Ты только живи

8

Она вышла, а я еще раз взглянул на пожелтевший листок. Надо отдать должное сообразительности этого Дмитрия: лично я бы ни за что не догадался составить слово из первых букв предложений и не распознал бы в упоминании о «трудных» заглавных буквах какой-то намек. Я почувствовал, как вялое любопытство, пробудившееся во мне вчера после рассказа Инны, перерастает в нечто качественно новое: в искреннее желание узнать, что будет дальше, а главное — чем это все закончится? Так человек, лениво листающий первые страницы детектива, начинает по-настоящему увлекаться, ну, скажем, к третьей главе и уже не может отложить книгу в сторону.

Итак, что мы имеем? Семейную легенду о сокровищах, которая так бы и осталась легендой, если бы не получила подтверждения в виде дореволюционной газетной заметки о некоем греке, у которого русский купец приобрел эти, как их?.. тетрадрахмы для музея. Тот был Захаропулос, эти тоже — раз. Еще одна монета «всплывает» в эшелоне с репрессированными понтийскими греками в 1949 году — два. Кто-то в Греции начинает искать контакт с советскими Захаропулосами, и этот кто-то, а точнее, Микаэлла Стефану уверена, что есть и другие монеты, причем их много, иначе она не стала бы зашифровывать слово «клад». Где он, она не знала и, как оказалось, не могла узнать без своих родственников в России — точнее, без их иконы. Это три.

Ход моих мыслей прервала вернувшаяся Инна. Со вздохом сказала:

— Беда с мамой. Спросила, кто этот мужчина — в смысле ты, — с которым я секретничаю на кухне. Как будто я не представила ей тебя полчаса назад! Совсем у нее с памятью стало плохо. Знаешь, иногда она даже спрашивает, почему давно не видно Димы — мол, не поссорились ли мы. А ведь я ей говорила, что он пропал в Греции. Выпьешь кофе?

— Давай, — кивнул я.

Она поставила на плиту чайник, достала с полки банку «Нескафе», насыпала в чашки. Присела за стол.

— Так что с иконой? — спросил я.

— А ничего. Мы спросили Диминого отца. В семье действительно было две иконы, но они пропали в 1949 году. Очевидно, одна из них и имела какой-то ключ. Когда мы попросили описать их подробнее, он сказал, что икона Георгия Победоносца была подбита сзади прямоугольным куском кожи. Мы решили, что на нем, наверное, и была сделана какая-то надпись или, может быть, нарисована часть карты. Второй такой же кусок, вероятно, находился в семье Стефану. Чтобы получить ключ к местонахождению клада, требовалось сложить их оба.

— Значит, надежды этой Микаэллы не оправдались, — констатировал я. — Второго куска у вас не было.

— Не у нас, а в семье советских Захаропулосов, — поправила Инна. — У нас не было уже ничего.

— И все же твой Дима решил ехать в Грецию?

Чайник закипел, и Инна разлила кипяток. — Тебе с молоком?

— Да, — подтвердил я. — Сахару одну ложку.

— Ну, вот, — Инна поставила чашки и снова уселась за стол. — Да, Дима решил ехать в Грецию. В принципе. Потому что сначала надо было убедиться, что Микаэлла или ее родственники все еще проживают по тому адресу, что был на конвертах. Ведь за столько лет могло случиться все что угодно: она могла умереть, переехать в другое место — да мало ли что? И мы для начала написали письмо. На английском. Послали, естественно, по обычной почте, электронного адреса у нас не было. Приложили ксерокопию одного из писем Микаэллы. Видишь, какая ирония судьбы: тридцать с лишним лет назад Микаэлла писала братьям, а они не отвечали. Теперь написали мы — и нисколько не удивились бы, если бы ответа не пришло. Но он пришел — недели через полторы по Диминому электронному адресу, который мы указали в письме. Оказывается, в Александруполисе проживала внучка Микаэллы София! Она даже приложила к письму файл со своей фотографией. Сама Микаэлла Стефану во время военного переворота 1967 года попала в тюрьму — наверное, поэтому и прекратились письма в Казахстан.

«Да, что-то такое было, — вспомнил я. — Вроде, какие-то «черные полковники» захватили власть в Греции. Но правили, кажется, недолго».

Инна продолжала:

— Микаэлла вышла из тюрьмы смертельно больной и вскоре умерла. Осталась дочь, через несколько лет у той родилась девочка. Судя по письму, эта София неплохо знала английский. И Дима решил ехать: просто познакомиться с ней — ну, а дальше видно будет. Авантюра, конечно, чистой воды авантюра, но кто сказал, что авантюры всегда обречены на неудачу? Может, это был наш шанс! Знаешь, — неожиданно добавила она с горечью, — как надоело бегать к счетчику и расстраиваться из-за того, что в этом месяце нагорело на десять киловатт больше? Экономить на разговорах по мобильнику, выискивать какой-то супервыгодный тариф? Как вдруг захотелось не видеть виноватого взгляда Димы, который вынужден был постоянно искать какую-то «халтуру», потому что его, программиста высшего класса, уже нигде не брали на работу. А он, между прочим, физтех окончил с отличием!

— Физтех это?..

— МФТИ, Московский физико-технический! Самый престижный вуз Советского Союза! И факультет был самый что ни на есть — радиотехники и кибернетики! И распределение — не куда-нибудь, а в Академию наук! Мы с ним, кстати, там и познакомились: я преподавала английский для научных сотрудников, выезжавших на стажировку в капстраны. Потом — перестройка, потом распад Союза, потом… сам знаешь, что потом, — она помолчала. — Пришлось и нам уехать из столицы — своего-то жилья там у нас никогда не было…

— Но почему его никуда не берут… э, не брали? Я знаю, хорошие программисты…

Она досадливо взглянула на меня.

— Да все потому же! Возраст, Игорь, возраст. Сорок — это почти старик для компьютерного бизнеса, а если уже за сорок, с тобой вообще разговаривать не станут. Сейчас много молодых, напористых, «новое поколение выбирает»! И его выбирают. А такие, как Дмитрий, уже за бортом. Когда это случилось с матерью, я тоже была вынуждена уволиться с работы. Получилось, что какое-то время мы вообще вчетвером жили на две пенсии: его отца и моей матери. Ну, плюс его нерегулярные «халтуры»…

— А наш ужин в «Пицца-плюс»? «Шардоне» и все такое?

Инна усмехнулась.

— Накладные расходы. — Потом уже серьезно продолжала. — Если тебя интересует, откуда у меня деньги… Заняла. Я говорила тебе, что планировала нанять для поисков одного человека. Но, как пишут в романах, судьба распорядилась иначе: мне встретился ты. Это сказать просто — заняла, а сделать… Сам понимаешь, сначала надо было найти того, у кого деньги водятся. Потом убедить его одолжить мне сумму — немалую. Честному слову нынче никто не верит, вот и пришлось отдать в качестве залога всякие побрякушки матери — старинное кольцо с камушком, еще ее бабушки, серьги, цепочку. Конечно, без ее ведома.

Инна сделала маленький глоток кофе.

— Что же касается поездки Димы… какие-то деньги, как говорится, на черный день, у нас были, немного заняли у его приятеля — как раз хватило на авиабилет, туристическую визу ну и проживание — не в пятизвездочном отеле, конечно. От него пришло всего два письма, тоже по «электронке». Первое было коротким, буквально в пять-шесть строк. Добрался нормально, снял в пригороде комнатушку, встретился с Софией. Та жила одна: мать за пару лет до этого познакомилась в Александруполисе с каким-то немецким туристом да и укатила в Германию устраивать свою личную жизнь.

Я все не решался спросить о том, при каких обстоятельствах исчез Дмитрий. Не сделал это вчера, колебался сегодня, но теперь разговор сам приблизился к этой теме. Оставалось подождать совсем немного.

— Дима знал, где искать ключ, поэтому без труда обнаружил на одной из икон у Софии второй кусок кожи. Ну, конечно, рассказал ей все. Она и сама слышала семейную легенду от матери, а та — от своей матери, Микаэллы. Так вот: на куске кожи острым металлическим предметом были выжжены контуры половины острова Самотраки, его восточной части, и эту половину пересекала прямая линия.

Я задумался. Что-то я здесь недопонимал. В любом случае место клада должно быть помечено либо на одной половине, либо на другой?

Инна, внимательно наблюдавшая за мной, проговорила:

— Я и сама сначала не поняла. Все дело в линии, пересекавшей остров.

Не уловив прояснения в моем недоуменном выражении лица, она сказала:

— Сейчас. Принесу карандаш и все тебе нарисую.

Полминуты спустя она появилась с чистым листком бумаги и карандашом.

— Смотри. Это — кусок кожи, на котором Георгий Апостолиди нарисовал карту острова, — она начертила овал. — Где-то он спрятал свои монеты. Предположим, что в этой точке, — Инна поставила жирную точку. — На одной половине куска кожи проводим через точку прямую — но только до линии будущего разреза. На другой половине проводим под углом к ней другую прямую тоже через эту точку.

Она сложила пополам лист, прогладила ногтем сгиб, потом аккуратно разорвала.

— Вот. На одной половине одна линия, на другой — другая. Точку их пересечения, то есть нужное место, можно найти, только если сложить оба куска кожи. Вот мы их складываем, — она сложила половинки бумаги, — и продолжаем первую линию до пересечения со второй. Объяснять долго, а на самом деле — довольно простая, если не сказать примитивная, задумка. Но с глубоким смыслом: в одном из писем Микаэлла упоминала, что дочь Апостолиди, вышедшая замуж за купца Захаропулоса (видимо, это он или его сын и продал несколько монет для музея), иммигрировала с семьей в Россию во время греческо-турецкой войны 1878 года, а сын остался в Греции. Одна подбитая кожей икона была в семье дочери, другая — сына. С помощью разрезанной карты отец хотел объединить их. Не вышло.

— Теперь понятно, — кивнул я. Спохватившись и заметив, что мой кофе уже остыл, сделал пару глотков. — Но как можно найти это место сейчас, не имея второй половины карты?

— Никак, — подтвердила Инна. — Но можно дорисовать вторую половину острова — раз, продолжить линию — два. И три — искать именно на этой линии.

— Какова величина этого Самотраки?

— Кстати, есть еще и другой вариант произношения — Самофраки, — заметила она. — А размеры для подобных целей, прямо скажем, приличные: двадцать километров с севера на юг и двенадцать — с запада на восток.

— Значит, получается, твой Дима поехал искать иголку в стоге сена?

— Золотую. А иголка из золота все-таки стоит того, чтобы ее поискали. Да и не такая это маленькая иголка, как я понимаю. Одна древняя тетрадрахма стоит у коллекционеров несколько сот долларов, и, повторяю, Микаэлла вряд ли стала бы зашифровывать слово «клад» из-за пары-тройки монет. Дима написал мне, что на той части карты, которая была у Софии, линия выходит из деревни Палеополи, это, кстати, как раз то место, где вел раскопки француз Шампуазо, и идет через вершину горы Фенгари. Подожди, сейчас принесу тебе распечатку из Интернета.

Через минуту она вернулась и положила передо мной стандартный лист бумаги с овальным контуром острова Самотраки и надписями на английском языке.

— Палеополи находится на северо-восточном побережье. Вот здесь. Фенгари почти в центре. Проводим линию — и упираемся в устье реки Гиали. Вот где-то па этой линии Апостолиди и закопал свои тетрадрахмы.

— Да, ты основательно изумила материал, — заметил я.

Она не отреагировала на мой комплимент.

— И сколько километров эта твоя прямая? Пять? Семь? Десять? Так можно и год искать…

— Верно. Но учти, что карта была разрезана пополам, так что объем поисков сокращается примерно вдвое. Точка пересечения находилась на второй половине, утерянной. Далее: можно, конечно, предположить, что Апостолиди спрятал монеты где угодно, но в горах или скалах не очень-то и покопаешься обычной лопатой, как ты считаешь? Логичнее думать, что он зарыл их в землю, так надежней. Наиболее удобное место, на мой взгляд, исток Гиали — хотя это и не обязательно там.

— А почему же эта мысль — ну, дорисовать карту и продолжить линию — не приходила в голову потомкам Апостолиди? Самой Микаэлле?

Инна пожала плечами.

— Может, и приходила, но все понимали, что искать на протяженности даже двух-трех километров — дело безнадежное. Тогда ведь не было такой техники. Дима, прикинув, каким может быть расстояние, написал мне: нужен металлоискатель. С каждым новым поколением легенда уходила все дальше и дальше в прошлое, и интерес к мифическим сокровищам ослабевал. Микаэлла была последней, кто предпринял попытку. Кто и сколько раз пытался делать это до нее — бог его знает.

— Погоди, Инна. Теперь самое главное: любое законодательство, я думаю, и греческое тоже, оговаривает такие случаи в свою пользу. Клад должен быть сдан государству, не так ли?

— Ну, не знаю… — протянула она. — Мы, конечно, думали об этом. Решили, что там видно будет. В любом случае какая-то награда за цепную находку положена в любой стране, только вот насчет иностранца мы не были уверены… Но знаешь, мы с ним, с Димой, как-то незадолго до его отъезда читали в Интернете, что одному греческому рыбаку, который случайно вытащил сетью из моря обломок древней статуи, выплатили то ли триста, то ли четыреста тысяч евро. Это еще больше укрепило нас в желании попробовать!

Во втором письме он сообщил, что попытается раздобыть при помощи Софии металлоискатель — не бог весть какой прибор, сейчас многие строительные организации имеют их для обнаружения подземных коммуникаций — и на днях поедет на Самотраки. Посмотрит на месте, что и как. И… исчез. Мы договаривались, что он будет писать хотя бы раз в неделю. Но после второго письма не пришло ничего.

Я хотел спросить, не с Софией ли он планировал отправиться на Самотраки, — но почему-то не стал.

— Я подождала неделю, потом дважды написала по адресу Софии. Ответа не получила. Прошла еще неделя, и еще одна. Тогда я поняла: что-то случилось. Если человек пропал, обращаются в милицию. А если человек пропал за границей — куда? Может быть, в МИД? Я подумала, что они все равно будут связываться с посольством — и чтобы не терять времени, решила звонить туда напрямую. Узнала их телефон в Болгарии.

— Почему в Болгарии?

— Потому что белорусского посольства в Греции нет, а посольство в Болгарии выполняет по совместительству свои функции и в Греции. Так вот, они связались с греческим МИДом. Там пообещали, что наведут справки у полиции номархии Эврос.

— Что такое номархия?

— Ну, вроде нашей области, административная единица, — нетерпеливо пояснила Инна. — Александруполис находится в номархии Эврос. Вообще-то Эврос — это большая река на востоке Греции. По ней проходит граница с Турцией.

— Ясно.

— Да… опять ожидание. Как оно мне давалось, одному Богу известно. Без снотворного я уже не засыпала, да и сейчас… Ну вот, перезвонила через неделю. Оказалось, тот сотрудник из посольства, что разговаривал со мной, ушел в отпуск, а насчет того, звонили ли ему из греческого МИДа или нет, никто не был в курсе. Пришлось все объяснять другому человеку. Тот вроде как успокоил меня: мол, если бы что случилось, греческие власти немедленно сообщили бы. Сказал перезвонить еще через неделю. У меня немного отлегло от сердца. Но ненадолго.

Она замолчала, очевидно, собираясь приступить к самой трудной части своего рассказа. Я не торопил.

— Позвонила в посольство через неделю. Сотрудник, тот самый, второй, сказал, что полиция Эвроса не получала за последнее время никаких заявлений о пропаже, гибели или несчастном случае с кем-либо из иностранцев. Туристский сезон, мол, уже окончился, иностранцев на побережье мало, и если что — это сразу стало бы известно. Я настояла, чтобы он записал мой телефон. Как оказалось, не зря: неделю или полторы спустя они позвонили и сообщили, что заявление от какого-то грека все-таки было — на Самотраки при невыясненных обстоятельствах пропал некий иностранец по имени Димитрос. Вроде бы утонул, когда плавал на лодке. У меня все внутри оборвалось, но я еще как-то успокаивала себя: во-первых, Димитрос все-таки не Дмитрий, а во-вторых, с какой стати он стал бы кататься на лодке? А потом — потом они прислали вот это… — Инна выбрала из стопки писем не очень четкий ксерокс какой-то заметки и протянула мне.

— Потом — это когда?

— Через несколько дней, когда я перезвонила, чтобы узнать, нет ли каких новостей. Тот мужчина сказал, что есть, и по его тону я поняла, что он готовится сообщить что-то неприятное. Он прочитал мне эту заметку, но я настояла, чтобы он передал ее еще и по факсу — специально сходила в офис к одному знакомому. Вот, наверное, почему она так расплылась.

Я стал читать:

«Несчастный случай.

Как стало известно редакции, на прошлой неделе у берегов Самотраки произошел несчастный случай с иностранцем, находившимся в Греции с частным визитом. Погибший предположительно является гражданином Белоруссии Дмитрием Захаропулосом. Лодка, на которой он отправился на морскую прогулку, перевернулась, и он сам, вероятно, утонул. Рыбаки деревни Лаккома несколько дней спустя нашли на берегу прибитую волнами перевернутую лодку, на которой Захаропулос вышел в море. Тело обнаружено не было.

Соб. инф.»

Сообщение оставляло Инне крошечную, в четверть процента, надежду: и «тело обнаружено не было», и Дмитрий Захаропулос являлся в нем гражданином Белоруссии лишь «предположительно». Но я понимал, что это именно четверть процента — если не меньше.

— Откуда это?

— Вероятно, из греческой газеты.

— Гм… на русском языке?

— Ничего удивительного: поскольку в стране много бывших русских, ну, понтийцев, там печатаются и газеты на русском языке. Самая известная из них — «Афинский курьер». Я нашла по Интернету их телефон, позвонила, но там заверили, что такой информации не давали. Я спросила у них, какие еще есть издания на русском. Сказали, газета «Омония», дали телефон. Но и там заверили, что ничего подобного не печатали.

Ксерокс захватил и часть другого газетного материала, находившегося рядом, но обрывки слов, оставшихся от него, — «проб…», «реши…», «по-пр…», «…ющих» — не давали ни малейшего ключа.

Я повертел свою чашку с недопитым кофе и спросил:

— Тогда что это была за газета? Ты не пыталась узнать в посольстве?

Инна горько усмехнулась.

— Достала я их своими звонками, Игорь. Люди занятые, государственные — а тут какая-то баба со своими пустяками. Когда опять позвонила, мне сказали, что факс пришел из Александруполиса, а больше они ничего не знают. В общем, разговаривал тот сотрудник уже довольно раздраженно: мол, примите, конечно, соболезнования, но чем мы можем вам теперь помочь? Раз тело… — голос Инны дрогнул, — боже мой, какое ужасное слово!.. раз тело не найдено, то и об отправке его на родину речи не идет, ну, а если вы, женщина, желаете узнать какие-то детали, то и приезжайте сами в Грецию, а у посольства несколько иные функции. Наверное, они правы по-своему: посольство — не сыскное бюро. К тому же они в Софии. Я может быть и поехала бы, но матери стало хуже, я уже думала… — она не договорила.

— Сколько прошло времени с тех пор? — мягко спросил я.

— Почти три месяца.

«Время работает против нее, — подумал я. — Или, теперь, против нас? С каждой неделей шансов найти Дмитрия — нет, хотя бы выяснить какие-либо подробности, — все меньше. О том, чтобы найти в море утопленника, можно вообще забыть. Разве что… его выбросит волнами на берег, вспухшего и обезображенного до неузнаваемости. Хотя какой там выбросит, раз прошло уже столько времени!»

— Но знаешь, — она взглянула на меня заблестевшими глазами. — Я чувствую, что он жив.

«Чувствую, что он жив, — или не хочу верить в то, что он мертв?» — хотел спросить я, но промолчал.

— Я даже к экстрасенсу ходила.

— К гадалке, что ли? — хмыкнул я.

— К экстрасенсу, — упрямо повторила Инна. — К женщине, которую мне порекомендовал один знакомый. Сначала принесла ей цветное фото Дмитрия. Но она сказала, что лучше черно-белое. Я сделала, как она просила. И она заявила, что он жив. Прямо так и сказала: «От снимка исходит энергия живого человека».

«Ну-ну. Знаем мы всех этих кашпировских, чумаков и юриев лонго вместе взятых», — подумал я, но вместо этого спросил:

— Но как тогда появилась заметка? Или это шутка какого-нибудь типа с извращенным чувством юмора?

Инна не ответила.

— Хорошо, и что же могло с ним случиться, как ты полагаешь?

— Не знаю, Игорь, не знаю, — медленно проговорила она. — Выбросило волнами на берег, потерял память, лежит сейчас в какой-нибудь больнице. Что, так не бывает, что ли?

Нет, не бывает. Это только в Мертвом море вода, вроде бы, сама выталкивает пловца на поверхность. А Эгейское вряд ли так легко отпустит свою жертву.

Но в любом случае все это — со страшными натяжками. Если Дима отправился на остров с этой Софией, почему она не сообщила куда надо об исчезновении своего спутника (если он плавал на лодке один и его «выбросило волнами» в безлюдном месте) или не удостоверила его личность, если это случилось в ее присутствии и он действительно потерял память? А если он был на Самотраки без Софии, почему та не известила Инну о пропаже гостя, не ответила на ее письма?

Но я не стал делиться своим сомнениями с Инной: если человек цепляется за соломинку последней надежды — зачем мешать ему в этом?

— Теперь я поняла: он нужен мне любой — с деньгами или без, — ее голос дрогнул. — Только бы найти его!