Туз Черепов

Глава 12

Женщины Пинна — Сигналы — Чужак — Ужас

«Аррис Пинн, — подумал Пинн о себе. — Герой Небес».

Ему нравилось, как это звучит. Он представил эти слова на обложке романа, который однажды напишут о его приключениях. А еще добавят немного восклицательных знаков. «Аррис Пинн!!! Герой Небес!!!» Да, так и будет. Надо сделать так, чтобы она бросалась в глаза. Обложка должна быть хорошей, хотя он никогда не читал, что написано на них. Важно, чтобы она впечатляюще выглядела на витрине книжного магазина.

Полет из Коррена оставил ему время на дневной сон. «Или ночной? — подумал он. — В конце концов, сейчас темно». Он поздравил себя с собственным остроумием и поерзал задом в кресле «Скайланса», поудобнее устраиваясь на обивке.

Много часов они летели без световых огней, направляясь на юго-запад. Сияние тяговых двигателей «Кэтти Джей», постоянный рев его файтера и длинные периоды бездействия погрузили его в полусон. Его ум, какой ни есть, где-то бродил.

Флот Коалиции остался далеко позади. Как и Крейк. Как хорошо избавиться от этого напыщенного гавнюка! Так ему и надо, если он хочет устраивать истерику, как девчонка. Пинн по нему скучать не будет, ни капельки. На самом деле, он прикажет своему биографу вообще не упоминать о Крейке. Он не хочет, чтобы читатель отвлекался от настоящего героя книги. Арриса Пинна. Пилота, любовника, разбойника.

Он поглядел на маленькую рамку, свисавшую с приборной панели и слегка покачивавшуюся в такт движению корабля. С ферротипии на него глядела женщина средних лет, с длинными курчавыми волосами, слегка кривыми зубами и чудовищной грудью. Раньше он проводил часы, глядя на этот портрет, но сегодня ночью она выглядела не слишком хорошо. Он попытался вспомнить ее имя и с тревогой обнаружил, что не в состоянии. Это могло быть важно, подумал он. Что, если биографу будет нужно узнать его?

Эманда, подумал он, с тем же облегчением, которое обычно у него ассоциировалось с освобождением от особенно неприятной миски овса в сортире «Кэтти Джей». Да, сейчас он вспомнил. Женщина из «Королевского Шпиля». Он провел с ней несколько дней; они играли, пьянствовали и трахались, как чемпионы по сексу. Она, неизбежно, попала под его очарование, и сказала ему, что любит его. Правда, она была в стельку пьяна, но это он биографу не расскажет. В любом случае, в то мгновение она была для него единственной, и он улетел, в ту же ночь, оставив записку с объяснением. Он собирался завоевать славу и сделать состояние, а потом вернуться. Когда будет достоен ее. Когда будет героем.

И вот, вдруг, ему показалось, что он не любит ее.

Ему в голову пришла другая мысль. Он неловко зажал штурвал коленями, чтобы тот стоял ровно, взял рамку с приборной панели и открыл ее. Потом вынул портрет Эманды и отбросил его в сторону. Под ним была зажата другая ферротипия. Он вынул и ее. Блондинка лет восемнадцати, широкое плоское лицо и большие невинные глаза. Улыбка без тени хитрости или интеллекта. Он, нахмурясь, посмотрел на нее. Кто же она такая?

Пинн всегда жил текущим моментом. Семь лет — слишком долгий срок, особенно для него. Потребовалось время, чтобы воспоминания с извинениями просочились через броню сознания.

Лисинда!

Наконец-то ее вспомнил. Его биограф захочет узнать о ней. Его первая большая любовь, девушка из его родной деревни. Пока они встречались, Пинн спал с другими местными девушками — мужчина, конечно, должен разряжаться, — но никогда с ней. Он хотел сохранить ее чистоту. Вероятно, именно благодаря такому отношению она обожала его и, в конце концов, сказала, что любит его. Он уехал вскоре после этого, оставив ей записку с объяснением. Он написал, что отправляется в мир на поиски состояния. И что вернется, когда будет достоин ее.

На самое короткое мгновение Пинн смутно ощутил, что он уже так делал, но мысль ускользнула и он потерял ее.

Лисинда. Она пообещала, что будет ждать его. Ну, на самом деле, не обещала, но он ожидал этого от нее, потому что она сказала, что любит его. Семь лет — не такой уж долгий срок. Но, так или иначе, она все-равно вышла за кого-то замуж или что-то в этом роде, так что теперь пускай злится. Он узнал об этом из письма, которое она послала ему. Письма! У нее не хватило порядочности сказать об этом ему в лицо! Вероломная шлюха!

Он скомкал ее изображение и сунул в карман, чтобы впоследствии выкинуть. Потом опять взял в руки штурвал. Через какое-то время ему в голову пришла идея. Может быть, весь его героизм и погоня за состоянием — дорога в никуда. Может быть, есть что-то большее. Может быть, ему предназначена другая женщина, значительно более умная и красивая, чем Лисинда или Эманда. Возвышенная женщина.

К панели был пришпилен обрывок бумаги. На нем карандашом было написано несколько фраз, едва различимым почерком:

Путеш.

Смер.

Темноволосый незнакомец (не горячий)

Узнать штой-то важное

Трагедь с одним дор чел (эманда?)

Ты поверешь!!

Первые три строчки были зачеркнуты. Он решил, что вполне можно посчитать Коррен путешествием в место, где они никогда не были. Темноволосый незнакомец — это, очевидно, Пелару. Смерть — это то, что случилось с Осгером, поскольку тот мертв. Пинн не мог понять, почему Пелару так беспокоился об уродливом полумане с лицом, похожим на червивое яйцо, но такийцы вообще считались странными типами.

— Впереди флот, — сказал ему в ухо Фрей, выведя из задумчивости. Пинн поднял голову и увидел на горизонте светящийся узел, выше линии облаков. Похоже, что заложник не соврал — здесь действительно место встречи.

Он нашел карандаш и зачеркнул четвертую строчку. Узнать что-то важное? Они, безусловно, направляются к базе пробужденцев. Он посмотрел на лист бумаги и с изумлением тряхнул головой. Это пророчество — действительно что-то совершенно невероятное. Наверняка за ним что-то стоит. В конце концов, откуда она знает?

Он посмотрел на следующую строчку.

«Трагедия, которая случится с кем-то, кто тебе дорог».

Какое-то время он глядел на слова с выражением глубокой задумчивости, потом медленно приподнял одну из ягодиц и громко пукнул.

— Они идут, — сказал Фрей.

Через ветровое стекло кабины Ашуа смотрела, как приближается крейсер пробужденцев. Когда они зажгли огни, он отделился от общей массы и направился к ним. В этом флоте не было ни одного корабля, который мог бы потягаться с фрегатом Коалиции, но пушки даже этого крейсера вполне могли сбить несколько «Кэтти Джей» за раз.

— Держитесь к северу от флота. Это сегодняшний способ сближения, — сказал Эбли Фрею. Он сидел в кресле штурмана и мог легко дотянуться до ключа, управлявшего гелиографом.

— Даже не пытайся что-нибудь учудить, — мрачно предупредила его Ашуа. — Обещаю, что тебя найдут с дырой в башке, если они пойдут на абордаж.

Эбли не сказал ничего. Однако он выглядел достаточно запуганным. Ашуа очень верила в угрозы. Надо просто объяснить людям положение дел. Иначе заложники могут вбить себе в голову самые глупые идеи, особенно если прижаты спиной к стене. Они становятся чересчур храбрыми, начинают все портить и в итоге почти неизбежно гибнут. Она повидала достаточно подобных историй, когда жила на улице.

Ашуа не слишком понравился последний план кэпа. Она не хотела выбирать сторону в этой войне. Она выросла в опасных трущобах Раббана и Самарлы и не думала, что чем-то обязана Вардии. Эрцгерцоги или религиозные фанатики, для нее все правители были на одно лицо. Самое лучшее — сидеть в стороне и смотреть, а потом присоединиться к победителям.

Но здесь командует кэп, а он хочет свою пиратскую леди. Ашуа только однажды встречалась с Дракен, буквально на несколько минут, и та пригрозила вырвать ей ногти. Ашуа не знала, что кэп нашел в ней. Тем не менее, она была женщиной, ради которой кэп, похоже, готов на все. Иначе он впадет в отчаяние.

По меньшей мере, раз он охотится на Дракен, то не охотится на нее. И это делало путешествие намного более приятным.

На мачте крейсера замигал огонек электрогелиографа. Эбли пристально глядел на него, а Ашуа глядела на Эбли, так же пристально. Она хорошо распознавала лжецов и обманщиков. Они окружали ее всю жизнь.

Когда свет на мачте перестал мигать, Эбли защелкал ключом электрогелиографа. Джез в отрубе, так что никто из них не мог сказать, что он передает. Из тех, кто находился в кабине, только кэп знал ЭГГ код, да и он полагался на штурмана, поскольку сам мог передавать отвратительно медленно. Ашуа обменялась взглядами с Сило, который, скрестив руки на могучей груди, стоял рядом с ней. Но, конечно, его лицо не выдавало никаких эмоций. Если он и испытывал напряжение, она не могла этого сказать.

Эбли закончил. Они ждали. Потом крейсер опять начал передавать. Эбли взял карандаш и стал записывать сообщение. Потом крейсер повернул и направился к кораблям, висевшим вдалеке. Ашуа заметила, что несколько кораблей побольше отделились от флота и, погасив огни, куда-то улетели.

— Они приняли код, — сказал Эбли и расслабился, его плечи опустились. Он поднял вверх листок бумаги. — Вот координаты следующего рандеву. Похоже, это на запад отсюда, над Колючим Хребтом. Мы будем там в сумерках.

— Колючий Хребет? — удивилась Ашуа. — Мне кажется, мы собирались лететь в Дельту Барабака.

— Я не знаю! Это то, что они сказали мне! — запротестовал Эбли.

— Невозможно провести весь флот над Вардией при свете дня, — громыхнул Сило. — Кто-нибудь обязательно заметит, самое меньшее.

— Значит, к точке рандеву все полетят разными путями, — вслух подумал Фрей. — И соберутся над Колючим Хребтом ночью, выключив бортовые огни. Никто их и не увидит.

— Имеет смысл, — сказала Ашуа.

— Похоже, ребята, нам пора на встречу, — сказал Фрей. Он махнул рукой Сило: — Запри парнишку куда-нибудь, где он не сможет причинить неприятности, лады? Мы разберемся с ним попозже.

— Вы сказали, что разрешите мне уйти! — запротестовал Эбли, когда Сило вздернул его на ноги.

— Конечно, если ты будешь себя хорошо вести, — ответил Фрей.

Эбли похромал за Сило. Ашуа, которая решила, что опасность миновала, прошла с ними по коридору, а потом отправилась в грузовой трюм.

Она вышла на галерею, шедшую над темным гулким помещением, ставшим ее домом. Оттуда слышалось позвякивание и топот тяжелых ног: Бесс, беспокойная, как всегда после отлета. Ашуа какое-то время глядела, как она мечется около упакованных ящиков с реликвиями пробужденцев, которые они вытащили из транспортника несколько дней назад. Свет слабых трюмных ламп отражался от ее тусклой потрепанной брони.

— Его здесь нет, Бесс, — тихо сказала Ашуа самой себе. — Он бросил тебя. Люди иногда так делают.

Она слегка расстроилась из-за Крейка. Он ей нравился. Может быть, дело было в его аристократизме, но он напоминал ей Маддеуса, только помоложе и покрасивее, до того, как тот зачах. Сейчас Крейк исчез, а Малвери растерял почти всю свою веселость с той поры, как стал размышлять о войне. Остальные пока еще держатся, но, спросила она себя, как долго они будут зависать с кэпом, если он вскоре не найдет свою Тринику. Не исключено, однако, что кэп, получив свою женщину, бросит их. В конце концов, романтические чувства плохо сочетаются с бандой извращенцев, которую приходится таскать с собой.

Тогда ей лучше позаботится о себе. Никто не может сказать, сколько времени экипаж продержится вместе.

Она спустилась на пол трюма. Бесс заметила ее и, громыхая, помчалась к ней с такой скоростью, что Ашуа едва не пришлось прыгать, чтобы не попасть ей под ноги. Однако голем вовремя остановился. Она какое-то время стояла рядом с Ашуа, башней нависая над ней и разглядывая ее яркими огоньками света, сиявшими из-за лица-решетки. Потом Бесс протянула руку.

Бронированная печатка что-то держала. Большая красная книга, слегка потрепанная. Ашуа посмотрела на нее, но и только. Бесс опять предложила ее, беспокойно воркуя. На этот раз Ашуа восприняла намек и взяла книгу.

«Сказки для маленьких девочек».

Ашуа даже не знала, что и думать. Она подняла на голема непонимающий взгляд:

— Ты хочешь, чтобы она была у меня?

Бесс ткнула в книгу тяжелым требовательным пальцем. И только тогда Ашуа вспомнила, что слышала слабое шуршание голоса Крейка из-за брезентового занавеса в задней частей трюма, и догадалась:

— Ты хочешь, чтобы я почитала тебе ее?

Бесс утвердительно заворковала. Ашуа скривила гримасу:

— О, Бесс, ты меня неправильно воспринимаешь. Я не гожусь на роль матери. Извини.

Она протянула книгу обратно голему. Бесс взяла ее и прижала к груди. Несмотря на отсутствие лица, она каким-то образом сумела показаться удрученной. Она поплелась прочь, безутешно стоная.

Ашуа ощутила острый укол вины. Крейк всегда говорил уклончиво о природе своего стража, но иногда Бесс казалась почти живой. В ней поднялась волна гнева на демониста, бросившего своего голема. Потом она напомнила себе, что это не ее проблема.

Она подошла к промежутку между труб, в котором спала. Она устроила себе здесь маленькое уютное гнездышко, выложенное брезентом и одеялами. Повсюду валялось скудное имущество, которым она обладала. Еще она повесила занавеску, от нескромных взглядов. Она любила свое маленькое логово; на самом деле она бы не поменяла его ни на какую койку. В детстве она спала на полу и в углах, и так и не привыкла к кровати. Ей нравилось считать своей территорией весь трюм, а не тесные каюты наверху. Трубы согревали ее в любую ночь, а их потрескивание и постукивание успокаивало ее.

Она стала рыться в своем гнездышке, пока не нашла то, что искала — она хорошо спрятала его между труб. Она не хотела, чтобы кто-нибудь начал задавать вопросы. Они не поймут.

Ашуа вынула предмет, который дал ей Барго Оскен в Водопадах Дровосека, и изучила его. Медный куб, достаточно маленький, чтобы поместиться в руке. На верхней грани кнопка. На одной из боковых — маленькое круглое отверстие, покрытое стеклом. И все. Совершенно невинно выглядящая вещь, но очень важная. С ее помощью она могла добыть небольшое состояние.

Она увидела лицо Барго Оскена, когда он сидел напротив нее в прокуренном баре, услышала его медленный размеренный голос. «Смотрите на нас, ну, как нечто в стороне. Страховка. В случае, если все пойдет плохо, у вас на горизонте что-то будет».

Она начала нажимать кнопку на кубе. Код, язык, который она выучила давным-давно, созданный именно с этой целью. При каждом нажатии за стеклом на боковой стенке куба вспыхивал свет. Закончив, она стала ждать. И вскоре огонек замигал снова. Ответ.

Слаг, умеренно-психопатичный кот «Кэтти Джей», выбрался из вентиляции в машинное отделение. Потрепанный, окровавленный и поцарапанный, но победивший. Еще один бой глубоко в кишках корабля, еще один удар в его пожизненной войне с крысами. Он знал только эту войну, больше ничего. Он был воином, до мозга костей.

Машинное отделение было шумным, грохочущим местом, полным запахов механизмов. Слага не волновали ни шум, ни вонь: здесь он был больше до́ма, чем в любом поле или саду. Трубы и галереи, окружавшие огромные моторы, были его джунглями. Но сейчас он хотел отдохнуть рядом с тем, что согреет его старые кости и уставшие мышцы. Он отправился на свое любимое место на верхушке водяной трубы, проверил температуру и решил, что все в порядке. Потом устроился там и стал зализывать раны.

Давным-давно в прошлом, в глубинах развелись монстры, огромные крысы, бросавшие вызов его мужеству и превосходству. Сражения с ними были жестокими и ужасными, но он всегда побеждал. В конце концов, сказывались многолетний опыт, сила и скорость. Он смочил свои когти в крови лучших из них.

Эта крыса была не самой лучшей из них. Да, большая, но ничего общего с теми легендарными врагами, которых он побеждал в молодости. Тем не менее, она сопротивлялась. Он убил ее, но она сопротивлялась.

Слаг был старым котом. Крепким, как пожеванный сапог, но старым. И в последнее время он уже не был таким сильным, как раньше, и таким быстрым. Он жил инстинктами и не знал, что такое думать, но даже и так, он смутно ощущал, на каком-то уровне сознания, что тело подводит его.

Знание ничего не означало. Он не мог себе представить другую жизнь, кроме этой. Его миром была «Кэтти Джей», ее отверстия, воздуховоды и трубы, и он тиранически правил им. Он потерпел поражение только однажды, от одного из гигантских двуногих, которые бродили по открытым местам. Подлый тощий выманил его из этого мира и победил. Но он никогда не терпел поражения на своей территории, никогда. Здесь он все еще самый лучший.

Он поднял голову. Его ноздрей достиг слабый странный запах, резко отличающийся от едкой вони аэрума, пропана и масла. Через мгновение он исчез, но его было достаточно, чтобы в Слаге зародилось подозрение. Не обращая внимания на ноющие раны и болящие суставы, он спрыгнул с насеста и пошел на разведку.

Опять. Он последовал за своим носом, мягко ступая по металлическим галереям, поднимаясь и спускаясь по лестницам. Этот запах принадлежал кому-то, кого он не знал — не человеку, не машине и не крысе. Вскоре он нашел место, где пахло особенно сильно, особый уголок, на который он любил пописать, отмечая свою территорию.

И вот теперь тут был новый запах, поверх старого. Он обнюхал место. И тут в его памяти зашевелилось что-то из времени до «Кэтти Джей», когда он был маленьким котенком, копошащимся в отбросах. И через несколько мгновений все стало на место.

Кот. Запах другого кота.

Другой кот на борту «Кэтти Джей».

Глаза Джез открылись. Ей овладело сокрушительное чувство потери. Она лежала на своей койке на борту «Кэтти Джей».

Она отчаянно хотела, чтобы бессознательное состояние вернулось. Ей хотелось вернуться в то драгоценное время, когда она, бесформенная, свободно дрейфовала в пространстве, и все вокруг было музыкой. Голоса ее рода звали, их мысли вспыхивали повсюду, великое средство общения манов. И даже в темноте без мыслей, она была соединена с ними, они приветствовали ее, просили их сопротивляющегося родственника остаться, перестать бороться, прийти и воссоединиться с ними, стать одной из них, навсегда. Она чувствовала их огромное единство, и это чувство походило на сверкающий уголек, горящий в сердце.

Но воспоминание растаяло даже быстрее, чем сон. Она вернулась обратно в мир, обратно в место с ограниченными чувствами и ограниченными желаниями. Обратно в серую холодную апатию. Обратно в одиночество.

— Вы слышите их, верно?

Голос Пелару заставил ее резко повернуть голову. Он сидел во тьме около ее койки. Увидев его, она почувствовала поток нервной радости, который смыл печаль.

— Да, — сказала она. Язык почувствовал что-то незнакомое. Она с трудом составила слово. Именно так же было в прошлый раз, когда она вернулась. Все сложнее и сложнее вспоминать, как быть человеком.

Пелару задвигался. Похоже, он испытывал замешательство.

— Осгер слышал их. Все время, так он говорил. Они соблазняли его. Отрывали от меня. Иногда он… — Такиец оборвал себя. — На что это похоже, быть так близко к ним?

— Это… чудесно, — сказала она. Он помрачнел, и она поняла, что сказала что-то не то. Но она не могла солгать.

— Как вы думаете, он сейчас с ними?

— Не знаю.

Ее глаза пробежали по его лицу. Печаль подходила ему, делала его благороднее; но ей хотелось увидеть его улыбку.

— Он всегда был… расколотым, — сказал Пелару и улыбнулся, но не той улыбкой, которую она хотела увидеть. Горькой улыбкой, признавая иронию сказанного. Осгер закончил свою жизнь двумя половинами. — Я никогда не понимал. Почему вы должны сдаться? Утратить свою человечность? Стать одной из них?

Последнее слово он выговорил с такой ненавистью, что Джез испугалась. Как он мог любить полумана и, тем не менее, так презирать их?

— Нет, это не означает утратить себя, — наконец сказала она. — Это означает открыть себя.

— Превратить себя в оживший кошмар, — презрительно сказал Пелару, и ее ранило омерзение в его голосе.

Она села на кровати. Оказалась, что она полностью одета и все еще покрыта каменной пылью; комбинезон был разорван на руках и ногах. Она выглядела растрепанной, но ей было все равно.

— Так вот кем вы меня считаете? — спросила она. — Ужасом?

— Нет, — ответил он. — Нет, и это самое худшее. Я… я испытываю к вам чувство, Джез. С первого же мгновения, как я увидел вас, я что-то почувствовал. Что-то очень сильное, похожее на то, что я испытывал к Осгеру. Даже когда в храме я увидел вас в состоянии… мана, это не изменило ничего.

По ней пробежала волна тепла, холода и благодати, словно к ней прикоснулось какое-то доброжелательное божество. Она попыталась заговорить, и оказалось, что это трудно, хотя и по другой причине, чем раньше.

— Я… я тоже чувствую его, — скованно сказала она.

Он, возбужденный, вскочил на ноги.

— Что? — спросила она, боясь, что сделала что-то неправильно, что оттолкнула его. Но как она должна была действовать? Она никогда не делала такого раньше, ничего даже похожего на это.

— Этого не должно быть, — сказал он хриплым голосом. — Осгер погиб для меня не сегодня и все-таки… — Он сжал кулаки. — Этого не должно быть! — зло повторил он, вышел из каюты Джез и задвинул за собой дверь.

Джез осталась сидеть на койке, секундная радость увяла, остался только пепел отчаяния.

— Почему нет? — тихо спросила она темноту.