Творец

Глава 10

Месяц назад

— Вот документы для Адама, — Парвиз положил на стол толстенькую папку.

Соня, в этот момент заканчивающая последнюю в Фонде трапезу, промокнула салфеткой губы и заглянула в неё. Свидетельство о рождении, паспорт, загранпаспорт, аттестат о среднем общем образовании…

Соня хмыкнула, достав вкладыш.

— Тройка по географии? Какая прелесть… И он действительно сможет пользоваться этими… бумажками?

— Конечно! Все документы действительны. Выданы на имя Адама Александровича Ра́ева 1995 года рождения. Адам Ра́ев, конечно, звучит почти юмористически, но такова воля… Творца.

Он с улыбкой поглядел на Соню, которая копалась в документах и не заметила его иронии. Там были СНИЛС, страховой полис, военный билет, водительские права и даже трудовая книжка!

Она ошалело заглянула в неё и увидела одну единственную запись — подсобный рабочий БФ «Творец». Дата приема — почти пять лет назад, дата увольнения — сегодняшняя.

— Подсобный рабочий?

— Что могли…, - Парвиз пожал плечами, — С таким статусом из этих стен выходят все… Парень смышлёный, так что при небольшой поддержке с вашей стороны, он освоит любую профессию. А может… будет творить, как и вы…

Соня отмахнулась. Карьера Адама интересовала её в последнюю очередь.

— Наблюдайте за ним. Если что-то — хоть что-то! — вас насторожит, тут же свяжитесь с нами. Не пытайтесь самостоятельно его изолировать или нейтрализовать. Старайтесь вообще сделать это в тайне и ждите подмогу… Все необходимые контакты я вам дал.

— Что может меня насторожить?

— Все изложено в памятке, — он порылся среди документов и достал небольшую, отпечатанную мелким шрифтом брошюрку. Таким мелким, что без лупы и не прочитать. Она бы не удивилась, если бы эта бумажка была озаглавлена «Руководство по эксплуатации», но заголовок — спасибо за малые радости — отсутствовал вовсе.

Она повертела бумажку в руках и скептически глянула на Парвиза. Тот вздохнул:

— Ну, хорошо… Первый звоночек — изменения пищевого поведения. Здесь им дают только растительную пищу и молочные продукты. Многолетние исследования показывают, что другое им и не требуется.

— Почему, интересно?

— Есть предположение… впрочем, оно основано разве что на ветхозаветных текстах…

— Ясно. Адам и Ева были травоядными, — Соня скривилась.

Парвиз спокойно посмотрел ей в глаза, и девушка стушевалась. Она по-прежнему вела себя так, словно оказалась в логове пережравших библии фанатиков. И это не смотря на то, что самая нелепая и неправдоподобная легенда о том, что Господь, дескать, слепил Адама из «того, что было», прежде говорящая ей лишь об ущербности человеческого воображения, оказалась… правдой. Что ещё из тех бредней — правда? Она мысленно завязала узелок, что надо бы на досуге почитать эту чушь, но чувствовала, что вряд ли в ближайшее время у неё появится на это и время, и желание.

— А ещё? — спросила она.

— Во-вторых, это желание прикрыть наготу.

— Это произойдет, если…? То есть… когда? — Соня умолкла, с удивлением отметив, что заливается стыдливым румянцем.

— О, нет… Это произойдет только в случае грехопадения…

— Разве…?

— Секс не является грехопадением. Грехопадением является нарушение Божьих законов.

— То есть, вы хотите сказать, что если грехопадения не произойдет, он продолжит разгуливать с голой задницей? Нет уж! Ему придется прикрыть наготу, независимо от того, нарушил он что-то или нет.

Парвиз рассмеялся.

— Речь не идет о том, чтобы вовсе не одеваться, а о том, что в какой-то момент он может почувствовать дискомфорт, стеснение от собственной наготы, а одевание будет продиктовано не внешней необходимостью или правилами приличия, а внутренней, бессознательной потребностью.

Парвиз умолк, наблюдая за Софьей, видел, что брови её непроизвольно подёргиваются, словно она отчаянно старается их не нахмурить в раздумье. Он улыбнулся.

— Если однажды среди ночи он начнет искать трусы, чтобы сходить в туалет…

— А… поняла…

— Это два основных признака, говорящие, что что-то не в порядке. Остальные подробно описаны тут. Но в каждом отдельном случае всё индивидуально, поэтому только вы можете увидеть какие-то… сбои… А теперь мне только остается пожелать вам доброго пути…

Через час Соня, снова налегке, но на сей раз в компании, поднялась по трапу самолета. Торжественное и тёплое прощание с Фондом омрачило разве что явление Раушании. Та стояла в сторонке, внимательно наблюдая за тем, как немногочисленный персонал бункера жмёт руки Соне и Адаму. И взгляд её был недобр. Соня заторопилась. Ей вдруг пришло в голову, что эта мерзкая баба может прямо сейчас все испортить. В последний момент выступить с заявлением, что после выявленных сбоев в финальном тестировании Совет директоров решил перестраховаться и ликвидировать сомнительное Творение.

Ей представилось, как в ту же секунду появляются те самые вооруженные охранники из «пыточной», тыкают её Адама электрошокерами, а потом уволакивают в неизвестном направлении, пока ее, Соню, беспардонно вышвыривают за дверь.

Но вместо этого Раушания с не вполне понятным Соне злорадством кивнула и скрылась. Путь был свободен.

— Мы едем домой, — мягко произнесла она Адаму, когда самолетная дверь опустилась, отсекая от них ангар, — Самое время для шампанского!

Адам поцеловал её руку и разлил по сияющим фужерам пенистый, сладкий напиток. Молча выпили. Соня с трепетом и каким-то давно забытым, подростковым смущением разглядывала своего нового мужчину. Он выглядел удивительно нелепо в белом хлопковом костюме с юбочкой, как у арабов, к тому же до неприличия ему малом, и она решила, что сразу по возвращении домой, выбросит его.

Он отхлебнул из своего фужера и поморщился. Соня звонко рассмеялась.

— Я тоже не люблю шампанское, но оно так забавно пьянит, — произнесла она, — Дома мы будем пить вино. Много вина! И ходить голыми! И есть всё, что захотим!

— Дом…, - с мечтательной задумчивостью повторил Адам. Голос его был совсем другим, чем у Жени — более низким и с хрипотцой — но Соню это совершенно не волновало, — Я помню наш дом… И тебя в нём помню. Ты была совсем другой… И, если начистоту, я сейчас с трудом тебя узнаю…

— Правда? И в чем же отличия? — девушка с интересом глядела на Адама, ожидая продолжения, но он отвернулся и с отстраненной задумчивостью уставился в чёрный иллюминатор на свое расплывчатое отражение. Соня, каким-то непостижимым прежде чутьём, уловила, что он не настроен к разговорам и, не желая ему докучать, подлила себе еще немного шампанского, откинулась на спинку белого кожаного сидения и прикрыла глаза в неземном, ангельском покое.

На задворках сознания промелькнул призрак Раушании, и Соне неожиданно пришло в голову, что «сбой» был делом её рук. Что это именно её заботами Адик сейчас сидит напротив. Но мотивы этого ей были совершенно не понятны, ведь очевидно, что её неприязнь к Раушании взаимна. Что она активно препятствовала включению Сониной кандидатуры в «программу»… Впрочем, быть может, Соня тут и не при чём, и та помогала другому скульптору. Каким образом? Ну, например, разбавляла его безнадёжные результаты отличными показателями Адама.

Почувствовав движение машины, Соня выбросила Раушанию из головы. Плевать! Главное — они выбрались.

Месяц благословенного заточения подошел к концу. Совсем скоро им придётся окунуться в мышиную возню городишки, где на каждом шагу кому-то что-то от тебя непременно нужно. Но внутри её ничего не зазвенело и не взбунтовалось. Что-то подсказывало ей, что с грозовым вихрем, наконец, покончено, и навеки настанет штиль. Да, совсем скоро надо будет заняться продажей дома и переездом, ибо жить в жить в одном городе с Женей глупо. На каждом шагу можно столкнуться с ним или его свиносемейкой. Но пока её это не волновало. Всё, чего хотелось — добраться до дома, закрыться на все замки и выдернуть пробку из бутылки «Шардоне»…

По возвращении, неотрывно наблюдая за Адамом, Соня все больше убеждалась, что он гораздо больше похож на неё саму, нежели на свой прототип — Женю. От Жени в нем были разве что внешность, от неё же — всё остальное, и это её более, чем устраивало.

Он был столь же немногословен, как она. Так же любил уединение и тишину. Любил те же блюда, что и она (никакой ливерной колбасы и майонеза!), и так же, как она, чутко улавливал личные границы. Ей не пришлось учить его, как в своё время Женю, что нельзя заходить в мастерскую, когда она там. Работает она или просто ест мороженое в своем любимом кресле — не важно! Без приглашения туда хода нет! Он сам это как-то осознал в тот самый миг, как увидел заветную дверь. Того же правила придерживалась и она, хотя и позволяла себе, на правах хозяйки, иногда подсматривать за своим Творением.

Границы стирались только в постели. Соня, готовящаяся к своей «первой брачной ночи», страшно нервничала, но была и воодушевлена, представляя, как будет «учить» этого необъезженного жеребца всем необходимым для неё приемам. Тем, которыми всегда пренебрегал Женя, считая их не имеющими значения закидонами. И каково же было её ликование, когда он мгновенно и безошибочно, словно телепатически подключившись к её женскому естеству, уловил и претворил в жизнь каждое ее малейшее желание…

Он был неопытен, но ей ни разу не пришло в голову сравнить его с чистым листом бумаги. Это не был младенец в теле мужчины, это была уже состоявшаяся личность, имеющая собственную точку зрения, пристрастия и убеждения.

Не имел Адам разве что памяти, ибо помнить ему было в сущности нечего. Когда они вернулись, и она пропустила его вперёд, как кошку, в дом, он застыл, оглядываясь, и в глазах его промелькнуло отчетливое разочарование.

Соня смутилась, ожидая совсем иной реакции на свой великолепный домик, и робко взяла его под руку.

— Что? Что не так?

— Это и есть дом?

— Тебе не нравится? — спросила она и тут же порывисто продолжила, — Если хочешь, мы здесь все изменим! Перекрасим стены, купим другую мебель… Но… Нам все равно скоро придется уехать отсюда. По причинам, которые… словом, я тебе потом все объясню. Когда мы немного отдохнём.

— Мне все равно, где жить, мышка, — ласково ответил он, притягивая её к себе, — для меня дом там, где ты. Но… я помню другой наш дом. И тебя в нём… совсем другую. Настоящую!

— Какой? Что там было? — Соня с интересом глядела снизу вверх на Адама. Может, он помнит что-то из прошлой жизни? Если, конечно, допустить, что все мы живём не единожды…

— Трудно объяснить… Помню… совсем мало света…

— А-а-а! — Соня с облегчением рассмеялась и энергично потянула Адама за собой вверх по лестнице, — Ты о нашей мастерской! Сейчас я тебе её покажу!

— Оно? — спросила она, торжествующе распахнув перед ним дверь на сумрачный чердак.

Он прошелся среди завешенных мольбертов, взглянул на Соню и замялся. Хотел что-то сказать, но передумал и просто кивнул. Озадаченной девушке показалось, что он кивнул просто так, чтобы не тянуть и дальше из души какие-то неясные воспоминания… не имеющие ни к дому, ни к мастерской, ни к ней никакого отношения…

Женя сидел в засаде в роще напротив Сониного дома. За шиворот с деревьев без конца капало ледяными осенними каплями, но он уже настолько измучился и замерз, что почти ничего не ощущал.

Почти месяц он — бичара бичарой — провел в скитаниях по подвалам и канализационным коллекторам, ночевках в брошенных гаражах на окраине, а в тёплую погоду — так и под открытым небом, завернувшись во все тряпки, которые только мог найти на помойках. Такое неожиданное и внезапное положение загнанного зверя озлобило его до крайности, хотя он, в общем-то, всегда считал себя незлобивым и быстро отходчивым малым. Но теперь, трясясь в воняющих тёпленьким дерьмом колодцах среди таких же пропащих горемык, он ночи напролёт скрежетал зубами, представляя, что сделает с тем типом, который сотворил все это с ним и его семьёй.

Кто этот неведомый злодей?! Зачем ему это?! Куда он дел детей?! Живы ли они?!! И ещё… он наконец-то поверил, что их с злодеем поразительное внешнее сходство — отнюдь не выдумки и домыслы подслеповатых обывателей, которые видят именно то, что ожидают увидеть.

Визит к Нине на прошлой неделе его немного успокоил. Он чувствовал, что она хочет ему верить, и это несколько смягчало сотрясающую его яростную дрожь, которую со стороны можно было бы принять за запущенную болезнь Паркинсона. А потом он выменял на свой улов пустых бутылок у одного из постояльцев коллектора пять минут драгоценного интернета. Выручки с бутылок ему хватило бы на две булки хлеба, пачку майонеза, несколько упаковок лапши и маленькую палочку ливерной колбасы, которую обожал с детства. Но он отдал добычу без сожаления, потому что всё равно навряд ли осмелился бы пойти в пункт приема стеклотары, а потом в супермаркет…

А из интернета он узнал, что пропала и Юлька! Юлька всегда была дурой, прости Господи! Ей было сказано сидеть в школе и ждать, но она попёрлась прямиком в лапы того урода. Какой-то дед в подворотне видел, как мужик заталкивал её в красную машину, но толком его не разглядел. Единственное, что точно разглядел, что никакого смокинга на том парне не было. Джинсы, толстовка, бейсболка и вроде бы мотоциклетная куртка. А следом появились и кадры с камер видеонаблюдения, где на оживленной улице «папаша» якобы энергично отчитывает за опоздание дочь, а потом на пинковозе тащит её в те самые подворотни. Он до боли в глазах вглядывался в размытые нечеткие кадры. Так ли этот тип похож на него или доблестной полиции просто удобнее считать, что это он?

Но кадры были такие плохие, что он не мог разглядеть лицо и сосредоточился на одежде. И да, нынешний прикид извращенца бесил его куда больше, чем пресловутый смокинг, ибо это, действительно, был его повседневный стиль. Он обожал просторные, светлые джинсы, худи и толстовки и души не чаял в своей старой мотоциклетной куртке, которая весила килограмм десять и была куплена ещё в студенчестве в неприметномсеконд-хэнде по до смешного низкой цене.

Понятно, что гнус, как говорится, поймал струю. Понял, что по дикой, фатальной случайности похож на какого-то лоха, которого теперь и подозревают, и решил соответствовать…

Но всё же тот самый изначальный смокинг не давал ему покоя. Почему именно смокинг, а не, скажем, костюм врача, пожарника или Деда Мороза?

Нина подозревала в кознях Софью, и он не мог не признать, что Соня — единственная, у кого был хоть какой-то мотив, но… Верилось в это с трудом.

Больше года прошло с момента их расставания, и Соня ни единого раза не напомнила о себе. Ни звонка, ни сообщения, ни якобы случайного столкновения в магазине, которые говорили бы, что она всё еще ищет с ним встреч и на что-то надеется…

Если начистоту, он вообще был уверен, что Соня забыла о его существовании в тот же миг, как он закрыл за собой дверь. Слишком уж она всегда была отстранённая, слишком непонятная, неземная, чуждая простым человеческим страстям. Последние годы рядом с ней превратились в пытку одиночеством. Она без конца пропадала в своей мастерской — или с клиентами, или одна — а он бродил в оглушающей тишине их слишком большого для двоих дома и чувствовал себя брошенным на произвол судьбы котом.

Она даже не попыталась его остановить, когда он уходил. А теперь, оказывается, она завела любовника. Он бы ничуть не удивился, если бы узнал, что это произошло на следующий же день после его последней «рыбалки». Может, так оно и было. Приехала в свой драгоценный «Ченто», стрельнула прищуренным глазом по сторонам и выбрала себе нового питомца.

Но если даже она затаила зло и решила отомстить, то… как она это провернула? Всё, что было в её распоряжении — пресловутый смокинг! Женя прикрыл усталые глаза, в который раз почувствовав, что хватается за чёртов смокинг, как за соломинку. Впрочем, других версий у него всё равно не было, и, если бы не эта соломинка, он давно бы уже или нырнул в городскую реку с камнем не шее, или сдался бы полиции. Он хмыкнул. Если бы он сдался ей хоть пару дней назад, то имел бы железное алиби в случае с Юлей, и сейчас не мёрз бы в холодной, сумрачной роще, а был дома. С Ниной. И вместе они бы решали, что делать дальше.

Впрочем, вполне вероятно, что полиция его всё равно не выпустила бы. Приписали бы ему некоего гипотетического сообщника и оставили гнить в СИЗО…

Какое-то раздражающее дребезжание вывело его из напряжённой мрачной задумчивости. Мимо, по тропинке шагала хорошо одетая дама со шпицем на поводке. Визгливый лай собаки и подозрительный, брезгливый взгляд хозяйки в который раз напомнили Жене, в какой непростой ситуации он оказался. Выберется ли?

Он стиснул зубы. Это неважно. Главное — спасти детей! Он бы караулил Лизку — последнюю оставшуюся — день и ночь, если бы это было возможно. Но единственный путь не попасться полиции — не отсвечивать в их районе вообще.

Ухоженные улочки пригородного поселка, наконец, опустели, зажглись симпатичные фонари. Женя видел, как окна Сониной спальни вспыхнули, а мансардные, наоборот, потемнели.

Он подобрался и, натянув капюшон, двинулся к её забору. Тут и там раздавался встревоженный собачий лай. Почти каждая семья считала своим долгом посадить во дворе пса. Все, кроме Сони, которая за всё время, что они прожили вместе, не пожелала завести даже хомячка. Сейчас это оказалось кстати, и он, оглядевшись, забрался на кирпичный забор и мягко спрыгнул во дворик.

Обойдя дом, он с облегчением выдохнул. Раздвижная железная лестница по-прежнему валялась там, где он её оставил больше года назад. Он тогда обрезал ветки деревьев, которые при ветре царапали стекло в спальне, чем страшно раздражали Соню. А Соня за этот год, как и ожидалось, ни разу про неё не вспомнила.

Заржавела?

Он аккуратно приставил её к стене и, сняв блокировку, потянул вверх первый сегмент… Шло туго, но бесшумно, и вскоре он уже, внутренне сжимаясь от стыда и страха, заглядывал в окно своей бывшей спальни.

Сквозь бликующую приглушенным светом ночников муть тонких занавесок он разглядел две бутылки вина на прикроватной тумбочке, какую-то нелепую закуску, вроде сырных рулетиков, которые так обожала Соня, а сам он всегда считал чепухой. На полу у кровати стояли два бокала. А на кровати…

Он отвернул голову, но глаза при этом не двинулись с места, жадно и стыдливо обозревая увиденное.

Первое, что пришло Жене в голову — это было красиво, как в кино! Вспомнился старый фильм про Елену в ящике. Что-то болезненно чувственное, мягкое, плавное, тягучее.

Женя почувствовал невольный укол ревности. Значит, любовник, действительно, есть… и по тому, как Соня выгибалась и закидывала за голову руки, он понял, что этот любовник свое дело знает, ведь ему, Жене, редко удавалось довести ее до апогея.

Перед глазами вдруг всплыла заплаканная Нина, и он одёрнул себя. Он здесь вовсе не затем, чтобы подсматривать за бывшей. Но толком разглядеть её мужика он никак не мог — голова его целиком скрывалась меж Сониных бёдер. Но он смог разглядеть татуировку на его широкой, смуглой спине. Взлетающий грифон!

Какой-то совершеннейший бред…

Несколько лет назад Соня увидела такую татуировку у одного из своих клиентов и настолько впечатлилась, что попыталась заставить Женю сделать такую же. Битва длилась не один напряжённый месяц, но он так и не сдался.

Что, если…

Он чуть пригнулся, когда они переменили положение, и Сонино лицо показалось над плечом мужика.

Что, если она закрутила роман с тем самым клиентом? Что ж… тогда «соломинка» не сработала. Он знал того мужика, и он ничем, ну ничем не был на него похож…

Не желая выпускать из рук «соломинку», он предположил, что, может быть, Соня всё же нашла мужика, похожего на него, и уже потом добилась появления татуировки, как заключительного штриха…? Но это выглядело слишком самонадеянно, а самонадеянным Женя никогда не был…

Чувствуя себя сатиром, подглядывающим за обнажёнными нимфами, Женя ни с чем спустился вниз, взялся было за лестницу, но решил, пусть остаётся, как есть. Если Соня за целый год ни разу не зашла за дом, то, ненароком зайдя, вполне может решить, что лестница тут так и простояла всё это время.

Бесшумно двигаясь по закованному в бетон двору он вдруг остановился. Сонин красный Опель не был заведен в гараж, а стоял рядом. Он подошел к нему и по-звериному принюхался, словно, действительно, рассчитывал что-то учуять.

Да, тот извращенец был на красной машине, но какова вероятность, что на Сониной? Все та же пресловутая соломинка… Свет уличных фонарей едва доставал до неё, но это было даже на руку, потому что именно в таком свете выделялись малейшие изъяны на её поверхности — разводы, следы старого подкрашивания случайных царапин, засаленные отпечатки рук…

Он застыл, глядя на правый задний бок, где отчетливо проступали смазанные очертания пальцев. Словно…

Он приблизился и приложил к отпечатку собственную пятерню. Нет, это явно не рука взрослого человека. Ребенка? Отчаянно цепляющегося за дверь, пока его заталкивают на заднее сидение?.. Неужели Нинина интуиция в кое веке сработала?!

Он поспешно отдёрнул руку и сдавленно выругался. Что теперь делать? Если даже он анонимно позвонит в полицию, что она обнаружит?! Его отпечатки поверх детских!

«Дурак, дурак!», — в отчаянье шептал он одними губами. Что теперь делать?!

Ответ был очевиден — справляться самому … Он натянул на кисть рукав толстовки и, как следует, протёр то место, которого касался. Сознавая, что уничтожает важную улику. Возможно, единственную.

«Неужели дети в доме?» — он задрал голову и прошёлся взглядом по тёмным окнам, — «Но где? Подвала в доме нет…»