Ты только живи

38

Я мог позвонить Инне прямо из афинского аэропорта или из «Шереметьево», но не стал делать этого: решил подарить ей еще одно утро с надеждой.

Последнее.

Лишь когда я оказался дома, я набрал ее номер:

— Здравствуй, Инна. Я вернулся.

Получилось прямо, как у Деточкина в финальной сцене из «Берегись автомобиля». Только вот ситуация была совсем не комедийной.

— Здравствуй. Где он?

— Погиб. Жду тебя через полчаса возле «Пицца-плюс», — проговорил я и быстро положил трубку.

Мы встретились на ступеньках кафе — как тогда. Только на этот раз Инна выглядела плохо — очень плохо, и, похоже, даже не пыталась скрывать этого.

— Он утонул, Инна, — проговорил я, старательно избегая ее взгляда. — На Самотраки. То, что написала газета, правда.

Она вздохнула. С каким-то сожалением посмотрела на меня.

— Помнишь, я сказала тебе: я чувствую, что он жив?

— Помню. Но ты… ошиблась.

— Нет. Посмотри мне в глаза, Игорь.

Я посмотрел. Она действительно чувствовала — женщина, которая все еще любила. Лгать было бесполезно.

— Где он?

— В Португалии. Я встретил его в афинском аэропорту, когда… он улетал.

Я едва не сказал «они». Единственное, что я мог сделать для Инны, — это не упоминать о том, что ее супруг был не один.

Она все поняла. Молча кивнула.

Лучше бы заплакала.

Лучше бы она заплакала. Но она как будто съежилась, усохла, уменьшилась в размерах — я даже не предполагал, что такое может быть. И глаза ее потухли, словно подернувшись невидимой пленкой.

Инна отвернулась. Ссутулившись, как семидесятилетняя старуха, и не проронив больше ни слова, она пошла прочь.

Маленькая слабая женщина без будущего.

Я смотрел ей вслед — и думал.

Она сказала когда-то, что сможет отплатить мне — но она уже сделала это. Ведь не найми она меня для этого «расследования», глядишь, я, в конце концов, и уступил бы уговорам Щербака и уже загибался бы под бдительным взором санитарок онкодиспансера, теряя на химиотерапии остатки волос. Проклиная судьбу, продолжал бы беспомощно барахтаться в вязком, как болотная жижа, одиночестве. Злился бы на Севку за те деньги. Или спивался…

А сейчас, после этой поездки, все стало по-другому. Чужая история любви, самопожертвования и предательства стала мне вовсе не чужой.

Неожиданно я обнаружил в своем существовании новый смысл. Я вдруг понял, что эта женщина совсем небезразлична мне, что она уже давно вошла в мою жизнь — может быть, с той самой минуты, когда там, у подъезда, я почувствовал ее губы на своей щеке.

Я отнял у нее надежду — я дам ей надежду. Вдвоем легче противостоять всем неудачам и мерзостям жизни в этом жестоком мире — когда любишь. «Все будет хорошо и у тебя, и у меня», — сказала она тогда. А ведь она была права! Все будет хорошо — у нас. И хотя боль в желудке по-прежнему временами напоминала о себе, я верил, что теперь все изменится к лучшему.

Любовь убивает — любовь исцеляет.

Я догнал ее и положил руку ей на плечо:

— Инна…