Убийца во мне

26

К черту все это. Я выглянул в заднюю дверь, потом прошел в дом и встал у окна. Естественно, все было так, как я и предполагал. Они окружили дом со всех сторон. Люди с «винчестерами». Большей частью помощники шерифа и несколько «инспекторов по безопасности», состоящих на жаловании у Конвея.

Было бы забавно взглянуть на них, выйти на террасу и громко поприветствовать. Но для них это тоже превратилось бы в забаву. Я решил, что они и так достаточно повеселились. К тому же некоторым «инспекторам» слишком хочется выслужиться перед своим боссом, продемонстрировать ему свою готовность выполнить любой его приказ, а у меня еще есть дела.

Нужно упаковать то, что я заберу с собой.

Я в последний раз обошел дом и убедился, что все — спирт, свечи и прочее — работает исправно. Я спустился вниз, тщательно закрыв за собой двери — все двери — и сел за стол в кухне.

Кофейник был пуст. Бумаги и табака осталось на одну сигарету. Я полез за последней — последней! — спичкой. Вот уж точно все складывается отлично.

Я дымил сигаретой, наблюдая, как граница между пеплом и бумагой подползает к моим пальцам. Наблюдал, зная, что они начнут именно сейчас и ни минутой позже.

Я услышал, как возле дома остановилась машина. Я услышал, как хлопнули две дверцы. Я услышал, как они прошли по дорожке и поднялись на террасу. Я услышал, как открылась входная дверь, и они вошли. Бумага догорела, и сигарета умерла.

Я положил ее на блюдце и поднял глаза.

Сначала я посмотрел в кухонное окно на двух парней, стоявших снаружи. Потом посмотрел на них: на Конвея и Хендрикса, на Хенка Баттерби и Джеффа Пламмера. Еще на двоих незнакомцев.

Наблюдая за мной, они расступились и пропустили ее вперед. Я посмотрел на нее.

На Джойс Лейкленд.

Ее шея была в шине, которая доходила до самого подбородка. Она держала спину неестественно прямо, ее походка была какой-то судорожной. Белая маска из бинтов и пластыря скрывала все лицо, и видны были только глаза и рот. Она пыталась что-то сказать — ее губы двигались, — но вместо нормального голоса слышался свистящий шепот.

— Лу… Я не…

— Конечно, — сказал я. — Я в этом не сомневался, детка.

Она продолжала идти ко мне, и я встал и поднял правую руку так, будто хотел пригладить волосы.

Я чувствовал, как искажается мое лицо, как губы оттягиваются, обнажая зубы. Я догадывался, как я выгляжу, но для нее, кажется, это не имело значения. Она не боялась. А чего ей бояться?

— … так, Лу. Только не так…

— Конечно, ты бы не могла, — сказал я. — Даже не представляю, как бы ты смогла.

— … только с…

— Два сердца, которые бьются как одно, — сказал я. — Два… ха-ха-ха… два… ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха… два… Господи бо… ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха… два гос…

И я бросился на нее. Я сделал именно то, что, по их мнению, я должен был сделать. Только не совсем. Получилось так, будто я подал сигнал: через щели в полу неожиданно повалил дым. Кухня взорвалась выстрелами и воплями, и я взорвался вместе с нею, пронзительно крича и хохоча, и… и… Над тем, что они не поняли самой сути. А эта суть вошла в нее на лезвии ножа, даже не задев ребра. И все они, думаю, жили долго и счастливо, и, думаю… это все.

Да, думаю, это все, если только нашей компании не дадут возможность попытаться еще раз на новом месте. Нашей компании. Нам, людям.

Всем нам, кто начал исполнять свою роль по ложному сигналу, кто хотел иметь так много, а получил так мало, кто желал добра, а делал только зло. Всем нам. Мне, и Джойс Лейкленд, и Джонни Папасу, и Бобу Мейплзу, и старине Элмеру Конвею, и малышке Эми Стентон. Всем нам.

Всем нам.