Удел сироты

Глава двенадцатая.

Через две недели после возвращения «Экскалибура» на лунную орбиту, Говард и я прошли через выходной люк межпланетного корабля на борт «Звезды» – дома пилота Мими Озейвы. Мой отряд первым отправился вниз. Потом должна была быть высажена Третья дивизия, а потом небольшая команда «Эскалибура». Брэйс собирался последним покинуть судно.

Рыжеволосый служащий Космических сил, используя в условиях низкой гравитации и ограниченного запаса воздуха старомодную кисть со щетиной, нарисовал знак на пластине люка.

– Адмирал Брэйс пытается сделать из вас маляров? – спросил я его.

Рядовой усмехнулся.

– Адмирал, конечно, любит красить все подряд, сэр. Но тут дело не в этом. Это своего рода защитный слой. Как только «Звезда» очистит этот шлюз, мы пронафталиним весь корабль. Потом мы все запечатаем, и пустой «Эскалибур» останется крутиться на лунной орбите.

Я посмотрел на Говарда, но тот только пожал плечами.

– Это – не секрет. Наверное, вы ничего не слышали, потому что занимались бумагами дивизии.

Он был прав. Двадцати четырех летний парень вроде меня не мог поддерживать в должном порядке даже основные бумаги дивизии, это все равно, что пытаться научить хомяка говорить на идише. Но была еще одна причина, почему я смотрел на подобные приготовления сквозь пальцы…

Мы прошли через соединительную пуповину и по опущенному трапу поднялись к люку «Звезды» Мими.

– А что вы ожидали от них? – продолжал Говард. – Биллион долларов стоит ежемесячное поддержание живучести данного корабля. Потом они и лунную базу законсервируют.

Так или иначе, но я не ожидал ничего подобного. Я закинул шинель в грузовую сетку над сидением и покачал головой.

– А сколько они заплатят, если слизни вернуться, а мы будем не готовы? Сколько городов эти твари успеют стереть с лица Земли?

– Почти три года прошло с тех пор как мы уничтожили псевдоголовоногих на Ганимеде. У нас нет никаких данных, дающих нам право подозревать, что где-то там, кто-то затаился, – он плюхнулся на сидение. – Джейсон, ты бы лучше готовился к спокойному возвращению на Землю, и раздумывал о вариантах дальнейшего существования, а не о возвращении псевдоголовоногих.

Мими унесла нас от «Экскалибура», кивнув ему двигателями малой тяги, потом вышла на лунную орбиту, включила главный двигатель и понесла нас прямо к дому.

Через три дня мы прошли через атмосферу, пересекли побережье Тихого океана чуть выше Оригона, и помчались на восток.

«Звезда» ничуть не напоминала неуправляемую пулю, вроде старинных шатлов, но она не была приспособлена для исполнения фигур высшего пилотажа.

Сделав широкий круг, Мими повернула к югу, и мы пролетели над Ниагарским водопадом, а потом стрелой понеслись к Вашингтону, в федеральный округ Колумбия.

«Отважные Звезды» с «Экскалибура», которые приземлялись в предыдущие дни, опускались на мысе Канаверал, где располагалась единственная взлетно-посадочная полоса специально приспособленная под эту модель.

Только Мими Озейва была достаточно опытным пилотом, чтобы посадить «Звезду» на обычной взлетно-посадочной полосе, вроде той, что в аэропорту Рейгана.

Мими скользила вниз, словно Пух Харт. Как я хотел, чтобы в корпусе шатла имелись иллюминаторы. Я был дома, но единственное откуда я это знал – ощущение, что мой ливер и все кишки, разом обрушились в нижнюю часть живота, придавленные земной силой тяжести, о которой я забыл на долгие пять лет.

Экран на переборке замерцал, и я ткнул в его сторону пальцем, который, казалось, был сделан из свинца.

– Говард, тут все до сих пор серое!

Я знал, что страна до сих пор не оправилась от нападения, но я все же надеялся, что увижу зеленую траву и синее небо.

Мими остановила «Звезду» на взлетно-посадочной полосе и с гидравлическим скрежетом опустился пандус. Наконец-то дома! Я отстегнул ремни безопасности и вскочил на ноги. Точнее попытался это сделать. И тут у меня колени подогнулись. Я рухнул назад и прижал ладони к трясущимся бедрам.

– Вот дерьмо-то!

Я работал словно проклятый бегал кросс дважды каждый юпитерянский день, и, тем не менее, я едва мог стоять.

Говард до сих пор остававшийся на своем месте, усмехнулся.

– Подождем медиков.

Через несколько минут два здоровенных рядовых помогли мне подняться. Они взяли меня под руки, словно я какой-то дед, и мы отправились вниз по скату.

Я едва не захлебнулся в густом воздухе полным запахов, о которых я забыл. Пыль. Керосин. Асфальт. Для меня они были словно аромат орхидеи. Я закачался, усмехаясь.

Где-то в глубине души я надеялся, что нас встретят с духовым оркестром, или, по меньшей мере, кто-то пожмет мне руку, но медики просто погрузили меня и Говарда вместе с нашими шинелями на электрокар. И никаких поклонников, которые встречали бы нас в каждой аллее. С грохотом покатили мы по гудронированному шоссе к ангару.

В ангаре нас ждал синий флотский автобус. Перед автобусом, заложив руки за спину, стояли мои семь сотен выживших пехотинцев. Мы оставили Ганимед грязной оравой Потерянных мальчиков. А я при них играл роль Питера Пена.

Семь сотен солдат, выстроились передо мной в полной форме, дисциплинированные, словно римские легионеры.

Мы не носили боевых скафандров на борту «Эскалибура». Квартирмейстеры и оружейники потратили два года, чтобы отремонтировать и восстановить наши скафандры.

Пехотинцы в полированных темно-красных боевых скафандрах с откинутыми назад визорами, с резиновыми лентами, пересекающими крест на крест нагрудники, выглядели настоящими рыцарями в сверкающей броне. Семь сотен рыцарей, готовых отправиться в крестовый поход.

Пигалица была мусульманкой, и всегда ненавидела это сравнение. Сейчас она находилась на левом фланге, второй самый маленький отряд дивизии. Рядом с Пигалицей была земная коляска. Я поймал взгляд женщины, моргнул, усмехнулся, но тут же моя улыбка поблекла.

Уди был не единственным, кто сидел в коляске. Оружие слизней убило многих. Оно не ранило – убивало. Но дюжина инвалидных колясок появилась в наших рядах.

Земные медики со временем восстановили бы каждого мужчину и женщину, сделав им органические протезы, но пока увечья служили напоминанием о том, что сверкающие плакаты о вербовке в армию, можно отправить в печку.

Вот так нас встретил дом родной. Последние построение, а потом расформирование. У меня аж температура поднялась от ярости, печали, облегчения и всех остальных эмоций, связанных с расставанием… И еще острая боль от того, что я-то был здесь, а тысячи хороших, и отважных солдат, уже никогда не вернуться.

Электрокар скользнул за спиной Брамби, который как сержант стоял лицом к отряду, перед ним по центру построения.

Я перекинул ногу через бортик кара, чтобы коснуться пола ангара. Один медик подхватил меня под руку и прошептал:

– Сэр, вы не…

Я оттолкнул в сторону его руку и объявил:

– Они же стоят!

– Они уже прошли акклиматизацию, – прошептал медик.

Мой первый и последний парад в чине генерала, командующего армией. Прощайте товарищи по оружию. Акклиматизировались! Я вытер слезы и опустился назад на сидение. У меня дрожали ноги. Не так плохо было бы вернуться на «Звезду». Я поймал себя на этой мысли и заставил двигаться.

– Дивизия! – скомандовал Брамби.

Предварительная команда эхом пронеслась через уменьшившиеся бригады, батальоны, отделения, пронеслась по платформам, и громом отозвались стены ангара.

– Внимание, смир-но! – по этой команде дивизия разом замерла, словно единая скульптурная композиция.

Мы были молоды, но из нас выбили дерьмо, и мы стали профессионалами.

Брамби повернулся ко мне лицом и отдал честь.

– Сэр! Дивизия построена!

Я в ответ тоже козырнул ему, а потом наклонился вперед.

– Несколько слов, а потом расформирование, так Брамби?

Правое веко Брамби затрепетало, и он покачал головой.

– Сэр, парад…

– Что? – но для всезнающего лидера я итак сказал слишком много.

– Вы получили чип, сэр? Именно из-за парада вас доставили в округ Колумбия, вместо мыса Канаверал. Дивизия пройдет маршем по столице, вверх по Авеню Конституции до памятника Вашингтону. Вы представите нас Президенту и Генеральному Секретарю ООН.

Командир дивизии, даже уменьшившейся дивизии каждый день получает до четырех сотен чипов. Большую часть их я не смотрел. Но была и еще одна причина: мне не доставляли материалы Генерального штаба.

– Так что же я должен делать, Брамби?

Он скосил глаза в сторону автобуса без окон.

– Вы должны перебраться туда, сэр. Весь дивизия рассядется по автобусам, и мы поедем в округ Колумбия.

Он смотрел на автобус без окон, словно дикая утка, глядящая вниз на дуло сорок пятого калибра.

Сколько моим солдатам предстоит оставаться в боевых скафандрах? Я вздохнул.

– Хорошо, Брамби. Пусть загружаются, им ведь тяжело так стоять.

Под грохот четырнадцати сотен бронированных ног, я перебрался в автобус, буквально затащил себя внутрь и шлепнулся на пурпурный бархатный диван.

Диван? Я огляделся. Автобус больше напоминал туристическое авто поп звезды. Тут был бар, мультиплеер голо и мебель, прикрепленная к полу, видимо купленая при распродаже поместья прошлого столетия. Я-то почему-то думал, что транспортные средства, которые должны доставить нас на парад в Вашингтоне, должны быть каким-то новыми марками.

Автобус дернулся и покатил в конец автобусного конвоя.

Представители Космических военных сил, носившие медные воротники службы связи роились вокруг меня. К тому времени, как мы пересекли Потомак и въехали в округ Колумбия, меня тщательно побрили. Потом меня раздели до нижнего белья, и я был облачен в боевой скафандр, который исправили и отполировали. Изнутри он пах сосной. Он был мой, вплоть до бледно-синей ленточки Медали за Отвагу, которая была прикреплена к моему нагруднику.

Потом появилась суетливая женщина в черном деловом костюме. Наладонник на руке. Тонкая, как карандаш, талия. Приблизительно ровесница Говарда, она носила черные остроконечные волосы. Она очень напоминала ведьму.

– Генерал Уондер? Я – Руфь Твай.

Она пожала мне руку, в то же время, потянувшись вперед, внимательно осмотрела мою награду.

Потом Твай начала читать что-то с экрана наладонника.

– Я беседовала с Белым домом. Сегодня вы приезжаете, нахлынете как волна. Никаких речей. Никаких интервью.

Каждый из трех голопроигрывателей в автобусе передавал свою программу новостей. Каждый ведущий стоял так, чтобы фоном служило авеню Конституции и толпы собравшиеся по обе стороны дороги.

– Все это прекрасно, мадам. Но мы – пехота. Почему мы едем на автобусах на этот парад?

Твай покачала головой.

– Вы пройдете только по тому месту, которое отведено для парада. Ваши отряды промаршируют. Вы будете сидеть в открытом лимузине и махать толпам поклонников.

Наш автобус остановился в аллее, недалеко от Капитолия. Мои отряды уже построились. Мы будем идти во главе вместе с оркестром. Морской корпус присмотрит, чтобы все было в порядке. За нами последует Третья дивизия и Космические силы смывшиеся с «Эскалибура». Позади оркестра стоял открытый лимузин Деймлера[24] с двумя красными полосами на капоте.

– Думаете, я поеду в машине, когда мои люди пойдут пешком? – спросил я у Твай.

Ее губы сжались в прямую линию.

– Конечно. Это соответствует вашему положению. Голо команды скоординированы так, чтобы снимать вас каждые две сотни ярдов.

– Нет. Я пойду пешком. Пусть в лимузине едут инвалиды.

– Это – подготовленное представление. Оно подготовлено более тщательно, чем любой балет. Голографические…

– Голографические записи для героев. Инвалиды большие герои, чем я.

Твай что-то набила пальцем на своем наладоннике.

– Генерал, даже если бы мы смогли сделать так, как вы хотите, вы только что спустились с корабля. Многим из ваших солдат понадобилось несколько дней, прежде чем они смогли пройти две сотни ярдов, а это много меньше чем маршрут парада. Перестаньте капризничать.

Я скрестил руки на груди.

– Мои отряды пойдут пешком. Я пойду пешком. Я командир этого подразделения.

Она сняла с пояса маленькую коробочку аудиофона и поднесла ее к уху.

– Я звоню председателю Объединенного командования. Он – ваш командир.

Я сглотнул, в то время как она прошептала наборный код. Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Я носил звезды, но в глубине сердца я был простым солдатом. Не более чем двадцать минут назад я ступил на землю, а у меня уже возникли проблемы, словно я вернулся назад на Базу.

Тип в неоново-оранжевых перчатках, напоминающий режиссера голо, стоял во главе колонны. Сейчас он достал свой аудиофон и что-то говорил в коробочку, а потом ткнул оранжевым пальцем в сторону оркестра. Они заиграли «Звезды и полосы навсегда», и начали маршировать.

Повернувшись, Твай посмотрела на них. Брешь между барабанщиками, идущими позади оркестра, и лимузином начала разрастаться.

– Вы потеряете всю вашу хореографию, мисс Твай.

Руфь Твай очевидно имела полномочия звонить председателю Объединенного командования. Но она видимо была достаточно гибкой, чтобы уменьшить свои потери.

Она покачала головой, и дыхание с шипением вырвалось у нее между зубов. Потом она резко опустила руку с аудиофоном и показала солдатам на инвалидные кресла.

– Уондер, интересно вы были таким же упертым, когда служили простым солдатом?

– Много хуже, – усмехнулся я.

Но ярдов через сто я уже не чувствовал себя таким умным. Моим проклятием стала не только боль. Мои бедра горели и дрожали, а на лице застыла глупая усмешка. Может, Твай и была сукой, но в одном эта сука была права.

Боль пульсировала в моих ногах. Округ Колумбия выглядел, звучал и пах, словно раковая опухоль. Удар слизней не коснулся Вашингтона, впрочем, как и многих других городов. Вокруг меня поднимались привычные здания. Толпы выстроились вдоль улицы. Но небо было серым, воздух холодным, а лица собравшихся бледными. Хотя все это едва ли это имело значение. Потери и усилия выжить высосали до дна силы человечества.

Пока мы маршировали я слышал приветствия как впереди батальона, так и позади.

Толпа начинала реветь, когда оркестр, возглавляющий парад проходил мимо.

Потом появлялся лимузин, несущий раненных и приветствия затихали, словно толпу накрывали занавесом.

Я думаю гражданские испытывали шок, видя, что те, кто был ранен, до сих пор не вылечились. Великолепно марширующий оркестр был таким огромным, что по размерам мог сравниться с остатками моей дивизии. Мы проходили мимо зрителей быстрее, чем они понимали, что мы и есть те самые герои, приветствовать которых они вышли на улицы.

Мой взгляд замер на старике у обочины – чучело в кепке ВИВ[25] и серовато-сером камуфляжном костюме, времен Второго Афганского конфликта. Сложив руки чашечкой и поднеся их к губам, он застыл, выкрикивая:

– Почему вы? Почему я?

Я заморгал. У него была целая жизнь, чтобы найти ответ на этот вопрос, а он до сих пор не нашел его.

Потом мои ноги стали двигаться автоматически. Моя улыбка напоминала смертельную маску, а моя рука, которой я размахивал в знак приветствия, напоминала деревянное весло на рабских галерах. Трибуны для высокопоставленных гостей, задрапированные в синее – цвет ООН, кроме этого были украшены полотнищами национальных флагов: красным, белым и синим. Они маячили где-то впереди, позади белого обелиска монумента Вашингтону. На мачтах для флагов, которые шли вокруг монумента, развивались на ветру флаги сотни наций.

Я почувствовал беспокойство. И дело тут не в солдатской гордости, просто я понимал, что должен подняться на трибуну и подойти к Генеральному секретарю ООН и президенту.

Когда все отряды остановились, на омертвевших и дрожащих ногах на газоне у ног генерала Вашингтона, оркестр ударил снова. Они заиграли мелодию, которая показалась мне версией какого-то марша, написанного во время Первой Мировой войны.

Это был монумент славы солдата. Тот факт, что единственным моим желанием было сесть, должно подсказать вам насколько солдаты любят парады.

Наконец вновь наступила тишина, если не считать аритмичного шелеста многонациональных флагов, барабанящих о флагштоки веревками для подъема.

Президент Льюис встал – до этого он сидел, наблюдая, как мы вышагиваем – и подошел к прославленной кафедре.

– Добро пожаловать домой! Весь мир приветствует вас и благодарит за то, что вы сделали!

Толпа позади нас взорвалась приветственными криками. Их голоса подхватил ветер. Судя по моим часам, Льюис говорил минут десять. Наконец он обратился ко мне:

– Генерал Уондер!

К тому времени я, ковыляя, поднялся на трибуну и был уже возле президента. Генеральный секретарь ООН – африканец, выглядевший словно скульптура, из красного дерева, одетая в костюм Савил-Роу[26] – присоединился к нам.

Сколько мы там простояли и что говорили, я не вспомню. Я помню лишь, насколько я устал, помню боль. Я никогда не включал голо, чтобы прослушать эти речи.

Должно быть получился занудный и длинный фильм. Война закончилась почти три года назад. Запечатленный на голо момент, когда солдаты воссоединяются с любимыми, не имел никакого отношения к нам, выжившим, тем, кто был в Экспедиционных силах Ганимеда., потому что нас набирали из тех, кто потерял свои семьи в результате удара слизней. Так что картина, запечатлевшая парад, ничуть меня не интересовала – обычное надувательство, приносящее деньги. Мне незачем смотреть этот фильм.

Кроме того, новость о возвращении могла стать сенсацией только для голоаудитории, поскольку семь сотен пехотинцев отправленных на Землю в течение последних недель, перевозил один и тот же транспортный модуль, мотавшийся туда-сюда много раз.

Однако не могу сказать, чтобы я возражал. Я не отгулял отпуск за пять лет, и за это время у меня накопилось достаточно денег – вот истинная награда офицера за сражение и долгий полет. Единственное, чего я хотел тогда, так это чтобы тот день поскорее закончился.

Генеральные секретарь заглянул в свой наладонник. Я стоял у него за спиной и видел, что жидкий кристалл перед ним покрыт, быстро скользящим синим текстом. Таким же образом данные прокручивались на боковом экране в наших скафандрах. Наконец он свернул все окна с записями. Тут оркестр заиграл «Звезды и полосы навсегда». Я решил, что это правильно. Мы ведь были в Америке. Хотя на Ганимед отправились и вернулись с него солдаты тридцать одной страны, не считая США.

Вот об этом я, пожалуй, тогда и думал.

Чьи-то пальцы сжали мой локоть.

– Генерал? Скажите слово?

Президент Соединенных Штатов давал мне руководство к действию, пока нас никто не видел.

Свежий запах опилок и свет, отфильтрованный через хлопковые полотна стен, натянутых вокруг кафедры размером два на четыре. Очень напоминало овальный кабинет. Один из телохранителей стоял у двери. Второй находился в поле слышимости, но делал вид, будто ничего не слышит.

– Джейсон… Можно я буду звать тебя Джейсоном?..

Передо мной стоял самый могущественный человек на Земле. Он мог называть меня, как пожелает. Он носил белую рубашку. Таких белых рубашек, я раньше не видел. Его зубы сверкали, потому что на лице его искрилась сенаторская усмешка.

– Джейсон, вы замечательно послужили нашему миру. Вы все сделали так, как надо, – потом его веки опустились, словно у хозяина похоронного бюро. – Я бы хотел поговорить с вами о вашем новом назначении.

Мальчики мои! Вот и началось. Льюис собирался сообщить мне, что я буду разжалован и вновь стану командиром взвода.

Если бы только он знал, что я не возражаю против такого назначения. Мне не хватало жизненного опыта, чтобы оказывать давление и заключать союзы с дипломатами, набирать офицеров и членов различных исполнительных комитетов. Я с облегчением собирался вернуться в чин лейтенанта.

– Конечно, сэр.

Ветер ударил в тряпичные стены, когда они выгнулись, и тем, кто снаружи, стало видно, что твориться внутри. Телохранитель тут же встал, загородив нас, но тут порыв ветра стих, ткань вернулась на свое место.

Президент взмахом руки приказал телохранителю отойти и показал на Эспланаду[27], ведущую к Капитолию[28]. Национальная галерея располагалась где-то слева, Смитсоновский музей – справа. Большая часть могущественных людей Земли находилась так близко от меня, что я ощущал их мятное дыхание.

– Джейсон, вы раньше бывали в Вашингтоне?

– Да, сэр.

Классная была поездочка. Туда и назад на автобусе. Это был вторник. Я направлялся в музей ракет.

– Эспланада… Это суть Америки, не правда ли?

– Если вы имеете в виду то место, где торговцы Службы национальных парков продают гамбургеры?.. Думаю, это – так. Хотя я бы сказал так об арлингтонском кладбище, – я вздрогнул. Только четыре часа назад я еще был в космосе и вот теперь вернулся на Землю, оставаясь таким же упрямым, как всегда.

Президент похлопал меня по плечу, чуть откинув назад голову, а потом рассмеялся, слишком искренне, чтобы я решил, что смех этот исходит от чистого сердца.

– Они сказали, что у тебя чип в плече, – вздохнул он.

Я кивнул. Видимо он не хотел обижать меня. Но как можно в мягкой форме сообщить генералу, что теперь он станет командиром взвода?

– Джейсон, знаете, чего стоило нам послать в битву Экспедиционные силы Ганимеда?

– Жизнь. Только она имеет значение.

– Конечно, конечно, – он посмотрел куда-то вдаль, лизнул нижнюю губу. – Я прошу вас отбросить эмоции, посмотреть в какую сумму нам обходится национальная безопасность, безопасность всего мира, объективно взглянуть на это. Словно вы настоящий генерал.

– Я не генерал.

– Весь мир считает вас генералом. Они думают, что именно вы их спасли. Вы символизируете щит, который обеспечивают военные. Щит для всех американцев. Для всего человечества, – его лицо растянулось в улыбке. – Когда вы думаете об Америке, о чем вы думаете?

Я пожал плечами. Автомобильные пробки? Рекламные ролики?

– Процветание! – при этом президент ударил кулаком по воздуху. – И не только американцев. Америка – паровоз, который тянет мировой состав экономики. Джейсон, во время войны со слизнями погибло шестьдесят миллионов человек. Если вычесть расходы, истраченные на защиту, то валовой национальный продукт всех стран, объединенных в ООН, равен валовому национальному продукту довоенного Китая. Потребуются годы, прежде чем американцы смогут думать о том, чтобы купить новую голосеть. Я и не говорю о таких вещах, как искусство. Именно поэтому Железную Маргарет выгнали из Белого дома.

Я опустил голову.

– Что же мне де…?

– Мы должны возродить мировую экономику, вернувшись к реалиям мирного времени. Железная Маргарет подарила человечеству незавидное будущее.

– Если бы она не сделала этого, человечество осталось бы и вовсе без будущего.

Льюис остановился, повернулся ко мне. Глаза его были прищурены, словно он собирался снимать со своего лица гипсовую маску.

– Железная Маргарет была вашим командиром. Точно так же как и я. У вас с этим есть проблемы?

Я напрягся. Одну вещь сержант Орд прочно вбил в голову молодого курсанта: солдаты выполняют приказы. А приказы эти, если докапываться до источника исходят от гражданских лиц, избранных гражданским большинством. Если отвернуть это, то Америка превратиться в банановую республику.

– Нет, сэр.

Президент снова широко улыбнулся.

– Хорошо! Стабильность. Заверения. Игра одной командой. Вот в чем мы нуждаемся.

– Конечно, сэр.

Потом он ткнул указательным пальцем в сторону площади, где стояли войска.

– Тогда объясните, что это за выходка перед парадом? Почему в лимузине ехали инвалиды? Весь этот парад – тщательно продуманное действо, которое должно было вызвать лишь положительные эмоции. Руфь Твай доложила мне обо всем. Она – лучшая в этом деле. Не знаю, почему она вызвалась встречать вас. Но вы бы хоть обратили внимание на ее слова! Нам нужен молодой гологеничный лидер. Кто-то, кто сможет продемонстрировать миру, что можно спокойно перейти на мирные рельсы экономики. И тогда мир признает наше лидерство в защите мира. А все, чего мы добились: устрашающее зрелище инвалидов без ног и рук. Мы не желаем, чтобы вы и дальше занимались самодеятельность. Понятно?

Я пожал плечами.

– Рад вернуться домой, сэр.

– Вы избегаете прямых ответов на вопросы, словно опытный политический деятель. Это вселяет надежду.

Президенту, возможно.