Убийца во мне

4

После смерти отца я подумывал продать дом. У меня имелось несколько выгодных предложений — дом был отличным, стоял на границе делового района. Но почему-то я так и не смог расстаться с ним. Налог на недвижимость буквально душил меня, места было раз в десять больше, чем мне требовалось, но я не мог заставить себя продать его. Что-то подсказывало мне, что надо повременить, выждать.

Я подкатил к гаражу, въехал внутрь и выключил фары. Прежде гараж был конюшней. Между прочим, он и до сих пор ею оставался. Я сидел с открытой дверцей и вспоминал прошедшие годы, вдыхая отдающий плесенью запах овса, сена и соломы. Вот в этих двух передних стойлах мы с Майком держали наших пони, а в заднем стойле мы устроили пещеру разбойников. На стропилах висели качели и веревочная лестница. Из кормушки мы сделали бассейн. А наверху, на сеновале, где сейчас носятся крысы, Майк застал меня с той маленькой де…

Вдруг громко запищала крыса.

Я вылез из машины и прошел на задний двор. Интересно, может, я именно для этого и остался здесь, чтобы наказать самого себя.

Я вошел в дом через черный ход и направился к парадной двери, зажигая по пути свет, — я имею в виду, на первом этаже. Затем я вернулся в кухню, сварил себе кофе и отнес кофейник в кабинет отца. Я сел в большое кожаное кресло. Я пил кофе и курил, и напряжение постепенно отпускало меня.

Мне всегда становилось лучше, когда я оказывался здесь, еще с тех времен, когда я под стол пешком ходил. Я чувствовал себя так, будто выбрался из мрака на солнечный свет, из урагана — в тишину и покой. Будто я потерялся и снова нашелся.

Я встал и прошел вдоль книжных шкафов, забитых трудами по психиатрии, толстенными фолиантами по патологии в области психиатрии… Крафт-Эбинг, Юнг, Фрейд, Блелье, Адольф Мейер, Кречмер, Крепелин… Все ответы здесь, на виду, стоит только открыть книгу и поискать. И никого это не приводит в ужас и не пугает. Я выбрался из своего укрытия — а я всегда должен был прятаться — и начал дышать полной грудью.

Я взял увесистую подшивку немецких периодических журналов и почитал их. Потом поставил ее на место и взял такую же подшивку на французском. Затем я прочел одну статью на испанском, а другую — на итальянском. Я не умел разговаривать на этих языках, но понимал их. Я освоил их с помощью отца точно так же, как освоил некоторые разделы высшей математики, физическую химию и еще с десяток других предметов.

Отец хотел, чтобы я стал врачом, но боялся отпускать меня в школу и поэтому делал все возможное, чтобы я получил образование дома. Зная, что творится у меня в голове, он приходил в бешенство, когда видел, что я веду себя как некультурная деревенщина, и страшно злился, когда слышал от меня просторечные выражения. Однако со временем, поняв, насколько тяжела моя болезнь, он стал поощрять подобное поведение. Именно таким я и собирался стать: мне придется жить среди деревенщины и общаться с невежами. У меня будет невысокая, но спокойная должность — вряд ли мне удастся найти что-нибудь лучше, — следовательно, я должен вести себя соответственно. Если отец и мог найти работу, которая давала бы значительно больше, чем имел он, то моим потолком была должность помощника шерифа.

Я остановился у отцовского стола и просто так, от нечего делать, решил несколько математических задачек. Потом повернулся к зеркальной двери в лабораторию и взглянул на свое отражение.

Я все еще был в шляпе — она чуть съехала на затылок, — розоватой рубашке и черном галстуке-бабочке. Форменные брюки из синей саржи были подвернуты так, чтобы закрывать верх высоких ботинок. Худощав и жилист, линия рта говорит о том, что я готов в любую минуту ответить какой-нибудь колкостью. Типичный страж покоя граждан с Запада — вот кто я такой. Возможно, на вид более дружелюбный, чем среднестатистический представитель правоохранительных органов. И вероятно, аккуратнее подстриженный. А так абсолютно типичный.

Именно такой я и есть, и я не смог бы измениться. Даже из соображений безопасности все равно не смог бы. Я так долго притворялся, что теперь в этом нет надобности.

— Лу…

Я вздрогнул от неожиданности и резко повернулся.

— Эми! — выдохнул я. — Какого черта — тебя здесь не должно быть! Где…

— Наверху, ждала тебя. Не злись, Лу. Я выскользнула, когда родители легли спать. Ты же знаешь их.

— Не исключено, что кто-то…

— Никто. Я пробралась по подъездной дорожке. Ты не рад?

Я был не рад, хотя должен был бы радоваться. С ее формами ей было далеко до Джойс, но она была лучшим, что можно найти в Сентрал-сити. Если не считать те моменты, когда она вздергивала подбородок и прищуривалась, изображая, что сердится, она была чертовски симпатичной девчонкой.

— Ну, — промямлил я, — ну, конечно же, я рад. Пошли наверх?

Я поднялся вслед за ней в мою спальню. Она скинула туфли, бросила плащ и остальную одежду на стул и упала навзничь на кровать.

— Ну и дела! — проговорила она через минуту и начала выдвигать вперед подбородок. — Какой энтузиазм!

— О, — сказал я и потряс головой, — прости, Эми. Голова забита другим.

— Г-голова забита другим! — Ее голос дрогнул. — Я тут разделась для него, отбросила в сторону приличия и одежду, а он стоит тут с этим «другим» в голове!

— Послушай, милая, я просто не ждал тебя и…

— А с чего бы тебе ждать меня? Ведь ты все время избегаешь меня и находишь какие-то предлоги, чтобы не встречаться со мной. Если бы у меня оставалась хоть капля гордости, я бы…

Она уткнулась лицом в подушку и зарыдала, предоставив мне любоваться первоклассным видом того, что, возможно, являлось второй по красоте попкой Западного Техаса. Я был абсолютно уверен в том, что она притворяется, — благодаря Джойс мне известно множество признаков, по которым можно определить настрой женщины. Однако я не решился отшлепать ее, хотя она того заслуживала. Вместо этого я быстро разделся, лег в кровать рядом с ней и повернул ее лицом к себе.

— Ладно, кончай, детка, — сказал я. — Видишь ли, я был страшно занят.

— А я этого не знала! Я вообще ничего о тебе не знаю! Ты просто не хочешь быть со мной, вот и все!

— Ты несешь полную чушь, лапочка. Почему это я не хочу быть с тобой?

— П-потому. О, Лу, дорогой, мне было так плохо…

— Эми, ты ведешь себя глупо, — сказал я.

Она продолжала плакать, причитая, как ей было плохо, а я продолжал прижимать ее к себе, слушая — когда находишься в обществе Эми, всегда приходится много чего слушать, — и вспоминая, с чего все началось.

Честно говоря, все началось ни с чего. Мы просто плыли вместе, как две соломинки в луже. Наши семьи росли вместе, и мы росли вместе в одном квартале. Вместе ходили в школу, а когда появлялись на вечеринках, в нас всегда видели влюбленную пару. Так что мне ничего не надо было делать. Все получилось само собой.

Подозреваю, половина города, в том числе и ее родители, знали, что мы спим вместе. Но никто ничего не говорил и не думал ничего плохого. Ведь мы в конце концов собираемся пожениться… даже несмотря на то, что мы не торопимся.

— Лу, — она пихнула меня локтем, — ты меня не слушаешь!

— Что ты, слушаю, детка.

— Тогда ответь мне.

— Не сейчас, — отказался я. — Сейчас у меня голова занята другим.

— Но… О дорогой….

Я рассчитывал на то, что за своими страданиями она забудет вопрос, на который я должен был ответить. Но не вышло. Как только она закончила ныть и причитать и я протянул ей сигарету, взяв одну и для себя, она снова посмотрела на меня.

— Ну, Лу?

— Просто не знаю, что сказать, — ответил я, причем ответил истинную правду.

— Так ты хочешь жениться на мне, а?

— Же… да, конечно, — промямлил я.

— Думаю, мы и так ждали слишком долго. Я могу пойти преподавать в школу. Мы станем значительно состоятельнее, чем большинство пар.

— Но… но это все, на что мы способны, Эми. Так мы никуда не придем!

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, я не хочу всю жизнь быть помощником шерифа. Я хочу… гм… стать кем-то.

— Например?

— О, не знаю. Нет смысла говорить об этом.

— Наверное, врачом? Вот было бы забавно. У тебя этим голова забита?

— Я понимаю, это безумие, Эми, но…

Она засмеялась. Она мотала головой по подушке и смеялась.

— О, Лу, впервые слышу такое! Тебе двадцать девять, т-ты говоришь абсолютно безграмотно, и при этом — ой, ха-ха-ха…

Она хохотала до тех пор, пока не начала задыхаться. Моя сигарета дотлела до того места, где я сжимал ее пальцами, и я понял это только тогда, когда почувствовал запах горелого мяса.

— П-прости, дорогой. Я не хотела обидеть тебя, но… Ведь ты дразнил меня? Ты разыграл свою маленькую Эми?

— Ты же знаешь меня, — ответил я. — Лу любит пошутить.

Ее веселость прошла, как только она услышала мой тон. Отвернувшись от меня, она перекатилась на спину и сжала пальцами одеяло. Я встал, нашел сигару и сел на кровать.

— Ты не хочешь жениться на мне, да, Лу?

— Сомневаюсь, что сейчас подходящее время для этого.

— Ты совсем не хочешь жениться на мне.

— Я этого не говорил.

Она молчала несколько минут, однако выражение ее лица было красноречивее слов. Я увидел, что она прищурилась, на ее губах появилась презрительная усмешка, и понял, о чем она думает. Я даже знал, какими словами она скажет мне все это.

— Боюсь, Лу, ты все же должен жениться на мне. Должен, соображаешь?

— Нет, — сказал я. — Не должен. Ты не беременна, Эми. Ты никогда не спала с другим мужчиной, а от меня ты не залетала.

— Считаешь, что я вру?

— Уж такое впечатление создается, — ответил я. — Ты не смогла бы забеременеть от меня, даже если бы мы этого хотели. Я стерильный.

— Ты?!

— Стерильный — это то же, что и бесплодный. Мне сделали вазектомию.

— Тогда почему мы всегда так… почему ты обычно?..

Я пожал плечами.

— Просто не хотелось ничего объяснять. Вернемся к теме. Как бы то ни было, ты не беременна.

— Я не понимаю, — проговорила она, хмурясь. Ее совсем не волновало то, что я поймал ее на вранье. — Это сделал твой отец? Зачем, Лу?

— У меня было сильное переутомление, я был нервным, и он решил…

— Да ничего подобного! Никогда у тебя этого не было!

— Ну а он решил, что есть.

— Он решил! Он совершил жуткую вещь — сделал тебя таким, что у нас никогда не будет детей, — просто потому, что что-то решил! Ужас! Меня тошнит!.. Когда это случилось, Лу?

— Какая разница? — сказал я. — Да я-то и не помню. Давно.

Я сожалел о том, что не промолчал, когда разуверял ее в том, что она беременна. А давать задний ход нельзя. Она поймет, что я врал, и станет еще более подозрительной.

Я улыбнулся ей и погладил ее по животу. Потом сжал грудь, а затем медленно повел руку вверх, пока она не остановилась у ее горла.

— В чем дело? — спросил я. — Почему на нашем маленьком личике появились хмурые складочки?

Она ничего не сказала. И не улыбнулась в ответ. Она лежала и смотрела на меня, взглядом давая мне понять, что я собой представляю. В одном задача стала для нее более сложной, а в другом — менее. Ответ готов был вырваться наружу и в то же время не сформировался — пока. Потому что на его пути стоял я.

Ответ никак не вязался со сложившимся у нее образом мягкого, дружелюбного, покладистого Лу Форда.

— Думаю, — наконец проговорила она, — мне лучше пойти домой.

— Возможно, так будет лучше, — согласился я. — Скоро рассвет.

— Завтра увидимся? Я имею в виду, сегодня.

— Знаешь, суббота для меня очень трудный день, — ответил я. — Давай в воскресенье вместе сходим в церковь или пообедаем…

— Но ты работаешь в воскресенье ночью.

— Верно, детка. Я пообещал помочь одному парню и даже не знаю, как от этого отказаться.

— Ясно. А тебе никогда не приходило в голову подумать обо мне, когда ты строишь свои планы? Конечно же, нет! Я для тебя ничего не значу.

— Наверняка в воскресенье я быстро освобожусь, — сказал я. — Не позже одиннадцати. Почему бы тебе не прийти сюда и не подождать меня, как сегодня? Я был бы счастлив до смерти.

Ее глаза блеснули, однако она не разразилась новой лекцией, как должна была бы. Она жестом показала мне, чтобы я пропустил ее, поднялась и начала одеваться.

— Я чертовски сожалею, детка, — сказал я.

— Сожалеешь? — Она через голову натянула платье, разгладила его на бедрах и застегнула воротник. Встав сначала на одну ногу, потом на другую, она надела туфли-лодочки. Я поднялся, помог ей надеть плащ и расправил его на плечах.

Оставаясь в кольце моих рук, она повернулась лицом ко мне.

— Ладно, Лу, — сухо проговорила она. — Сегодня мы эту тему обсуждать не будем. Но в воскресенье у нас состоится долгий разговор. Ты объяснишь мне, почему ты так вел себя в последние месяцы. И никакой лжи или уверток. Понял?

— Мэм, мисс Стентон, — сказал я. — Да, мэм.

— Отлично, — кивнула она, — значит, решено. А теперь советую тебе либо одеться, либо забраться в постель, иначе ты простудишься.