Туз Черепов

Глава 44

Триника — «Это только страх» — Некое ужасное сооружение — РАЗЫСКИВАЕТСЯ — Фантомы, в конце концов

— Дариан

Его имя прозвучало как выдох призрака, как хриплый шепот, который шел отовсюду, сочился из теней трюма «Делириум Триггер».

Он вышел из-за металлических колонн и ступил в центр пещерообразного трюма. Пистолеты и сабля остались за поясом, пустые руки свисали по бокам, ладонями вверх.

— Я здесь, — сказал он.

Она стояла там, освещенная болезненным свечением устройства азриксов, наполовину на свету, наполовину в темноте. Как он и ожидал, она была одета в облегающую черную одежду. Трупно-белая голова плавала как привидение над плечами, волосы были разделены на пряди. Кроваво-красная губная помада запачкала подбородок и щеку. Она потеряла одну из контактных линз, и сейчас глаза не соответствовали друг другу: один зрачок был черным и гигантским, а второй…

Второй изменился. Когда-то этот глаз был зеленым. Когда-то он знал каждое пятнышко на нем, каждую прожилку. Но даже в неуверенном свечении, отбрасываемом крутящимся газом, Фрей видел, что его цвет изменился. Глаз стал желтым и блестящим, как у орла. Он стал глазом императора.

Одно ее присутствие подавляло. Воздух потяжелел от страха, по коже Фрея побежали мурашки. Темнота за колоннами наполнилась незаметными движениями, видимыми только уголком глаза. Постоянное капанье воды с потолка стало мрачным. По краям трюма побежали шуршание и шепот.

Она стала темной богиней, которой всегда хотела выглядеть, легендарным ужасом небес, Триникой Дракен, королевой пиратов.

Но она больше не была его Триникой.

— Ты пришел, чтобы спасти ее, — выдохнул голос. Он услышал медленный каркающий смешок, сухой хрип какого-то древнего и гниющего существа. Насмешка в голосе демона скользнула по нему, не задев. Обычно, оказавшись рядом с Триникой, он чувствовал себя обезоруженным, неловким и неуверенным. Но не сейчас. Он видел не женщину, которую любил, а тварь, которая держала ее в плену. Его наполняла холодная решимость, а воля походила на закаленное лезвие клинка.

Он слышал, как к нему осторожно подошли Крейк и Кайн. Баломон Крунд не пошел с ними; он сбежал на край трюма, боясь гнева своей госпожи. Крейк вдавил в ладонь Фрея тонкий металлический воротник.

— Кэп, вспомни план, — прошептал он. — Мы можем это сделать.

Да, план. Крейк и Кайн должны подчинить себе демона на время, достаточное для того, чтобы Фрей накинул воротник ей на шею. Воротник подавит волю демона и сохранит Тринику в покое, пока они будут вести ее в святилище и совершать экзорцизм. Если план сработает. Последний император, на котором они попробовали этот фокус, умер в муках. Кайн уверил его, что на этот раз у них больше шансов: они знают частоту императора, поэтому он сумел настроить воротник более точно. Но, естественно, рыцарь Центурии не стал врать. Если они не сумеют взять демона под надежный контроль и тот станет действовать слишком быстро, он может убить Тринику до того, как они изгонят его.

Это была азартная игра, и ставки никогда не были выше. Но Фрей давно привык к неравным шансам.

Триника опустила голову, на ее лицо упала тень, и в следующее мгновение на Фрея обрушился страх. Фрей почувствовал вес того, что тянуло его вниз. Ледяные пальцы сжали его сердце, паника скрутила живот. Он услышал, как где-то в темноте, на краю трюма, кричит Крунд. Амулет Крейка оказался бесполезным; ничто не могло сопротивляться безумному ужасу, исходящему от императора, кошмарному и сокрушающему. Ему стало трудно дышать, и он, охваченный паникой, шагнул назад. Ему хотелось бежать, и так быстро, как только возможно.

И тут он почувствовал, как теплая рука легла ему на спину, не давая отступить дальше. Он оглянулся и увидел Крейка, своего друга, который спокойно глядел на него.

— Ты может победить его, — сказал Крейк. — Это только страх.

Фрей почерпнул силу из спокойствия Крейка. Если уж аристократ может победить страх, то он тоже в состоянии. И он почувствовал, что амулет заработал. Холод в его сердце возник только потому, что амулет вытянул из него тепло. Он глубоко вздохнул, выдохнул через сжатые губы и почувствовал, что успокоился. Крейк кивнул ему и ободряюще хлопнул по спине.

— Твой выход, — сказал он.

Фрей поднял голову и посмотрел демону в глаза.

— И это лучшее, что ты можешь? — насмешливо спросил он.

Кайн, державший металлическую сферу, нажал пальцем на кнопку. Трюм прорезал пронзительный крик, и Триника закричала вместе с ним. Она отшатнулась обратно к устройству азриксов и, взмахнув в воздухе руками, схватилась за голову от боли. Были времена, когда Фрей не смог бы выдержать такого зрелища, но сейчас в нем ничего не колыхнулось. Необходимая жестокость, не больше. Только для того, что выгнать тварь, засевшую в ней.

Кайн и Крейк прошли мимо него, встав по обе стороны от Триники. Каждый из них держал в руке цилиндр, на конце которого торчал шишкообразный механизм, состоявший из маленьких стержней; кабели соединяли оба цилиндра с объемистыми рюкзаками, надетыми на их спины. Фрей забыл их название, но помнил, как они сработали на Железном шакале. Они образовывали клетку для демона, но нужно было быть аккуратным. Если операторы не стояли в точности друг напротив друга, демон мог улизнуть.

В свободной руке Кайн все еще держал скример. Триника металась, извивалась и пыталась вырваться, бросалась на пол и опять прыгала на ноги — фактически, Крейк и Кайн пытали дикую тварь. В странном свете это походило на дьявольский танец. Пока Крейк и Кайн маневрировали, подбирая нужное положение, Фрей пошел вперед, держа в руке открытый ошейник. Он заметил испуганное лицо Крунда, выглядывавшее из-за одной из колонн, но боцман тут же отвернулся. Крунд не мог глядеть на страдания своей госпожи, но Фрей не мог позволить себе такую роскошь, как милосердие. Он подавил свои чувства и запер их на замок. Он сделает то, что должен сделать.

Кайн вытянул руку, направил цилиндр на Тринику и нажал на кнопку. Она закричала с новой силой и отшатнулась от него, словно отброшенная невидимым ударом. Но Крейк, ждавший с другой стороны, включил свой цилиндр, и, внезапно, она оказалась пойманной, парализованной, скованной, как смирительной рубашкой, невидимыми частотами.

Кайн откинул стример и взял цилиндр обеими руками, сражаясь с попытками Триники убежать.

— Фрей, сейчас! — крикнул он.

Фрей шагнул вперед, челюсти воротника уже были готовы сомкнуться вокруг ее шеи. Ее разные глаза уставились на него. Ее лицо, то самое лицо, которое он так долго любил, было перекошено страхом. Ее взгляд, на мгновение, поколебал его решимость. Что, если этот воротник означает смертный приговор? Что, если он убьет ее, как пуля в голову, и она это знает?

Ну и что? Все лучше, чем эта полужизнь, существование в теле, порабощенном демоном. Он знал, что бы она заставила его сделать, и любил ее настолько, что мог это сделать. И не имеет значения, чего это ему будет стоить.

— Сейчас! — опять крикнул ему Кайн.

Он потянулся вперед, чтобы захлопнуть воротник вокруг ее шеи.

Большой снаряд манов ударился о бок «Делириум Триггер» и взорвался, прямое попадание. Несмотря на всю свою броню, фрегат яростно затрясся и сильно накренился в воздухе. От удара все в трюме закачалось. Крейк вытянул руку, чтобы сохранить равновесие, цилиндры рассогласовались и клетка сломалась. Фрей увидел опасность и прыгнул, но Триника отдернула голову назад и воротник сомкнулся на пустоте.

Она бросилась на Кайна. Рука рванулась вперед и вернулась с тонкой цепочкой: амулет Кайна, сорванный с шеи. Оставшийся без защиты рыцарь Центурии испустил крик ужаса, искаженный ротовым отверстием его маски. Он отшатнулся, споткнулся, упал на пол и пополз на четвереньках прочь.

Крейк схватил ее, неуклюже пытаясь сковать ее руки. Она легко выскользнула из его хватки и врезала ему слева кулаком в челюсть. Глаза демониста потускнели и он, потеряв сознание, упал на пол.

Голова Триники со щелчком повернулась и она ледяным взглядом уставилась на Фрея. Он не выдержал и стал медленно отступать, бесполезно держа воротник в руке. Сейчас он никак не мог надеть его на нее.

Она оскалила зубы, через них с шипением вырывалось дыхание. Она была задета и больше не собиралась играть. В ее глазах была смерть.

— Дариан

Не зная, что делать, Фрей вытащил из-за пояса револьвер и трясущейся рукой направил на нее. Она нахмурилась, с изумлением посмотрела на него и склонила голову на бок, словно хотела сказать: «Да неужели?» Двигаясь быстро, как змея, она вышибла пистолет из руки Фрея и тот, скользя по полу, улетел куда-то в тени.

Фрей опять отступил на шаг, но она уже бросилась на него. Он почувствовал, как его с нечеловеческой силой подняли в воздух, держа за отвороты пальто, а потом он полетел через трюм, жалкий и беспомощный. Он ударился о штабель ящиков, и тело взорвалось болью. Удар выбил воздух из легких. Потом на голову свалились еще ящики, и край одного из них ударил его в висок, вызвав головокружение, очень близкое к потере сознания. Когда он вновь пришел в себя, наполовину похороненный в ящиках, его голова кружилась, зрение помутнело, а тело горело от боли.

Где-то была угроза. Он мигнул, попытался сосредоточиться и оглядел мрачный трюм. Там: расплывчатая фигура, медленно идет к нему. Триника. Демон. Триника.

«Вставай. Вставай, или ты покойник. Вставай, иначе она тебя убьет».

Он попытался встать. Ящики за его спиной задвигались и попадали, у него не хватило силы, и он опять упал на пол.

Триника приближалась, не торопясь. Он мог слышать негромкое хриплое дыхание, удары ботинок по металлическому полу, падение капель с потолка. За ней возвышалось устройство Азриксов, похожее на заключенное в кость ужасное сооружение, посвященное запретной богине «Делириум Триггер». В сердце устройства кружили тлен и разложение.

Не осталось никого, кто мог бы помочь ему. Крейк без сознания, ее демоническая сила превратила Кайна и Крунда в пресмыкающихся трусов. Он старался встать на ноги, не зная, что будет делать, когда встанет, только, чтобы не умереть на коленях. На этот раз за спиной не было никаких ящиков. Он уже был на полпути, когда ее руки опять схватили его и вздернули на ноги, и он оказался лицом к лицу с ней.

Она помахала чем-то перед его глазами, слишком близко, чтобы можно было понять, что это такое. А, амулет Кайна.

— Как?

Каким-то образом, одно слово выразило все ее намерение. Демон хотел узнать, как они научились нейтрализовать его силу. Более того, он хотел узнать, как все пришло к такому положению. Как так получилось, что пробужденцы потерпели поражение? Что пошло неправильно? Почему здесь появились маны? И кто он такой, этот капитан Фрей, так долго досаждавший им? Демон хотел узнать и сообщить это другим императорам, чтобы не совершить те же ошибки в следующий раз.

— Как? — спросила она, хотя ее губы не двигались.

Фрей начал смеяться. Истерика выплеснулась из него, и, хотя ему было больно смеяться, как ублюдку, он почувствовал себя лучше.

— Ты хочешь узнать, что происходит? — сказал он. — Дорогуша, ты спрашиваешь не того парня. — Он закашлялся и подарил ей гребаную ухмылку. — Я работаю только здесь.

Она зарычала и одним быстрым движением бросила его через трюм. Он крутился и переворачивался в воздухе, все вокруг стало одним размытым пятном. Он испытывал головокружение, страх и, самое главное, ужасное предчувствие удара.

Он ударился об одну из больших балок, поддерживавших крышу трюма. В момент удара что-то сломалось; треск кости пронесся через гулкую комнату. Он грудой свалился на пол. Он не мог отдышаться; изо рта текло что-то, на вкус похожее на олово. Его вырвало, и на пол брызнула кровь. Резкая боль сжала желудок, голова закружилась, из глаз посыпались искры.

Он попытался вдохнуть. В спину впились лезвия. Внутри что-то сломано. Пара ребер, или что-то хуже.

" Дерьмо, дерьмо, дерьмо».

Каждое новое движение вызывало новую боль. Он хотел только неподвижно лежать и сдаться тому, что должно произойти. Вместо этого он сжал окровавленные зубы и заставил работать дрожащие ноги. Похоже, он всю жизнь только и поднимался на ноги, и никак не может остановиться. Но когда не было ничего другого, кое-что все же оставалось у него — вызов.

Это именно то, что всегда есть у неудачников. Они никогда не знают, что их побили.

К тому времени, когда она дошла до него, он сумел встать на трясущие колени. Он поднял голову и посмотрел на нее, как побитая собака на хозяйку, ожидая еще одного удара.

«Давай, Триника, — подумал он. — Я знаю, что ты здесь. Сражайся с ним. Помоги мне. Сражайся с ним».

Она подняла ногу и сильно ударила каблуком на его левой руке. Он попытался закричать, когда кость расщепилась, но смог только молча захрипеть. Он убрал руку и прижал ее к своей груди. Она превратилась в грубую рукавицу из мяса, обрамленную беспорядочной смесью переломанных костей, и горела так, словно была в огне.

Неспособный больше поддерживать себя, он потерял равновесие и упал на бок. От толчка на глазах появились слезы. Боль была больше, чем, как он думал, возможно выдержать. Он лежал, свернувшись в клубок, желая только темноты беспамятства, но передышки не было. Он опять кашлянул, и опять кровью.

«Я умираю. О, дерьмо. Я умираю».

Его опять вздернули за отвороты и поставили перед ней. Он не был уверен, что в состоянии стоять без поддержки, но он пошевелил ногами, напряг щиколотки и поставил ботинки на пол. Голова болталась взад-вперед, он хрипел при каждом вздохе; чтобы втянуть воздух требовалось огромное усилие. Он задыхался от крови, наполнившей рот. Легкое пробито? Селезенка разорвана? Это имеет какое-то значение?

Демон оскалил зубы:

— Как?

Перед ним плавало лицо Триники. Нет, не Триники. Ее призрака, возмездия, которое она создала, чтобы мучить его. Может быть, она всегда стремилась к этому, начиная с того дня, когда он бросил ее, беременную, прямо накануне свадьбы и больше не вернулся. Все выросло из этого одного эгоистического поступка. Смерть эрла Хенгара, Водопады возмездия, атака манов на Саккан, уничтожение города азриксов в Самарле, гражданская война; все это только вставные номера к основному зрелищу: детально разработанному и длительному самонаказанию за одно мгновение юношеского идиотизма. За смерть нерожденного ребенка и за то, что он сделал женщине, которая вынашивала его.

Он сражался изо всех сил, пытаясь вернуть ее. Он мечтал о возможности покаяния. Но, в конце концов, это оказалось мечтой дурака. Для него нет никакого прощения. Он заслужил только мщение и совершенно справедливо то, что она совершает его своими руками.

«Кончай меня», — подумал он и стал ждать конца.

Но новый удар не последовал, она никуда его не бросила. Вместо этого он почувствовал, как по голове поползли мурашки; они просачивались сквозь кости, пока не оказались внутри черепа и маленькие грязные пальцы не стали рыться в его мозгу. Разные глаза буравили его. Его охватил страх, и он попытался вырваться, но она грубо сжала его челюсть одной рукой, и он не сумел.

В голове стали появляться изображения. Воспоминания обнажились, против его воли, на свет появились сцены из похороненного прошлого.

«Только не это, — мысленно взмолился он ей. — Не это».

Его мысли, его желания, самые интимные чувства. Все его сожаления и позор, все его триумфы и слава. Каждая тайна, которую он хранил всю жизнь. Демон соскребал с него слой за слоем, копался в нем, вытаскивал из него куски, тщательно изучал их и отбрасывал прочь. Читал его сознание.

Он не мог перенести это. Он не мог видеть себя таким, какой он есть, не мог видеть всю свою жизнь, вскрытую невидимым скальпелем. Физическая боль была ничто по сравнению с этой, душевной.

Он увидел детские восстания в приюте. Он увидел день, когда впервые принес Слага — тогда мяукающего котенка — на борт «Кэтти Джей», для удачи и для борьбы с чертовыми крысами. Он увидел себя самого, спорящего с Триникой о свадьбе и о ребенке, совсем молодого человека, который не понимал, почему он так разозлился. Он увидел, как соблазнял женщин и потом бросал их, увидел, как заключал сделки с подонками и обворовывал слабых. Он увидел мгновения верного товарищества со своей командой.

Перед ним простерлась вся его жизнь, и чужой взгляд тоже видел ее, ничем не прикрытую — и это было ужасно. В безжалостном свете правды он больше не был особым, избранным. Все драгоценное было обесценено и стало кричаще безвкусным. Каждая неудача, лишенная извинений или двусмысленностей, стала жуткой и позорной. Увиденная холодным взглядом демона, история его жизни казалась жалкой, казалась рассказом о мошеннике и бабнике, о самовлюбленном эгоисте и лжеце. О незначительном человеке, всегда пытавшемся быть кем-то большем, о человеке, обреченном на поражение и никогда этого не понимавшем.

«Нет, — подумал он. — Нет, я чего-то стою. Я был! Я жил!»

И тогда в его сознании появилось изображение. Изображение его самого, ферротипия на помятом листке, со словом РАЗЫСКИВАЕТСЯ, напечатанным большими буквами под его изображением. Он был молод и улыбался. Это объявление распространили по всей Вардии после смерти эрла Хенгара, когда герцог Грефен и Галлиан Тейд попытались подставить его. А за ними стояли пробужденцы, которые тогда попытались поднять мятеж, в первый раз.

Он впал в ярость, впервые увидев листок, потому что его портрет являлся только частью бо́льшой ферротипии, о которой он не хотел бы вспоминать, в то время. Но сейчас, развернув ее в памяти, он увидел себя, стоящего на лугу с горами за спиной, и Тринику, вцепившуюся в его руку и смеющуюся. Смеющуюся в камеру, которую они установили на треножнике, смеющуюся с невыразимым наслаждением, смеющуюся, чтобы смеяться. Смеющуюся потому, что она была юной женщиной в разгаре первой любви, наполненной чистой и наивной страстью, и она ничего не знала о тревогах мира.

Он удержал эту картину, сосредоточив на ней свои мысли. Демон попытался убрать ее, перейти к другим, но Фрей не дал. Он мысленно вцепился в нее изо всех сил, и картина начала раскрываться, пока не превратилась в сцену.

Он стоял на лугу вместе с ней, солнце согревало его спину, в ушах звучал шелест высокой травы, в легкие лился чистый горный воздух. Он почувствовал именно то, что чувствовал тогда, когда он жил без ответственности и обязанностей, возил грузы и был просто пилотом, влюбившимся в дочь босса. В то время его наполняла пьянящая радость беспрецедентной любви, и он чувствовал себя кем-то вроде исследователя неизведанной границы.

В то мгновение он любил ее, любил полностью. Сцена наполнила его голову, вытеснив все остальное. То время, то место. Он хотел бы навсегда остаться там. Он должен был навсегда остаться там. И пока он держался за нее, ничто другое не могло войти в его сознание: ни прошлое, ни будущее, ни жестокий глаз демона. Ничто не могло запятнать то воспоминание. Оно было неприкасаемым. Оно было совершенным.

И где-то посреди горьковато-сладкого блаженства и грез, он осознал, что демон больше не роется в его сознании. Триника больше не держала его за челюсть, и ее лицо изменилось. Вместо полного ненависти создания, населявшего ее тело, он увидел ее саму, задумчиво глядевшую на него. Странно окрашенные глаза мерцали печалью, грязные и испачканные губы дрожали.

Он бы хотел, чтобы она вечно глядела на него, но у нее были только секунды. На короткое время она завладела своим телом, но это не могло длиться долго. Ее испуганный взгляд умолял его.

Не обращая внимания на мучающую его боль, он положил левое предплечье на ее плечо, чтобы не упасть; на конце руки бесполезно болталась раздробленная ладонь. Он так сильно навалился на нее, что его окровавленные губы касались ее уха и он мог чувствовать пульс ее горла.

— Я люблю тебя, — сказал он и изо всей силы воткнул конец сабли в ее тело.

Тихий выдох вылетел из нее, когда клинок прошел через нее и вышел из спины. Ее глаза, все еще глядящие на него, затянулись завесой нестерпимой боли. Она с трудом вздохнула, а потом глаза закатились, голова откинулась назад и ноги перестали ее держать.

Он поймал Тринику левой рукой и прижимал к себе, пока она вздрагивала и дергалась. Воздух уплотнился и изогнулся, искажая, как кривое зеркало, окружавшие их предметы; трюм наполнили визги эфира; вокруг них забушевал ураган. Он держал ее левой рукой так, словно она была единственным предметом, который не давал ему улететь. Другой он крепко сжимал рукоятку сабли.

Однажды, в городе азриксов, он уже убил Тринику этим самым клинком; тогда Железный шакал принял ее облик, пытаясь остановить его. Демон в сабле уничтожил того демона, точно так же, как сейчас уничтожил демона внутри нее. Но тогда это был обман, уловка демона; сейчас все было по-настоящему. Он убил ее, чтобы спасти.

Он убил ее.

Ветер умер, крики умерли вместе с ним, а он все еще держал Тринику. Он держал ее, пока она не перестала дрожать и не повисла в кольце его руки; ее щека была прижата к его плечу, глаза закрыты. Он держал ее до тех пор, пока не вернулась тишина.

И именно тишина, в конце концов, сломала его. Отсутствие. Он вздохнул, не заботясь о сломанных ребрах, воткнувшихся в него, и закричал, мучительно и яростно; дикий крик эхом отразился от холодных стен трюма. Он вытащил саблю из тела своей любимой женщины, отбросил ее в сторону, достал второй револьвер и, все еще держа перед собой Тринику, выстрелил через плечо в устройство азриксов, потом еще и еще. Прозрачный корпус, который держал газ внутри, треснул в двух местах, и кусок похожей на кость оболочки отлетел в сторону, открыв странное устройство, искрившееся опасной энергией. Он продолжал стрелять, пока не опустел магазин, и продолжал стрелять даже после этого, пока рука в перчатке не сомкнулась вокруг его револьвера и не вынула его из руки. Он повернул голову и посмотрел в бесстрастную маску Морбена Кайна.

— Все кончено, — сказал Кайн.

Фрей крепко прижал Тринику к себе, на этот раз держа ее обеими руками, и беспомощно заплакал, как ребенок. Он чувствовал, как через его рубашку просачивается кровь — ее или, может быть, его. Он не знал. Он больше не знал, где заканчиваются его раны и где начинаются ее. Он знал только то, что она погибла, и это знание было всем.

Свет в трюме потускнел и изменился. Газ в устройстве азриксов начал изменять цвет, переходя от оттенков гниения и желчи к глубокому кроваво-красному. В его сердце появились черные гангреновые завитки, маленькие червячки молнии поползли вокруг трещин в корпусе, ищущие пальцы искали путь наружу. Одна из трещин захватила новый кусок, удвоив длину участка, находившего под давлением изнутри. От устройства стал исходить низкий звук, пульсирующий и угрожающий, становившийся все громче и громче.

— Мы должны идти, — сказал ему Кайн, его голос походил на негромкое жужжание.

Но Фрей не хотел никуда идти. Ему было наплевать на устройство, войну и глухие взрывы снарядов, бивших по корпусу «Делириум Триггер». Он был опустошен. Он хотел только одного — вернуть Тринику, как будто он мог силой воли исправить то, что сделал.

Но он слишком хорошо знал этот мир. Возможность бывает одна, единственная и неповторимая. Все остальное — иллюзии, за которые держатся люди. Фантомы, в конце концов.

Он услышал сдавленный крик, и это был Баломон Крунд, его темное лицо было поражено ужасом. За ним стоял Крейк, с печалью глядевший на капитана. Фрей не смог выдержать его взгляд и отвернулся. Пускай они оставят его с ней. Пускай они оставят его здесь и покончат с этим.

Кто-то забарабанил в дверь, через которую они вошли. Крейк, благодарный за отвлечение, поторопился к ней.

— Крунд, код от замка, — сказал он. Боцман не ответил, и Крейк рявкнул на него: — Крунд!

Крунд пробормотал несколько цифр, и Крейк набрал их. На этот раз дверь открылась, и внутрь ворвалась Самандра.

— Как раз вовремя! — сказала она. — Что за идиотская идея закрываться от меня? Мне пришлось пристрелить десяток этих ублюдков, пока до них не дошло и они не убрались к чертовой… — Она замолчала и посмотрела на лицо Крейка, потом заметила Фрея и Тринику, стоявших посреди трюма. Это мог быть конец медленного танца, когда любовники в последний раз прижимаются друг к другу, не желая покидать пол. Но музыка уже кончилась.

Устройство азриксов запульсировало чаще. Крейк согнулся в испуге, когда дуга молнии со щелчком выпрыгнула из него, пронеслась через трюм и ударила в одну из колонн. Воздух наполнился запахом сожженного озона, и волоски на тыльных сторонах ладоней Фрея встали дыбом.

Самандра неуверенно посмотрела на машину:

— Э, ребята? Помните, что произошло, когда мы выключили генератор в городе азриксов? Эта штука раз во сто меньше, но черт меня подери, если я хочу быть рядом с ней, когда она взорвется.

Крейк подошел к Фрею, наклонился и подобрал саблю.

— Фрей, — сказал он.

— Оставь меня, — прошептал Фрей.

— Я не могу, кэп.

— Я сказал, оставь меня, — крикнул он.

И тут Триника кашлянула, кровь побежала из ее губ вниз, на шею.

Мужчины обменялись недоуменными взглядами, и Крунд завопил:

— Она жива!

Фрей почувствовал, как воспламенился.

— Она еще жива, — сказал он. — Она еще жива!

— Ну, ты вонзил в нее клинок с демоном, — сказал Крейк. — Я имею в виду, что он всегда знает, что ты хочешь на самом деле. Может быть, он специально миновал жизненно-важные…

— Перестань объяснять, дорогой, — нежно оборвала его Самандра. — Нет времени.

— Она жива, — опять крикнул Фрей. Он не слышал ни слова из того, что сказал Крейк. Чудесная и невозможная радость ошеломила его.

— Ну, если ты хочешь, чтобы она осталась в живых, — сказала Самандра, — мы должны убраться отсюда и передать ее доку. Фрей, ты выглядишь так, будто не можешь идти.

— Я понесу ее! — яростно сказал Крунд. Фрей заколебался, но боцман просто взял ее из рук капитана. Фрей закачался, и Крейк обвил вокруг него руку, чтобы не дать упасть. Боль от многочисленных ран и сдвинувшихся ребер похитила у него дыхание, но он заставил себя не чувствовать ее, остался стоять и только сплюнул кровь, собравшуюся во рту. Баломон легко поднял Тринику, держа ее, как ребенка, своими огромными руками.

Еще один удар молнии пронесся через трюм, и груда ящиков взорвалась.

— Уходим! — рявкнула Самандра. Они, все вместе, поторопились через трюм так быстро, как только могли, пока устройство азриксов начало разрывать само себя.

«Она жива, — подумал Фрей. — Она жива. Она жива».

Но надолго ли?