Удержать мою девушку

Пролог

Николас Витале

Десять лет назад

Я стою в дверях комнаты и смотрю, как Селин собирает вещи. Мое сердце болит при мысли о том, что она сегодня уйдет, и я рассеянно потираю ладонью грудь в попытке хоть немного облегчить боль. Селин стала такой огромной частью моей жизни, что будет казаться, будто она заберет частичку меня, когда уйдет.

Селина живет с моей семьей последние шесть месяцев. Я хотел бы сказать, что мне потребовалось много времени, чтобы влюбиться в нее, но я бы солгал. Это заняло всего лишь один день. Может быть, даже один час.

Я никогда не забуду момент, когда увидел ее в первый раз. Высокая, худая девушка с радужками двух разных цветов, зеленой и голубой — явление, известное как полная гетерохромия, так она позже объяснила мне. До того момента я почти не думал о девушках, но, когда увидел длинные светлые волосы, лицо в форме сердца и странные глаза цвета океана, я пропал.

Селина была спасена из банды торговцев людьми, которую разоблачили мои родители, Лука и Верона Витале. Они постоянно находятся на заданиях, чтобы помочь женщинам и детям избежать продажи. Когда никто не пришел за Селиной, мои родители предложили ей временно пожить у нас, пока не найдут ее семью. Мы и не подозревали, каким судьбоносным решением это станет и для нее, и для меня. С тех пор она была здесь каждый день. И осталась бы, возможно, навсегда, если бы ее мать внезапно не появилась из ниоткуда, требуя вернуть ей дочь.

Вздыхая, я захожу в комнату Селины и сажусь на край кровати, пока она складывает белую футболку и спортивные штаны, ее длинные локоны развеваются при каждом движении. Хотя мы знали, что этот день рано или поздно наступит, все еще трудно поверить, что она действительно уезжает отсюда.

Ее нижняя губа дрожит, когда она застегивает чемодан, окончательно осознавая реальность ситуации.

— Я не хочу уезжать, — со вздохом признается Селина, прежде чем сесть рядом со мной. Я мало что знаю о ее прошлом, учитывая, что она мне многого не рассказывала.

Но из того, что она говорила, ее мать настоящая тварь, неуравновешенная и дико непредсказуемая.

— Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала, — мой голос полон эмоций.

Но несомненная правда в том, что ей тринадцать, а мне четырнадцать.

Мы оба несовершеннолетние, и ни черта не можем сделать, чтобы исправить эту ситуацию. Ее мать по закону является ее законным опекуном, нравится нам это или нет, и в данный момент она ждет внизу, пока Селина соберет свои вещи.

— Я бы хотела остаться здесь, — ее глаза наполняются слезами, и она чуть не выпотрошила меня в процессе.

— Я знаю. Я хочу того же, — соглашаюсь я и обнимаю ее за плечи, крепко прижимая к себе. Боже, она пахнет клубникой и полевыми цветами. Я вдыхаю ее аромат, впечатывая его в свой мозг.

— Селина, поторопись! — Кричит ее мать снизу. Ее голос хриплый и грубый, как наждачная бумага, за ним следует какое-то громкое хрипение, которое звучит так, будто она откашливает легкое.

Селина морщится при звуке голоса своей матери, прежде чем медленно отстраниться от меня. Она встает и берет свой крошечный чемодан, набитый одеждой, которую купили мои родители, пока она жила здесь.

Ее глаза широко раскрыты и опечалены, она в последний раз оглядывает спальню, прежде чем мы выходим в коридор. Каждый шаг кажется тысячей, пока мы идем по коридору. Я не хочу, чтобы она уходила, но это зависит не от меня. Боже, как бы я хотел, чтобы все было по-другому. Мы достигаем лестницы, когда Селина внезапно поворачивается и бросается в мои объятия.

— Не позволяй ей забрать меня, — умоляет она дрожащим шепотом.

Я обнимаю ее и успокаивающе провожу рукой вверх и вниз по спине. Я помню, какой она была худенькой, когда только приехала, но теперь она поправилась. Она здорова. Она счастлива.

— Я найду способ увести тебя от нее, Лина, — обещаю я, называя ее ласковым прозвищем, которое дал ей в первый день нашей встречи. Может быть, моим родителям удастся потянуть за какие-нибудь ниточки. Может быть, им удастся откупиться от ее матери. Они чертовски уверены, что ей было наплевать на Селину в течение шести месяцев, прежде чем появиться ни с того ни с сего, и предъявить права на свою дочь.

Она практически дрожит в моих объятиях, и я тихо чертыхаюсь. Хотел бы я, чтобы мы были старше. Хотел бы я, чтобы все было не так. Отстраняясь, смотрю ей в глаза и говорю: — Все будет хорошо. Скоро мы снова будем вместе. Я не позволю тебе просто исчезнуть. — Прежде чем успеваю произнести какие-либо другие слова, Селина наклоняется и прижимается своими губами к моим.

Наш первый поцелуй.

Мой первый поцелуй в жизни.

Я месяцами представлял, на что это будет похоже. Мы оба неопытны и молоды, ничего не делали, только держались за руки.

Ее губы мягки и нетребовательны. Я углубляю поцелуй, притягивая ее ближе и поглаживая большим пальцем маленькую родинку в форме сердца на ее шее. Она ненавидит эту метку, но я думаю, что это чертовски мило.

— Пообещай мне, Нико, — умоляет она, отстраняясь, глядя мне в глаза. — Пообещай мне, что придешь навестить меня.

— Я обещаю. Твоей маме просто придется привыкнуть к тому факту, что я буду рядом. Мне все равно, куда ты поедешь или куда она тебя отвезет, я все равно буду приезжать в гости. — В глубине души я без сомнений знаю, что последовал бы за Селиной на край земли. — Мы можем переписываться, отправлять электронные письма. Все, что ты захочешь.

— Я хочу всего этого и даже больше, — говорит она, прежде чем заключить меня в объятия.

Я крепко обнимаю ее, вдыхая аромат клубничного шампуня и запоминая ощущения, которые она испытывает в моих объятиях. Я хочу быть с Линой вечно, но не говорю ей об этом. Не хочу пугать ее, но думаю, она знает, что я чувствую. И я почти уверен, что она чувствует то же самое.

— С тобой я чувствую себя в безопасности, — шепчет она мне в грудь.

Она снова задевает меня своими словами, но я знаю, что прямо сейчас должен быть сильным ради нас обоих. Ничто не изменит текущую ситуацию.

Отстраняясь, я смотрю в ее сине-зеленые глаза. Ненавижу, что вижу в них столько печали.

— Вот что я тебе скажу. Как насчет того, чтобы завтра я заехал за тобой, и мы отправились на пикник на пляж, — предлагаю я, пытаясь подбодрить ее.

— Пикник, — говорит она, как будто эта идея ей совершенно чужда.

— Да, — размышляю я. — Я возьму нам те пакеты сока, которые ты любишь, пакетик "Доритос" и немного шоколадного печенья с маршмеллоу, которые ты все время тайком достаешь из банки на кухне. — Это вызывает у меня улыбку, и я вижу, как часть ее напряжения тает. — И, эй, я даже приготовлю тебе тост с джемом с отрезанными корочками. — Она ненавидит корочки, и это заставляет меня смеяться каждый раз, когда я вижу, как она отрезает лишний кусок хлеба.

— Так это… свидание?

— Это свидание, — обещаю я. — Увидимся завтра. Я знаю, что моя мама отвезет меня к тебе в гости.

По словам матери Селины, они собираются остановиться в мотеле на пару недель, прежде чем она найдет квартиру, чтобы снять ее для них. Моя мама предложила помочь с оплатой аренды, и мать Селины сразу приняла это предложение, потребовав деньги вперед, чтобы покрыть расходы. Моя мама, конечно, передала деньги, потому что за то время, что Селина была здесь, мама полюбила ее так же сильно, как и я, и сделала бы все, чтобы обеспечить ее счастье и благополучие. И я знаю, что, пока мать Селины ищет квартиру поблизости, мои родители будут продолжать оплачивать счета. Лина стала частью семьи. В этом нет сомнений.

— Селина, давай! — кричит ее мать снизу.

Селина неохотно отстраняется от меня, делает неуверенный шаг к лестнице, но затем внезапно останавливается и оборачивается, чтобы посмотреть на меня через плечо.

— Моя мама не та, за кого они ее принимают, — загадочно говорит она. Но прежде, чем я успеваю спросить, что она имеет в виду, слышу визгливый голос ее матери, снова зовущий ее.

— Поторопись!

Мы сворачиваем за угол, медленно спускаемся по лестнице. Мои родители и моя младшая сестра Ария терпеливо ждут в фойе. У отца хмурое выражение лица, мама выглядит обеспокоенной, а у Арии слезы текут по красным щекам. Она так же, как и я, расстроена уходом Селины.

И когда я, наконец, вижу мать Селины, стоящую у входной двери, то почти тут же начинаю умолять своих родителей сказать ей, чтобы эта женщина уходила. Она слишком худая, с растрепанными светлыми волосами и голубыми глазами. У нее морщины на лице, хотя она не может быть такой старой. Мать Селины была подростком, когда родила дочь. Ее накладные ногти нервно царапают руки, пока она наблюдает за дочерью налитыми кровью глазами и тонкогубой улыбкой.

— Черт возьми, самое время, — сердито бормочет мисс Макколл. Но когда она замечает, что все пялятся на нее, внезапно меняет тон, натягивая фальшивую улыбку, которая растягивает потрескавшуюся красную помаду на ее губах. — Ты все собрала, милая? — Спрашивает она, стараясь не вызывать подозрений у ни одной души в этой комнате.

От них не исходит ни привязанности, ни тепла во время маленького воссоединения мамы и дочери. А красные флажки, кажется, продолжают появляться. Лина поворачивается и бросается в мои объятия в последний раз, я крепко прижимаю ее к себе, не желая отпускать. Я чувствую, как от нее волнами исходят опасения и нервозность, и все, что я могу сделать, это прошептать ей на ухо, что приду за ней. Скоро.

Именно тогда мне вспоминаются ее навязчивые слова: Моя мама не та, за кого они ее принимают.

Если и будет последнее, что я когда-либо сделаю, так это найду способ вырвать ее из-под контроля своей матери. Я сбегу с Линой, если потребуется. Мы оба молоды, но мы разберемся с этим. Меня не волнуют последствия. Я просто хочу, чтобы Лина была в моей жизни. Навсегда.

— Нам нужно идти, Селина, — говорит ее мать, грубо хватая дочь и вырывая ее из моих рук.

— Подожди! — Я кричу, но женщина тащит ее за дверь на тротуар, прежде чем я успеваю попрощаться.

Ария молча стоит рядом, крепко держа меня за руку, в то время как отец кладет руку мне на плечо в знак поддержки. Мы наблюдаем, как единственную девушку, которую я когда-либо любил, забирают из моей жизни силой.

— Позвони мне! Позвони! — Кричу я Селине, когда она подходит к старому, белому, потрепанному седану, стоящему на подъездной дорожке.

Она с тоской смотрит на меня в ответ, кивает и слегка машет рукой, прежде чем нырнуть в машину и захлопнуть дверцу.

Я знаю, что она позвонит. Я убедился, что она положила листок бумаги с моим номером в чемодан. Это было первое, что она туда убрала. И сказала мне — это самое важное.

Я смотрю, как машина уезжает, и мой желудок сжимается. Чувствую, что вижу ее в последний раз, но знаю, как это глупо. Мы встретимся завтра. Моя мама уже пообещала отвезти меня в мотель, чтобы мы могли проведать их.

— Когда мы поедем к ним, я позабочусь о том, чтобы у Селины было все, что ей нужно, — уверяет меня мама. — А если у нее этого не будет, что ж, тогда я позвоню в социальную службу.

Заставляя себя улыбнуться, я киваю.

Видите, все будет хорошо. Никто из Витале не позволит Селине Макколл провалиться сквозь землю. О ней позаботятся, несмотря ни на что.

Я стою в дверях, наблюдая за машиной, отказываясь двигаться или даже дышать, пока она полностью не скроется из виду. В итоге я остаюсь на час, просто надеясь, что Лина забыла что-то, за чем ей нужно вернуться, или что ее мать передумала. Но они не возвращаются, и у меня в животе все скручивается при мысли о том, что Лина будет с этой ужасной женщиной.

Дурное предчувствие остается со мной до конца дня и вечера, а в ту ночь я почти не сплю. Я ожидал, что Селина, по крайней мере, позвонит мне или что-то в этом роде, когда они доберутся до мотеля, но я от нее ничего не слышу. И на следующее утро понимаю, что что-то не так.

Когда мы с мамой останавливаемся у мотеля, в котором Селина и ее мать должны были заселиться, то узнаем, что они пробыли здесь всего несколько часов, а затем уехали, не оставив портье никакой информации.

Я сразу понял, что, вероятно, никогда больше не увижу Селину Макколл. Она ушла навсегда. И все мои искренние обещания забрать ее от матери и обеспечить безопасность были нарушены.