Удержать мою девушку

Глава 8

Николас

Я вздрагиваю от криков Селины, и ручка в моей руке внезапно выпадает. Я пытался перечитать какие-то контракты, но не могу сосредоточиться. Она кричит уже несколько часов. К счастью, в это вечернее время мы с ней единственные в этой части особняка. Никто не слышит ее криков о помощи. Ну, кроме меня.

Селина не та девушка, которую я помню. Совсем нет. Она выбита из колеи, живет в своем собственном мире. Доктор заверил меня, что в ближайшие пару дней ее разум прояснится, и я пытаюсь доверять этому обещанию и тем временем не сходить с ума от беспокойства.

Они медленно выводят из ее организма наркотики, но, черт возьми, кажется, что это длится вечно. Я не хочу разговаривать с ней, пока ее разум не прояснится, но ее крики загоняют меня на стену.

Когда она снова начинает плакать, мои ноги начинают двигаться раньше, чем мозг успевает за этим уследить. Расстроенный, я выхожу из своей комнаты, поворачиваю направо по коридору и толкаю дверь в комнату Селины.

Селина вздрагивает, когда видит меня.

— Где он? — кричит она хриплым голосом.

Она натягивает наручники, и я вижу запекшуюся кровь вокруг ее запястий. Кожа ободрана от ее непрекращающейся борьбы.

Двигаясь ближе к кровати, оцениваю ее реакцию на меня. Я надеялся увидеть какое-то узнавание в ее глазах, но она просто смотрит на меня, как на незнакомца. Чего я на самом деле ожидал? Я не видел эту девушку десять лет с тех пор, как мы были детьми. Уверен, что сейчас выгляжу чертовски иначе, чем когда был подростком.

Она, черт возьми, выглядит по-другому. Она выглядит такой взрослой. Ее лицо все еще красивое, таким, каким я его помню. В форме сердца, с большими глазами лани и полными губами, верхняя немного полнее нижней. Я помню, как много раз рисовал ее лицо после того, как она ушла. Я запечатлел его в своей памяти. Никогда не хотел забывать, какой она была красивой, и я хотел помнить, что она была настоящей.

— Где кто? — В конце концов, я спрашиваю, хотя уже знаю, о ком она говорит.

— Константин, — спрашивает она приглушенным шепотом, как будто боится произносить его имя громче. — Он придет за мной?

Я слышу страх в ее голосе, и это вызывает у меня желание убить этого ублюдка голыми руками.

— Он не знает, где ты, — уверяю я ее, стараясь говорить ровным голосом. — Здесь ты в безопасности.

Почти безумный смех срывается с ее губ, удивляя меня.

— Ты понятия не имеешь, на что он способен. Он найдет меня. — Селина поворачивает свое хорошенькое личико к окну и шепчет: — Он всегда находит меня. Затем она натягивает наручники, по-видимому, забыв, что была связана, и начинает бессвязно бормотать что-то себе под нос.

Мои брови хмурятся, когда я смотрю на нее. На днях врач сказал мне, что симптомы отмены сделают ее параноидальной и помешанной. Она почти чиста. Завтра в это время она, возможно, действительно будет в здравом уме. Боже, я чертовски надеюсь на это. Не знаю, сколько еще этого я смогу вынести.

— Все будет хорошо, — говорю я, пытаясь успокоить ее.

Она медленно поворачивает голову, смотрит на меня… нет, смотрит прямо сквозь меня.

— Ты не можешь этого знать, — мрачно говорит она.

— Я обещаю.

— Ты обещаешь? — она усмехается, ее голос срывается на последнем слове. — Ты не знаешь его так, как я. — Ее лицо снова отворачивается к окну, и я вижу, что она погружена в свои мысли, возможно, вспоминая. — Никто не знает его так, как я.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я ненавижу тот факт, что Константин держал ее под своим контролем. Не могу не задаться вопросом, как долго она была с ним. Все эти десять лет или лишь короткий промежуток времени, прежде чем я наткнулся на нее и его сына на вечеринке? Украл ли он у нее невинность точно так же, как делал с сотнями девушками и женщинами?

Чувствуя, что мой гнев выплескивается наружу, я быстро поворачиваюсь и выхожу из комнаты. Черт возьми, она, вероятно, даже не вспомнит, что я был там. Лекарственная смесь, которую ей давала Карбон, долго выводит наркотики из ее организма. Доктор с оптимизмом смотрит на то, что необратимого повреждения мозга не будет, но нельзя сказать наверняка, пока она полностью не выздоровеет.

У меня есть миллион разных вопросов, которые я хочу задать Селине, но мне придется набраться терпения и подождать, пока у нее прояснится разум и она сможет, наконец, ответить мне правдиво.

Вместо того, чтобы возвращаться в свою спальню, я иду по коридору в комнату, которую много лет назад переделал в художественную студию. Когда я открываю дверь, меня встречает запах свежих масел и акрила. После того, как Селина бесследно исчезла, я несколько месяцев вымещал свой гнев и разочарование на всех и вся вокруг меня. В школе я стал скандалистом, дрался со всеми, кто попадался мне на пути или смотрел на меня не так. После того, как меня выгнали из трех частных школ, мои родители устали от моего дерьма и отправили меня к психотерапевту.

Мистер Маккеи умел обращаться со словами и не терпел ерунды. Он научил меня, как направить часть своих чувств во что-то более творческое. И в самый первый раз, когда я взялся за бумагу, то попался на крючок. Я мог часами сидеть и рисовать, забывая об окружающем мире, забывая обо всех проблемах, на которых я был так сосредоточен раньше.

Карандаши и чернила вскоре сменились углем, а затем маслом и акрилом. Неважно, какие инструменты использовал, я понял, что люблю рисовать. Это было так легко и естественно, что я представляю, возможно, в прошлой жизни был талантливым художником.

Когда я смотрю на десятки картин и рисунков, не могу не вспомнить, что я чувствовал во время каждого из них, которые создавал. Здесь, наверное, сотня изображений Селины. Я нарисовал ее такой, какой знал и какой представлял, она станет. Я хотел состарить нас вместе, хотя понятия не имел, как она будет выглядеть на самом деле. Несмотря на то, что на холсте она выглядит неземной, ни один из этих рисунков или картин даже близко не подходит к реальной женщине.

Она прекрасна. Нет, более чем прекрасна. Она совершенство. Красивее, чем я когда-либо мог себе представить.

Картина — это всего лишь картина. Но видеть ее здесь во плоти, видеть ее собственными глазами — это не что иное, как великолепие.

Когда я оглядываю комнату, моя одержимость ею очевидна. В прошлом у меня была изрядная доля женщин, но все они были связями на одну ночь. Никто не мог даже сравниться с моей Линой, и я не мог вынести мысли о том, что кто-то другой пытается заполнить ту пустоту в моей груди, куда, я знал, могла поместиться только она и где место только ей.

Я смотрю на одну из своих недавних картин. Она просто не отдает должное ее красоте, и я снимаю ее с мольберта, прежде чем заменить чистым холстом.

И пока крики Селины эхом разносятся по коридору, я рисую ее. Рисую каждую деталь из своих воспоминаний за последние несколько дней, с того момента, как я впервые увидел ее на вечеринке, до сегодняшнего дня. Ее крики разжигают мое желание исправить каждую мелочь, вплоть до крошечных веснушек, разбросанных по ее носу.

Рисовать ее — это очищение. И к тому времени, когда я заканчиваю, уже почти рассвет, а крики Селины наконец стихают.