Ты только живи

26

В одном из дворов мы заметили фигуру пожилой женщины, накладывавшей что-то в стоящую на земле жестяную миску. Внушительных размеров черный пес стоял рядом, радостно и нетерпеливо повиливая хвостом в предвкушении трапезы.

Лида окликнула ее. Женщина повернулась и, выслушав вопрос, указала на соседний дом.

Как раз в этот момент на его пороге возник парень с забинтованной рукой на перевязи. На правой скуле его красовалась немалых размеров ссадина. Заметно хромая, юноша побрел вглубь двора, являя собой живую иллюстрацию опасностей лихачества на мотоцикле.

— Племянничек, — пробормотал я. — Это написано у него на физиономии.

Моя спутница позвала молодого человека. Тот обернулся и подошел к нам. На вид племяннику Спироса — если это был он — было лет двадцать. У него были густые темные волосы, квадратный волевой подбородок, правильной формы нос. Выразительные карие глаза вопросительно взглянули на нас.

— Скажи, что мы хотим поговорить с господином Спиросом, — попросил я Лиду.

Девушка перевела, и он сказал что-то, из чего я выловил лишь имя Харлампия.

— Приглашает нас в дом. Дядя готовит завтрак.

Ну что ж, воспользуемся греческим гостеприимством.

Мы последовали за парнем и в следующую минуту оказались в небольшой комнате, насыщенной запахами жареного мяса, долетавшими из кухни.

Я огляделся.

Возле стены стоял продавленный диван, застеленный старым покрывалом, в одном углу комнаты возвышалась обшарпанная тумбочка с допотопным телевизором, в другом — этажерка с несколькими разлохмаченными книгами. С потолка свисал старомодный пыльный абажур. Зато на столе, стоявшем у противоположной стены, лежал вполне современный ноутбук и несколько компакт-дисков. С обратной стороны полуоткрытой двери я заметил прикрепленный скотчем плакат полуобнаженной Бритни Спирс — не то чтобы я очень разбирался в современной музыке, просто я видел фото этой модной певички в журналах своего сына. Слово «Spears» было перечеркнуто черным фломастером и над ним написано «Spiros». Я хмыкнул, оценив юмор молодого человека.

Он крикнул что-то в направлении кухни, и на пороге возник толстый мужчина лет пятидесяти с густой седой бородой, в замасленном фартуке, просторных серых штанах и шерстяных носках. Наверное, так и должен выглядеть типичный грек, хотя насчет носков, честно говоря, не уверен.

Его черные блестящие глаза смотрели удивленно и пытливо.

— Калимера.

— Калимера, — ответили мы с Лидой.

— Туристы? Впрочем, нет, туристы не интересуются старым Спиросом, — шутливо заметил он. — Здесь есть достопримечательности и подостойней. Так кто вы?

Лида объяснила.

— А, Димитрос, — кивнул Харлампий. — Помню. Не может быть, вы сначала перекусите чего-нибудь?

Мы отказались.

— Тогда, может, выпьете нашей рецины? — не дожидаясь ответа, он скомандовал племяннику: — Никос, сходи к Мавридисам.

— Что такое рецина? — вполголоса спросил я у Лиды. — Не самогонка, случайно?

— Домашнее вино, — пояснила девушка.

Парень вышел, а гостеприимный дядя сдвинул стол на середину комнаты, принес два стула. Вынес куда-то ноутбук и диски.

— Вы располагайтесь на диване и спрашивайте, что вас интересует.

Мы сели. Откуда-то, видно, из кухни, появился большой рыжий кот и стал тереться о ногу Спироса. Я достал из бумажника фото.

— Он?

Наш собеседник взглянул на снимок.

— Он самый. Димитрос.

— Он говорил вам, зачем приехал на Самотраки?

— А зачем они все сюда приезжают? Наверное, отдохнуть, покупаться, побродить по нашим лесам. Пляжи у нас здесь чистейшие. Правда, сезон уже закончился, но погода была неплохая. Но мне, честно говоря, было не до него — своих, рыбацких, дел по горло. Сдал ему комнату — и все.

— Он был один? Без женщины?

— Один.

— И к нему никто не приезжал?

— Не замечал.

— А что-то из крупных вещей у него имелось?

— Сумка была. Не скажу, чтобы очень большая. Так, средних размеров. Складная удочка.

«Ага, с лодкой теперь понятно, — подумал я. — Выдавал себя за туриста. Или за рыболова-спортсмена».

— Он звонил кому-нибудь?

Спирос ненадолго задумался.

— При мне — один раз. По мобильнику. Кстати, за день до своего исчезновения.

Я насторожился.

— А вы не слышали, о чем был разговор?

— Нет. Я был в доме, он — на улице. Просто видел в окно, что он с кем-то разговаривает.

— И сколько дней он прожил у вас?

— Э… — Харлампий подумал пару секунд. — Дня четыре.

— Он заплатил вам за комнату вперед?

— Да, сразу за неделю. Но неделю он не прожил… исчез.

— Как?

Спирос уже открыл рот, чтобы ответить, но в это время вернулся племянник, державший в руках бутыль литра на три с темно-вишневым вином. «А я пью? Что здесь пить?» — вспомнил я реплику из «Кавказской пленницы».

Никос поставил бутыль на стол, сходил на кухню и принес три стакана и тарелку с нарезанным сыром, после чего направился из комнаты. Рыжий кот бесшумно последовал за ним.

— А ты? — бросил вслед племяннику Харлампий, но молодой человек лишь махнул рукой.

— Переживает. Разбил новый мотоцикл, купил всего месяц назад, — пояснил Харлампий. — Хорошо хоть сам цел остался.

Он разлил вино.

— Ваше здоровье.

— И ваше.

Я отпил из стакана. Вино действительно было отменным — прохладным, с легкой кислецой и не очень крепким.

— Хорошее вино, — заметил я.

Спирос слегка порозовел от похвалы.

— Не магазинное, с этими, как их, сульфитами, а домашнее, настоящее! Мы его и в Александруполис возим, на продажу. Да. Так что вы там спрашивали?

— Как исчез Захаропулос?

— Кто? — не понял Спирос.

— Ну, Дмитрий.

— А, Димитрос. Взял у меня лодку, порыбачить там, поплавать вдоль побережья, но к вечеру не вернулся. Я решил, что он, возможно, заплутал и причалил где-то в другом месте — неподалеку от Лаккомы вдоль берега есть еще пара деревень: Дафнес, Китада. Но он не появился и на второй день. А потом — потом наши мальчишки нашли на берегу мою лодку.

— Где нашли?

— Неподалеку от Лаккомы.

— И в каком она была состоянии?

— В нормальном. Даже бензина в баке оставалось еще литра два.

— А мог ваш постоялец просто оставить лодку и срочно уехать назад в Александруполис? Сами говорили, что в тот день он с кем-то разговаривал по телефону.

Спирос пожал плечами.

— Кто его знает… Вот потому я и не хотел писать заявление в полицию.

— Но все-таки написали?

— Мне эти бумажные дела… — покривился Харлампий. — Я бы и не писал, да Янис сказал, что надо. Он человек образованный, ему, конечно, виднее.

«Похоже, речь идет о Теодориду», — подумал я, но на всякий случай спросил:

— Кто такой Янис?

Спирос снова наполнил мой пустой стакан.

— Вижу, вам и правда понравилось.

— Очень хорошее вино, — вновь похвалил я, ощущая легкое приятное головокружение.

— Вы сыр попробуйте. Янис — журналист, — пояснил наш собеседник. — У него в Лаккоме знакомые, так он время от времени заезжает к ним из Александруполиса. Как раз был у них, когда это случилось. Он и убедил меня написать заявление.

«Странно. А Теодориду говорил, что даже не знает, было заявление или нет. Может, просто забыл о своем разговоре со Спиросом? Гм…»

— И что, по вашему заявлению проводилось расследование?

— Да какое там расследование, — махнул рукой Спирос. — Что расследовать-то было? Приехали ко мне один раз отсюда, из Хоры, из полицейского участка, задали несколько вопросов — да и убрались восвояси. Зацепиться-то, в общем, было не за что.

— Скажите, Харлампий, а что осталось после исчезновения Захаропулоса? Какие вещи?

— Димитроса? — уточнил Спирос.

— Да.

Он подумал немного.

— Ну, несколько полотенец. Бритвенный прибор. Смена белья. Фотоаппарат… не пленочный, а этот, как его… цифровой.

— Дорогой?

— Да. Говорят, евро за триста. Ну, и еще что-то по мелочи, сигареты там, все такое.

Я не знал, о чем спросить еще. В целом «показания» Теодориду и Спироса совпадали. Вот только с заявлением вышла какая-то непонятка.

Мы перекинулись с Харлампием еще парой вежливых фраз, поблагодарили за угощение и вышли на улицу.

Чувство неудовлетворенности не покинуло меня. Если я надеялся, что после с разговора с «главным свидетелем» все разложится по полочкам и я смогу бодро отрапортовать Инне, что расследование закончено или, по крайней мере, движется к концу, — этого не произошло.

И еще… Что-то не давало мне покоя — какая-то промелькнувшая во время разговора со Спиросом мысль, сформулировать которую потом я уже не смог.

И это мучило меня, как заноза в пальце.

Но что это было — я понял позже.