ливий.^{528}

Судьба Энея и его спутников заслуживает особого внимания. Напомним, что ночью 5 июня герой вышел из Илиона с отцом, сыном и ближайшими домочадцами. За стенами города к ним присоединилось еще довольно много людей. Беглецы отправились на Иду и там стали строить корабли.^{529} Они организовали верфь неподалеку от города Антандра,^{530} на северных берегах современного Эдремитского залива, — лесистые склоны Иды там тянутся вдоль самого побережья. От Трои эти места отстоят на 60 и более километров, но в сожженном городе беженцев уже ничто не удерживало, тем более что сам Эней был дарданцем, а не троянцем. К тому же в первые дни после падения города часть ахейцев все еще приносила жертвы богам в своем лагере, и Эней не мог знать, когда они покинут Троаду. Поэтому Эдремитский залив, достаточно удаленный от залива Бесика, как нельзя больше подходил для того, чтобы стать прибежищем Энею и его спутникам.

Беглецы построили двадцать кораблей.^{531} Один корабль обычно вмещал от двадцати до пятидесяти человек, и, значит, вместе с Энеем в путь пустилось, во всяком случае, не меньше четырехсот человек, а возможно, и гораздо больше. Маловероятно, чтобы после взятия Илиона оттуда могло спастись столько народа: выйти из города можно было только через очень немногочисленные (возможно, единственные) ворота, которые контролировались ахейцами. Захватчики не давали пощады мужчинам, а женщины и дети были для них желанной добычей. Скорее всего, из горящего Илиона смогли вырваться единицы, а к Энею присоединился кто-то из обитавших на Иде дарданцев — подданных Анхиза. Дионисий Галикарнасский считает, что сюда же пришли и «жители остальных троянских городов, жаждавших свободы» и что «военные силы у троянцев вскоре стали весьма значительны».

Не вполне понятны мотивы, которые побудили этих людей оставить родные места. Если верить Дионисию, беглецы пустились в путь «на следующий же год после падения Трои около времени осеннего равноденствия». Впрочем, даже если Дионисий ошибся в сроках, корабли, так или иначе, строятся не за один день, и флотилия Энея вышла в море тогда, когда на родине ни троянцам, ни дарданцам уже ничто не угрожало — к этому времени, если верить Гомеру, ахейцы давно оставили Троаду.

Правда, Дионисий считает, что ахейцы не удовлетворились разгромом Илиона и, по крайней мере частично, остались на покоренных землях, чтобы упрочить свой контроль над ними. Уцелевшие троянцы отправили к ним посольство, и в конце концов стороны пришли к следующему соглашению: «Эней и его спутники, забрав столько имущества, сколько спасли во время бегства, в назначенный срок удаляются из Троады, передав ахейцам укрепления. Ахейцы же, согласно договору, предоставляют изгнанникам безопасность на всей захваченной ими земле, а также и на море».^{532}

Так или иначе, Эней и его спутники ушли в плавание.

Скитаться им пришлось очень долго.^{533} Призрак Креусы прямо предсказал Энею, что ему суждено осесть на берегах Тибра. Однако Эней, видимо, не захотел прислушаться к словам покойной жены и не торопился в Италию. Античные авторы называют множество мест, где он побывал и даже некоторое время жил. Сначала он поселился во Фракии, потом посетил остров Делос, основал город Капии в Аркадии и город Пергам на Крите, завоевал два города в Сицилии…^{534}

На Делосе беглецы, не доверяя предсказанию Креусы, обратились к оракулу Аполлона, и тот ответил:

Бог имел в виду Италию, из которой, по некоторым сведениям, происходил Дардан.^{535} Но Анхиз решил, что речь идет о Крите — возможной родине другого предка троянцев, Тевкра. И скитальцы отправились на Крит. Поначалу все здесь шло хорошо: были построены дома, вспаханы нивы, молодежь уже играла свадьбы… Но потом на поселенцев обрушились эпидемии, засуха и пожары сразу, и троянцы поняли, что на Крите им не жить. Эней был в растерянности, но ему явились во сне вывезенные им из Трои изображения богов и напомнили беглецу об Италии: «Там исконный наш край: там Дардан на свет появился…» Тут и Анхиз вспомнил, что Кассандра тоже в свое время говорила ему об Италии:

И троянцы вновь снялись с насиженного места. По дороге им довелось остановиться на отдых на Строфадских островах, лежащих в Ионическом море. Здесь они нашли никем не охраняемые стада коров и мелкого скота, зарезали множество животных и уже собирались устроить пир, как на них налетели гарпии — вечно голодные и крайне неопрятные птицы с женскими лицами.

Гарпии были существами малоприятными, но они не угрожали ни жизни, ни здоровью путешественников. Они лишь пожрали приготовленный беглецами обед, а все, что не съели, осквернили и запачкали. Однако троянцы по приказанию Энея схватились за оружие, чтобы вступить в бой с «отродьем проклятым». Тогда одна из гарпий, Келено, уселась на высокой скале и высказала пришельцам свои вполне обоснованные претензии. Она возмутилась, что те, охраняя мясо зарезанных на этом же острове коров, готовы «гарпий изгнать, не повинных ни в чем, из отчего царства». Келено предрекла:

С этим не вполне понятным, но печальным напутствием беглецы пустились в дальнейший путь. Побывали они и в Эпире, где к этому времени, после смерти Неоптолема, уже правил Гелен. Троянский прорицатель и Андромаха, ставшая его супругой, устроили на своей новой родине некое подобие Троады. Земли, доставшиеся им во владение, Гелен назвал Хаонийскими в честь своего бывшего земляка Хаона.^{536} Он дал местным рекам имена троадских рек. На берегу нового Симоента был воздвигнут курган в честь Гектора, и Андромаха совершала здесь возлияния своему первому мужу. А построенный Геленом город, где он царствовал вместе с Андромахой, напоминал Илион. Эней рассказывал о визите к Гелену:

Гелен дал своим прежним землякам много советов и прорицаний по поводу их грядущего путешествия. Он рекомендовал им держаться подальше от восточных берегов Италии, потому что «живут в городах там злобные греки»; объяснил, как обойти Сциллу и Харибду. Рассказал он и о том, как троянцам опознать конкретное место, где они в конце концов должны обосноваться. Он также предупредил Энея, что тот по прибытии в Италию должен встретиться с Кумской сивиллой — пророчицей, обитавшей возле озера Аверн, — чтобы получить от нее дальнейшие указания.

Троянцы вновь отправились в путь. На Сицилии они потеряли Анхиза — он умер естественной смертью и был похоронен на берегу Дрепанского залива на западе острова. До устья Тибра оставалось плыть совсем немного, но тут в дело вмешалась богиня Гера.

Супруга Зевса издавна не любила Дарданидов. Теперь же помимо старых обид она испугалась, что их потомки уничтожат любезный ее сердцу Карфаген — на этот счет имелось какое-то предсказание. Опасения богини сбылись — через восемьсот лет Карфаген действительно падет под ударами римлян. Но пока что Гера решила потопить флотилию Энея и попросила повелителя ветров Эола, чтобы тот напустил на троянцев своих подчиненных.

Эол согласился — благо ему это было нетрудно — и ударил обратным концом копья «в бок пустотелой горы», где томились в заточении восточный ветер Эвр, южный Нот и юго-восточный Африк. Ветры вырвались на волю и принялись бесчинствовать, потопив немало троянских кораблей. Еще немного, и Вечный город никогда не был бы основан, но на выручку Энею пришел Посейдон.

Ветры испугались бога морей и утихли, а уцелевшие корабли троянцев причалили к берегам Ливии[59]. Здесь их гостеприимно приняла карфагенская царица Дидона, которой Афродита немедленно внушила страсть к своему сыну. Дидона стала возлюбленной Энея, но очень скоро по велению богов троянец собрался плыть дальше. Несчастная царица напрасно умоляла его остаться в Карфагене или хотя бы задержать отъезд. И тогда она решилась покончить с собой, бросившись в огонь, но перед этим прокляла неверного любовника:

Надо сказать, что проклятия Дидоны в какой-то мере сбылись, но все оказалось не так печально, как предсказывала царица. Герой действительно не дожил до старости и, возможно, не получил достойного погребения. Но римляне полагали, что «он живым был взят на небо»,^{537} а это считалось гораздо почетнее, чем любые, самые пышные похороны.

А пока что Эней и его спутники продолжали свои странствия. Им пришлось вернуться на берега Сицилии, туда, где был погребен Анхиз. Здесь троянские женщины, измученные непрерывными скитаниями и наущаемые злокозненной Герой, подожгли корабли. В этих местах правил Эгест (Акест) — сын одной из сестер-троянок, сосланных на Сицилию Лаомедонтом. Он тепло принял беглецов, и женщины хотели остаться в его землях.

Надежды троянок сбылись, хотя и по другой причине. Корабли были потушены ливнем, который Зевс ниспослал по просьбе Энея (погибли лишь четыре судна), но сын Афродиты задумался, стоит ли ему плыть дальше или действительно осесть на Сицилии. И тогда мудрый старец Навт подал ему совет:

Этот совет был одобрен и Анхизом, который той же ночью явился сыну в сновидении. Кроме того, Анхиз посоветовал Энею спуститься в Аид, чтобы там встретиться и лично обсудить грядущие свершения их рода… Наутро Эней призвал Акеста и поведал ему о своих планах.

А остальные троянцы, «в малом числе, но воинственной доблести полны», продолжили свой путь. Впрочем, конец их странствий был уже близок, и скоро они подошли к берегам Италии, к местам, где позднее выходцами с острова Эвбея будет основан город Кумы. Сами по себе эти земли были троянцам не нужны — согласно пророчествам, им следовало плыть к устью Тибра. Но сначала Энею надлежало встретиться с Кумской сивиллой и спуститься вместе с нею в царство мертвых, дабы побеседовать с отцом.

В сопровождении пророчицы герой пересек Аид, где встретил немало бывших товарищей по оружию. В Елисейских полях он повидал своих далеких предков Ила, Ассарака и Дардана. Здесь же его ждал Анхиз, который предрек блистательное будущее и самому Энею, и его потомкам вплоть до императора Октавиана Августа включительно (мать Октавиана происходила из рода Юлиев).

Вернувшись из загробного мира, Эней продолжил плавание вдоль берегов Италии. Однажды ему и его товарищам случилось выйти на берег для того, чтобы отдохнуть и пообедать. Запасов у них было немного, да и с посудой, видимо, дела обстояли неважно. Путешественники разложили яства на полбяных лепешках, а когда все было съедено, прикончили и сами лепешки.

Так сбылось пророчество гарпии Келено.^{538} Путешествие беглецов на этом завершилось. Завершилась и их история в качестве троянцев. Теперь они стали жителями Италии и прародителями римского народа, а их история — историей римлян. И все же в двух словах расскажем о том, что случилось с Энеем и его спутниками на берегах Тибра, и для этого предоставим слово римскому историку Помпею Трогу:

«В царствование Латина в Италию прибыл после завоевания Трои греками из Илиона Эней. Его сперва встретили как врага. Но когда он построил свое войско в боевом порядке, его пригласили для переговоров. Эней до такой степени понравился Латину, что тот принял его в качестве соправителя и сделал его своим зятем, дав ему в жены Лавинию. После этого им пришлось сообща вести войну против Турна, царя рутулов, из-за того, что Латин нарушил свое обещание выдать Лавинию замуж за Турна. Во время этой войны погибли и Турн и Латин. Поэтому Эней, по праву победителя, стал править обоими народами и основал город, [назвав его] по имени своей супруги Лавинием. Затем Эней повел войну против Мезентия, царя этрусков, в которой и погиб. Энею наследовал сын его, Асканий (Он же Юл. — О. И.). Он покинул Лавиний и основал Альбу-Лонгу, которая триста лет была столицей царства».^{539}

Ромул, потомок Энея в шестнадцатом поколении^{540} (возможно, через младшего сына, Сильвия),^{541} основал на берегах Тибра город, который назвал своим именем. Некоторые древнейшие патрицианские семьи в этом городе возводили свой род непосредственно к Юлу, Энею и Анхизу. К роду Юлиев принадлежал и Гай Юлий Цезарь.

Так говорят о странствиях Энея римские авторы. Конечно, римляне были пристрастны к троянцу. Что же касается Гомера, по его мнению, Энею предстояло после падения Илиона властвовать не над беглецами, а над троянцами вообще, и ни о какой эмиграции речь не шла.

Однако о бегстве Энея из Троады стали говорить задолго до того, как римляне решили украсить свою родословную. Причем это делали жители тех мест, которые римлянам еще не подчинялись.^{542} Многие города Средиземноморья приписывали свое основание знаменитому дарданцу. Например, во фракийском городе, носившем имя Энея, в VI веке до н. э. была отчеканена монета, на которой он был изображен несущим на плечах своего отца. Тот же сюжет увековечили этруски на своих сосудах и в статуэтках.

Да и в окрестностях Рима Энея почитали задолго до возвышения рода Юлиев. В городе Лавиний (Лавиниум) еще в VII веке до н. э. было построено святилище в честь героя.^{543} Неподалеку от города археологи обнаружили стелу, посвященную Энею, — она была воздвигнута на рубеже IV и III веков до н. э.

Впрочем, все эти «свидетельства» говорят лишь о том, что Энея во множестве мест помимо Троады, в том числе на берегах Тибра, почитали достаточно давно. Но они никак не доказывают того, что он лично посетил эти места. Тем более что даже самые древние из этих свидетельств не датируются раньше VIII века до н. э.

Одно время свидетельством того, что Эней действительно высадился неподалеку от устья Тибра, считались алтари, найденные археологами в четырех километрах от Лавиния, в полукилометре от моря. Дионисий Галикарнасский писал, что местные жители еще в его время показывали «два алтаря троянцев: один — обращенный к востоку, другой же — к западу». Алтари эти, по словам Дионисия, были установлены Энеем сразу после того, как он и его спутники съели лепешки, игравшие роль столов.^{544}

Археологи нашли стоящие рядом тринадцать алтарей, Дионисий пишет о двух. Впрочем, от времени высадки Энея до времен Дионисия прошло больше тысячи лет, и многие алтари покрылись землей; естественно, что число их забылось. Но как выяснили археологи, все тринадцать алтарей были воздвигнуты не раньше VI века до н. э., а значит, людьми, жившими через пять веков после Энея.^{545}

Насколько известно авторам настоящей книги, никаких достоверных археологических следов переселения троянцев в Италию по окончании Троянской войны, то есть на рубеже XIII и XII веков до н. э., не найдено. Впрочем, если верить античным авторам, Эней долго скитался, по дороге кто-то из его спутников умер, кто-то осел в основанных им городах. А под конец, уплывая из царства Эгеста, он и вовсе взял с собой лишь тех, что были «в малом числе, но воинственной доблести полны». И можно допустить, что горстка пришельцев попросту не оставила после себя археологических следов, а их культура растворилась в культуре приютившего их народа.

Известный отечественный историк, исследователь доримской Италии Л. С. Ильинская, допускает, что в Лации[60] могли появляться какие-то группы переселенцев из Восточного Средиземноморья, в том числе и из Троады, но происходило это (если происходило) не ранее IX века до н. э.^{546}

Надо сказать, что не одни только римляне хотели возвести свой род к Дардану и считаться потомками Зевса и Электры. Во множестве средневековых хроник предлагаются самые фантастические варианты расселения троянцев по миру. Комментировать эти тексты, пожалуй, избыточно — они говорят сами за себя. Поэтому авторы настоящей книги предлагают лишь несколько цитат.

Некто Ненний — священник, живший в VIII веке в Уэльсе, — решил, по его собственному сообщению, «записать некоторые известия, каковыми пренебрегла косность народа Британии, ибо, не обладая никаким опытом в этом, ученые мужи нашего острова не оставили в своих книгах ни малейшего упоминания о происходившем на нем». Ненний счел свои долгом восполнить этот досадный пробел в истории острова и сообщил следующее:

«Если кто пожелает узнать, в какое время после потопа был заселен наш остров, то на этот счет я располагаю противоречивыми сведениями. В летописях римлян сказано так: после Троянской войны Эней с сыном Асканием прибыл в Италию и, одолев Турна, взял себе в супруги Лавинию, дочь Латина… Эней же, войдя к жене своей, породил сына по имени Сильвий. Сильвий взял за себя жену, и она зачала. Когда Энею стало известно, что невестка его беременна, он послал гонца к своему сыну Асканию, дабы тот направил своего прорицателя осмотреть жену Сильвия и выяснить, что у нее во чреве, младенец мужского или женского пола. Прорицатель осмотрел женщину и возвратился; он сказал Асканию, что дитя в чреве женщины — мальчик и что будет он „сыном смерти“, ибо убьет своего отца и свою мать и станет ненавистен всем людям. За это прорицание Асканий убил прорицателя. Случилось так, что мать мальчика умерла в родах; его взрастили и нарекли Бриттом.

Вот родословная этого ненавистного Бритта, к которому мы, бритты, восходим, сколько бы скотты, коим происхождение их не известно, ни утверждали, будто он их прародитель. Итак, Бритт был сыном Сильвия, сына Аскания, сына Энея, сына Анхиза, сына Капена, сына Асарака, сына Троса, сына Эрехтония, сына Дардана, сына Юпитера из рода Хама, который был проклят отцом своим Ноем, так как взирал на него и смеялся над ним…

Спустя долгое время после предвещания прорицателя Бритт, играя с другими детьми, не намеренно, а случайно убил стрелою своего отца и, изгнанный из Италии, стал скитальцем. Он добрался до островов Тирренского моря, но был изгнан греками из-за убийства Турна, которое совершил Эней. Наконец, Бритт прибыл к галлам и там основал город туронов, который ныне называется Турн. Позднее он прибыл на этот остров, получивший название от его имени, то есть на остров Британию, заселил его своим семенем и там обитал. С того самого дня и посейчас Британия обитаема».^{547}

Французский монах XIII века Ригор в своей хронике «Деяния Филиппа Августа, короля франков» называет внука Энея не Бриттом, а Брутом (что резонно, поскольку речь идет о человеке, рожденном на берегах Тибра). Автор рассказывает, что Брут «пристал к берегу острова Альбион, что по его имени был назван Британия. И, видя красоту острова, он по образцу Трои основал город Лондон и назвал его Триновантом, то есть Новой Троей».

Впрочем, Ригор не ограничился историей заселения Британии. Он пишет: «После падения Трои множество людей бежало оттуда, а потом разделилось на два народа. Одна часть поставила над собой королем Франциона, внука короля Приама, то есть сына Гектора, другая — последовала за сыном Троила, сына Приама, по имени Турк. И именно отсюда, как рассказывают некоторые, два народа взяли названия „франки“ и „турки“ и так именуются и поныне».^{548}

Средневековая итальянская «Вольтурнская хроника» тоже считает троянцев прародителями франков. При этом троянцы, по мнению хроники, дошли до берегов Дона и Азовского моря. В ней говорится:

«Итак, в Азии находилось укрепленное место троянцев, где был расположен город, который назывался Илион; вождем там был Эней. Народ этот был очень сильным в битвах, всегда беспокойным и покорявшим своих соседей. Но греческие цари поднялись против Энея и этого народа, и цари троянцев с огромным войском сразились с ними, и обе стороны понесли огромные потери. Эней бежал и укрылся в городе Илионе, против которого была предпринята война, он был осажден и подвергался атакам целых 10 лет. Наконец, когда город был взят и покорен, Эней вместе с прочими мужами бежал в Италию, чтобы укрыться там со своими людьми. Некоторые же из его князей — Приам и Антенор, взяв с собой 10000 воинов, бежали на кораблях и, поднявшись вверх по реке Танаис и Меотидскому болоту, завоевали земли Паннонии, где начали строить город, который назвали Сикамбрией; обитая там многие годы, они выросли в великий народ».^{549}

«Младшая Эдда» — записанное в первой половине XIII века исландцем Снорри Стурлусоном изложение скандинавских мифов — так повествует о происхождении Одина — верховного бога скандинавского пантеона:

«Вблизи середины земли был построен град, снискавший величавую славу. Он назывался тогда Троя, а теперь Страна Турков. Этот град был много больше, чем другие, и построен со всем искусством и пышностью, которые были тогда доступны. Было там двенадцать государств, и был один верховный правитель. В каждое государство входило немало обширных земель. В городе было двенадцать правителей. Эти правители всеми присущими людям качествами превосходили других людей, когда-либо живших на земле.

Одного конунга в Трое звали Мунон или Меннон. Он был женат на дочери верховного конунга Приама, ее звали Троан. У них был сын по имени Трор, мы зовем его Тором. Он воспитывался во Фракии у герцога по имени Лорикус. Когда ему минуло десять зим, он стал носить оружие своего отца. Он выделялся среди других людей красотой, как слоновая кость, врезанная в дуб. Волосы у него были краше золота. Двенадцати зим от роду он был уже в полной силе. В то время он поднимал с земли разом десять медвежьих шкур, и он убил Лорикуса герцога, своего воспитателя, и жену его Лору, или Глору, и завладел их государством Фракией. Мы зовем его государство Трудхейм. Потом он много странствовал, объездил полсвета и один победил всех берсерков, всех великанов, самого большого дракона и много зверей. В северной части света он повстречал прорицательницу по имени Сибилла — а мы зовем ее Сив — и женился на ней».

Отдаленным потомком Трора (Тора) и Сив стал Один, который «славился своею мудростью и всеми совершенствами». Именно он, по мнению Снорри, и был обожествлен скандинавами — автор «Младшей Эдды» был христианином и придерживался рационалистического взгляда на происхождение языческих богов.^{550}

А теперь вернемся на берега Троады, потому что, несмотря на описанный античными и средневековыми авторами массовый исход потомков Дардана из родных мест, кто-то все-таки остался жить на берегах Геллеспонта и даже в самом Илионе — об этом свидетельствуют и древние писатели, и современные археологи.^{551} Например, Дионисий Галикарнасский считает, что Асканий не отплыл в Италию, а остался в Малой Азии.

Он пишет, что Эней, перед тем как навсегда покинуть берега Геллеспонта, послал «старшего из детей, Аскания, вместе с отрядом союзнического войска, в большинстве состоявшего из фригийцев, в землю, называемую Даскилитийской, где расположен Асканийский залив». Местность эта находилась в Малой Азии, на южных берегах Пропонтиды (Мраморного моря), совсем недалеко от бывших владений Приама. Правда, данное Асканию дипломатическое поручение не вполне согласуется с его возрастом — если верить Вергилию, в дни падения Трои он был еще совсем ребенком. Впрочем, тот же Дионисий допускает, что у Энея могло быть два сына с одним и тем же именем — старший стал царем на землях Асканийского залива, а младший отправился в плавание вместе с отцом, чтобы осесть в Италии и основать род Юлиев.

Потом к старшему Асканию явились другие троянские беглецы, и среди них сын Гектора Астианакс (он же Скамандрий). Обычно считается, что его еще младенцем скинули с городской стены при взятии города, однако Дионисий придерживается более гуманной версии. Он даже сообщает, что Астианакс вместе с другими потомками Гектора был отпущен Неоптолемом на волю. После прибытия Астианакса и его родичей Аксаний вместе с ними возвратился в Трою.^{552}

По версии Страбона, Асканий и Астианакс основали город Скепсис в Троаде, и их потомки долго правили там.^{553}

Существует версия, что Эней, «отправив в Италию отряд, вновь возвратился домой и царствовал в Трое, а при смерти оставил царство сыну Асканию, и род, пошедший от него, удерживал власть очень долго».^{554}

Так или иначе, жизнь в Трое и в округе на некоторое время восстановилась, и даже правящая династия по-прежнему происходила из рода Дардана. Впрочем, не известно, как долго это продолжалось, — Страбон пишет, что однажды «фригийцы переправились из Фракии, умертвили владыку Трои и соседней страны и поселились здесь».^{555}

Одним из свидетельств того, что Троя после войны была вновь отстроена и заселена, считается обычай, связанный с локрийскими девушками. После того как Аякс Оилеев совершил насилие над Кассандрой, Афина покарала царя, но этого ей показалось мало. Когда локрийцы вернулись домой, им пришлось отвоевывать свою землю у захватчиков, а через три года страну поразила чума. Оракул сообщил локрийцам, что во искупление святотатства они должны в течение тысячи лет регулярно (по некоторым сведениям, ежегодно)^{556} посылать в Илион двух девушек для служения в храме Афины. Аполлодор пишет:

«Первыми по жребию были избраны Перибея и Клеопатра. Когда они прибыли в Трою, местные жители стали их преследовать, и девы укрылись в храме. Они там не смели приблизиться к богине и только обрызгивали и подметали пол. Помещения храма они не покидали, волосы у них были острижены, носили они одни хитоны и ходили без обуви. После того как первые присланные туда девы умерли, были посланы другие. Эти девы входили в город ночью, чтобы их не заметили вне ограды храма и не убили».^{557}

Жители Трои по традиции устраивали настоящую охоту на беззащитных девушек. Ликофрон так писал об участи несчастных служительниц храма:

После смерти служительниц их тела сжигали, а пепел развеивали над морем.^{558} Аполлодор пишет, что позднее вместо девушек «стали посылать грудных младенцев вместе с их кормилицами».

Обычай этот существовал очень долго — Аполлодор сообщает, что локрийцы перестали отсылать девушек в Трою после Фокидской (Третьей Священной) войны, которая датируется 357–346 годами до н. э.^{559} Если верить, что эта традиция действительно продержалась тысячу лет, то Троянская война должна была завершиться около 1350 года. Это примерно на полтора века отличается от принятых на сегодня датировок. Впрочем, возможно, что локрийцы по какой-то причине прекратили выплачивать дань до истечения назначенного срока.

А теперь посмотрим, что говорят о послевоенной Трое археологи. Падение Трои произошло, по мнению Корфманна, около 1180 года. Жители города сопротивлялись: в слое пожарища, который венчает слой VIi, были найдены наконечники стрел и непогребенные человеческие скелеты, черепа, отдельные кости… Возле западного входа в цитадель лежали три большие груды камней, предназначенных для метания из пращей. Корфманн подчеркивает, что эти груды — свидетельство того, что защитники крепости потерпели поражение. Он пишет: «Люди, успешно защитившие город, собрали бы свои снаряды для пращи и отложили до следующей войны, но победоносный завоеватель не стал бы ничего с ними делать».^{560}

Тем не менее в городе сразу же начались восстановительные работы. Слой обгорелого мусора достигал от полуметра до метра и даже чуть больше, и поверх этого мусора уцелевшие троянцы построили новые здания. Они отремонтировали оборонительную стену цитадели и сохранили планировку Верхнего города, заново вымостив старые улицы и возведя новые дома на месте прежних. Народа в Илионе стало значительно меньше, и все жители теперь умещались внутри цитадели — Нижний город пришел в запустение.

Часть людей, населивших Трою, относились к той же культуре, что и раньше, — они делали такую же керамику, строили такие же дома, и быт их ничем не отличался от прежнего, если не считать того, что они порядком обнищали по сравнению с подданными Лаомедонта и Приама. Но они уже не могли, а может, и не хотели полностью удерживать город за собой. В Трое появляется все больше пришельцев — возможно, из Фракии. Они приносят в город новые виды керамики — как ни странно, сделанной не на гончарном круге, а вручную.

Напомним, что археологический слой, относящийся ко времени перед войной и к самой войне, когда-то назывался VIIa. Слою, который возник сразу после войны, археологи присвоили номер VIIb, разделив его на VIIb1 и VIIb². Но поскольку люди, оставившие слои VIIa и VIIb1, принадлежали к той же самой культуре, что жители всей Трои-VI, в конце XX века их тоже решили отнести к Шестому городу. Трою VIIa переименовали в VIi. А период, который в книге Блегена называется VIIb1, сегодня зовется VIj — в этой Трое обитали люди, уцелевшие в мясорубке войны, и, хотя они построили свои дома на руинах, сами эти люди безусловно относились к Шестому городу, и среди них, надо думать, было немало бывших подданных Приама, еще вчера сражавшихся с ахейцами у стен Трои. Мигранты из Фракии пока еще оставались в меньшинстве.

Однако прежним хозяевам города недолго пришлось жить в восстановленном Илионе. Лет через тридцать — сорок в Трое резко сменяется население. Никаких следов разрушения или пожаров археологи не обнаружили; Блеген пишет: «Создается впечатление, что все произошло достаточно спокойно: жителей просто прогнали из их домов и туда сразу же въехали новые жильцы». На этом история Трои-VI заканчивается, и начинается короткая и невыразительная история Седьмого города. Она открывается периодом, который сохранил прежнее название VIIb².

Новые жители принесли в город новый архитектурный прием — они стали использовать так называемые ортостаты — каменные плиты, которые устанавливали в цокольной части стен с фасадной стороны. Пришельцы расширили здания, пристроив к ним дополнительные комнаты. А прежние однокомнатные дома, стоявшие вплотную друг к другу, они объединили, прорубив дверные проемы в общих стенах.

Пришельцы не любили пользоваться гончарным кругом и часто делали керамику вручную. Получалась она у них не лучшим образом — сосуды этого времени, украшенные декоративными «наростами», бывают грубыми и кривыми. Блеген называет это «шагом назад в гончарном искусстве». Существует более дюжины форм таких сосудов, и ни один из них не был известен в Трое раньше. Но прежние виды керамики — производившиеся еще гончарами Шестого города — тоже продолжают выпускаться, и это значит, что захватчики изгнали из города не всех его прежних жителей. Кто-то из наследников Трои Приама все еще оставался на родине.

Возможно, к этому времени относится и уже упоминавшаяся лувийская печать. Но в целом особо интересных находок археологи в слоях Седьмого города не сделали. Город постепенно все больше приходил в упадок. А в конце II тысячелетия до н. э. он пережил землетрясение, вновь был разграблен и подожжен. Некоторые дома его уцелели, но у археологов создалось впечатление, что многие из них к этому времени уже были заброшены.^{561} Корфманн датирует конец Трои-VIIb² примерно 1030 годом до н. э.^{562} На этом практически завершилась история города, который помнил Троянскую войну и в котором, несмотря на приход чужеземцев, еще оставались прямые потомки защитников Илиона.