Троя: Пять тысяч лет реальности и мифа

Глава 8 Начало Троянской войны

Античные авторы оставили огромный корпус источников, так или иначе повествующих о Троянской войне, и перед авторами настоящей книги встал вопрос, какие именно из них использовать. Было решено по возможности меньше использовать тексты, которые уже в античное время считались «худлитом», и опираться в основном на эпос и на тексты, основанные на эпосе. Независимо от того, насколько достоверны поэмы Гомера, или стихи Пиндара, или «Мифологическая библиотека» Аполлодора, древние греки и римляне воспринимали их как исторические произведения. Их свод — это «Библия» мифологии. Но например, «История о разрушении Трои» Дарета Фригийского, хотя и основана в целом на мифологической базе, содержит множество подробностей, которые безусловно выдуманы самим автором. Такого рода произведения тоже овеяны флером древности и имеют определенные художественные достоинства, но в рамках нашей книги мы свели их использование к минимуму.

Начнем же мы с событий, которые явились причиной и поводом для войны. Собственно, причина была одна — перенаселение, от которого, по мнению Зевса, страдала Земля, она же богиня Гея. Озабоченный демографическими проблемами, владыка Олимпа решил сократить численность людей. Поэт VII века до н. э. Стасин писал:

Непосредственным же поводом для войны стало похищение Парисом Елены, жены спартанского царя Менелая. У этого похищения была довольно длинная предыстория. Началось все с того, что титан Прометей предсказал: у дочери морского бога Нерея, богини Фетиды, родится сын, который «будет сильнее своего отца» или же и вовсе «воцарится над небом». Боги бессмертны, поэтому они, как правило, не жаждут иметь таких наследников, которые могут потеснить их на Олимпе. Зевс и Посейдон, еще недавно добивавшиеся благосклонности Фетиды, отказались от своих намерений. Но поскольку богиню так или иначе надо было выдать замуж, ей сосватали смертного мужа — царя Пелея.^{391} Забегая вперед, скажем, что от этого брака родился знаменитый герой Ахиллес, называемый также Пелид — сын Пелея.

На свадьбе присутствовало множество богов, но богиню раздора Эриду не пригласили, а когда она все-таки пришла — не пустили к столу. Эрида обиделась и подбросила в пиршественную залу золотое яблоко с надписью: «Дар самой прекрасной богине». Яблоко покатилось и остановилось возле трех величайших богинь Олимпа: жены Зевса Геры, воительницы Афины и богини любви и красоты Афродиты. Богини заспорили из-за яблока, и Зевс предложил им выбрать судьей Париса, который тогда еще пас овец в окрестностях Трои. Поэт рубежа V и VI веков н. э. Коллуф пишет:

Божественные красавицы отправились на склоны Иды, и каждая из них попыталась подкупить юношу. Гера пообещала ему власть и богатство, Афина — воинскую доблесть и сноровку в ремеслах, а Афродита — брак с прекраснейшей из смертных женщин, Еленой Спартанской. И Парис вручил яблоко Афродите. Коллуф продолжает:

Елена была дочерью царя Спарты Тиндарея и его жены Леды. Впрочем, существовало мнение, что настоящим ее отцом был Зевс. В свое время руки Елены добивалось множество героев, съехавшихся со всей Греции, и Тиндарей долго не решался выбрать одного из них, опасаясь, что остальные могут обидеться на счастливца. Наконец, по совету Одиссея, он заставил женихов поклясться, «что избранного Еленою себе мужа они будут защищать от всякой обиды».^{393} Именно эта клятва позднее и погнала множество ахейских царей под стены Трои. Впрочем, немало было и таких, кто в сватовстве не участвовал и отправился в поход по доброй воле. И все же, если бы не клятва женихов, Менелай, ставший мужем Елены, не смог бы собрать такую огромную армию.

Елену, по месту ее жительства, называли Еленой Спартанской. Но было у нее и другое прозвище — Аргивская. Дело в том, что рядом с землями Спарты лежали земли Арголиды, главным городом которой в то время были Микены. В Микенах правил брат Менелая Агамемнон, женатый на сестре Елены, Клитемнестре. Агамемнон был одним из самых могущественных и влиятельных царей Греции, именно он позднее возглавил войско, идущее на Трою. Соответственно, жители Арголиды были ядром этого войска, и порою всех греков вслед за ними тоже называли аргивянами. Кроме того, их же могли называть данайцами (по имени древнего царя Даная) или ахейцами (по одному из основных древнегреческих племен).

Брак Елены и Менелая продлился довольно долго. Тиндарей передал трон зятю, и супруги жили в Спарте, которая тогда еще не успела стать оплотом добродетели, аскетизма и воинской доблести и была обычным городом-государством микенской эпохи. Елена родила от мужа дочь Гермиону, а по некоторым сообщениям — еще и сына Никострата.^{394}

Парис тоже был женат — его супругой стала местная нимфа Ойнона (Энона), дочь реки Кебрен, притока Скамандра. Ойнона, как и многие жители Троады, владела искусством прорицания и предсказала Парису, что тому не следует отправляться в плавание за Еленой.^{395} Парис не послушал нимфу (впрочем, ее пристрастность в этой ситуации была очевидна). Не послушал он и своих сестру и брата — прорицателей Кассандру и Гелена, которые тоже предостерегали его.^{396} Он верил, что Афродита поможет ему соблазнить чужую жену, как оно и случилось.

Поступок Париса был тем более бесчестен, что троянский царевич был ксеном (другом-гостеприимцем) Менелая. Царь Спарты посетил Трою, чтобы принести жертвы местным богам, и гостил у Париса. В те дни Парис нечаянно убил своего возлюбленного Анфея, сына Антенора, и Менелай, чтобы отвратить от убийцы гнев Антенора, предложил своему ксену приехать в Спарту, обещая совершить над ним обряд очищения. Парис-Александр принял приглашение.^{397} Аполлодор пишет: «Девять дней гостеприимно принимал Александра Менелай; но, когда Менелай на десятый день отправился на остров Крит, чтобы похоронить своего деда с материнской стороны, Катрея, Александр уговорил Елену отплыть вместе с ним. Оставив девятилетнюю дочь Гермиону и взяв из дома большую часть имущества, Елена ночью отплыла вместе с Александром».^{398}

Правда, ходили слухи, что боги уберегли Елену от бесчестья и что Гермес по воле Зевса выкрал красавицу, привез в Египет и отдал царю Протею, чтобы тот охранял ее. Что же касается Париса, он «прибыл в Трою, имея с собой сотворенный из облака призрак Елены».^{399} Эти слухи (не ручаясь за их достоверность) передает, например, Аполлодор. Впрочем, такая версия противоречит Гомеру. Ведь в «Илиаде» рассказывается, как Афродита навещала Елену в Трое, ссорилась с ней, упрекая красавицу за то, что она была недостаточно внимательна к своему мужу, и даже грозила ей:

Трудно представить, чтобы богиня обманывалась и эти слова были обращены всего лишь к призраку.

Египетской версии придерживается и Геродот, хотя о призраке он ничего не сообщает. Знаменитый путешественник лично побывал в дельте Нила и навел справки о возможном пребывании там Елены. Он пишет: «В ответ на мои расспросы о Елене жрецы рассказали вот что. После того как Александр похитил Елену из Спарты, он поплыл с нею на свою родину. И вот, когда он был уже в Эгейском море, противные ветры отнесли его в Египетское море. Отсюда же, так как ветры не унимались, он прибыл к египетским берегам, а именно в устье Нила…»

Царь Египта, которого Геродот называет Протеем, узнал о незваных гостях и приказал привести Париса к нему. Он спросил у троянца, «откуда он взял Елену». Парис уклонился от прямого ответа, но его слуги выдали правду. Тогда возмущенный Протей повелел Парису покинуть его владения, а Елену удержал у себя, чтобы впоследствии вернуть ее законному мужу. Ахейцы, не зная об этом, осадили Трою и потребовали выдачи Елены. Троянцы «клятвенно и без клятв утверждали, что нет у них ни Елены, ни требуемых сокровищ», однако ахейцы не поверили им и осадили город. Лишь после падения Трои Менелай убедился, что его жены там действительно нет, и отправился за нею в Египет. Здесь «он получил назад не только Елену здравой и невредимой, но и все свои сокровища».

Геродот считает эту версию Троянской войны наиболее правдоподобной; он утверждает, что и Гомеру она была известна и что намеки на нее разбросаны по поэмам великого аэда. «Но так как она не так хорошо подходила к его эпосу, как то другое, принятое им сказание о Елене, то Гомер нарочно отбросил эту историю». Геродот пишет: «Если бы Елена была в Илионе, то ее выдали бы эллинам с согласия ли или даже против воли Александра. Конечно, ведь ни Приам, ни остальные его родственники не были столь безумны, чтобы подвергать опасности свою жизнь, своих детей и родной город для того лишь, чтобы Александр мог сожительствовать с Еленой».^{401}

Тем не менее «египетской» версии придерживаются лишь немногие античные авторы. Да и у Гомера Елена в дни войны безусловно и недвусмысленно живет с Парисом в Илионе. Поэтому авторы настоящей книги, изложив рассказ о пребывании Елены в Египте, возвращаются к традиционному сюжету.

Аполлодор пишет: «Менелай, как только узнал о похищении своей супруги, отправился в Микены к Агамемнону и стал просить его собрать войско против Трои, вербуя воинов по всей Элладе. Агамемнон отправил вестника к каждому царю, напоминая о принесенной ими клятве и советуя каждому подумать о безопасности собственной жены, говоря при этом, что оскорбление нанесено всей Элладе в целом. Готовность принять участие в походе изъявили многие…»

Впрочем, нашлись и цари, которые попытались отказаться от участия в походе. Так, Одиссей, который сам же надоумил Тиндарея связать женихов клятвой, симулировал безумие, но был разоблачен Паламедом и вынужден был вступить в войско Агамемнона.^{402}

Ахиллес был слишком молод, чтобы свататься к Елене, и никакой клятвы соответственно не давал. Но прорицатель Калхант предсказал, что Трою нельзя будет взять без его участия.^{403} Мать Ахиллеса богиня Фетида взволновалась. Она еще раньше, когда сын ее был младенцем, постаралась максимально обезопасить его. Согласно Аполлодору, «она укладывала его ночью на огонь, чтобы выжечь в нем все смертное, которое было в нем от отца, днем же обтирала его амвросией». Но Пелей застал ее за этим занятием, испугался, и Фетиде пришлось прекратить процедуры.^{404} Опасения Пелея были тем более обоснованны, что к этому времени Фетида уже успела погубить нескольких своих детей, засовывая их в огонь, «чтобы узнать, смертны ли они».^{405}

Римский поэт первого века н. э. Стаций предлагает другую версию: он пишет, что Фетида окунала сына в воды реки Стикс, протекающей в загробном мире, но окунала «не всего».^{406} Какая часть тела ребенка осталась незащищенной, Стаций не сообщает, но, поскольку от Квинта Смирнского и Гигина мы знаем, что Ахиллес погиб от раны в лодыжку,^{407} надо полагать, за нее его и держали во время омовений в божественной реке.

Во всяком случае, несмотря на все принятые Фетидой предосторожности, Ахиллес оставался смертным, более того, ему было предсказано, что если он примет участие в войне, то непременно погибнет. Поэтому Фетида отправила сына к Ликомеду, царю острова Скирос. Здесь мальчик, одетый в женское платье, воспитывался вместе с царской дочерью Деидамией, которую он соблазнил, несмотря на свою маскировку. Рожденный от этого союза сын Пирр, получивший второе имя Неоптолем, прибудет под Трою на десятом году войны, уже после смерти отца. Что же касается Ахиллеса, Одиссей хитростью раскрыл его инкогнито и уговорил отправиться в поход во главе мирмидонцев — подданных Пелея.

Вместе с сыном Пелея на войну пошел и его друг Патрокл, которого Аполлодор называет «возлюбленным Ахиллеса».^{408} Впрочем, другие авторы обычно приписывают обоим юношам традиционную сексуальную ориентацию. Древнегреческие мужчины — как реальные, так и мифические — часто совмещали любовь к обоим полам, но у Гомера Ахиллес абсолютно гетеросексуален: он мечтает о женитьбе,^{409} потом искренне влюбляется в пленную Брисеиду.^{410} Лишившись же девушки, он ищет утешения не у Патрокла, а у женщин. В «Илиаде» так описана ночь в ставке вождя мирмидонцев:

Всего под знамена Агамемнона собрались 29 отрядов под командой 46 вождей, которые прибыли в гавань Авлиды — небольшого портового города в Беотии, напротив острова Эвбея. К отплытию были готовы 1186 кораблей.^{412} Перед началом похода было решено принести жертву Аполлону, и во время церемонии боги послали ахейцам знамение. Аполлодор пишет: «…С алтаря к стоявшему вблизи платану устремилась змея. На платане было гнездо, и змея, проглотив восемь птенцов вместе с девятой матерью, превратилась в камень. Калхант объявил, что это знамение дано воинам по воле Зевса; проникнув в смысл этого знамения, он добавил, что Троя будет взята после десяти лет войны».^{413}

Аполлодор допускает легкую неточность: Троя была взята не «после десяти», а на десятом году войны, о чем неоднократно сообщает Гомер.^{414} Калхант в «Илиаде» так говорил по поводу проглотившего птиц змея:

Впрочем, поскольку на последний год войны пришлось очень много значимых событий, Троя, вероятно, пала в конце десятого года, и можно округленно считать, что война длилась десять лет. Но от похищения Елены до разгрома Трои прошло не десять, а двадцать лет. Недаром Елена на десятом году войны говорит:

Дело в том, что вожди ахейцев толком не знали, где именно находится Троя.^{417} Как такое могло получиться, совершенно не понятно, потому что, как мы упоминали выше, в Трое бывал Менелай. Не говоря уже о том, что историческая Троя была крупным торговым городом и портом, прекрасно известным по всей Эгеиде. Тем не менее, если верить мифам, флотилия Агамемнона заблудилась. Ахейцы не дошли до устья Геллеспонта, высадились в Мисии (которую приняли за Троаду), во владениях Телефа, сына Геракла, и стали грабить его земли. Завязалась битва, многие ахейцы погибли, сам же Телеф был ранен Ахиллесом. Ахейцы ретировались и вышли в море, но тут началась сильная буря. Она раскидала корабли, «и они, оторвавшись друг от друга, причалили каждый к своим родным берегам».

На этом поход, приготовления к которому длились около двух лет, бесславно завершился. Прошло еще восемь лет, и лишь тогда Менелай и Агамемнон сумели снова собрать свое войско в Авлиде. Но здесь опять возникла проблема, с которой ахейцы уже столкнулись восемь лет назад: никто не знал, куда им плыть. Было решено пригласить в качестве провожатого Телефа. Правда, Телеф никак не мог сочувствовать воинам Агамемнона по двум причинам. Во-первых, когда-то они хотя и по ошибке, но напали на его земли. Во-вторых, Телеф был женат на сестре Приама Астиохе,^{418} и ему скорее подобало стать союзником Трои. Но Телефу было не до родственных чувств. Все восемь лет он не мог оправиться от раны, нанесенной Ахиллесом, и Аполлон предсказал, что излечить его сможет лишь человек, который эту рану нанес. Телеф отправился к Ахиллесу и стал просить об исцелении, обещая указать морской путь в Троаду. Герой выполнил просьбу, использовав в качестве лекарства ржавчину со своего копья, и Телеф объяснил, как добраться до Трои, а прорицатель Калхант подтвердил правильность его указаний.

Но и этого было мало для того, чтобы флотилия ахейцев могла попасть к стенам Илиона. Дело в том, что Агамемнон прогневал Артемиду: поразив на охоте оленя, он похвастал, что даже сама богиня не смогла бы сделать это лучше. Артемида оскорбилась, послала неблагоприятную погоду, и корабли ахейцев не смогли выйти в море.

Через Калханта богиня изъявила свою волю: попутный ветер поднимется лишь после того, как в жертву будет принесена дочь Агамемнона, Ифигения. Чтобы заманить девушку в Авлиду, к ней послали Одиссея. Знаменитый лжец сказал, что отец вызывает ее в военный лагерь для того, чтобы выдать замуж за Ахиллеса. Ифигения приехала к отцу, но попала не на свадьбу, а на собственное жертвоприношение. Правда, в последний момент Артемида сжалилась над девушкой и заменила ее оленем, а Ифигению перенесла в Тавриду и сделала своей жрицей.

Попутный ветер был ниспослан, и ахейцы пустились в путь. По дороге они снова разгневали одного из богов. Когда флотилия подошла к острову Тенедос, царствовавший там Тенес (внук Лаомедонта по матери) стал препятствовать высадке ахейцев, и Ахиллес зарубил его мечом, несмотря на то что Фетида еще раньше предупредила сына: если он убьет Тенеса, то и сам погибнет от руки Аполлона. Ахиллес действительно падет от стрелы, пущенной (или направленной) Аполлоном, но это случится позднее. А пока что Аполлон явил свой гнев иным образом: когда ахейцы приносили ему жертву, с алтаря сползла водяная змея и укусила одного из их предводителей, героя Филоктета. Филоктет остался жив, но рана оказалась неизлечимой и издавала непереносимое зловоние. Его товарищи по походу не в силах были выносить этот запах и высадили страдальца на острове Лемнос. Филоктет захватил с собой лук и стрелы, принадлежавшие его другу Гераклу — самого Геракла давно уже не было в живых. Ахейцы еще не знали, что без этих стрел Троя не может быть взята. Позднее им придется отправлять к Филоктету посольство, заботиться о его исцелении и заманивать его под стены Илиона. А пока что они бросили больного и поплыли дальше. В конце концов флотилия Агамемнона оказалась у берегов Троады.

Менелай и Одиссей отправились вперед и, еще до высадки остальных ахейцев, прибыли в Трою и потребовали возврата Елены и захваченных ею ценностей. Однако троянцы не только не выполнили это требование, но и хотели убить послов, которые спаслись лишь благодаря заступничеству Антенора.

Ахейцы стали готовиться к высадке. При этом возникло немалое затруднение: Фетида заранее предупредила, что тот из ахейцев, кто первым сойдет на землю, станет первой жертвой войны. Естественно, никто не торопился покинуть корабль. Тогда Одиссей кинул на берег свой щит и спрыгнул на него. Прикосновение к щиту, а не к вражеской земле «не считалось», но воины с других кораблей, увидев стоявшего на берегу Одиссея, стали вслед за ним прыгать на берег. Первым оказался фессалиец Протесилай, и он действительно первым пал в завязавшейся на берегу битве.^{419} Равнина покрылась трупами, и троянцы отступили в город. А греки разбили лагерь и стали грабить окрестные земли.^{420}

Лагерь ахейцев располагался, по сообщению Гомера, «вдоль берега бухты глубокой».^{421} В течение многих веков и античные историки и географы, и ученые Нового времени считали, что ахейцы стояли в Троянской бухте,^{422} в дельте Скамандра, и только на рубеже XX и XXI веков выяснилось, что бухта эта была непригодна для судоходства, а берега ее не подходили для лагеря.

Вообще говоря, вывод о том, что корабли ахейцев не могли стоять в дельте Скамандра, можно было сделать и до того, как палеогеографы обследовали местность с помощью бурения. Еще в начале XX века несколько ученых, один за другим, исходя из одного лишь текста Гомера, предположили, что ахейцы должны были стоять на берегах не Дарданелл, а Эгейского моря. Окончательно эта теория утвердилась стараниями Корфманна, который предположил, что не только лагерь ахейцев, но и гавань самих троянцев находились в заливе Бесика. У Гомера говорится, что суда ахейцев стояли на берегах Геллеспонта,^{423} но, как мы уже писали в первой главе, Геллеспонтом многие античные авторы называли не только пролив, но и примыкающую к Троаде часть Эгейского моря.

Долгое время аргументом в пользу размещения ахейского лагеря в дельте Скамандра считали расположенные по берегам Скамандра курганы — их приписывали павшим воинам Агамемнона. Но сегодня мы знаем, что курганы эти были воздвигнуты в основном в более позднее время и во всяком случае не имели никакого отношения к Троянской войне.^{424}

Зато кладбище в заливе Бесика по времени совпадает со слоем VIi — слоем Троянской войны. Если Корфманн прав, то это может быть кладбищем павших ахейских воинов. Часть покойников были кремированы, что совпадает с описанием похорон Патрокла у Гомера. Найденные здесь предметы — например, пять микенских печатей — тоже никак не исключают эту гипотезу.^{425}

Подсчитано, что для размещения описанного у Гомера ахейского войска вместе с кораблями требовались полторы квадратные мили.^{426} На берегах залива Бесика столько места найдется с трудом. Но об этом же говорит и Гомер:

Стоит отдельно упомянуть (и развенчать) еще одну теорию расположения ахейской гавани. Некоторые ученые считали, что она находилась на месте сегодняшней равнины Кесик — равнина эта некогда была заполнена водой, а Сигейский кряж, отделяющий ее от Эгейского моря, прорезан искусственным проходом. Предполагалось, что этот проход был судоходен или же здесь существовала переволока, а сами корабли стояли в бухте Кесик — части Троянской бухты. При этом, даже если сама Троянская бухта и не была судоходна, корабли могли пользоваться «Кесикским проходом» и выходить в Эгейское море.^{428} Мы уже упоминали эту теорию, когда говорили о возможном расположении троянской гавани в дни расцвета торговли на Геллеспонте. Недавние палеогеографические исследования показали, что даже во времена Трои-II бухта Кесик не годилась для судовой стоянки. А ко времени Троянской войны она практически высохла. Когда-то здесь действительно существовало небольшое поселение, но оно датируется эпохой неолита и не может иметь отношения к стоянке ахейцев.^{429}

Ахейцы не осаждали Трою в полном смысле слова. Почему они этого не сделали — не вполне понятно. К берегам Троады пришли 1186 кораблей; «Список кораблей» в «Илиаде» называет суда вместимостью от 50 до 120 воинов.^{430} Таким образом, армия Агамемнона насчитывала около ста тысяч человек. Этого было более чем достаточно, чтобы надежно перекрыть ведущие в город дороги, отрезав Трою от снабжения и от помощи союзников. Агамемнон говорил:

Вспомним, что, по мнению археологов, в Трое-VI проживало от десяти до двадцати тысяч человек. Это вполне согласуется с информацией, которую приводит Гомер. Правда, эпические поэты, равно как и древние историки, часто преувеличивали численность армий. Остается только предположить, что в реальности численность ахейского войска была такова, что обеспечить и осаду города, и защиту корабельной стоянки воины Агамемнона не могли. Поэтому они разбили свой лагерь на берегах бухты, вблизи вытащенных на сушу кораблей, и занимались набегами на земли Троады. Что же касается самой Трои, город был открыт для входа и для завоза продовольствия. Правда, его, вероятно, приходилось закупать и завозить издалека. На десятом году войны Гектор говорит:

Тем не менее от голода троянцы не страдали, и Приам задавал пиры в честь входящих в город союзников^{433} — их приходу ахейцы тоже почему-то не препятствовали. Гектор на десятом году войны упоминает, что его супруга Андромаха кормит его боевых коней «сладкой пшеницей» и добавляет им в воду вино^{434} — и то и другое не слишком типично для осажденного города.

Как ни странно, некоторые проблемы со снабжением были не у троянцев, а у ахейцев. Фукидид упоминает, что «трудности добывать пищу заставили их заняться обработкой земли на Херсонесе»^{435} (совр. полуостров Галлиполи; не путать с Херсонесом Таврическим в Крыму). Известно также, что ахейцы закупали продовольствие, в частности, Одиссей был послан во Фракию за пшеницей. Правда, он вернулся ни с чем, заявив, что достать ее невозможно и что «сам Паламед, если бы за ней отправился, не смог бы ничего привезти». Паламед, наряду с Одиссеем, считался у ахейцев самым хитроумным — напомним, что именно он сумел разоблачить хитрость Одиссея, когда тот пытался отказаться от участия в войне. Теперь Паламед, в свою очередь, отплыл во Фракию и оказался гораздо более удачлив — он «привез огромное количество зерна».^{436}

Одиссей, который и раньше имел зуб на Паламеда, был посрамлен и решил погубить товарища по оружию. Он спрятал в его шатре золото и дал пленному троянцу «подложное письмо от имени Приама к Паламеду, в котором тот благодарил его за измену и упоминал о тайно посланном ему золоте». Пленника Одиссей велел убить, а найденное при нем письмо было доставлено в ахейский лагерь и зачитано советом вождей. Паламеда заподозрили в измене. Тогда Одиссей, притворяясь защитником Паламеда, предложил обыскать его шатер, чтобы выяснить, нет ли там троянского золота. Золото было найдено, и безвинный ахейский мудрец был забит камнями по приговору своих товарищей.^{437}

О первых девяти годах войны сохранилось мало информации. Обе стороны вели вялотекущие сражения у стен города, но ни одна из сторон не одерживала решающих побед.

Не будучи в силах разгромить Трою, ахейцы успешно грабили окрестные острова и западные земли Анатолии, в чем, в частности, отличился Ахиллес и его мирмидоняне. Сам Ахиллес на десятом году войны говорил:

Что же касается предводителя войска Агамемнона, то он не слишком усердствовал в битвах.^{439}

Одной из жертв Ахиллеса в первые годы войны стал сын Приама и Гекубы Троил. Юноша отправился в храм Аполлона Тимбрейского, который стоял примерно в девяти километрах к югу от Трои, в месте, где река Тимбрий (Фимбрий) впадает в Скамандр. Ахиллес, если верить Аполлодору, подстерег Троила и убил его прямо в храме.^{440} Другого сына Приама (от Лаофои), Ликаона, Ахиллес взял в плен, когда тот ночью вышел из города, чтобы нарезать ветвей смоковницы «для обшивки перил колесничных». Ахиллес продал Ликаона в рабство на остров Лемнос, и лишь после долгих скитаний юноше удалось вернуться на родину. Впрочем, по возвращении он в первом же бою вновь столкнулся с сыном Пелея и был убит.^{441}