Конечно, все это было не так просто. Я говорила себе, что Адама признали невиновным, что я вышла за него замуж и обещала ему верить. Это было первым испытанием веры. Я не собиралась ничего ему говорить; не собиралась никак реагировать на эту клевету. Я не собиралась даже думать об этом.
Кого я дурачила? Я думала об этом постоянно. Думала об этой неизвестной девушке, женщине или кто она там, пьяной, рядом с пьяным Адамом. Я думала о Лили, снимающей майку, с молочным телом русалки и багровой спиной. И я думала о том, как вел себя Адам со мной: он связывал меня, душил, заставлял выполнять его приказы. Ему нравилось причинять мне боль. Он любил заставлять меня казаться слабой рядом с его силой. Он внимательно отслеживал мои болезненные ощущения. Когда я обдумывала все это, наши занятия любовью, которые казались безумной страстью, представлялись чем-то другим. Когда я была одна в своем кабинете, то закрывала глаза и перебирала в памяти проявления чрезмерности. Эти воспоминания доставляли мне какое-то особое, болезненное удовольствие. Я не знала, как мне быть.
В первую же ночь после встречи с Джоанной я сказала ему, что чувствую себя отвратительно. У меня вот-вот должны начаться месячные. Болит спина.
— Ведь до начала еще целых шесть дней, — возразил он.
— Значит, придет раньше срока, — парировала я. Боже, я замужем за человеком, который лучше меня знает мои менструальные циклы. Я попыталась перевести свое смущение в шутку. — Это просто еще раз показывает, как нам нужна помощь «Дрэга».
— Я сделаю тебе массаж. Это поможет. — Он помогал кому-то в Кенинсгтоне перекладывать деревянный пол, и его руки были грубее обычного. — Ты вся напряжена, — сказал он. — Расслабься.
Я продержалась два дня. В четверг вечером он пришел домой с большим пакетом продуктов и объявил, что собирается заняться готовкой, для разнообразия. Он купил рыбу-меч, два свежих красных острых перца, узловатый корешок имбиря, пучок кинзы, рис-басмати в пакете из коричневой бумаги и бутылку красного вина. Он зажег все свечи и выключил электричество, так что маленькая мрачная кухня внезапно стала похожа на пещеру колдуна.
Я читала газету и наблюдала, как он тщательно мыл кинзу, чтобы на листьях не осталось ни песчинки. Он положил перец на доску и мелко порезал. Почувствовав на себе мой взгляд, он отложил нож, подошел ко мне и поцеловал, держа руки подальше от моего лица.
— Не хочу, чтобы перец случайно попал тебе в глаза, — пояснил он.
Он приготовил маринад для рыбы, промыл рис и оставил его отмокать в тазике, потом тщательно вымыл руки, откупорил вино и налил немного в разные стаканы.
— Потребуется еще примерно час, — сказал он. Залез в карманы брюк и извлек оттуда тонкие кожаные шнурки. — Я весь день мечтал о том, как свяжу тебя.
— А если я скажу «нет»? — Мой голос сорвался. Во рту внезапно пересохло, и я никак не могла проглотить образовавшийся в горле ком.
Адам поднес к губам стакан и отпил немного вина. Оценивающе посмотрел на меня.
— Что ты вкладываешь в слово «нет»? Нет в каком смысле?
— Я должна тебе кое-что показать, — проговорила я, потом взяла сумочку, достала оттуда фотокопии письма и статьи и передала все это Адаму.
Он поставил стакан на стол и не спеша прочел бумаги. Потом взглянул на меня.
— Ну и что?
— Я... мне это дала журналистка и... — Я замолчала.
— О чем ты собираешься спросить меня, Элис? — Я не ответила. — Хочешь спросить, насиловал ли я ее?
— Нет, конечно, нет. Я в том смысле, ведь судья сказал... о черт, мы же муж и жена, не забыл? Это, должно быть, немаловажное событие в твоей жизни. Я хочу знать, что произошло. Конечно, хочу. А какого черта ты еще ожидал? — К своему удивлению, я так врезала кулаком по столу, что подпрыгнули стаканы.
Какой-то момент он выглядел печальным, а не злым, как я ожидала.
— Я ожидаю от тебя доверия, — тихо, почти про себя произнес он. — И что ты будешь на моей стороне.
— Я на твоей стороне. Конечно. Но...
— Но ты хочешь узнать, что произошло.
— Да.
— Именно то, что произошло?
Я набрала в грудь воздуха и твердо сказала:
— Да, именно это.
— Ты сама попросила об этом. — Он налил себе еще вина, сел на стул и посмотрел на меня. — Я был на вечеринке в доме приятеля в Глочестершире. Кажется, восемь лет назад. Незадолго до этого я вернулся из Америки, где с напарником лазил по Йосемиту. Мы прилично набрались и хотели как следует поразвлечься. Там было полно народу, но я практически никого не знал, кроме парня, который устраивал вечеринку. Выпивка текла рекой. Были легкие наркотики. Все танцевали, целовались. Стояло лето, на дворе было жарко. Несколько парочек уединились по кустам. Эта девица подошла ко мне и потащила танцевать. Она была под градусом и пыталась раздеть меня прямо во время танца. Я вывел ее на улицу. Она скинула с себя одежду, еще когда мы пересекали лужайку. Мы зашли за стоявшее там большое дерево; мне было слышно, как в нескольких ярдах от нас устраивается еще одна пара. Она без умолку говорила про своего парня, о том, как между ними произошла крупная размолвка, и о том, как она хочет, чтобы я ее трахнул, чтобы делал с ней то, чего не делал он. Так вот, я сделал именно то, чего она хотела. Потом она заявила, что я ее изнасиловал.
Повисла тишина.
— Она хотела этого? — спросила я тихо. — Или она просила этого не делать?
— Что ж, Элис, это уже интересный вопрос. Скажи, ты когда-нибудь говорила мне «нет»?
— Но...
— Я когда-нибудь тебя насиловал?
— Все не так просто.
— Занятия любовью — это всегда не так просто. Тебе нравится то, что я с тобой делаю?
— Да. — У меня на лбу выступили капельки пота.
— Когда я тебя связывал, ты просила меня остановиться, но тебе это нравилось?
— Да, но... Это отвратительно, Адам.
— Ты сама просила об этом. Когда я...
— Довольно. Это все же не так просто, Адам. Это зависит от намерений. Ее, твоих. Она хотела, чтобы ты остановился?
Адам отхлебнул еще немного вина и медленно проглотил.
— Позже. Она хотела, чтобы я вовремя остановился. Ей хотелось, чтобы ничего не было, это точно. Она хотела, чтобы вернулся ее парень. Что ж, мы всегда хотим изменить то, что уже сделали.
— Давай проясним. Не было ли такого момента, когда тебе показалось, что она сопротивляется или не хочет тебя?
— Нет.
Мы посмотрели друг на друга.
— Хотя порой, — продолжал он, глядя на меня словно изучающе, — женщин трудно понять.
Это прозвучало ужасно несправедливо.
— Не смей говорить о женщинах так, словно мы всего лишь особи, объединенные общим полом.
— Ну конечно, она и была особью, И я тоже. Я встретил ее на вечеринке, когда мы оба были пьяны. Не думаю, что знал ее имя, да и она мое. Это было то, чего мы хотели. Нам обоим хотелось заняться любовью. Что в этом такого?
— Я не...
— Разве с тобой такого никогда не было? Было, ты сама мне рассказывала. И разве в свое время это не часть удовольствия?
— Может быть, и так, — признала я. — Но позже становится стыдно.
— Только не мне. — Он прямо взглянул на меня, и я ощутила его злость. — Я не верю в заботу о вещах, которые нам не дано изменить.
Я старалась, чтобы мой голос был твердым. Мне вдруг захотелось заплакать.
— Та ночь после того, как мы стали мужем и женой. В хижине. Хотела, чтобы ты делал это, Адам. Я хотела, чтобы ты делал все, что захочешь. На следующее утро, проснувшись, я почувствовала, что все было неправильно. Я почувствовала, что мы зашли слишком далеко, туда, куда нам не следовало заходить.
Адам налил мне еще немного вина, потом себе. Я и не заметила, как почти прикончили бутылку.
— Неужели у тебя никогда не было такого чувства? — спросила я.
Он кивнул:
— Было.
— После занятий любовью?
— Не обязательно. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. — Он поморщился. — Это чувство мне знакомо.
Мы вместе допили вино, свечи замигали.
— Рыба-меч уже скоро замаринуется, — сказала я.
— Я не стал бы никого насиловать.
— Я знаю, — сказала я. И подумала: откуда?
— Мне сейчас готовить рыбу?
— Пока нет.
Я заколебалась. Казалось, решается моя судьба. Я могла повернуть ее так или иначе; перекрыть один путь или другой. Поверить и сойти с ума. Не поверить и сойти с ума. Ведь в моем положении разницы в конечном счете практически нет. На улице было совершенно темно, через окно доносилась непрерывная дробь дождевых капель. Свечи почти угасали, отбрасывая на стены пляшущие тени. Я встала и подошла к тому месту, где он бросил кожаные шнурки.
— Тогда давай, Адам.
Он не пошевелился на своем стуле.
— Что ты говоришь? — спросил он.
— Я говорю «да».
Но я не была согласна, во всяком случае, не со всем. На следующий день я позвонила с работы Лили и договорилась встретиться с ней ранним вечером, сразу после того, как покину офис. Мне не хотелось идти в ее неприглядную полуподвальную квартиру. Мне казалось, что я не смогу сидеть на грязных простынях в окружении старых фотографий Адама. Я предложила кафе-бар в «Джон Льюис», на Оксфорд-стрит, — это было самое нейтральное, самое ординарное заведение, какое я могла вспомнить.
Когда я вошла, Лили была уже там, она пила капуччино и ела громадный бисквит со струганым шоколадом. На ней были черные шерстяные брюки, мохнатый темно-красный свитер, высокие ботинки, на лице ни намека на косметику. Серебристые волосы были собраны сзади в тугой узел. Она выглядела вполне нормальной, а когда улыбнулась мне, то даже приятной. Не такой свихнувшейся. Я осторожно ответила на ее улыбку. Я не хотела, чтобы она мне понравилась.
— Проблемы? — добродушно спросила Лили, когда я устроилась напротив.
— Хотите еще кофе? — в ответ спросила я.
— Нет, спасибо. Хотя не отказалась бы от еще одного бисквита... Я не ела весь день.
Я заказала себе капуччино и еще один бисквит. Я смотрела на нее поверх своей чашки и не знала, с чего начать. Было ясно, что Лили не против просто помолчать и что ей нравится моя неловкость. Она жадно ела, измазав в шоколаде подбородок. Мне подумалось, что она немного похожа на ребенка.
— Мы не закончили наш разговор, — неуверенно проговорила я.
— Что вы хотите узнать? — резко бросила она. И добавила: — Миссис Таллис.
Я ощутила, что по мне прошла волна тревоги.
— Я не миссис Таллис. Почему вы меня так назвали?
— Просто от нечего делать.
Я пропустила это мимо ушей. Ведь вот уже несколько дней не было ни телефонных звонков, ни писем. С тех пор, как я столкнулась с Джейком.
— Адам действительно был жесток с вами?
Она визгливо хихикнула.
— Я имею в виду, по-настоящему жесток.
Она вытерла губы. Ей нравилось то, что происходит.
— В смысле, он когда-нибудь действовал без вашего согласия?
— Что это должно означать? Откуда мне знать? На это совершенно не походило. Вы же знаете, какой он. — Лили улыбнулась. — Кстати, как вы думаете, что он сделает с вами, застав здесь со мной? За то, что вы собираете о нем сведения? — Она снова издала быстрый, жуткий смешок.
— Я не знаю, что он скажет.
— Я не о том, что он скажет. Что он сделает?
Я не стала отвечать.
— Я бы не хотела оказаться в вашей шкуре!
Потом она вдруг вздрогнула всем телом и стала тянуться через столик, пока ее лицо не приблизилось к моему. На ее великолепных белых зубах остался след от шоколада.
— Если, конечно, я не буду в ней. — Она прикрыла глаза, и у меня возникло чудовищное ощущение, что я наблюдаю, как она проигрывает в воображении некий акт фетишизма с Адамом.
— Я ухожу, — сказала я.
— Хотите совет?
— Нет. — Я сказала это слишком поспешно.
— Не пытайтесь становиться у него на пути или переделывать. Бесполезно. Идите с ним.
Она встала и ушла. Я расплатилась.