Удержать высоту

РАЗВЕДКА БОЕМ

Долежать до вечера им не дали.

Буквально через полчаса после выстрелов снайпера в какой-то сотне-другой метров от них, ближе к доту № 0011, колыхнулся белый покров снега, и из него, словно пловцы из волн, вынырнули головы семерых лазутчиков. Они огляделись по сторонам, сориентировались и, не поднимаясь высоко над поверхностью, поползли к артиллеристам.

«Так вот как они пробираются через заграждения, — понял лейтенант Шутов. — Из бетонных коридоров дотов проделаны выходы в снег, где в сугробах прорыты туннели. Кроты, да и только. Ничего не скажешь, придумано хитро».

А вражеская разведка быстро приближалась.

«Планшетка моя понадобилась, — догадался Петр, — радиостанция с установленной на ней частотой».

От этой догадки ему стало как-то сразу не по себе. Он не боялся рукопашной схватки с врагом. Просто двое против семерых — силы явно не равны. Конечно, без боя они не сдадутся. Но с пистолетом, винтовкой да парой гранат отбиться от целого отделения, тем более обученного на захват пленных, вряд ли удастся. А попадать в лапы врага с зарисовками дотов, их амбразур, с картой, где помечены НП на высоте 65,5, командный наблюдательный пункт полка, дивизии, огневые позиции батарей 203-мм гаубиц, окопы стрелковых полков, отдавать в руки противника рацию, которую можно будет потом использовать для подслушивания наших переговоров, — нельзя. Уничтожить же документы и станцию они уже не успеют. Значит, только бой.

Правда, на их стороне небольшое, совсем крохотное, но преимущество. Враг считает их мертвыми. А значит, слегка расслаблен, потерял бдительность, предосторожность — можно этим воспользоваться. Например, швырнуть в него гранату. Но пока будешь вытаскивать ее, выдергивать кольцо, лазутчики заметят, что «покойник» пошевелился, и больше никакой внезапности. А потом — снег слишком глубок, погасит разброс и убойную силу осколков, — граната большого эффекта не даст. Разве что напугает. Хотя и это пригодится в определенных обстоятельствах.

«Но что делать сейчас?» — лихорадочно думал лейтенант.

Времени оставалось все меньше.

— Гудзь! — тихо позвал Петр радиотелефониста. — Передайте на НП: атакован группой разведки. Прошу огня.

И пока боец, лежа глубоко в снегу, не двигаясь, входил в связь, передавал командиру взвода разведки лейтенанту Николаеву его распоряжение, он приготовился к броску, обдумал дальнейшие действия.

В ту же минуту с левого ската высоты 65,5 ударил пулемет, рассекая свинцовыми очередями снежную равнину как раз между лазутчиками и артиллеристами. Потом огненный веер пополз в сторону финнов, заплясал возле кротовых нор, серых капюшонов, впиваясь в сугробы, со свистом отлетая от гранитных валунов. В барабанной дроби очередей явственно различались и одиночные винтовочные выстрелы.

«Булыгин старается», — мелькнуло в голове у Шутова.

Разведчики от неожиданности опешили, поглубже зарылись в снег, но, почувствовав, что не найдут там спасения, разом бросились врассыпную, оставив лежать неподвижно одного из нападавших. Но отступать назад они и не подумали. Наоборот, поглубже ввинтившись в белую целину усыпанной камнями равнины, еще быстрее заспешили вперед, обходя Шутова и Гудзя с обеих сторон, захватывая их в кольцо. Тут же засвистели мины, взрывая черные колодцы воронок на высоте, с которой бил пулемет.

«Сейчас откроет огонь и наша артиллерия, — подумал Петр и скомандовал себе: — Давай, действуй, лейтенант!»

Он выхватил из-за пояса гранату и швырнул ее в наседавших врагов. Выстрелил в ближайшего из них из пистолета.

— Гудзь, отходим! — успел он крикнуть связисту и бросился, словно нырнул, в снег.

Шутов сумел краем глаза заметить, что точно так же поступил и его товарищ. Но не ушел в сторону, а неотступно следовал за ним, отстреливаясь из винтовки и прикрывая собой командира как раз с той стороны, откуда вели по ним огонь залегшие финны.

— Бросьте это, — сказал ему, едва переведя дыхание, Петр. — Ползите вперед!

— Нехорошо, — помолчав, ответил Гудзь.

— Что нехорошо? — не понял лейтенант.

— Нехорошо, если дивизион останется без начальника штаба.

Пуля финского снайпера впилась в плечо радиотелефониста. Боец замолчал. Шутов рванулся к товарищу, подхватил его на руки, перекинул радиостанцию себе на плечо и потащил Гудзя в сторону черневших у подножия высоты деревьев. Вслед за ними заплясали в снегу фонтанчики винтовочных выстрелов. Ползти стало очень трудно. Он словно барахтался на одном месте, не в силах выбраться из ватного плена сугроба. Поземка забивала дыхание, обжигала лицо морозной стужей.

Хорошо хоть ударила наша полевая артиллерия, отсекая от них преследователей, засыпая шрапнелью надолбы, колючую проволоку, лазутчиков, не давая снайперам поднять голову, вести по ним прицельную, более точную стрельбу.

— Оставьте меня, товарищ лейтенант, — прошептал Гудзь. — Я могу вести огонь из винтовки. Прикрою вас…

— Прекратить разговоры, — строго одернул его Шутов и, продвинувшись вперед на метр-другой, добавил уже спокойнее и мягче: — Ты, главное, Степан, держи связь с НП. Она нам сейчас ой как нужна будет.

Финны отстали. То ли потеряли много убитых, то ли не рискнули углубляться дальше в район обороны советских стрелковых частей, уходить с нейтральной полосы. Но это уже не интересовало Шутова. Едва добравшись до первых деревьев и быстро перевязав Гудзю рану, он вызвал на связь Николаева.

— «Бугор!», «Бугор!» — закричал в микрофон радиостанции лейтенант. — Сообщи на ОП-9: цель 006… Координаты… Один снаряд фугасным… Зарядить…

Он дождался, когда в наушниках голос командира взвода разведки прохрипел: «Готово!» — и взволнованно скомандовал:

— Огонь!

Где-то далеко за высотой 65,5, за сосновым лесом, занесенными снегом оврагами и валунами, до дна промерзшими ручьями и речушками, торфяными болотами и крохотными озерцами, глухо ухнуло тяжелое орудие и стопятидесятикилограммовый снаряд, выброшенный из гаубичного ствола чудовищной силой, словно комета, прочертил воздух. Шуршащий, будто шмель, звук его полета лейтенант мог отличить среди любых других.

Шутов впился глазами в прозрачные окуляры бинокля. И тут же в их голубоватом поле, разделенном черточками масштабных измерений, взвился в воздух перед дотом № 006, разбрасывая в стороны стальные колья с ошметками колючей проволоки, черно-белый фонтан снега, камней, земли. Он весь искрился багровым пламенем разрыва.

Эта мешанина грязных красок еще не успела осесть, а лейтенант уже кричал в микрофон:

— Прицел больше 3… Правее 0-05…

И второй снаряд, перегоняя эхо далекого выстрела, пролетел над ними. Теперь он упал за усеченным конусом серого дота, только слегка качнув выросшие на нем сосны и вывернув огромную черную воронку метрах в пятидесяти позади деревьев.

Есть вилка! Теперь нужно было только чуть-чуть уменьшить прицел, слегка довернуть ствол основного орудия влево и зарядить его бетонобойным снарядом.

— Прицел меньше 1… Левее 0-03… Бетонобойным… — вдавил Петр до упора тангеиту.

На вражеских позициях тоже сразу же поняли намек, который им сделали два вонзившихся в узел сопротивления тяжелых снаряда. Над лесом засвистели мины. Град осколков, словно топорами, рубил кроны елей и сосен, валил ветви, осыпал сучьями и иголками. Единственное, чего не мог понять враг, — где находится советский корректировщик. И поэтому бил наугад: и по лесу, и по высоте.

Одна из мин упала буквально рядом с Шутовым и Гудзем. Зашипел, словно на сковородке, плавясь, наст, и столб смертоносного металла со скрежетом впился в стволы окружавших их деревьев, изрешетив янтарную кору рваными отметинами сверкающей стали. Петр едва успел рухнуть вниз, прикрывая собой Степана. Несколько осколков сыпануло на них сверху, но уже на излете, отскочив от преграды, потеряв убойную силу, хотя удар их по спине был чувствителен даже через телогрейку и мохнатый мех полушубка. Едко запахло паленым.

— Вы не ранены? — всполошился Гудзь.

— Нет, — вскочил на ноги лейтенант. — Только одежду попортили. — Петр поднял к глазам бинокль, приказав бойцу переползти в воронку от мины, что осыпала их осколками.

— Два раза в одно и то же место не попадут, — улыбнулся он связисту.

А расчет его оказался верным. Третий снаряд угодил точно в бетонную шапку дота, рядом с нашлепкой стереотрубы или дальномера. Но только слегка колупнул поверхность. Закувыркался над землей, срикошетив и вывернув с корнями ближайшую сосну. Она рухнула вниз, прикрывая ветвями центральную амбразуру. Только на мгновение приоткрылась створка ее щита и тут же захлопнулась, намертво зажав образовавшуюся вдруг темную полоску щели.

— Ага! — возликовал Петр. — Не выдержали, сволочи. Сейчас мы вам…

— Стрелять батарее!.. — прокричал он в микрофон. — Цель 006. Три снаряда… Бронебойными… Беглым… Огонь!

В штабе 402-го отдельного тяжелого гаубичного полка, расположенного в просторной бревенчатой избе на краю поселка Сипрола, был полумрак. Окна дома, плотно занавешенные темными шторами, не пропускали не только лишнего взгляда, но и багряных на сорокаградусном морозе лучей вечерней зари. А четыре керосиновые лампы «летучая мышь», подвешенные над большим столом с расстеленной на нем картой одного из центральных участков Карельского перешейка, лишь слегка освещали лица сидевших на лавках командиров.

Основной свет капитан Ниловский приказал направить на приколотую к стене схему главного узла сопротивления врага, где по белому ватману бумаги разбежались опорные пункты с тщательно продуманной системой флангового, косоприцельного и фронтального огня, поднята была цветными карандашами сеть противопехотных и противотанковых заграждений по переднему краю и в глубине с огневым обеспечением подступов. На ней хорошо просматривались доты-миллионники, в том числе и важнейшие из них № 006 и № 0011, составлявшие основу узла сопротивления, прикрывавшие промежуточные долговременные точки, на тактически выгодных для врага рубежах между болотных и озерных дефиле.

Схема была очень подробной. На ней можно без труда отыскать каждый окоп, каждую огневую точку, вплоть до пулеметных гнезд и стрелковых ячеек на одного — трех солдат.

— Почти месяц непрерывных наблюдений за передним краем противника, — коротко прокомментировал схему командир полка и провел по ней деревянной указкой. — Работа наших разведчиков во главе с начальником штаба 3-го артиллерийского дивизиона лейтенантом Шутовым.

— Товарищ лейтенант, — отыскал он за столом глазами Петра. — Доложите офицерам дивизии результаты своих наблюдений за системой обороны врага и предложения на период артиллерийского обеспечения прорыва.

Шутов поднялся со своего места, одернул гимнастерку, расправив под ремнем складки, и шагнул к схеме, взял из рук командира указку.

— Противник силой до полутора стрелковых дивизий обороняет участок суши, проходящий по рубежам…

Он не успел договорить. Со скрипом отворилась дубовая дверь горницы, и в нее вошел, слегка пригнувшись под невысоким косяком, командующий 7-й армии Северо-Западного фронта К. А. Мерецков. Его широкое открытое лицо румянилось с мороза. Натянутая почти на самые уши серая каракулевая шапка, шинель с двумя красными ромбами в черных петлицах искрились от снежной пороши. Видно было, что командующий, как обычно, ехал на открытой машине даже в такую стужу.

— Товарищи офицеры, — скомандовал комдив. Иногда все поднялись, вытянувшись в струнку, зашагал навстречу командующему. — Товарищ командарм 2-го ранга, — громко доложил он. — Командиры частей и руководство дивизии собрано на совещание по подготовке прорыва глубокоэшелонированной, сильно укрепленной обороны врага. Свои предложения докладывает начальник штаба дивизиона лейтенант Шутов…

— Здравствуйте, прошу садиться, — проговорил командарм и, скинув шинель, повернулся к Шутову: — По схеме, что висит у вас на стене, ясен замысел командира дивизии, а ты мне главное скажи, артиллерист, как собираешься бить центральные доты? Они, я слышал, особой крепости и мощи.

— Прямой наводкой, товарищ командующий.

По комнате пронесся легкий гул недоумения. На лавках зашумели, задвигались, заговорили о чем-то вполголоса, заспорили. Мерецков строго оглянулся на офицеров, внимательно посмотрел на начальника артиллерии армии комдива Парсегова, встретился с ним глазами и опять перевел взгляд на Шутова. Только смотрел он на него сейчас особенно пристально, испытующе.

Лейтенант не отвел глаз.

— Прямой наводкой, говоришь? — командарм помолчал, затянул паузу, потом резко встал, шагнул к схеме узла сопротивления. И вдруг резко переменил тон разговора. — А вы представляете, товарищ лейтенант, что предложили? Знаете, какова плотность и интенсивность огня вражеской артиллерии перед передним краем, куда вы собираетесь вытащить свои тяжелые орудия?! Вы что думаете, у нас их десятки, сотни?! На одно разбитое сразу два новеньких подтянут?! На это и не надейтесь. А без них как прорывать линию Маннергейма?! Шапками ее не закидаешь. А подставлять танки, людей под пушки и пулеметы нам никто не позволит. Никто. Как не позволят и откладывать наступление. Даже на день. На час. Каждое промедление чревато затяжкой боевых действий, втягиванием в конфликт фашистской Германии, развязыванием войны на всем севере Европы. Вы отдаете себе отчет в этом?!

Голос командующего крепчал, набирал силу. Слова падали тяжело, как гаубичные снаряды, грозя не оставить и камня на камне от предложения лейтенанта. Шутов побледнел. Но молчал, не позволял себе вмешиваться в разгневанный монолог командующего, вымолвить хотя бы слово в свою защиту. Лишь поворачивал голову вслед расхаживающему взад-вперед вдоль стены командарму.

— На что вы рассчитывали, товарищ лейтенант, выдвинув такую, мягко говоря, неожиданную идею? — впился в него суровый взгляд Мерецкова.

— На смекалку и боевое мастерство, товарищ командующий.

— У тебя-то оно откуда? — вновь перешел на «ты» командарм. — Давно ли с училищной скамьи?

— Разрешите, товарищ командарм 2-го ранга? — поднялся со своего места капитан Ниловский. И, заметив утвердительный кивок Мерецкова, доложил: — Начальник штаба дивизиона лейтенант Шутов на фронте с первого дня. Участвовал в прорыве оперативной зоны заграждений. Характеризуется положительно. Представлен к ордену Красной Звезды. Не раз отличился в разведке переднего края противника. Под огнем добыл ценные сведения о дотах № 006 и № 0011. Вел себя как мужественный, отважный и хладнокровный офицер. Заменил выбывших из строя командиров 9-й и 8-й батарей — тяжелораненого лейтенанта Кузнецова и погибшего лейтенанта Булавского…

— Ладно, ладно, — остановил его Мерецков. Голос командующего слегка потеплел, но оставался все таким же резким, непреклонным. — Ты, капитан, акафисты своему подчиненному не пой. Не в церкви. Вижу, что человек он неробкого десятка. Лучше скажи: а сам-то как относишься к идее прямой наводки под носом у врага? Готов взять ответственность за нее на себя?

Ниловский на мгновенье задумался.

— Идея хорошая, хотя обмозговать ее в деталях не помешало бы. А если говорить об ответственности, — капитан вскинул подбородок и, не мигая, посмотрел в лицо командующему, — то я ее с себя не снимаю.

Мерецков хитро прищурил глаз:

— А кто будет командовать этой прямой наводкой? Ты?

Шутов испугался, что Ниловский сейчас ответит «Так точно!», и тогда вся тяжесть исполнения идеи, рожденной в снегу, у подножья высоты 65,5, возле гранитных надолб и колючей проволоки, защищающей подступы к доту № 006, весь смертельный риск встать под вражеские пули и снаряды и, может быть, погибнуть из-за чужого предложения, реализовать которое действительно не просто, ляжет на плечи командира полка. И хотя он не сомневался, что командир не подкачает, не подведет, спрятаться за его спину было бы верхом бесчестия и несправедливости.

— Разрешите мне? — нарушил он субординацию.

Взгляды офицеров опять сосредоточились на стоящем у стены с указкой в руках лейтенанте. Шутов повторил еще раз, стараясь придать своим словам солидность и весомость, без которой, понимал он, его просьба может выглядеть неубедительной.

— Разрешите мне командовать прямой наводкой, товарищ командарм 2-го ранга? Предложение мое — мне и отвечать за его осуществление.

Командующий повеселел:

— Этот вопрос не входит в мою компетенцию. Думаю, командиру полка виднее, кому поручить такое дело. Подменять его не будем. Но запомните, решение считается правильным, если доведено до конца…

Он сделал знак адъютанту. Тот быстро подал ему шинель и шапку. Помог Мерецкову одеться.

— Отчаянные у тебя хлопцы, Парсегов, — улыбнулся командарм начальнику артиллерии. — Если и в бою будут действовать так же смело, как на штабном совещании, в присутствии командующего, — не устоит Маннергейм… Ей богу, не устоит…

Отдал честь офицерам и направился к выходу.

— Товарищи офицеры, — прозвучал голос комдива и потонул в скрипе отодвигаемых лавок, стуке каблуков.

Захлопнулась дверь, впустив в комнату облако клубящегося морозного воздуха. И совещание продолжилось дальше.