Удел сироты

Глава двадцать третья.

Я лежал на чем-то остром. Какая-то штука здорово впилась мне в спину. Вспышки красного света, рассекали облака пыли, вонявшей серой и озоном, разгоняя тьму. Кто-то завывал. Я попробовал пошевелить одной рукой, потом другой и закричал от боли.

Видимо я умер и попал в ад.

Хлопки, треск и запах горелой электропроводки. Красный огонь пульсировал из под надписи:

Это я прочел безо всякого труда.

Я повернул голову. Рядом со мной лежал техник. Его грудь была раздавлена зазубренным бетонным блоком, размером с городскую малолитражку.

Из-под этого блока с противоположного конца торчали чьи-то ноги и нижняя часть лабораторного халата. Скорее всего, ноги принадлежали директору исследовательского центра. Чуть дальше лежала опрокинутая пила. Ее полотно сверкало, словно алая сабля.

Я повернул голову в противоположную сторону. Управляющий Флориды лежал на боку, завывая. Два стальных прута пробили ему грудь. Его галстук из оранжевого стал красным. Кровь, пульсируя, била из раны. На полу она собралась в лужу, такую же большую как упавший блок.

Кто-то полз по обломкам мебели и бетона.

– Джейсон? – это оказалась Пигалица. Кровь стекала по ее щеке. Правый рукав платья исчез. Ее лосины были разорваны, но двигаться она могла. Она махала фонариком, возможно из комплекта у аварийного выхода.

– Пигалица, что случилось?

– Мой ребенок! Я не могу найти своего сына!

Она добралась до меня, увидела управляющего и с трудом втянула дыхание.

Вздрогнув всем телом, она попыталась перелезть через бетонный блок, такой же большой, как старомодный телевизор, и сильно ударилась животом.

Управляющий перестал плакать. Электрический свет вспыхнул, а потом где-то что-то зашипело. Откуда-то капало. Издалека донеслись приглушенные крики.

Пигалица попыталась подняться на колени, а потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Слюни и нити рвоты свисали с ее подбородка, глаза были полны слез. В этот миг она возносила молитву Аллаху.

– Пигалица, мне не видно, что там у меня с левой рукой. Я не смогу помочь тебе отыскать Уди, пока не освобожусь.

Она посветила фонариком на мой левый рукав, и я задохнулся от ужаса. Та же самая бетонная плита, которая разбила музыкальный пульт, придавила мизинец и безымянный палец моей левой руки, сделав их плоскими, как носовой платок. Должно быть, я находился в состоянии шока, потому что боли не чувствовал.

Кто-то застонал. Пигалица обернулась. Твай лежала придавленная столом, край которого обрушился на середину ее бедер. Ее лицо казалось бледным, засыпанным бетонной пылью.

– Помогите мне!

Пигалица посмотрела на мою раздавленную руку.

Я кивнул в сторону Твай.

– Посмотри, что с ней.

– Но Уди…

– Отыщется.

Мы достаточно долго были вместе. Наверное, поэтому Пигалица и поверила мне. Она подползла к Руфь. Стол, упавший на нее, весил около четырехсот килограмм. Пигалица весила максимум пятьдесят.

– Поищи рычаг, – приказал я.

Пигалица скользнула лучом фонарика по комнате. Тот засверкал в облаках пыли. Потом сверкнул металл.

– Похоже, там есть что-то подходящее.

Она вновь направила луч фонаря туда, куда я указывал. Труба, толщиной с садовый шланг протянулась от пола к потолку. Пигалица зацепила ее двумя пальцами, потянула.

– Не двигается!

– Черт побери! Тяни, блядь!

Она привстала, схватилась за трубу обеими руками и повисла на ней.

Раздался хлопок, и двухметровый обломок трубы оказался у нее в руках. Пигалица качнулась назад, держа обломок, словно канатоходец свой шест. Запах меркаптана ударил мне в нос.

– Дерьмо!

– В чем дело? – повернулась она ко мне.

– Похоже мы разломали линию газопровода.

Вокруг искрилась электропроводка.

Пигалица обвела лучом фонарика пространство, в котором мы находились. Потолок обрушился, разделив аудиторию надвое. Все выглядело так, словно пол здания обрушилось на голокоманду, отделив нас от основной части аудитории. Наш «карман» мог наполниться метаном, а потом в миг превратиться в пылающий ад. Крики других выживших долетали до нас из-за стены обломков стали и бетона, которая появилась, когда здание рухнуло. Может, по ту сторону тоже было плохо, но оставаться здесь означало быструю и бесповоротную смерть или от удушия или от потери крови. Казалось, самые громкие крики доносились из темного пятна, которое находилась метрах в десяти от нас.

Свободной рукой я показал в ту сторону.

– Там. Похоже, там есть дыра, через которую ты сможешь пролезть на другую сторону. Давай, дуй туда!

– Но мой ребенок. И ты…

– Сначала помоги Твай. Потом мне. Потом поищем Уди. И помни, нужно торопиться.

Я знал, что на все у нас не хватит времени. Но, если бы я смог заглушить ее панику, относительно ребенка, я мог бы заставить ее спасти меня и Руфь.

Перебравшись через обломки, Пигалица подсунула газовую трубы под край стола, и всем весом навалилась на нее. Труба оказалась словно «Тутси ролл»[65], и стол с места не сдвинулся. Тогда Пигалица стала на колени рядом со столом и навалилась на него плечом. Ничего.

Отодвинувшись, она вновь навалилась на стол, крича при этом, словно заправский каратеист.

Запах газа становился все сильнее. Комната стала постепенно превращаться в бомбу. Я посмотрел на искрящие провода. Все происходило прямо на глазах, и невозможно было ничего сделать.

Если бы я мог помочь Пигалице, то вдвоем мы бы освободили Твай. Я дернул раздавленную руку. От боли у меня чуть глаза на лоб не выскочили, так что я быстро оставил подобные попытки.

– Пигалица! Пила! – свободной рукой я показал пилу, лежавшую возле ног директора центра.

Она недоуменно развела руками.

– Что ты имеешь в виду?

– Принеси мне полотно от этой пилы.

– Зачем? – она закашлялась. Видимо газ попал ей в легкие.

– Быстрее!

Она подползла к машинке и схватилась за полотно.

– А-а-а!

– Сначала ослабь кулачок зажимного патрона.

Она освободила полотно, потом встала рядом с ним на колени, вывернула его, словно зубчатый нож.

– Оно крепче трубы, но слишком короткое.

Я с трудом дышал сквозь крепко стиснутые зубы.

– Это не рычаг.

Она посмотрела на мою руку. Край бетона был чуть ниже суставов пальцев. Ее глаза округлились, и она покачала головой.

– Я не смогу!

– Так или иначе, а пальцы я потерял.

– Но ведь лезвие не стерильно.

Я уже начал задыхаться от газа.

Руфь изо всех сил сжала край навалившегося на нее стола.

– Пигалица! Давай!

Египтянка занесла пилу над моими пальцами, крепко закрыла глаза. Ее импровизированный клинок дрожал. Пигалица плакала. Ее лицо казалось красным в мерцании фонаря над аварийным выходом.

– Еще немного и будет слишком поздно! – завопила Руфь.

Пигалица не двигался, не открывала глаза.

Я сжал свободную руку в кулак и потянулся к полотну пилы.

Засверкали искры.

Крепко зажмурившись, я резко опустил руку. Мне показалось, что весь мир взорвался.