Ты уже не сможешь тормозить

ГЛАВА 5

У-у-у, — я заныла самым противным голосом, занозив руку сухой щепой, которую бабуля велела набрать в чулане для растопки.

— Ну и чего мы хнычем, — добродушно осведомился дед, — что бы ни делать, лишь бы не работать, да?

— Враньё, у меня в руке здоровенная заноза!

— Сейчас вытащим!

Дед ловко умеет это делать, — ну вот и всё, иди протри спиртом.

Оставив его собирать лучинки, я на правах инвалида вернулась под крышу. В доме-то теплее! Хотя всё равно скучно, давно нетопленная дача отсырела, внутри было промозгло… То ли дело здесь летом! Правда, я оказалась у гроссов уже в августе, но до середины сентября погода стояла на удивление хорошая. Грибов было полно, мы втроем уходили в лес спозаранку, а к обеду уже возвращались с полными корзинками: белые, подберезовики, маслята, мои любимые лисички… Для опят было немножко рано, но вскоре и они появились, светло-коричневые колонии, обсевшие пни, удобнее всего срезать длинным узким ножом, да и грибница цела остается. Бабуля их мариновала на зиму, жарила, сушила, солила — одним словом, чего только не делала. Самыми вкусными оставались, конечно, непревзойденные лисички в сметане, мы их поедали огромными сковородками, пока в конце концов любые грибы не надоели так, что даже смотреть на них стало противно.

А ещё ходили с дедом на озеро рыбачить, он меня будил ещё до света, саму побудку я сильно не любила, зато потом, когда вышагивала следом за ним по пояс в молочно-белом тумане и вдыхала прохладный предрассветный воздух, чувствовала такую радость и бодрость, что быстро забывала те первые оч-чень неприятные минуты, когда тебя выхватывают из самого сладкого утреннего сна! Тишина стояла как в пустыне, даже птичий щебет на время смолкал, затем восток прорезала тонкая золотая полоска, за ней появлялся краешек слепящего диска, и вот лес уже насквозь пронизывали солнечные лучи. Проникая сквозь утреннюю дымку, они быстро разгоняли остатки туманного облачка, притаившегося в низине возле берега, и я входила в теплую, как парное молоко, воду (дед почему-то не разрешал купаться, пока не развиднеется, а на мои недовольные вопросы отвечал, делая страшные глаза — мол, водяной утащит).

Пойманную рыбу гроссфатер чистил тут же на берегу. Чешуя серебряными блестками разлеталась в стороны, а потроха вываливались в воду, на радость небольшим мрачным ракам и жадным малькам, сновавшим на отмели, прогретой солнцем. Не сомневаюсь, дед с удовольствием бы спихнул кому-нибудь сию хлопотную процедуру (интересно, существует ли в мире человек, любящий чистить рыбу), однако, неоднократные попытки привлечь внучку к этому процессу с треском проваливались.

— Свежих карасей в сметане её высочество принцесса уважают, а вот очистить и приготовить, — ворчал он…

— Не умею и учиться не собираюсь, да и вообще — не царское это дело, — я нахально смеялась и убегала в лес, где на опушке возле озера всё еще можно было полакомиться земляникой. В других местах она отходила уже в июле, в здесь темно-красные, ароматные ягодки почему-то попадались вплоть до сентября — стоило лишь хорошенько порыскать в жесткой высокой траве.

Голубое пластиковое ведерко, полное уже очищенной рыбы, торжественно вручалось бабушке, мы с дедом провозглашались добытчиками и я на целый день освобождалась от «полевых» работ.

Гроссы (особенно бабуля), между прочим, не шутя были озабочены моей ленью и полнейшей, по их словам, неприспособленностью к жизни.

— Но бабушка, у нас ведь дома служанка и кухарка, а для тяжелых работ парень приходит, если что наладить или там каминную трубу прочистить. И кстати, твоя дочь точно такая же белоручка, как я, она своими руками только чары плетет, да ещё иногда картины пишет, и то, уж сто лет за кисть не бралась!

— А если вы обеднеете, что тогда?

— Маги на Тиоре — привилегированная часть общества, и совсем обеднеть нам не-воз-можно, — по складам разъясняла я, — моя Сила, как и моих родителей, если уж дана от рождения, так не исчезнет до самой смерти.

Всё равно, — упрямо стояла на своём фрау Анхен, — иди прополи грядку с морковью, ничего тебе, кроме пользы, от этого не будет. Я обзывала её домомучительницей и даже подговаривала деда дать ей новое имя — фрекен Бок, но бабушка — если уж была убеждена в своей правоте, то держалась до последнего, как стойкий оловянный солдатик.

Однажды, подновляя штакетник возле дома зеленой краской, я как-то особенно приуныла и задумалась о тяжкой участи Тома Сойера. Солнышко припекало всё сильнее и мне гораздо больше хотелось плавать в прохладной озерной воде наперегонки с соседской Маришкой или валяться в гамаке, подвешенном между двумя старыми яблонями, чем обливаться потом, отгоняя назойливых мух, да ещё потом оттирать пальцы тряпкой, смоченной вонючим растворителем.

— Тетя Полли обычно давала за эту работу яблоко!

— Сколько угодно, — бодро отозвалась бабушка, — бери во-он ту большую корзину со сломанной ручкой и обирай яблоню, а хочешь, так обе!

— Это эксплуатация! — я возмутилась, но взгляд на последнюю штакетину примирил меня с суровой действительностью.

Получилось неплохо, пожалуй, оно того стоило! Ладный бревенчатый сруб был окружен со стороны сада-огорода высоким, внахлест забором, перед домом переходившим в ровную невысокую оградку, которую я как раз и заканчивала красить. В палисаднике разрослась туча разноцветных лохматых хризантем и несколько кустов с пышными бело-розовыми пионами, похожими на взбитые сливки. Резные наличники, выпиленные ещё в папиной мастерской (в бытность их с мамой в Питере), самолично покрашенные дедом охряно-золотистой краской (мне он такую тонкую работу не доверил) красиво оттеняли медовый цвет стен. Балясины высокого крыльца были украшены выточенными шишечками. Не дача, а сказка! В этой сказке мне не хватало только принца, но он остался на Тиоре! Тайна моей любви распирала меня сильно, но недолго, и вскоре Анхен была посвящена почти во все перипетии личной жизни своей внучки, хотя кое-какие факты, способные напугать её (они и у меня самой вызывали до сих пор некоторую оторопь) были в рассказе опущены. Но бабушка меня никогда не ругала и всегда была на моей стороне, мы с ней уже не в первый раз стойко держали оборону против тирании родителей, так что ей я доверяла. Помимо всего прочего, бабуля обладала замечательным характером с ярко выраженными утешающе-отвлекающими качествами. Она таскала меня по всяческим выставкам и спектаклям, а по вечерам обсуждала их со мной, впрочем, неизменно скатываясь на разговор о событиях первой половины лета. Правда, некоторые наши совместные развлечения стоили бедной Анне Эриховне недешево (нервы-то не восстанавливаются) Один раз внучка вообще разочаровала её самым бессовестным образом. На одном из концертов авторской песни бабуля, покачивая головой в такт гитарным переборам, наслаждалась сентиментально-сладостными балладами какого-то ну очень известного барда из местных (в смысле питерского, только жил он почему-то в Москве). Я честно признаюсь — довольно долго терпела это занудство, пучила глазки, клевала носом, изо всех сил выпрямляла уставшую от сидения в не слишком удобном кресле спину, и за всеми этими стараниями сама не заметила, как задремала, свесив голову набок и вытянув в проход ноги. От неудобной позы я, как выяснилось, громко захрапела. Народ кругом стал оглядываться, особо восторженные почитательницы слегка лысеющего таланта — шикать. Бабушка, осмотревшись, поняла, кто вызвал весь этот переполох местного масштаба и энергичными тычками в бок принялась будить утомленное музыкой дитя. Дома мне естественно, было всё высказано, но дед, солидарный с внучкой в оценке «всеобщего» любимца, заступился и не дал меня особенно заесть.

Сейчас и лето и золотая осень были в прошлом, мы в очередной раз приехали на дачу, дабы вывезти оттуда банки с вареньем и ведро с солеными груздями, корзины с яблоками и морковкой. Дед всё надеялся урвать один из последних сухих и солнечных деньков, но прождав зря неделю, в течение которой, не переставая, лил холодный дождь, был вынужден подчиниться своей почтенной супруге, тем более, что бабушка ужасно возмущалась и требовала срочного выезда:

— совсем ты Иваныч, обалдел, все мои труды псу под хвост пойдут, или украдет кто-нибудь из добрых людей!

— Тогда нам останется лишь умереть от голода, лишившись всех накопленных за лето богатств, — посмеивался дед.

День был грустный. В саду шумели голые черные деревья, сгибаясь под мокрым ветром, был конец октября — самое неуютное время в деревне. С пасмурного низкого неба изредка капали одинокие слезинки. Дождь, шедший всю ночь, наконец стих, из леса пахло прелой травой и осенним увяданием. Выстуженный дом утратил свою летнюю привлекательность, в комнатах было волгло и бабуля сразу занялась растопкой печи. Внучке с дедом досталось самое противное — затарить в мешки и пакеты плоды земледельческих трудов, чем мы и занялись на веранде, продуваемой насквозь холодным воздухом. Утолкав в багажник машины все зимние заготовки, «усталые, но довольные» сели пить чай. В доме к тому времени заметно потеплело, за дверцей печки уютно потрескивали поленья, озаряя изнутри заслонку багровыми отблесками. На улице уже смеркалось.

— Ба-а, а когда мама за мной приедет? (или придет, или выпрыгнет из портала; до сих пор не знаю, как правильно называть способ перемещения между Землей и Тиорой: «за мной телепортируется» звучит как-то дико…). Она мне так ничего и не сказала, когда прощалась…

— Твоя мама и нам ничего конкретного не сказала, мол, пусть погостит, и всё!

— Врете вы всё, — я специально захныкала, сделав голос попротивнее…

— Я думаю, — откашлялся дед, если ты хочешь начать учиться в своей Магической Академии, то должна подрасти здесь на Земле. Поэтому вряд ли тебя заберут от нас до Нового года, а скорее всего, ближе к весне.

Бабушка немного обиделась, — тебе у нас так плохо?

— Нет, но там мои подружки, родители, Анта, книжки и всё такое… А кроме того, что я всю зиму буду делать, слоны слонять?

Я не показывала виду, но на самом деле ужасно расстроилась и разозлилась, такого облома не ожидала…

— А может тебе стоит позаниматься в университете? — Взглянув на моё удивленное лицо, дед пояснил: — да знаю я всё, поступать тебе было бы проблематично, даже не в связи с отсутствием знаний и документов, уж это твои родители-маги спроворили бы, да только твой внешний вид — он никак не соответствует выпускнице школы. Но ведь есть и другие возможности, например, можно посещать подготовительные курсы для старшеклассников, я там читаю цикл лекций по истории. Неужели тебе это неинтересно?

— О-о, деда, конечно же интересно, — я повеселела от неожиданного предложения, — ведь сама об этом думала в прошлом году, хотела после окончания Школы Магии погостить в Питере и немножко, так сказать, расширить свой кругозор (ага, только с этим оборотнем всё разумное, доброе, вечное вылетело из головы напрочь).

— Деда, а ещё какие курсы у вас там есть?

Выяснилось, что много чего есть, и приехав в город, мы с дедом просидели весь вечер, составляя план моих занятий на зиму. Дед настаивал, чтобы я посещала лекции по истории, мне самой хотелось позаниматься астрономией, ещё чертовски интересовала геология, точнее палеонтология, но всё это давалось на разных факультетах. Одновременно изучать такую кучу предметов было затруднительно, тем более, что часть лекций стояла в одно и то же время, не разорваться же мне. А тут ещё бабушка, услышав, чем дед собирается развлекать любимую внучку, пришла в негодование от наших, по её мнению, дурацких прожектов, и потребовала, чтобы прежде всего я занялась музыкой.

— Бабуля, мне эта музыкалка ещё десять лет назад осточертела, не хочу снова туда ходить… Вот если только голос поставить, да на гитаре получше играть научиться, но кто ж это мне в школе даст самой выбирать…

— А если ты будешь ходить на индивидуальные занятия? У моей подруги дочка преподает в музыкальном колледже вокал и сама прекрасно играет на гитаре, я могу договориться о частных уроках, — соблазняла хитрая Анхен.

Её давней мечтой было сделать из меня хорошего музыканта. Дело в том, что папа в своё время разъяснил и гроссам и дочке, что магический дар подталкивает к развитию творческие способности владельца (даже те, которые находятся в зачаточном состоянии) и почти все сильные маги могут при желании добиться весьма приличных успехов в нескольких областях искусства, если конечно, приложат к потенциальным возможностям собственное рвение, ведь без труда все равно не выловишь рыбку из пруда.

— Ну-у не знаю, может быть, — я заколебалась, — а это не будет слишком напряжно, честно говоря уламываться неохота, на Тиоре-то мне по-любому ни певицей, ни актрисой не стать, так что эти умения вряд ли пригодятся…

— Знание и умение карман не тянет, а пригодится хотя бы для того чтобы стать разносторонне образованным человеком, твоей душе это всё пригодится!

В итоге хитрые гроссы меня бедную и глупую так опутали своими сетями, что и не заметила, как оказалась в страшенной кабале, аж вздохнуть времени не было. Но и то правда, скучать и тосковать тоже было некогда, расписание у меня составилось — о-ё-ёй: с утра занятия вокалом, потом гитара, вечером — курсы в универе, а ведь ещё и отдыхать когда-то надо. Марина — наша дачная соседка, с которой я сдружилась, периодически приезжая в гости, вытаскивала меня на танцы в какой-нибудь клуб. Она считала, что мне пятнадцать, а я и не переубеждала, только мельком сообщила, что мол, по причине болезни в школе пока не учусь. Моя приятельница ещё все время удивлялась, что это за болезнь такая, когда здоровая, как конь, девица нигде толком не учится и нельзя ли её подруге обзавестись такой же выгодной хворью. Это было не единственное, что её поражало. Каждый раз она округляла глаза, наблюдая за моим чудесным преображением, неизменно происходившим после нанесения «боевой раскраски»: — послушай, как это у тебя выходит, ты словно становишься старше на несколько лет, вот здорово! А помнишь, как нас вначале из-за тебя никуда не пускали?…

Ещё бы не помнить, совсем как на Тиоре, вот только руну здесь не предъявишь, так что пришлось чуток попользоваться магией, тратя энергию амулета, висевшего у меня на шее: простенькое заклинание и… окружающие видят перед собой девицу лет семнадцати-восемнадцати, а не малолетку, которой в клубе не место. Ну а доверчивой подружке я навешала лапши про умелое использование макияжа для придания «проходимого» через фэйс — контроль вида.

Но вот из дома нам приходилось каждый раз с боем прорываться на свободу, поскольку гроссы никакие походы в клубы категорически не одобряли, мотивируя запреты высоким уровнем преступности в России вообще и в Питере в частности. Надо признать, в Реотане с этим делом и верно было намного лучше — плеть или тюрьма (да и то на короткий срок) ждала только мелких воришек, мошенников и неопасных хулиганов. За более серьёзные преступления человек должен был заплатить огромный штраф, а если награбленное было промотано, голубчика отправляли в так называемый «работный дом», нечто среднее между соответствующим заведением в средневековой Англии и каторгой в России. Самые тяжкие проступки карались смертью или магическим превращением в какую-нибудь скотину. В отличие от истинных оборотней, менявших ипостась без малейших осложнений, обычные люди практически теряли себя после метаморфозы. Разум человека в теле животного быстро деградировал и родственники, выпросившие помилование для опасного злодея, получали свою птичку в клетке, безвредную кошечку или на худой конец, пса в наморднике. Следствие почти никогда не тянулось годами, как на Земле, ведь для поиска доказательств существовали ментальные маги, обладавшие телепатическими возможностями, в Академии был целый факультет, готовивший подобных востребованных спецов. Между прочим, эти методы давали отличные результаты. Конечно, жестокими наказаниями никого перевоспитать невозможно. Недаром во многих исторических романах, так любимых дедом, описывались случаи, когда наглые воришки удачно подчищали карманы простофиль, шныряя в толпе, глазевшей на очередное справедливое возмездие. На Тиоре всё было гораздо проще, быстрое решение проблем способствовало, так сказать, «усадке и утруске», бандиты не успевали чрезмерно размножаться и деньги налогоплательщиков не тратились зря на их длительное и бесцельное заточение. В провинции, естественно, с раскрытием преступлений дело обстояло хуже, сильных магов там было, мягко говоря, недостаточно, а обычные полицейские…, ну вообщем, они были такие же, как и на Земле.

Между прочим, все страхи гроссов были напрасны, никто на нас особо не покушался, тем более, что по настоянию деда, Маришка после клуба всегда ехала ночевать к нам. Я отзванивалась — мол, всё, вызвали такси, уже едем, и дед, спустившись, всегда ждал возле подъезда, покуривая с самым строгим и непреклонным видом.

Бабушка волновалась дома, своё недовольство она стремилась донести до меня, делая соответствующие «лица» и громко вздыхая. Но я не уступала гроссам, все равно хочу и буду гулять, перебьются! Двигаясь на танцполе, я не просто чувствовала себя счастливой, я там жила, каждый танец был смесью неистовой радости и азарта, а восхищенные взгляды окружающих — это лишь приятный десерт, приправа к основному блюду — упоению возможностями собственного тела, наслаждением от ощущения его гибкости и стремительности, легкости и грации движений. Желающих признакомиться с такой зажигалкой было в достатке, но все парни вокруг казались такими простыми и неинтересными. Обычные ребята, без загадки, никаких тайн, в лучшем случае — богатенькие родители, классная тачка. Маришка спрашивала, — а чо у тебя любовь, раз ты ни с кем? Ха, вот ещё, уж вовсе не из-за «своего парня» на Тиоре. Если совсем реально оценивать мои чувства, то к Джару я как-то незаметно охладела, мозги были так заняты, что на любовные переживания и мечты не оставалось ни сил, ни времени. Но когда я вспоминала Геллэриэля с его длинными глазами и крыльями (которых, кстати, так и не увидела), непонятного зеленоглазого оборотня и его брата, то… сравнение было явно не в пользу земных мужчин. Правда, один особо упертый тип, безуспешно пытавшийся познакомиться со мной поближе, умудрился на своей ауди проследить за нами, более того, ему хватило наглости въехать во двор вслед за такси и даже мрачно выдвинувшийся вперед гроссфатер не остановил назойливого поклонника. «Юноша пылкий со взором горящим» заявил деду, что у него самые честные и серьёзные намерения (мы с Маришкой за животы держались со смеху) и заглох только после дедова ответного хода. У коварного Александра Ивановича был припасен удар ниже пояса — мой ну очень малый возраст (конечно, не настоящий, в земных годах, а тот, что соответствовал магическому уровню). Кстати, о возрасте — к весне я наконец-то стала похожа на человека, то есть на девушку, изменения были медленными и я долгое время их не замечала, но потом количество перешло в качество и… вообщем, я была довольна, слов нет!

Мы с подружкой не стали слушать до конца всю разборку и смылись в подъезд, а дома, хихикая, в красках представили всю картинку бабушке. Анна Эриховна ядовито поинтересовалась у вернувшегося мужа, — ну как, удалось сосватать внучку или дал от ворот поворот женишку? Дед гордо и загадочно промолчал.

Неприятности на свою задницу я схлопотала совсем в другом месте, но никому об этом не стала рассказывать. Моя учительница по вокалу давно и настоятельно рекомендовала мне сходить в Петропавловский собор, где по средам давал концерты какой-то мужской хор (я вскоре забыла его название, но выступление и в самом деле понравилось). Она утверждала, что якобы это посещение откроет мне, как певице (погорелого театра) некие новые горизонты.

Так вот, Яна, будучи верной внучкой, позвала с собой бабулю (Марина отказалась категорически) и та, являясь поклонницей подобных мероприятий, конечно же согласилась, но перед походом простыла и слегла. Поначалу я хотела совсем отказаться, но гроссы поднялись на дыбы. Дед, как назло, был занят с лекциями и пришлось мне, как самой большой любительнице хорового пения, тащиться туда одной. Нет, с концертом всё было в порядке, я даже не заснула, стулья, наверное, были сильно неудобные (если честно, то звучание голосов под высокими сводами действительно оказалось потрясающим). В усыпальницу царской семьи после концерта не стала заходить, не очень-то меня интересуют местные правители, да и рассматривать саркофаги — не самое веселое занятие. Но выйдя из собора, не удержалась и вместо того, чтобы метнуться в метро, пошла на бруствер Петропавловской крепости — моё любимое место в Питере. Я сидела на низенькой деревянной скамье и любовалась самым красивым городом на Земле. В высоком весеннем небе летели рваные розовые облака, подсвеченные синим и лиловым. На противоположном берегу Невы, отражая солнечные лучи, зеркально блестели окна дворцов, по вздувшейся реке, запертой в темных гранитных берегах, плыли последние серые льдины. Подперев щеку рукой, я задумалась, вспоминая, как недавно выбила из Анхен признание, что с месяц назад у них объявлялась моя матушка, но родной дочери на глаза так и не показалась, ушла раньше, чем я вернулась с занятий, видно опасаясь, что повисну, как клещ на шее и заставлю взять с собой.

— И чего она так боялась, — недоумевала я?

Бабушка загадочно улыбалась, смешно морща губы, — а вот..

— Ну не темни, ба-а, что там такое?

— Твой-то, опять наведывался, спрашивал служанку, где, мол, хозяйская дочка, да когда вернется? А Флита и сказать толком ничего не могла, откуда ей знать. Матери-то твоей с отцом он, видно, боится показываться, они его ещё по осени турнули, да жёстко… Но только зря твой ухажер надеялся, что у него этот номер пройдёт, Флита твоей маме сразу все доложила.

У внучки после таких слов сладко заныло в груди (их теперь есть у меня), — не забыл, надо же. Несколько расстроившись от собственного легкомыслия, я внутренне покаялась, что почти не вспоминала о зеленоглазом в последние месяцы… Но что ж поделать, если б тогда летом осталась, может было всё по-другому, а сейчас… я и правда ничего особенного не чувствую, кроме тщеславного удовольствия, что могу так сильно нравиться… Пока сидела, над куполом Исакия загорелись первые звезды, прозрачные и переливающиеся, как крошечные алмазы. На город тихо опускалась ночь с её сумрачным блеском, напрягая глаза, я ещё какое-то время пыталась увидеть тусклый отсвет адмиралтейской иглы, но вскоре уже с трудом различала очертания зданий сквозь наползающую жемчужно-серую мглу. Холодало, с Невы долетали протяжные и низкие сигналы катеров, воздух был напоен запахом моря, по-весеннему стылый сырой ветер с залива пробирался под одежду. Сбросив оцепенение, я поднялась, пора домой, а то и простудиться недолго, бабуля говорит, что весенняя погода самая коварная. Спустившись с вала, направилась было к воротам, и… остановилась. Узкую аллею перегораживали трое парней с неприятными улыбочками на изжелта-бледных, будто испитых лицах. Я занервничала, оглядываясь, но как назло, никого в пределах видимости не было. Фигасе, как не повезло, я ж бояка отчаянная, эх, дернуло меня досидеть почти до темноты, кричи не кричи, никто поди и не услышит… Пока голова соображала, что делать, ноги сами пятились. Можно было, конечно, отвести подонкам глаза и смыться по-тихому, не зря же окончила Школу Магии. Но меня внезапно разобрала злость, не-е, надо их наказать. Мелькнула трусливая мысль, — а вдруг не выйдет… Потом решилась, — а ладно, попробую, надеюсь большинство земных жителей читали фэнтэзи или смотрели красочные и наивные фильмы про оборотней и волшебников, хотя… эти может и читать-то не умеют… Ну, попытка не пытка. Нет, обращаться я не умею, я ж не истинный оборотень. Можно конечно, колдовством превратиться, но только по доброй воле такие чары маг на себя не замкнет, кому ж охота мяукать или лаять, быстро теряя остатки человеческого разума. Но личину накинуть могу, заряженный амулет на мне (папа не велел ни при каких обстоятельствах снимать его, пока нахожусь на Земле), в крайнем случае воспользуюсь собственным резервом. Ну а если всё таки не испугаются? Ч-черт, боевых заклинаний ведь почти не знаю, точнее знаю, но только одно, и оно действительно убойное, в прямом смысле этого слова.

Трое приятелей давно обратили внимание на глупую телку, битых два часа сидевшую на лавке и бессмысленно таращившуюся куда-то вдаль. После выпивки им хотелось острых ощущений и приключений, а девка идеально подходила на роль жертвы. Да ничо б они ей не стали делать, так, маленько бы пугнули. Валёк впрочем, не отказался бы и трахнуть дуру, но здесь вряд ли бы получилось…, да и коза эта не в его вкусе — тощая, лупоглазая, сразу видно заучка, очочков тока не хватает, да хрен, ладно, и такая сойдет, даже смешнее… Ясен пень, дурища сразу с лица сбледнула, тощие палки (отрастила вместо ног) подкосились, а трусы уж поди мокрые!

Девчонка и правда, вначале, явно испугавшись, попятилась, но затем остановилась и напряженно застыла, слегка приподняв, словно в испуге, руки, губы зашевелились, еле слышно выговаривая неприятные шипящие слова, невидимо для троих концентрировавшиеся в полупрозрачные лохматые сгустки с плавающими вокруг тонкими нитями, из которых в подпространстве соткалась пока ещё не облекшаяся плотью матрица…

— Откуда взять Силу, из резерва или активировать амулет? Лучше амулет!

Холодные пальцы прикоснулись к висящему на шее маленькому невзрачному кристаллу, напоминающему кусочек кварца, и стремительный поток энергии хлынул, наполняя сложное плетение каркаса…

Казалось, ничего не происходит, но вот воздух помутнел, поплыл будто кисель, и… на месте тощей белобрысой малолетки, выросло огромное черное чудовище с уродливой мордой и горящими кровавым огнем провалами глаз. Монстр шагнул к людям, вытягивая длинные лапы с острыми кинжалами блестящих когтей и жуткий, на грани инфразвука, рёв наполнил окружающее пространство.